Читать книгу Возвращение из Мексики - Владимир Шпаков - Страница 5

1

Уборка начинается с террасы. Опоясывающая коттедж по периметру, терраса прикрыта навесом, но ветер и сюда заносит листья, так что настил из мореного дуба сплошь усеян разноцветными пятнами. И газон усеян, и мощеные дорожки, и кровля гостевого домика, и баня, и причал – все засыпано опавшей листвой.

Природное воспроизводство мусора огорчает Петровича. Будь Петрович художником, он бы любовался желтыми и красными узорами на зеленой траве, глядишь, еще и картину бы живописную наваял. Но Петрович не художник, его обязанность – поддерживать порядок на территории, а как поддержишь, если высшие силы против тебя? Кажется, будто некий небесный командир запил, и вверенная ему воинская часть медленно, но верно погружается в хаос. А хаос и Петрович – две вещи несовместимые, поэтому метлу с граблями в руки, мешки за пояс – и полный вперед!

Методично очищая пространство и набивая черные пластиковые мешки листвой, Петрович думает: лучше бы поставили дом на берегу, в сосняке. Хвоя осыпается не в таком грандиозном количестве, как листья с дубов и лип, настоящих генераторов мусора. И мост тогда возводить не пришлось бы, потому что как без моста, если усадьба на острове? Точнее сказать, на островке, от которого до берега рукой подать, но все равно ведь – водная преграда…

Закончив с газоном, Петрович приставляет лестницу к бане и, вооружившись щеткой, прикрепленной к длинному шесту, сметает с рыжей черепицы отходы матушки-природы. То же самое проделывается с кровлей гостевого дома, с ангаром для гидроциклов, после чего Петрович переходит на причал. Эту границу земли и воды он выметает особенно тщательно, не оставляя на таком же, как на террасе, мореном дубе ни единого листочка. После чего вынимает из кармана тряпку и до блеска натирает установленные вдоль причала металлические поручни.

Блестящие поручни пробуждают в душе что-то забытое, с чем Петрович распрощался семь лет назад. И вода пробуждает, хотя эта вода, спокойная, будто в ванной, – совсем не та, к которой привык Петрович. Самое же острое «пробуждение» наступало, когда он поднимался в мансарду, под конек крыши, и озирал оттуда усадьбу. Сверху были отчетливо видны границы крошечного, в полгектара, островка, окруженного водой, и казалось: он вот-вот отчалит от берега и пустится в свободное плавание…

Свободное плавание мичмана Василия Петровича Лапина закончилось в день, когда волновалось море и его МПК (малый противолодочный корабль) «Отважный» вздымало на волне. Корабль приказали отшвартовать у заякоренной бочки, и сделать это был обязан мичман. Так было принято: швартуется – Петрович, красит облезшую рубку – Петрович, даже продукты посвежее на базе выбивает Петрович. Официально, конечно, к нему обращались иначе, в соответствии со званием, но в обыденном общении он был Петрович, а еще «наш боцман». До лампочки нам официальная табель о рангах, мы по-человечески привыкли, по-простому. Что всегда палка о двух концах. То есть от «человеческого» до «бесчеловечного» нередко бывает один шаг.

Сделал шаг молодой (гораздо моложе Петровича) кап-три, назначенный новым командиром корабля. Невзлюбил молодой командир немолодого мичмана, и тому были причины. Молодой с отличием закончил военно-морское училище, сразу был назначен командиром БЧ (боевой части) на тральщик и вскоре стал капитан-лейтенантом. Еще через пару лет звездная россыпь слетела с погон, и там обосновалась одна большая звезда, сигналя: вот, мол, новый капитан третьего ранга! А поскольку чину должна соответствовать должность, молодого (все еще молодого) поставили командовать «Отважным», где душой экипажа был Петрович. А кто такой Петрович? Сверхсрочник, училища вообще не заканчивал, от старшего матроса до главного корабельного старшины рос пять лет, а потом еще пять – от старшины до мичмана. И это все, потолок, без образования выше не прыгнешь, можно разве что стать «нашим боцманом», к которому еще и не подкопаешься. Петрович был озабочен порядком на корабле, как образцовая хозяйка – чистотой своей кухни. По его распоряжению матросы драили палубы так, что с железа отслаивалась шаровая краска, а само железо, казалось, протиралось до дыр. Поэтому корабль буквально блестел, а командир хотел, чтобы блестела его репутация, чтобы ценилось его умение ставить задачи и их решать, ну и т. д.

Так вот о финале свободного плавания. Не стоило бы связываться с бочкой, когда штормит, да только приказ есть приказ. Чтобы завести швартов, спустили шлюпку, куда вместе с Петровичем попрыгали матросы-срочники. Забираться на бочку предстояло мичману, так что управление шлюпкой было передано матросу. А тот возьми и неправильный маневр сделай! А еще МПК «Отважный» винтами отработал, ну, чуть вперед двинулся, в итоге «малый» (а на самом деле – очень большой!) корабль так шандарахнул маломерное судно, что сразу оверкиль!

По счастью, никто не утонул. Но в рапорте молодого командира мичман предстал во всей красе: дескать, и сам не умеет, и других не обучил, и вообще тут сплошь преступная халатность, несовместимая со службой в краснознаменном флоте! Когда честный (я, мол, анонимных кляуз не пишу!) командир зачитывал эту галиматью мичману, тот менял цвет лица, будто хамелеон. То бледнел, то серел, то вдруг краской наливался, а в висках стучало: как же так?! Это же враки, это несправедливо!

А в глазах молодого читалось: понял, кто ты такой? Никто, и звать тебя никак, скажи спасибо, что под суд не отдаю, а просто списываю на берег. Мичман мог бы попросить командование перевести его на другой корабль, но ему порекомендовали вообще уволиться с флота. Карьера не светит, возраст опять же, да и сокращения грядут в связи с тяжким экономическим положением страны.

Когда мичман, сойдя по трапу с чемоданом, оглянулся на родной корабль, несправедливость в очередной раз захлестнула горло, словно удавка. И, освобождаясь от этой унизительной петли, он мысленно открыл кингстоны. Будь он сейчас на борту, точно бы открыл, чтобы пустить корабль на дно, а там – будь, что будет!

Слабым утешением было то, что молодому так и не удалось сделать блестящей карьеры и выйти в адмиралы. Тяжкое экономическое положение вначале приковало МПК к причальной стенке, а затем и вовсе перебросило его (за совсем небольшие деньги) в состав военно-морских сил Индии, где «Отважный», надо полагать, сделался каким-нибудь «Шивой многоруким». Лапин же сделался «дембелем», коего безжалостная эпоха перемен в упор не видела.

В маленьком поволжском городке, где они жили с женой, на работу не брали, и жена, в конце концов, заявила:

– Ну, кто ты такой? Никто! Сухопутный моряк – с печки бряк! Мало того, что ждала тебя месяцами, пока ты по морям болтался, так теперь еще зубы на полку класть?! Извини, не хочу!

Расстались мирно, благо детей у них не было. Проявив благородство, жена уехала к родителям, оставив Петровичу двухкомнатную квартиру с мебелью и пустоту на душе. Еще, правда, загородный участок остался, но заниматься им не было никакого желания. Иногда Петрович приезжал туда, без охоты ковырял землю, а еще подыскивал халтуры, ну, рукастый же был. Один из таких халтурных подрядов и привел Петровича на этот причал – и в буквальном, и в переносном смысле.

«Вот именно: причал…» – думает Петрович, докуривая «беломорину». Другой без зазрения совести кинул бы папиросу в озеро, он же, загасив окурок аккуратным плевком, сует его в пластиковый мешок. На родном причале не мусорят. И рядом с жильем не гадят, поэтому мусор будет отвезен куда положено – в контейнеры.

Пластиковые мешки под завязку забивают багажник старенькой «девятки». Петрович отпирает ворота, заводит мотор и какое-то время прислушивается. Двигатель работает ровно, без перебоев, значит, включим первую и аккуратно выедем за территорию. Еще один выход из машины, чтобы запереть ворота, дальше десятиметровый мост, соединяющий остров с берегом, и вот он уже катит по дороге, искоса поглядывая на домишки, окруженные штакетниками.

Из-за штакетников время от времени высовываются головы аборигенов, в свою очередь, провожая взглядом машину. Петрович догадывается, какие мысли возникают в этих головах, но ничуть не расстраивается. Думайте, что хотите, только не свинячьте у себя (и у меня) под носом! Он знает: если доехать до оврага, служившего границей поселка, то сразу захочется прикрыть окно. Такой запах в нос шибанет, что мама не горюй! Почему? Потому что местные свинтусы устроили из оврага натуральную помойку, отчего вонь по всей округе. Лень им, видишь ли, протопать два километра до контейнеров, что установлены возле поворота на трассу! Лучше нюхать говно, ага, чем сесть на велосипед (если ног жалко) и выбросить мусор куда следует!

«Девятка» тормозит у края оврага. Зачем Петровичу лицезреть помойку? Не верит же он, что в один прекрасный день она исчезнет, а на ее месте возникнет благоухающая клумба? Ну да, не верит, он просто воспитывает себя на отрицательном примере. Так сказать, отталкивается от противного, сам же являет собой исключительно положительное начало. Петрович застегивает на все пуговицы бушлат (можно сказать, демисезонную свою одежду), одергивает его и, вполголоса выматерившись, направляется к машине.

Машину подарил Вадим Олегович – владелец этого «причала». Хозяин усадьбы когда-то приютил отставного мичмана и с тех пор ни разу не пожалел о своем решении. Столкнулись они на строительном рынке, где Петрович подрабатывал грузчиком, а Вадим Олегович закупал материалы для стройки. Погрузишь за столько-то? Нет вопроса. А на месте – разгрузишь? Без проблем. Так он и оказался на островке, где в то время стояли одни лишь фундаменты.

– Прораба уволить пришлось, – говорил Вадим Олегович, – подворовывать начал, сукин сын. Теперь сам занимаюсь строительством, хотя времени совершенно нет. Дела у меня за рубежом, и они требуют личного присутствия. А ты, я вижу, флотский?

Петрович отрапортовал по форме, мол, такое-то звание, служил там-то, потом оказался на берегу.

– Ну да, вашему брату сейчас нелегко, это известно…

Вадим Олегович приглядывался к человеку в бушлате, прикидывая: годится тот в прорабы? Не пустит ли налево немецкую черепицу вкупе с финским клеевым брусом? Опасения оказались беспочвенными, Петрович и сам не зарился на чужое, и другим не позволял. Хотя предлагали позариться, ага, и на флоте, и на строительстве усадьбы.

Предложил вожак белорусской бригады, нанятой Вадимом Олеговичем в один из кратких приездов. Мол, хозяин далеко, в Германии, а на другом берегу тоже коттедж строится, и не перебросить ли туда десяток-другой мешков с цементом? Петрович все это выслушал с невозмутимым видом, затем подошел к воротам (уже стояли ворота) и распахнул их во всю ширь:

– Пять минут на сборы и – шагом марш отсюда. Всей бригадой.

Белорусы повозмущались, мол, не ты нас нанимал, не тебе и увольнять. Но бывший мичман был настроен решительно. Потом он пахал как папа Карло, до приезда хозяина одолев фронт работ, рассчитанных на целую бригаду. И Вадим Олегович это оценил. Он позволил Петровичу самому нанимать рабочих (теперь это были таджики), выделил для него личный вагончик и подарил «девятку», правда, сломанную.

– Починишь – твоя будет, – сказал он, залезая в Land Cruiser и отбывая в очередной германский вояж. Петрович перебрал движок, заменил масло и вскоре уже пылил по окрестностям, доставляя стройматериалы и вывозя строительный мусор на свалку. Таджики безропотно выполняли строгий приказ: в конце рабочего дня собрать мусор в плотные бумажные мешки, завязать и выставить у ворот. Бывало, и контейнер заказывали, но в основном Петрович справлялся своими силами.

Дом рос не по дням, а по часам: первый этаж, второй, стропила, кровля, дымовая труба; потом котел заработал, электричество подключили, а там уже и баню пора строить. Когда постройки были закончены, взялись за причал и ландшафт. Раскатали рулонные газоны, дорожки замостили, после чего озаботились альпийской горкой. Лишней земли на островке не было, и тогда Петрович первый и последний раз наступил на горло собственной песне. А именно: высыпал на месте предполагаемой горки десятка два набитых мусором мешков, ждавших своего часа у ворот. Поверх подсыпали чернозема, посадили цветочки, уложили камушки, в общем, горка как горка, очень живописно смотрелась.

Вскоре из вагончика Петрович переехал в дом, где ему была выделена комната между котельной и бильярдной. Он фактически забыл, что в городке у него есть квартира; и про участок забыл, так что вместо теплиц и моркови там рос один бурьян. Зачем ему это все? Здесь гораздо уютнее, опять же природа, свежий воздух, а главное – вода. Бывших моряков (как и бывших разведчиков) не бывает, вода – это любовь на всю жизнь, пусть даже озеро совсем не похоже на морскую стихию.

По большей части он жил здесь один, Вадим Олегович лишь изредка наведывался с супругой или с шумной компанией, чтобы погулять несколько дней, попариться в бане, погонять по водоему на гидроциклах, и вновь за бугор, работать на износ. С течением времени Петрович сменил амплуа: теперь он соединял в своем лице охранную структуру и управляющую организацию. Иначе говоря, был сторожем и одновременно сантехником, электриком и уборщиком, поддерживающим усадьбу в идеальном состоянии. Без разрешения хозяина сюда ни одна собака не проникала, разве что местные, когда встречались за территорией, портили настроение.

Окрестные жители поругивали обладателей коттеджей на берегу озера, особенно тех, кто закрывал народу выход к берегу. Честно говоря, берег был народу по фигу, в местных селениях даже рыбаков не осталось, одни алкаши. Но это ведь дело принципа: обеспечьте нам выход к водной глади – и точка! Доставалось порой и Петровичу, мол, цепной пес, служащий «новым русским», прихлебала, за медный грош продавший честь военного моряка! Петрович на истерики местных люмпенов реагировал спокойно. Во-первых, усадьба никому не закрывала выход к берегу, поскольку располагалась на острове. Во-вторых, если человек сумел на такое заработать, то он вполне заслуживает уважения. А что? Живет сам и другим жить дает, например, Петровичу.

С течением времени выстроилась некая новая вертикаль, по мнению экс-мичмана, вполне здравая. Командиром корабля был Вадим Олегович, его жена имела статус командира БЧ, остальных же (прежде всего гостей) он попросту игнорировал. То есть просьбы, пожелания и приказы вначале передавались «начальству» и лишь после соответствующего распоряжения исполнялись. Бывало, возникали конфликты, но Вадим Олегович, смеясь, разводил руками:

– Такой вот у меня мажордом! Военная косточка, для него субординация – превыше всего!

Коллективных приездов, честно говоря, Петрович не любил. Эти глупые гости заезжали на своих джипах на мост одновременно, что небезопасно (мост мог попросту обрушиться). Только им хоть бы хны: стоят бампер в бампер и еще сигналят в нетерпении! А пьянки-гулянки? Сам Вадим Олегович выпивал умеренно, он больше о деле думал, но гости попадались такие, что туши свет! Один заснет посреди газона, другой в сауне угорит, у третьего гидроцикл перевернется, так что приходится работать еще и сотрудником МЧС. Но самое страшное начиналось после пикников, когда Петрович инспектировал территорию, приходя в ужас от того бардака, в который погружалась усадьба. Стеклянные и пластиковые бутылки, какие-то пакеты, сигаретные пачки и оброненные зажигалки, остатки жратвы (ее почему-то всегда оставалось много), и все это воняет, приводя «мажордома» в ужас.

Когда джипы выкатывали поутру за ворота, Петрович яростно набрасывался на мусорные монбланы, превращая их вначале в скромные холмы, а затем и вовсе сравнивая с землей. В финале битвы с мусором возле ворот выстраивался ряд черных пластиковых мешков, будто матросы-новобранцы, так что не терпелось скомандовать: «На-пра-аво! Шагом марш за ворота!» Лишь после поездки к контейнерам на душу Петровича сходил покой – до следующего пикника.

– Ты куда мусор-то выбрасываешь? – спросил однажды Вадим Олегович. – В овраг, как остальные?

У Петровича вытянулось лицо.

– Обижаете, Вадим Олегович. Я по правилам действую, мне остальные не указ. Строительный мусор на свалку, бытовой – в контейнеры, а в овраг свое говно одни свиньи выбрасывают.

– Ладно, извини. Ты, случаем, его не сортируешь? Ну, мусор? Стекло отдельно, пластик отдельно и так далее?

– Зачем? – искренне удивился Петрович.

– Потому что так принято в цивилизованных странах. Мусор – это вообще тема, понимаешь? Очень перспективная тема!

Тыкая пальцем в кнопки портативного компьютера, Вадим Олегович удалился в дом, оставив Петровича в недоумении. Почему мусор – перспективная тема? Мусор – это мусор, его полагается утилизировать, проще говоря: выкидывать в специально отведенное место – и все.

«Что-то давно Вадим Олегович не звонит…» – думает Петрович, возвращаясь в усадьбу. Сам он хозяина не беспокоил, у того хватало забот и без него. Вадим Олегович отзванивался сам, если собирался приехать с супругой или с ордой гостей. А поскольку одним из неизменных пунктов «отдыха на природе» было катание по водной глади, требовался профилактический выезд на одном из гидроциклов.

Заехав на территорию, Петрович направляется к ангару. Отпирает, обводит взглядом трех красавцев и делает выбор: синий. В прошлый раз был красный, в позапрошлый – желтый, значит, сегодня надо синий погонять, чтоб не застаивался. Он наполняет бензином бак, переодевается в прорезиненный костюм и на специальной тележке везет гидроцикл к воде. Петрович до сих пор не мог унять восхищения этим замечательным плавсредством. Он начинал службу на ракетном катере, знал, что такое скорость, но с водным мотоциклом не могло сравниться ничто.

Вначале Петрович утюжит акваторию на малых оборотах, вроде как проверяет работу в принципе. Вираж, еще один, что ж, руля слушается идеально. А тогда – подкрутим ручку газа и направимся к другому берегу. Озеро немаленькое, берег маячит где-то в отдалении, теряясь в дымке, но скоростной гидроцикл стремительно его приближает. Бывших моряков, как уже говорилось, не бывает, поэтому Петрович кайфует, иногда он что-то даже поет. Ветер в лицо, серебристые брызги, скорость – что еще надо?

Достигнув цели, он эффектно глиссирует вдоль береговой линии. В самом дальнем конце, где высятся кроны вековых сосен, озеро истекает протокой, соединяющейся с Волгой. Бывало, Петрович углублялся в протоку, но затем всегда возвращался. Чтобы добраться до Волги (до «большой воды», как говаривал Петрович) и вернуться обратно, бака не хватало, надо было брать дополнительную канистру, так что путешествие пока откладывалось. Зато никогда не откладывался проезд мимо домика, что высится на берегу неподалеку от острова. Берег тут застроен хаотично, скромные «хижины» вперемешку с помпезными «дворцами», но Петровича интересует лишь одно строение. Точнее, та, что живет в строении, вскапывая грядки на даче и высматривая своего моряка. Петрович притормаживает, движется на малой скорости, но участок, как видно, пуст. И свет в домике не горит, хотя дело к вечеру, значит, Нина сегодня не приехала.

2

С Ниной они познакомились возле контейнеров. Петрович привез мешки со стружкой, а она принесла старую пленку, снятую с дачной теплицы. То, что женщина пешком отправилась за несколько километров, не выкинув по малодушию отходы в овраг, сразу внушило уважение. Петрович пригласил ее в машину, чтобы довезти обратно, по дороге разговорились, так и завязались отношения. А чего не завязаться, если Нина была в таком же положении, что и ее новый знакомый? Безмужняя, бездетная, она точно так же не могла терпеть свою городскую квартиру (тоже, между прочим, двухкомнатную) и предпочитала проводить время на прибрежных шести сотках.

Встречались тоже на ее сотках, хотя Петрович имел в распоряжении полгектара. То есть вроде бы имел, а на самом деле… Нет, его никто бы не упрекнул, приведи он к себе женщину, да и не узнал бы никто. Что-то, однако, мешало, поэтому их любовные свидания проходили в «хижине», причем в дневное время. Усадьба была подключена к сигнализации, но Петрович предпочитал находиться по ночам на боевом посту. А Нина изредка приходила сюда как на экскурсию: посмотреть баню, обстановку в доме или полюбоваться на то, как ее возлюбленный ловко управляется с газонокосилкой, подстригая лужайку.

– Надо же! – всплескивала она руками. – А я траву сорную – только руками, потом так спину ломит…

– Это еще что, – говорил Петрович, – мы с тобой как-нибудь на гидроцикле прокатимся.

– На котором ты по озеру носишься?! Да ты что, я же забоюсь!

– Почему забоишься? Я же с тобой буду.

И вот звонок, а затем и появление хозяина, на этот раз одного и очень озабоченного. Когда Петрович, по обыкновению, приносит для отчета товарные чеки и оставшиеся наличные (деньги ему выдавали в каждый приезд), Вадим Олегович машет руками: верю, Петрович! Он не отнимает от уха трубку телефона, постоянно что-то подсчитывает на компьютере, только к вечеру третьего дня беспокойство с лица исчезает.

– Все, – говорит, – сделка проведена. По русскому обычаю надо бы обмыть такое мероприятие. Выпьешь со мной?

Петрович не злоупотреблял, но под хорошую закуску и в хорошей компании – почему не выпить? Он не спрашивает про сделку, ждет, пока хозяин сам расскажет. И тот, конечно, не выдерживает, хвастает, мол, купил мусоросжигательный завод!

– Ну, я же тебе говорил, что мусор – это серьезная тема? Так вот я приобрел такой завод в Германии. Мусорная проблема в Европе – одна из самых острых, только они, в отличие от нас, научились ее решать.

Завод, говорит он, может сжигать юо тысяч тонн мусора в год, при этом еще и тепловую энергию будет давать! Энергия Петровича мало интересует, а вот юо тысяч тонн – это впечатляет. Сколько же, думает он, лежит на дне оврага? Больше? Или меньше?

– Давай еще выпьем! В общем, грамотно подходят к этому делу немцы. Они проблему утилизации еще в Освенциме решили.

– Как это? – не понимает Петрович.

– Они же там людей сжигали, для них заключенные – тот же мусор.

Они выпивают, закусывают, и Вадим Олегович опять наливает.

– Да что немцы? Вон, в Сингапуре целый остров из мусора создали, он им свалкой служит. Только на этой свалке никакой вони и никаких бомжей, там даже птицы гнезда вьют.

Петрович дожевывает салями и, кашлянув, говорит:

– Я тоже мусорный остров видел. Когда на ТОФе служил.

– Где служил?

– На Тихоокеанском флоте. Мы тогда в дальний поход ходили, в район Гавайских островов. Так в одном месте из пластиковых бутылок целый остров образовался! Их круговым течением прибивает друг к другу, и с каждым годом их все больше, больше…

– А я о чем?! Проблема, причем острейшая! Выпьем за ее быстрое разрешение!

Ночью беседа оборачивается кошмарным сновидением. Малый противолодочный корабль, на котором опять оказался Петрович, причаливает к огромному мусорному острову. И молодой командир, имеющий почему-то обличье Вадима Олеговича, командует: мичману Лапину сойти на берег! «Какой же это берег?! – хочется возопить. – Это ж пластиковые бутылки!» Только приказ есть приказ, и Петрович осторожно спускается по трапу. Бутылки пружинят под ногами, но худо-бедно держат, и мичман движется вперед. Внезапно остров вспыхивает синим пламенем. Путь назад отрезан, и впереди все горит, а с корабля доносится усиленный мегафоном голос:

– Мусор – острейшая проблема! Ее надо решать!

– Но я же не мусор! – отчаянно кричит Петрович.

– Кто тебе сказал? Ты ничем не лучше этого пластика, тебя тоже надо в мусоросжигательную печь!

В следующее появление Вадима Олеговича они вдвоем отправляются в сауну. Хозяин чем-то озабочен, он опять наливает одну за другой и, наконец, выдает: все, мол, закончил дела в родном отечестве. Переезжаю в «фатерлянд» – окончательно и бесповоротно!

– Постойте, но ведь здесь…

– Здесь родина, сам знаю. И Волга-матушка поблизости протекает. Но дела, увы, надо руководить работой предприятия. И жена у меня там, и дети учатся в Кельне, так что… Эх, не хочется, а – надо!

– А как же… – Петрович обводит руками предбанник. – Это все?!

– Придется избавляться. Там у меня есть домик, но небольшой. А теперь мне по статусу положен большой, так что этот продам.

– Кому? – упавшим голосом вопрошает Петрович.

– Кому? Да хоть бы тебе. Почему нет? Ты же все это строил, своими руками, столько труда вложил…

– Шутите, Вадим Олегович? Где же я такие деньги возьму?!

– Ну, какая-то недвижимость у тебя имеется?

– Квартира, – отвечает Петрович. Вспомнив про Нину, он добавляет: – И еще одна квартира.

– Вот! А еще участок есть, верно?

– Два участка, – уточняет Петрович.

– А еще кредит в банке можно взять, ну а если уж не хватит, получишь от меня индивидуальную «ипотеку»!

Вадиму Олеговичу, видно, самому приятно выступать в роли благодетеля, но Петрович все еще не верит в свалившуюся удачу. Будто стукнутый пыльным мешком, он передвигается по территории, выполняет текущие работы, не осознавая пока новых возможностей. Неужели эта огромная двухэтажная махина с мансардой и террасой окажется в его собственности? Ему бы и гостевого дома хватило, если честно, но, как говорится: дают – бери, бьют…

Бьет цена, которую называет Вадим Олегович, увы, не имеющий права дешевить.

– Потянешь? В общем, действуй, это дело откладывать нельзя.

Следующий день он проводит в переговорах, судя по обрывкам беседы – с супругой. Они о чем-то спорят, похоже, по вопросу продажи дома, после чего хозяин быстро собирается и уезжает.

А Петрович, получив приказ действовать, как и положено, берется его исполнять. Едет в город, в риэлторскую контору, и вскоре его «двушку» выставляют на продажу. Он тоже не может дешевить, но и цену задирать нельзя, иначе квартира зависнет. Выставляется на продажу и участок, на котором ради будущих покупателей пришлось вырвать бурьян.

Затем в известность ставится Нина. Получите, дескать, предложение руки и сердца, а еще личный остров в придачу.

– Господи! – всплескивает руками Нина. – Да разве ж такое возможно?!

– Вполне, – скромно отвечает Петрович. – Надо только объединить усилия, ну и кредит, наверное, придется взять.

На этот раз Нина остается ночевать в усадьбе, пока что в скромной комнатке Петровича. Он вроде как привыкает к предстоящей новой роли, хотя получается не очень. Он даже подругу не ласкает, полночи смоля папиросы и таращась в окно. Полная луна заливает лужайку и постройку призрачным светом, и перспектива владеть этим всем тоже кажется призрачной, нереальной…

Процесс вживания требовал постепенности. Петрович поднимался в спальню, осознавая: вот здесь, на шикарной двуспальной кровати, они будут спать. Спускался в гостиную, видел камин – и опять: здесь они будут греться у живого огня долгими зимними вечерами. Или, если захотят, погоняют шары в бильярдной. Петрович, иногда приглашаемый в спарринг-партнеры хозяином, уже научился владеть кием, научится и Нина. Ее квартиру взялась продавать та же риэлторская фирма. Договорились продать и участок, но в последнюю очередь – слишком много скопилось на даче консервации, а перевозить пока некуда.

Нина тоже заразилась мечтами, только они имели свой, женский уклон. «Сколько земли пропадает! – думала она, глядя на огромный газон, где из растительности было высажено лишь несколько декоративных кустарников. – Надо здесь смородину посадить, а еще крыжовник!»

3

Забрезжившая на горизонте новая жизнь провоцирует новые идеи (пусть и слегка сумасшедшие). В один из приходов Нины Петрович долго думает, поглядывая на нее, затем выдает:

– Слушай, а может, нам с тобой потомством обзавестись?

Нина, по обыкновению, пугается.

– Да ты что?! Ты на возраст наш посмотри!

– Ну, какой у нас возраст? Я, честно говоря, еще вполне…

– А я? В моем возрасте некоторые уже бабками становятся! Хотя… Есть, в общем, случаи, когда рожают и после сорока.

Между тем квартиры продаются со скрипом, потому что запущенные, не жилые. Риэлторы просят снизить цену, иначе, говорят, до второго пришествия будем продавать. А Петровичу не надо до второго, ему требуется выложить деньги на бочку до пришествия Вадима Олеговича. Не все деньги, конечно, хотя бы часть.

Наконец, первая сделка заключена, следом – вторая, итогом чего становится внушительная пачка валюты (оплату попросили в евро). То есть внушительная она с точки зрения Петровича, он, честно сказать, таких денег никогда в руках не держал. А вот с точки зрения Вадима Олеговича денег было маловато, даже с учетом реализованного участка. Покупатель участка вылупился на Петровича, мол, где я тебе эти самые “евры” возьму?! Бери рубли, пока не передумал! Пришлось взять, потом самому менять, в итоге получив совсем небольшую прибавку к предыдущей пачке.

Кредит оформляют на Нину. Зарплата у нее “белая”, но маленькая, так что обогатиться не получается. Если на круг, то они едва половину стоимости осилили, и остается одна надежда – на “ипотеку” от Вадима Олеговича.

Тот собирается приехать в конце августа, потом в начале сентября, да только дела, как всегда, не пускают. Завалили, то есть германцы своим мусором, только успевай включать горелки для его утилизации. Уже и участок Нины продается, а хозяина нет и нет.

Наконец, как-то под вечер на мосту за воротами – нетерпеливо клаксонят. С радости кажется, что сигнал подает хозяйский Land Cruiser, и машина такая же черная. Но, когда внедорожник въезжает на территорию, видно, что это Land Rover. Да и вообще Вадим Олегович без звонка никогда не приезжает, не его стиль.

Из джипа вылезают он и она, молодые совсем, и просят показать дом.

– Для чего показать? – тупо спрашивает Петрович.

– Чтобы купить, – отвечает он. – Ну, если понравится.

– A-а… А разрешение на осмотр у вас есть?

– Разумеется, – дергает плечом она. – Покажи ему факс, что мы из Германии получили.

Петрович долго вертит в руках бумагу, на которой написаны какие-то немецкие буквы, русские, но и те, и другие почему-то не складываются в слова. Есть, короче, разрешение, а значит…

Значит, надо водить парочку по дому и по участку, разъясняя: это, мол, баня, это дом для гостей, а здесь место для барбекю, с жаровней и навесом. Петрович дает пояснения, а самому кажется: это говорит не он, а кто-то другой, “Петрович № 2”. В то время как номер первый оглушен, раздавлен, сбит с панталыку и совершенно не понимает, что происходит.

– А там что? – кивает молодой.

– Где? – не сразу вникает Петрович.

– Вон там, спрашиваю, что за сарай у воды?

– Это не сарай, это ангар для гидроциклов. Но туда заходить нельзя.

– Почему это нельзя?!

– Там горюче-смазочные материалы. По технике безопасности не положено.

Парочка переглядывается.

– Ты свою технику безопасности засунь знаешь куда? Пойдем, посмотрим ваши гидроциклы!

Но Петровича как заклинило, мол, не положено – и все!

– Слушай, ты кто такой?! Ты сторож, понял?! А мы – покупатели! Так что давай, отпирай!

– Ладно, – говорит молодая, – и так все ясно. Мне тут нравится, да и просят недорого… Поехали обратно.

Перед тем как залезть в джип, молодой сплевывает.

– Ты, я вижу, тормоз. Ладно, пока охраняй имущество, но когда проведем сделку… Чтоб духу твоего здесь не было, понял?!

После отъезда покупателей Петрович дрожащими руками тычет в кнопки мобильного, но телефон Вадима Олеговича не отвечает. С пятого (а может, с седьмого) раза удается дозвониться лишь до супруги. Да, отвечает, продаем срочно, потому что требуются деньги, причем в полном объеме. Ипотека?! Не смешите меня, наша семья не ипотечная компания, мы кредиты не выдаем!

Палую листву Петрович сгребает по привычке. Хочется себя занять, чтобы утишить жжение, что разгорается в груди, растет и пухнет, как тогда, на мотоботе. Петрович безуспешно карабкался на перевернувшееся суденышко, всякий раз сползая в воду, а из рубки на него поглядывали с усмешкой, мол, знай свой шесток, сверхсрочный мичман! Сейчас родное и обжитое пространство тоже (так казалось) хохотало и улюлюкало: кто ты такой?! Ты – мусор, который вскоре выметут отсюда поганой метлой! Когда перед мысленным взором встает сцена предстоящего объяснения с Ниной, жжение перекидывается на лицо. Стыд буквально сжигает Петровича, он знает, что не вынесет этого; а еще предстоит суета с покупкой квартир…

Петрович (или “Петрович № 2”?) погружает мешки в багажник, выезжает за ворота и тупо едет к месту назначения. Но по дороге вдруг останавливается, достает мешки и направляется к оврагу. Встав на краю, он озирает клоаку, этот огромный мусорный “контейнер”, что годами заполняли жители окрестных поселков, и без всяких эмоций швыряет мусор вниз. Да, это нарушение (точнее – вопиющее нарушение!), но если правил нет, то мешком больше, мешком меньше – не важно.

Он еще раз вопиюще нарушает правила, когда лезет в хозяйский бар. Достает литровую бутылку водки, наливает стакан и залпом опрокидывает. Надо же, как вода! После второго стакана в голове начинает шуметь, после третьего кажется, что шумит море. Петрович выгребает из дома, озирается, но моря нет, вокруг один мусор. И дом, и баня с ангаром, возведенные некогда Петровичем, представляются обычным мусором, вызывают отвращение. «Мусорный остров! – вспыхивает в затуманенном мозгу. – А что делают с мусором?! Правильно, его…»

Через полчаса от причала отваливает гидроцикл. Он движется тяжеловато, неся человека в прорезиненном костюме и две огромные канистры, что привязаны по бокам крепкими морскими узлами. По карманам костюма рассованы документы и деньги (много денег!), то есть человек рассчитывает на долгую и нелегкую дорогу.

Сделав вираж, гидроцикл останавливается. Отсюда, с озера, остров всегда смотрелся классно, а сейчас, охваченный пламенем, он выглядит просто фантастически. Отчетливо различаются несколько больших факелов: основной дом, гостевой, баня и ангар, подожженный в последнюю очередь. Неожиданно ангар (по совместительству – склад ГСМ) взлетает на воздух, расцветая огненным цветком. Лишь после этого человек, будто выполнивший свою миссию всадник Апокалипсиса, разворачивает водного коня и удаляется по озерной глади.

Человек нетрезв, но держится в седле уверенно, еще бы, столько тренировок прошел! Вскоре он достигнет протоки, а дальше – Волга, по которой можно двигаться, пока не кончится горючее. Или не найдется другой причал.