Читать книгу Герои русского броненосного флота - Владимир Шигин - Страница 13

С 29 июня по 3 ноября «Посадник» чинил котлы в Нагасаки, а потом был отправлен за почтой в Шанхай.

– Господи подай, уплываем в Шанхай! – шутили тогда на корвете.

В Шанхае «Посадник» загрузился на четыре месяца провизией и шкиперскими материалами, после чего взял курс к устью китайской реки Пейхо, что в провинции Хэбэй. Там деньги и строительные материалы передали на стоящий в починке клипер «Разбойник» и снова повернули в Шанхай, а оттуда уже вернулись в Нагасаки. Вернувшись, вытянули стоячий такелаж, починили паруса и загрузились углем. Покинув Нагасаки, взяли курс на Хакодате. Был уже февраль, и мороз изрядно донимал верхнюю вахту, а тут еще и сильный ветер. В Хакодате пополнили запасы. Не удержавшись, Бирилев, проходя мимо, еще раз мимолетом завернул на Цусиму. Увы, кроме разочарования его там уже ничего не ждало.

10 октября 1862 года «Посадник» отправился в неблизкий обратный путь. Вначале зашли в Гонконг, где простояли почти месяц, а затем взяли курс на Манилу и Сингапур.

10 января Бирилев получил окончательный приказ идти в Кронштадт. Обратный путь прошел без сколько-нибудь заметных происшествий.

Из хроники плавания корвета «Посадник»: «Перезимовав в Гревзенде, клипер в марте месяце 1863 года получил предписание идти в крейсерство у Курляндских берегов. 7 апреля вышел из Гревзенда, 8-го продолжил плавание в Немецком море под парами по причине маловетрия, а 10 апреля бросил якорь на Копенгагенском рейде, все время не прекращая паров. 14 апреля вышел из Копенгагена, а 16 апреля прибыл на Либавский рейд, где и стал на якорь. То, что корвету не разрешили сразу возвращаться в Кронштадт, а оставили крейсировать у курляндских берегов, было связано с очередным мятежом в Польше. Через море в Курляндию мятежники получали контрабандное оружие и другие припасы. Поэтому оставшиеся в это время на Балтике наши корабли были переведены в Либаву».

* * *

Пока Бирилев штормовал в океанах, его терпеливо ждала влюбленная Маша Тютчева. При этом все семейство Тютчевых и их друзья знали, что к юной Марии неравнодушен известный поэт Яков Полонский, давний друг Федора Тютчева.

Полонский был личностью в российских поэтических кругах известной. Вся его поэзия – сплошное признание в любви окружающей природе. В знакомцах и друзьях у поэта состояли Гоголь и Шевченко, Чехов и Аксаков, Достоевский и Некрасов, Тургенев и Фет. Особую дружбу Полонский водил с Тютчевым и был частым гостем в их доме. Ни для кого не было секретом, что он питает самые нежные чувства к Мари и мечтает видеть ее своей спутницей жизни. Ей он посвятил свое известное стихотворение «И рассудок, и сердце, и память губя…».

Полонскому все сочувствовали. Да и к чему Мари какой-то шальной моряк, когда есть куда более интересная партия, ведь у поэтичной девушки столько общих тем с Полонским. Ну а о чем ей говорить с этим Бирилевым, который, кроме как о своих драках с французами да о штормах, ни о чем и говорить не умеет!

Но Мари, увы, взаимностью хромому бородатому вдовцу (старшему ее более чем на 20 лет) не ответила. К чему молодой жизнерадостной девушке связывать свою жизнь с пожилым, вечно плачущимся на судьбу дядькой! Героем ее сердца был совсем другой…

В конце 1860 года Полонский сделал Маше официальное предложение, но потерпел полное фиаско. На прикроватном столике Мари Тютчевой уже стояла в резной рамочке литография того, кому она уже навеки отдала свое сердце, – молодого флотского офицера в лихо заломленной фуражке и с Георгиевским крестом на груди. В те дни девушка жила не слишком частыми, но полными любви письмами, пахнувшими кораблями и океаном.

После отказа обиженный Яков Полонский перестал бывать у Тютчевых и принялся писать горестные стихи о своей одинокой доле. Но вскоре передумал и нашел утешение в объятиях пышногрудой Жозефины Рюльман, отвергшей перед этим небезызвестного революционера Лаврова. Впрочем, и Лавров, как известно, нашел утешение в революционной борьбе. Так что со временем все у всех устроилось…

* * *

А в Европе между тем кипели страсти куда масштабней и опасней для России, чем возня вокруг скалы в Тихом океане.

Летом 1860 года в Царстве Польском, входившем в состав Российской империи, произошли волнения. К началу 1863 года ситуация там чрезвычайно обострилась: озлобленная отменой крепостного права, враз обедневшая мелкопоместная шляхта нападала и грабила поезда. В Европе сразу подняли шум о новом польском восстании, а действия армии по прекращению разгула бандитизма были сразу превращены газетами в карательную операцию.

Россия попала в тяжелое положение. Англия только ждала повода, чтобы снова обострить ситуацию. На продажную Австрию тоже не было никаких надежд. Не было особой надежды и на поддержку Пруссии. Ухудшились отношения и с Францией.

Польские дела вызвали напряженность и на Тихом океане. В составе нашей Тихоокеанской эскадры под командованием контр-адмирала Попова тогда входили корветы «Богатырь», «Новик», «Рында», «Калевала» и «Посадник», клипера «Абрек», «Гайдамак», «Наездник» и «Разбойник». Силы английской эскадры на Тихом океане были куда больше. Если же принять во внимание и французскую эскадру в Кохинхине и Китае, то положение становилось почти безнадежным.

К этому времени пришла пора и «Посаднику» возвращаться в Кронштадт. На Балтику отправлялись одновременно три корабля, и Попов определил командиром этого отряда именно Бирилева как самого опытного и ответственного. Перед самым уходом из Хакодате командир «Посадника» был произведен в чин капитана 2-го ранга.

Оценивая действия Бирилева, в отчете генерал-адмиралу, датированном декабрем 1861 года, Лихачев писал: «В продолжение полугода, встречая более чем обыкновенные препятствия, он умел не только вселить к себе общее доверие и миролюбивым образом достигнуть всего, что мы могли только искать, но если бы его действия были сколько-нибудь поддержаны в Эдо, то нет сомнения, что мы утвердились бы на острове Тсу-Сима прочным и невозвратным образом». Что ж, Бирилев сделал все возможно и невозможное, чтобы Цусима стала нашей. Остальное уже от него не зависело…