Читать книгу Хроники Второго пришествия (сборник) - Владимир Соловьев - Страница 29

В прекрасном настроении я вышел из магазина, попросив служащих утилизировать остатки американского гостеприимства, и отправился ждать вечерних развлечений.

Спустя пару минут я сидел за столиком «Боско-Кафе» и разглядывал праздношатающуюся толпу на Красной площади.

Заказав капучино и фирменный фреш, я не смог сконцентрироваться ни на хорошеньких модельках, постреливающих на меня глазами из-за соседнего столика, ни на шапочных знакомых, приветливо выражающих узнавание и восхищение резким преображением.

– Волков? Монтеньяк? Промывание? Голодание?

– Отнюдь, чудо. Просто чудо. – Как всегда, правда воспринимается шуткой.

Телефон как прорвало – звонки с телевидения и радио. Уже все знают, что я в Москве и встречался с президентом. Все в курсе, что я выполняю особо важное задание и поэтому могу не беспокоиться, мои места останутся за мной и будут ждать с нетерпением… И бла-бла-бла…

Ах, мои милые наивные работодатели! О чем вы? Когда мое особо важное задание завершится, вы уже будете распределены по деяниям вашим по вечным квартирам. А я буду, попивая амброзию, тусоваться с Даниилом.

Стоп. Есть нарушение формальной логики. Если добро и свет воплощены в Данииле, то кто же зло и тьма? Рассуждения о Гитлере и иже с ним очевидны, но сейчас не годятся – они мертвы, а зло – нет. Так кто же его воплощает теперь? Террористы всех мастей? Не думаю. Они сеют страх и разрушение, но никак не обольщение. Даже на роли приспешников не тянут. Так, любители. Или, выражаясь языком партийных документов, – «и примкнувший к ним Шепилов». Примкнувшие, не более того.

Пойдем от противного. Кто противостоит Даниилу и Его апостолам (это я так о нас с Биллом), сразу и не скажешь. Сумасшедший Енох? Его никак не назовешь злом. Зануда, но не враг человечества. Волошин? При чем здесь Волошин? Неточно формулирую – не «при чем», а «зачем». Зачем он здесь?

Фрагменты мыслей собрать в единую картину бытия не удалось. Отложим до следующего раза лего для апостолов.

Александр Стальевич шел мимо Мавзолея по направлению к кафе. За ним следовала охрана в черных костюмах, уместных лишь на похоронах их владельцев, из ушей свисали проводки, обеспечивая связь гуманоидов с базой. На невыразительных рыхлых лицах застыла профессиональная тупость. Их походка напоминала гусиную развалку. Только вместо отвисшего брюха эти гусаки поддергивают оттягивающие брюки к коленям рацию и пистолет в доставшейся по наследству кобуре. Со стороны они кажутся донжуанами с гипертрофированными рабочими органами, нуждающимися в ежесекундном внимании владельцев, а то прищемит толстыми ляжками все достояние к чертям собачьим. Что говорить – плохие танцоры, ну и очевидно, что им мешает.

Надеюсь, управимся до приезда Сашки с дамами. Не то кремлевские мечтатели испортят вечер.

– Владимир, – голос шел со спины, из глубины кафе.

Я обернулся и не смог сдержать улыбки, уж больно все начинало походить на дешевый водевиль. Передо мной стоял один из самых таинственных и влиятельных российских политиков, замглавы администрации. Сам господин Сурков. Интересно, они сговорились устроить здесь разборку на троих и оба следили за мной? Ой, боюсь, им не доставил радости мой вид в момент примерки новой одежды – у них и с ориентацией все нормально, да и я не красавец, если признаться.

– Присаживайтесь, одна из мыслей господина Волошина была о вас, что делало нашу встречу неизбежной.

– Занятно излагаете.

Приятной наружности интеллигентный парень моих лет, прекрасно сидящий строгий костюм, без всякого сомнения, сшитый на заказ в солнечной Италии за презренные североамериканские рубли, безупречно подобранная рубашка, расцветка галстука слишком строгая, чтобы быть изящной. Положение обязывает, как-никак левая рука президента, если считать, что Волошин правая, а рук две. Говорит с легким акцентом, почти незаметным, видно, что родился и вырос не в Москве.

– Вы произвели фурор. Давно никто не видел А. С. таким встревоженным.

– А таким простым вы его часто видели?

– Что вы имеете в виду?

– Ну вот так, по-свойски пересекающим Красную площадь. Вот он, яркий пример публичного одиночества: государев муж погружен в мысли о чадах, кои получают зуботычины от охраны вельможного, дабы не отвлекали его от высоких дум о благе тех самых чад неразумных…

– Достаточно. Понял. Я хожу без охраны, но Волошину нельзя. Сами видите, если бы не няньки с рациями, его бы толпа замяла расспросами и просьбами. Не скрою, его визит не входил в мои планы. Наши концепции развития государства несколько различаются, хотя мы и работаем в единой команде. – Легкая улыбка придала иронический оттенок сказанному.

Вот это высший класс – на прослушке все выглядит замечательно, а истинный смысл сказанного можно постичь, только наблюдая за мимическими оттенками. Настоящий подковерный борец!

– Его появление здесь для вас неприятный сюрприз…

– Ну что вы… Общение с непосредственным руководителем всегда праздник… – Это даже не ухмылка. Тонкие губы, словно прочерченные горским кинжалом, ломаются молниевым всполохом и возвращаются к привычной сочувственной полуулыбке. – Хотя иногда мечтаешь о буднях…

Волошин приблизился ко входу в кафе, и Сурков поднялся, обозначая свое присутствие. Лица обоих оставались лишенными эмоций, а погружаться в пульсацию отрывочных мыслей мне не хотелось.

Я произнес:

– Присаживайтесь. Не могу сказать, что несказанно рад вас видеть, ибо о братской любви речь не идет, а свидание вы мне, очевидно, подпортите… Так что, ГМ – это я вас так сокращаю, то есть государственные мужи, – давайте к делу.

– Не увлекайтесь, Владимир Рудольфович. Конечно, Слава – мощный союзник, но не стоит недооценивать и старые кадры.

Я ждал ответной реакции от Славы. Но он всего лишь улыбался, тем самым выигрывая время и усиливая свои позиции.

– А то что случится? Меня постигнет участь многих ваших политических противников? Или у вас настолько плохо с чувством юмора, что вы начнете мне угрожать?

Я почувствовал, как закипает глубинная ненависть к этому человечку: «Вот этих двух уродцев для чего привели?»

В голове зазвенела натянутая тетива беспокойства. Я почувствовал, как мир раздваивается и как я отделяюсь от своего тела, одетого по последней моде, поднимаюсь метра на три над полом и вижу все происходящее иным, не мирским зрением. Я ощущаю плотную ткань бытия, в которой барахтаются статисты времени.

Подо мной моя телесная оболочка продолжает беседу с кремлевскими деятелями, отмечая, что Слава слукавил и пришел не один. К происходящему прислушиваются трое посетителей. Причем двое незнакомы с третьим, хотя и выполняют одну задачу – опекают господина Суркова. Вот двое из них за три столика от нас, руки в позиции, предельно близкой к манящему оружию, на столе только чай. Надо отдать должное вкусу их хозяина, одеты поприличнее кремлевских держиморд. Третий занял идеальное место напротив нас – молодой высокий блондин с чуть нервическим лицом и совсем не уставным оружием, изящно спрятанным в складках ниспадающей замшевой куртки. Его выдают глаза, контрастирующие с непринужденной обстановкой кафе.

Где-то еще дальше я чувствую растущий комок тревожного напряжения, заполняющий все мое существо. Я устремляюсь своей эфирной субстанцией по силовым линиям поля тревоги. Вижу молодую женщину в черном, идущую со стороны Исторического музея к «Боско-Кафе». У нее в руках сумка. Ясно вижу, что в сумке взрывчатое вещество, примитивный запал, смешные, если не сказать трогательные, проводочки и несоразмерно маленькая пипочка, при нажатии на которую все клеточки тетечки разлетятся в сопровождении металлических шариков, щедро насыпанных в то же СВУ.

В голове женщины роятся обрывки молитвы на арабском: «Господь всемогущий, не оставь меня в минуту испытания…»

А вокруг толпа граждан, не ведающих, что через пару мгновений они превратятся в безликие жертвы террористического акта.

Даму замечают молоденькие милиционеры и направляются к ней. Их движение отзывается в гуляющей публике рокотом волнения. Волна тревоги заставляет террористку бежать в направлении кафе.

Обладатели мертвецких костюмов кремлевской охраны замечают движение женщины в сторону охраняемого объекта, и стоящий чуть дальше от нас офицер бросается ей наперерез с поднятыми руками. Один из бойцов Суркова выхватывает пистолет и летит через столики в направлении Славы, пытаясь закрыть его своим телом. Волошин инстинктивно откидывается назад и падает со стулом на пол, что воспринимается его вторым телохранителем как официальное начало военных действий. «Макаров» телохранителя тут же оказывается нацелен на летящего в прыжке коллегу. Блондин вскакивает на ноги, в его руках появляется «узи», уже извергающий первый плевок горячего металла в сторону волошинских ребят.

Я понимаю, что мне это надоело. Очень-очень надоело. И я уже не просто зол, а нет слов как зол. Это что, Голливуд, кино про долбаных ковбоев? Нет, ну подумайте, мне человечество спасать, а эти недоумки сейчас ухлопают элиту российской политики с апостолом в придачу. И отметьте, с первым апостолом – гражданином России. Это вам не хухры-мухры… Да еще новоявленная Вера Засулич хренова со своим взрывоопасным танцем живота превратит всех нас в трудноопознаваемые останки…

Нет сил терпеть балаган! Несерьезно! Именно несерьезно! Когда терроризм приводил к намеченным политическим целям? Позвольте спросить, где в Священном Писании вы нашли подтверждение этих архиреакционных мыслишек? Незаметно для себя я перешел на ленинскую манеру говорить. Вот так-то, милочка, уготована вам прямая дорога в ад, в геенну, понимаете ли, огненную. Ну и гореть вам там синим пламенем, а вовсе не зеленым, и не под знаменами Аллаха, и не в раю. Вот так-то…

Наберут несчастных дурех по объявлению, одурманят химией – и сколько потом невинных людей страдает! А все от вечного восхищения террором – что в литературе, что в истории. А ведь зло, чистейшей воды зло!

Не подумайте, что я стоял и рассуждал про себя. Монолог мой звучал так громко, что был слышен и в Кремлевском дворце. Слушателей набралось немало. Чтобы достичь всеобщего внимания, мне оказалось достаточным воздеть длани вверх. Все вокруг застыли, как в детской игре. Мне даже не пришлось говорить: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три – морская фигура, замри». В частности, и потому, что, может быть, «море» я бы и успел сказать, а вот остальное фольклорное наследие было бы заглушено стрельбой, переходящей в мощный взрыв. Так что извините, в следующий раз.

Монолог я произносил не стоя на месте, а активно двигаясь от фигуры к фигуре, собирая оружие, отделяя магазины и выбрасывая патроны из стволов и скидывая уже безопасные железяки под наш столик.

Подойдя к террористке, я вспомнил, что не имею ни малейшего представления о саперном деле, и решил не испытывать судьбу. Подумал о взрывателе и увидел, как он сам отдал опасные соединения, бессильно расцепив контакты, отчего провода повисли нестрашными усами стареющего маршала. Вот теперь можно, понял я и снял смертоносный пояс с женщины.

Я направился к висевшему в воздухе бойцу Суркова, оттянул его за ногу от стола, в проход, и вернулся к своему месту.

Особую пикантность происходящему придавал тот факт, что участники данного события – числом примерно в тысячу – не переставали слышать, чувствовать, дышать, думать о ближних своих и дальних, желать справить естественные надобности. Им, наверное, стало очень страшно оттого, что они оказались лишены возможности двигаться. В такие моменты невыносимо свербит в носу и нижнее белье требует немедленного восстановления в границах приличия, что обозначает прекращение выполнения им функции демаркационной линии между ягодицами.

Мучение продолжалось недолго. Сгрузив арсенал под стол и переместив супермена, я хлопнул ладонями по скатерти и сказал:

– ПРОДОЛЖАЕМ!

И вмиг все ожило – граждане бросились доживать суматошный день. Охранники дотянулись до несчастной террористки, внезапно ощутившей себя обманутой, а супермен с мощным звуком рухнул между столиками. Блондин поспешил сесть на место, а телохранитель Волошина помог Александру Стальевичу подняться с пола.

Бешенство не покидало меня. Поэтому, холодно посмотрев на участников разыгравшегося действия, я тихо, но твердо спросил:

– Что вам угодно, господа? Прошу быть краткими, ибо остатки моего терпения описываются безмерно малыми величинами.

– Владимир Рудольфович, что это было? – подал голос Волошин.

– Наглядный пример нелинейности происходящего и существования Даниила.

– Но ведь должны быть какие-то разумные объяснения?

– Они есть, но вне материалистического взгляда на жизнь.

– Саша, прекрати, – вступил в разговор Сурков. – Владимир, как вы, должно быть, догадываетесь, президент – это наше всё. Точнее, почти всё. Но президент – не только личность. Это в первую очередь институт, могучая организация, средоточие разнообразных устремлений очень важных индивидуумов, которые и складываются в некий единый вектор развития страны…

– Слава, сил нет слушать… Говори ясно… – перебил Волошин. – Надо учесть интересы олигархов. Деньги мы вам предлагать не станем. Это совершенно бессмысленно, имея в виду ваше нынешнее положение. Так что просто скажите, что надо сделать, и мы сделаем.

– Спасибо на том, что не просите включить ваших спонсоров…

– Акционеров, точнее…

– …точнее, грабителей и прихватизаторов – в ряды апостолов, а то я прямо вижу корочки удостоверений апостола, почетного апостола, помощника апостола, у каждого секретариат, водители, телохранители, советники… Кстати, что это за Вера Засулич с поясом смертника и зачем она здесь?

– Сейчас узнаем.

Волошин отошел от нас к группке охранников, проводящих первый допрос несостоявшейся террористки.

Допрос шел лениво. Было видно, что ждали «воронка» с подкреплением, которое забрало бы женщину в следственный изолятор.

Тем временем Слава сделал жест, и к той же группке присоединился блондин, ставший оживленно беседовать с нашей Засулич. Порой они переходили на крик. Накричавшись, блондин по пути на свой пост остановился возле Славы и на ухо нашептал все, что смог выведать.

Через пару минут к нам присоединился Александр Стальевич.

– Итак, господин Волошин…

– Чеченская вдова, семья погибла, жизни нет, все говорят, отомсти русским, отомсти, вот и пошла мстить.

– Ну а зачем здесь и сейчас? Не верю в совпадения.

– Правильно делаете, что не верите, – заметил Сурков. – Мой человек побеседовал с ней. Несколько любопытных деталей. Так, взрыв был нужен именно сегодня и именно на Красной площади. В этом нет ничего необычного. Но известно это стало лишь сегодня пару часов назад, что совпадает со временем вашей аудиенции у президента. Конечно, хорошо подготовиться не представлялось возможным…

Теперь давайте порассуждаем, кому и зачем это нужно. Покушение на нас с Александром Стальевичем отбрасываем сразу – слишком маловероятно предположить, что мы вдвоем окажемся здесь. И вы не планировали заранее поход в это кафе. Значит, дело не в нас с вами. Террористка бросилась в кафе инстинктивно, как к ближайшему укрытию, но задача была поставлена предельно точно географически.

Ответ на поверхности. Кому-то необходимо заглушить информационное пространство. А что важного у нас сегодня произошло? Ваша встреча с президентом, последовавшая за вашей аудиенцией у Папы Римского. Не хочу демонизировать наших оппонентов, еще столь недавно бывших акционерами… Не правда ли, Александр Стальевич?

На лице Суркова появилась улыбка, а Волошин недовольно поджал губы. Но похоже, что их источники как при папском дворе, так и за Кремлевской стеной потрудились на славу. Один звонок в Лондон опальному олигарху, этакому Троцкому в изгнании, встречный звонок его чеченским друзьям, поддержанный денежным переводом, и бедная глупышка с поясом отправилась в последний поход. Зачем же это понадобилось лондонскому воителю Березовскому? Видно, испугался, что президент станет апостолом или получит признание Даниила. А это означало бы, что позиция проиграна. Можно бороться с людьми, но с Богом… Это даже эгоизму Березовского не под силу.

Получается, взрыв адресовался Даниилу как предупреждение. Если угодно – как падение звезды указывало на рождение Спасителя, так и взрыв должен был указать на невозможность контакта с президентом. Довольно примитивно.

– Кстати, Александр Стальевич, как вы думаете, кто мог сообщить Березовскому о встрече Владимира с президентом?

– Слава, на что ты намекаешь?

Тут вмешался я:

– Брек! Давайте по порядку. Внутренняя политика России меня как гражданина очень волнует. В качестве апостола могу дать абсолютно точный ответ со ссылкой на первоисточник, как себя вести в дальнейшем – и вашим акционерам, и институту президентства в целом. Не хочу никого расстраивать, но у Даниила нет Божественной нефтяной компании, заинтересованной в слиянии с российским гигантом. Насколько мне известно, ни один из райских футбольных клубов не продается, так что и Мише, и Роме советую обратиться к первоисточнику. Извините, что цитирую по памяти: «И вот некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий, что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Опустим лирику и перейдем к ответу… «Не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать и люби ближнего твоего, как самого себя…»

Понимаю грусть в ваших глазах. Количество кандидатов тает на глазах. Ну и, чтобы окончательно развеять ваши иллюзии, хотя уверен, что не открываю Америку, продолжу цитирование: «Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за мною». Доставлю вам некоторую историческую радость – и новозаветный олигарх не смог последовать совету. Так что рецепт есть, но я не верю в возможность его применения…

– Владимир, для чистоты спора согласитесь, что после распятия Иисуса жизнь богатого предпринимателя, задавшего вопрос, не изменилась.

– Бинго! Пять баллов! В яблочко! Уели. Сдаюсь. Я не имею ни малейшего представления о сценарии проведения Страшного суда. Даже не знаю, как много времени он займет, будет ли теле– и радиотрансляция для ожидающих своей очереди, да и будет ли очередь, а если да, то как в ней разместятся все жившие на Земле и будут ли разбиты по родам и срокам смерти, а если да, то что будет с детьми от смешанных браков… Не знаю, можно ли уступить свое место в очереди и есть ли привилегии для героев соцтруда. Не имею представления о том, в каком виде станут дожидаться приговора сгоревшие и истлевшие в прах. Будут они выглядеть, как в свои лучшие годы, одеты в выходные платья, или вся очередь будет нага. Не знаю.

Зато знаю другое, господа: мне сообщат, точно сообщат, и я приму в действе непосредственное участие, и суд состоится, и часы уже пошли отсчитывать время до первого удара судейского молотка.

Так что пока не поздно, не откажите себе в удовольствии изменить вашу участь. А говоря о вопрошавшем Христа… Даже если он прожил сто лет в окружении самых красивых барышень своего времени, наслаждаясь самыми изысканными яствами Земли обетованной, то он заплатил за это и продолжает платить две тысячи лет. И не случайно пророчествовал святой Серафим Саровский: «Миг в раю стоит всех мучений на земле». Заметьте, никто не говорил, что мгновение в аду – невеликая расплата за земные радости. Думайте сами. А теперь говоря о деле…

Вдруг в моей голове вызрел четкий план.

– Нам нужна прямая трансляция по всем каналам некоего события – время и место вам будут указаны позднее. Нужна поддержка Даниила всеми значимыми конфессиями России, за это и Патриарх, и прочие религиозные лидеры смогут с Ним встретиться для беседы; официальное признание Россией Даниила Спасителем. Очевидно, что Даниил прибудет в Россию, она же Его Родина. Да-да, господа, – не Третий Рим, а второй Израиль, что, поверьте на слово, гораздо важнее в этой ситуации. Таким образом, Путин, благословленный Даниилом, становится Божьим помазанником. И у коммунистов не будет никаких шансов на контригру. Богу останется Богово, а кесарю кесарево. Вплоть до времени «Ч», когда уже все договоренности истекут в связи с окончанием всемирной истории в ее привычном понимании.

Позволю себе заметить, что текст Конституции, как и деяния олигархов, рекомендую причесать в соответствии с Нагорной проповедью. Текст, я надеюсь, у вас есть. На сегодня все. Я от вас устал страшно, даже не успел заказать поесть… К тому же вон мои друзья, которых я ждал, в отличие от некоторых, уверенных, что их обществу всегда рады. Не смею вас задерживать. И, Слава, убери своих охранников от моей апостольской задницы, как ты только что подумал о моей аккуратной, хотя и не маленькой пятой точке.

Обозначая окончание беседы, я встал, надменно кивнул и пошел к столику, за которым сидел мой закадычный приятель в милейшем окружении.