Читать книгу Сеятели. Я мыслю, следовательно, существую - Владимир Шорохов - Страница 11

Когда я просыпаюсь, мне приходится себя убеждать, что мои сны не реальность, а моя реальность не сон.

Он сидел на краю небольшого обрыва, ноги болтались, будто шел по воздуху. Изредка пролетали огромные стрекозы, мальчик уже их не боялся, вырос и повзрослел. Они зависали на месте, жужжали как настоящие вертолеты, а потом резко поднимались и скрывались в ближайших кустах. Лето на даче, что может быть круче? Внизу Сережка ковыряется, ищет улиток, кормит ими уток, а Светка решила половить карасей. «Вот сейчас спущусь и покажу класс, как их надо ловить», подумал мальчуган, почесал коленку. «Наверное, опять забыла червя насадить?», соскочил с места, тутже прыгнул вниз.

Это был не сон, а часть его воспоминания. Он изредка их просматривал. А что еще ему оставалось, жизнь закончилась. Игнат остался один, дети погибли в той войне, бессмысленная бойня, которая затянулась на десятилетия, а потом наступил мор, унесший миллионы жизней. Старик тяжело вздохнул, но улыбка так и не сошла с его потемневшего от старости лица.

– Как ее звали? – спросил он сам себя. – Нюша? Нет, нет, Нюра… Точно, Нюра, рыжая такая, вечно болтала и болтала, странно, что нет воспоминания. – Он искал этот файл, хотел еще разок на нее взглянуть, а ведь она ему тогда нравилась. – Сколько ей было лет? Четыре или пять?

Старик нагнулся к терминалу и быстро пролистал все записи, но с Нюрой не было. «Странно, странно», подумал он, стараясь вспомнить, как она выглядела, но кроме того, что у нее были рыжие волосы, ничего не помнил. В терминале компьютера хранилась огромная база его памяти, с ней разбираться да разбираться.

– Поцелуй меня, – уверенно попросила девушка. Ее глаза сияли от радости, но он не успел к ней нагнуться, она встала на носочки и прильнула к его губам. Поцелуй получился корявым, будто поцеловался с ведром, – Дурак… – она обиделась, покраснев, тутже убежала.

– Постой, – прохрипел он. На днях купался в речке, вода еще не прогрелась, вот теперь и хрипел. – Постой, я же… – но Светлана уже далеко убежала. «Вот дурак», подумал про себя и быстро побежал за ней.

– Уйди, ты даже целоваться не умеешь, – возмутилась она, когда он подошел к ней.

– Но я же ни с кем не чмокался.

– Не чмокался?

– Нет, – уверенно ответил мальчишка.

– А Валька сказала, что ты с ней целовался.

– Дура она. Злится, что велик не дал. Валька мне его в прошлый раз разбила, колесо восьмеркой погнула, отец чуть было не отлупил.

– Точно? – хитро прищурив глаза и нагнув голову набок, спросила Светлана.

– Ну да…

Девушка тут же подбежала и впилась ему в губы.

– Тебя надо научить, как это делать.

– Вот и учи, – только и успел он сказать, как она опять прильнула к его губам.

А ведь это был его первый поцелуй. «Что там было со Светкой?», старик прикоснулся к своим сморщенным губам. «Уехала из деревни, а после, говорят, вышла замуж. Ах да, это уже было после… Да, точно, после того, как я отслужил в армии».

Воспоминания порой были туманными, обрывистыми, даже не понять, к чему они конкретно относились. Это шум, хлам, ему место в корзине, но он почему-то сотни раз перезаписывался в его мозгу. Значит они что-то да значили. Но теперь, спустя столько лет, Игнат не мог ничего вспомнить. А иногда он боялся своих воспоминаний, боялся даже подумать о них. Печаль опускалась на плечи, на душе становилось так горько, что его старческие глаза не выдерживали и по ним текли слезы отчаяния. Он один, не может обнять внуков, их нет, не может поцеловать жену, она давно уже покоится с миром. Он один, но скоро и его путь закончится. Старик смотрит на свои пергаментные руки, чуть дрожащие пальцы. Еще год или два, и его путь закончится.

Воспоминания стали доступными, не все можно выудить из мозга, не все удается расшифровать, но с каждым годом появляются все новые и новые технологии. Воспоминания стали законом, не надо допрашивать подозреваемого, достаточно взглянуть в его прошлое, как бы отмотать ленту назад, и дознаватели увидят все. Правосудие ликовало, но в то же время само себя боялось, а вдруг их проверят, вдруг их память также подвергнется проверке.

Гнев народа перешел в ярость. Это были не забастовки и не митинги, это была почти война с одним только требованием: не трогать воспоминания. У человека должно остаться свое личное, неприкосновенное, не потому, что есть что скрывать, а потому, что это его и ничье более. ООН принял закон, запрещающий считывать память без согласия его владельца, вот только кто будет этого придерживаться? Но войны стихли.

Наряду с прогрессом появился новый вид преступления: воровство сознания. Раньше был промышленный шпионаж, корпорации воровали друг у друга секреты, их было легко спрятать в сейф. Но теперь ничто уже не помогало. Воровали ученых, инженеров, политиков, считывали память и выбрасывали обратно в реальность как ненужную ветошь. И наконец приняли новый закон, позволяющий применять защиту сознания, вплоть до уничтожения, вернее сказать, убийства, того, кто решил посягнуть на чужую память. Но это мало помогло.

Мир перевернулся. Теперь уже любой мог с момента получения документа личности по страховке вживить новый коммутатор под совершенный чип SSYP. Память стала двоичной: та, что дана тебе природой и та, что наслаивалась с помощью чужих данных. Наконец научились создавать и искусственную память, но она в основном использовалась для индустрии развлечения или для обучения.

Электронный наркотик. Он совершенный, реалистичный. Теперь чужие воспоминания тянулись в реальном времени, раньше ты их просто закачивал, и твой мозг буквально за считаные минуты взрывался от информации. Это приводило к поломкам самого мозга, теперь не так, все в реальном времени. Если воспоминания длятся сутки, то ты будешь погружен в них ровно сутки. Да, устанавливали таймеры ограничения времени, чтобы не свихнуться и не умереть от истощения, но это не всех останавливало. Зачем жить в этом вонючем грязном городе, если можно погрузиться в мир счастья. Ты богат, ты здоров, у тебя все есть… Что ты еще хочешь?

Она улыбнулась. Уже забыла про боль, что испытала минуту назад. Теперь она мать, родила своего первенца, свою дочку, такую кроху. Девочка кричала в руках акушерки, кожа в пятнах, но сейчас ее вытрут, обработают пуповину, и она сможет ее прижать к себе. Это счастье быть матерью, выносить ребенка от любимого мужчины. Сейчас Морико даже не знала, о чем еще мечтать, просто с нетерпением ждала, когда возьмет дочь.

Девочка не унимаясь кричала, с минуту чихала, а после слабо запищала и затихла. Ее голенькое тельце порозовело, тоненькие пальчики тряслись от холода. Она несколько раз приоткрыла свой ротик, дернула головку. Морико любовалась девочкой, та продолжала чмокать губами. Чико, так они с мужем решили назвать своего первенца, лежал у нее на груди как на маленькой подушке и все норовил повернуть голову.

– Давайте мы ее возьмем, вам надо отдохнуть. Можно? – акушерка нагнулась, прикрыла тельце девочки мягкой пеленкой. – Завтра уже покормите, а пока вам надо тоже отдохнуть.

Мама убрала руку и девочку забрали. Сразу стало грустно, но она понимала, что так надо, что еще нанянчится с ней, а пока, действительно, ей самой надо прийти в себя после родов. Глаза безвольно закрылись и все погрузилось в розовую пелену.

Где-то пели птицы, на душе было спокойно, вот только хотелось пить, ужасно хотелось пить и почему-то болел живот. Женщина открыла глаза и вскрикнула. Пропала палата, пропал запах цветов, что принес жене Изаму, пропало все, только появилась тоска. Она долго лежала и пялилась в потолок, не хотела шевелиться. Ведь давала себе слово, что больше не будет смотреть чужие воспоминания, но не удержалась, сорвалась и опять погрузилась в наркотический мир воспоминаний. А что у нее есть своего? Этот дом. А кому он нужен? Два раза выходила замуж и два раза разводилась, все искала любви, она ведь знала, что любовь существует, видела ее многократно, но в жизни не встречала. Почему?

Наконец набравшись смелости, она села. Было тошно смотреть на стены, на шторы и письменный стол, в животе ныло. Сколько она уже не ела? Часов двадцать, а может и больше. Все равно есть не хочется, но надо.

Ученые смогли скопировать воспоминания, но они так и не смогли обойти чип, чтобы смотреть те самые воспоминания. Чип являлся посредником между мозгом и записью. Он записывал, он же и воспроизводил. И все же биоинженеры бились над дилеммой, как избавиться от посредника, как сделать так, чтобы воспоминания закачивались напрямую в мозг.

Скачать, сохранить, а что дальше? Ученые писали формулы, которые помогут им воссоздать мозг, но уже электронный. Зачем? Спрашивали они себя, но прогресс не остановить, и они продолжали и продолжали экспериментировать. На Земле не было компьютера, способного думать, только хранить или выполнять заложенную в программу задачу. Но человеческий мозг думал. Но как? Что заставляет появляться мысли, что заставляет делать анализ, что заставляет хотя бы просто сравнивать предметы. Что?