Читать книгу Брат мой названый - Владимир Смирнов - Страница 10

После встречи с Лапёновым у меня как-то вдруг пропадает желание бродить по городу. Почему – понимаю не сразу. Но что-то меня останавливает. Не то чтобы я все улицы прошёл и всё увидел, хотя в какой-то мере это, может быть, и так. Я знаю, конечно, что в конце девятнадцатого века город можно было за полчаса пройти вдоль Волги. Это через сто лет и за день с трудом, даже если сил хватит.

Однако по небольшому городу тоже можно бродить сколь угодно много, каждый раз что-то открывая для себя. Тем более это касается моего родного города, в котором много лет сквозь новопостроенное проявлялось что-то старое, даже давно снесённое, а сейчас волею судьбы сквозь старое, которое далеко ещё не старое, вижу то, что кроме меня здесь никто видеть не может. Разве что Ника, но о городе мы особо не говорим.

Случайно замечаю, что Ника ходит без наушника:

– Что, брат названый, битлы надоели? Так закинь другое. Что, кстати, здесь слушают? Шаляпина с Собиновым?

– Миша, здесь только граммофоны и то ещё мало у кого. Спасибо за шутку, но…

Не подхватывает паренёк мой тон. Даже на фамилии не реагирует, хотя вряд ли их слышал – там уж точно нет, да, наверное, и здесь.

– Что но?

– Тоскливо всё это слушать. Даже забойное – а тоскливо.

– Ностальгия?

– Что-то вроде. Понимаешь, когда слушаю, всё больше кажется, что пытаюсь сидеть на двух стульях.

– И что в этом плохого?

– Да стулья-то вроде как в театре, с подлокотником между ними. И выбора, на каком сидеть, нет. А в тот день, когда мы встретились, решил послушать музыку в последний раз – и всё, больше не заряжать и постараться всё это забыть. Просто устал от раздвоения.

– А впереди лето в деревне, и прошлое будущее начнёт понемногу забываться?

– Может, так было бы лучше, но не получится. Иногда жалею, что при переходе сюда мозги прежними остались. Представь себе, что кто-то очень мудрый позаботился бы в этом направлении, убрал всё лишнее из головы – так легко было бы.

Непонятно, он шутит или нет. Мысль вроде логичная, но в голосе что-то проскальзывает. Я меняю тон.

– Но это мысль труса, который боится обстоятельств. Согласен, здесь нет того комфорта…

– Да причём здесь это! В прошлом году я через неделю забыл, что где-то есть телик, комп, ванна с горячей водой и вся прочая ерунда. Тем более что охи и вздохи по этому поводу абсолютно бессмысленны.

– А домой всё равно хочется?

– А тебе нет? Что нас с тобой с эти миром связывает?

– Меня практически ничего, а тебя за год уже кое-что. И чем дальше, тем больше. И в какой-то момент мы встанем перед выбором: то ли пускать корни здесь, то ли, как говорилось в старом романе, ждать и надеяться.

– Но разве от нас зависит, здесь или туда?

– Вряд ли. Сюда мы попали не по своей воле, так почему обратный путь должен быть другим?

Остающиеся до нашего отъезда в деревню дни большею частью провожу дома, лишь изредка выходя на набережную. Раза два встречаю старичка-словесника Александра Павловича, мы мило раскланиваемся. При второй встрече он, предварительно осведомившись, не спешу ли я, заговаривает о современной литературе. Он весь в Тургеневе, Некрасове, Гончарове, Островском. Но их уже нет, а нынешние…

Я вежливо напоминаю о графе Толстом, на что мой собеседник отвечает, что Лев Николаевич из того поколения, из которого они, пожалуй, только вдвоём и остались, а под нынешними он понимает тех, кому лет тридцать-сорок. Разве что Гаршин, который так и не успел написать ничего крупного, Чехов, Короленко… Помолчав, добавляет Горького. Рассказы и небольшие повести у них интересны и даже талантливы, но до больших русских романов им далеко, если вообще хватит сил на них. Появились какие-то символисты, совершенно непонятные, хотя молодёжи нравятся.

Александра Павловича слушать интересно, поэтому я больше молчу и только иногда поддакиваю, как бы соглашаясь. Просто боюсь заговорить о ком-нибудь, кто по малолетству ещё ничего не сочинил, или о ещё ненаписанных произведениях тех, кто уже пишет. Единственно вспоминаю, что где-то через год должен выйти последний роман Толстого «Воскресение», потому вполне уверенно говорю, что Лев Николаевич его дописывает. Оказалось, Александр Павлович об этом романе слышал и ждёт его с нетерпением.

На другой день иду в сторону песков и дальше до верхних грузовых пристаней. Место совершенно не прогулочное. Грузчики сноровисто бегают по мосткам с тачками или носят на себе – где как. Если бы берег был высокий и посмотреть сверху, скорее всего пришло бы в голову сравнение с муравьями. Поскольку же берег в этом месте низкий, быстро замечаю сначала косые, а потом и откровенно неприязненные взгляды. И действительно – чего припёрся, не кино, люди работают, а ты под ногами вертишься. Не кино – это у меня в голове, а остальное и так понятно.

По дороге попадается трактир. Захожу, спрашиваю мурцовку. Название сего блюда знаю, даже рецепт от деда в детстве слышал, но пробовать не приходилось. Самому приготовить – и в мыслях не было. Обо всём этом в трактире рассказывать, понятно, не стал.

Меня сразу на смех поднимают – вроде прилично выглядит, а мурцовки хочет! Не делают такого здесь, а коли попробовать хочешь, так иди на берег. Крючники там её сами себе готовят и сразу едят.

Действительно, не сообразил. Еда самых откровенных бедняков, которым даже в трактире делать нечего. А для меня получается вроде как экзотика.

И чего по пристаням да пескам шляется, бездельник (это я сам себя так), турист из двадцать первого века. Примите, покажите, расскажите, ещё и мурцовку хочет продегустировать!

Ладно, домой вернусь – сделаю, благо большого кулинарного ума не надо. А здесь – может, в ресторан на бульваре заглянуть? Какой-нибудь джентльменско-купеческий набор заказать? Осетрину там, икру с блинами? И в дополнение ко всему канкан на сцене. Как в примитивном кино из старой жизни, когда трудовой народ спину гнёт, а проклятые буржуи да помещики развлекаются. Но сначала надо на такой вечер как-то разжиться. Если к Пийру зайти не на что, так туда тем более. Джекова катенька не помощница, от петеньки проку не больше. И в шальном варианте им взяться неоткуда. Толстых потерянных бумажников тоже не видно. Подработать где (и где, кстати? и кем-чем?) – так заработанное посильно-непосильным трудом проматывать впустую просто глупо. В своём времени деньгами особо не сорил, так здесь что выпендриваться? Впрочем, судя по количеству достойных злачных мест, коих раз-два и обчёлся, развлекаются очень-таки немногие. Народ здешний всё больше делом занят. О крючниках и говорить нечего.

А может, день-другой всё это на своей шкуре испытать? А что, поискать у Лукерьи Матвеевны робу какую и завтра с утра пораньше сюда. Наняться на общих правах (а как ещё?), до вечера спину поломить и на эту самую мурцовку да на водку заработать. На вечер с канканом вряд ли получится. Скучно с этими мешками точно не будет!

Но я же не Гиляровский! Он-то силач был, а меня хватит на каких-нибудь полчаса, и то если. А дальше что? Умереть, конечно, не умру. По крайней мере в первый день.

Тут я понимаю, что это просто блажь в голову пришла. Бывает. Сразу на дальнем плане проскакивает мысль – а если нужда заставит? Я же здесь никто. Вот прижмёт, что только пристани эти и останутся, – что тогда? Мурцовкой перебиваться? Всё же буду надеяться, что до такого не дойдёт…

Тем же путём возвращаюсь к бирже, в более привычную обстановку. Перебираюсь на знакомом уже пароме за Волгу, прогуливаюсь по дачным Ершам, мимо михалковского имения выхожу на Шексну, иду по берегу и через час переправляюсь в Абакумово. Оказывается, это целый город чуть ли не с наше Пошехонье. Чистый, аккуратный. Несколько заводов – и кому это всё мешало?