Читать книгу Апокриф - Владимир Соловьев - Страница 20

В соборе Святого Петра света явно не хватало. Подавляющий волю объем главного католического храма скрадывался пульсацией теней, оставляя полную уверенность в присутствии в непосредственной близости кого-то незримого и могущественного.

Мы вошли обычным туристическим путем, и я почувствовал укол разочарования. Ждал чуда. Разверзнутся врата отпущения грехов, и чрез них агнцами войдем к наместнику Его.

Как только мы вступили в храм, послышался звук, будто где-то очень далеко пробил колокол. Звон разлился в пространстве, медленно исчезая в небытии.

Пройдя несколько шагов и ощутив значимость места встречи, услышали негромкое приветствие:

– С прибытием. Храни вас Господь!

Откуда-то из боковых карманов возникла фигура крепко сбитого невысокого человека в черной рясе. Седую голову украшал малиновый пилеолус. Физиономия совсем детская. Розовые щеки и неприлично яркие чувственные губы. Огромные глаза смотрели на нас пристально, никакой доброжелательности. Тяжелые, удивительного стального цвета, они выглядели имплантированными и превращали лицо в карнавальную маску зайчика, доставшуюся начальнику налоговой полиции.

– И тебя, Симон, – ответил Билл. – Спасибо, что быстро откликнулся на мою просьбу. «Практически задаром, всего два с половиной миллиона на благие нужды по указанному тобой адресу», – эту фразу Билл не произнес, он ее подумал, зная, что я услышу и оценю степень преданности Данииловому делу. Я не наивен и, памятуя о повадках хозяина «Майкрософта», ничего другого не ждал. Каждый пытается расширить игольное ушко доступными ему методами. Интересно, когда Билл устанет играть в святошу и прямо обозначит сумму, выделенную за главы в новом Священном Писании?..

– Его Святейшество плохо себя чувствует, но решил с вами встретиться. Он попросил проводить вас, хотя сегодня безмерно удивил меня, пожелав беседовать прямо здесь, в храме. Так что идти недалеко.

Симон развернулся и направился к центральной части, где под золотым куполом мерцали огоньки свечей.

Многотонный гигантский балдахин, отлитый из чистого золота, словно парил над местом аудиенции и легко касался опорных столбов, которые сливались с полумраком собора. Это сооружение олицетворяло небесные силы и райские ветры, причудливо отражало поединок света и тьмы. Напряженные фигуры переплетались клубком вековых страстей. И дрожание свечей раскрашивало эмоциями их искаженные борьбой лица.

Папа в нарушение протокола сидел в простом, грубо сколоченном кресле. По кругу стояли светильники, очерчивая зону аудиенции. Напротив кресла – низенькая скамейка без спинки, на которую нам и было указано. Но мы не сели, а остановились возле, ожидая знака к дальнейшему действию.

Симон не пошел в зону света, а слился с темнотой, вместившей и папскую охрану, невидимую нам, но, безусловно, выполняющую свой долг.

Понтифик сидел молча, голова склонилась на плечо. Глаза закрыты. Хотя лицо казалось спокойным, чувствовалось, что телесная боль терзает его. Белые одежды словно выточены из мрамора, столь незаметно дыхание.

Пастырь мне понравился. Его угасающая плоть была не в силах справиться с могучим духом.

Наступило молчание, опять послышался звон. Впрочем, я решил, что слышу его один, и склонен был отнести это к слуховым галлюцинациям – следствию трансатлантического перелета.

Папа открыл глаза. Легкая улыбка чуть тронула его губы. Он смотрел в нашу сторону, но будто не замечал нашего присутствия. Взгляд спокоен и полон решимости.

– Вы слышите звон? – спросил понтифик. Он говорил по-английски с сильным польским акцентом. Не дожидаясь ответа, продолжил: – Грозное предзнаменование. Никогда не слышал, чтобы пели ангельские врата, хотя в летописях есть описание сего. Страшные времена грядут. Друзья мои, я решил принять вас сегодня здесь, ибо не выхожу отсюда с момента, как мне доложили о его появлении. Вы его слышите?

– Да, Ваше Святейшество.

– Простите, что по-стариковски думаю о своем. С господином Гейтсом мы уже встречались, и наше расположение к нему неизменно. А с вами вижусь впервые. Брат Симон упомянул, что вы из России. Сожалею, что так и не посетил вашу многострадальную родину. Хотя причина тому – и печальное упорство нашего возлюбленного брата – Патриарха всея Руси. Вы же знаете, я немного говорю по-русски, но не буду утруждать вас своим произношением. Итак, я весь внимание.

Я вдруг понял, что не знаю, как сказать Папе о явлении Даниила. Перед лицом самого могущественного духовного авторитета планеты мой рассказ выглядел по крайней мере нелепо. Но отступать было бы предательством. Наверное, надо попросить Его Святейшество не прерывать меня в течение десяти минут… Хотя глупо и невежливо обращаться с такого рода заявлениями – написал бы все на бумаге и передал в канцелярию, а там, глядишь, через пару лет вызвали бы на суд святой инквизиции. Правда, теперь он называется по-другому.

Отвлекаюсь.

Сосредоточиться.

У основания пальца, коронованного перстнем Даниила, запульсировала кровь. Я посмотрел на камень. От него исходило сияние, набирающее силу и стремящееся к камню в перстне Билла. От второго перстня тоже исходило сияние. Через мгновение светящиеся сферы встретились и проступила надпись багровым золотом, отделявшая Папу от нас.

– «Приидет царствие Мое», – прочитал я. – Он уже с нами и прислал нас с Благой Вестью.

Тело Папы дернулось, как от удара. Мы услышали, как застучали подметки веревочных сандалий охраны. Но нас не схватили тренированные руки, свет перстней не давал им приблизиться. Он поднимался все выше и достиг золотого навеса.

Тихий гул нарастал. Поддавшись воздействию света и звука, тяжелый металл столбов под балдахином поплыл. Завитки вихрей завертелись в безумном танце. Алчные золотые языки лизали точеные фигуры, побуждая их к действию. Те ожили и под монотонный нарастающий аккомпанемент вырвались из многовекового плена и ринулись золотым небесным селем поверх наших голов к юбилейным вратам. Но не успели ударить в них, как раздался небесный глас, столь пронизывающий все сущее, что ни страх, ни радость не опишут его.

То был глас рождения сущего.

Безмерный и все пронизывающий, растворивший в себе многоголосье звучания всех инструментов, созданных руками единого Адама и гением Творца. Бессмертные творения возносивших свои помыслы к Богу сплелись в этом гласе и заняли места в строгой гармонии, существуя в измерениях, неведомых нашему миру и оттого еще более манящих.

Как скорлупа вызревшего гласа, врата рухнули, сорванные с петель. Фрагменты кладки с тяжелым металлом створок устремились к полу. Но створки растворились, не коснувшись пола, в ослепительном потоке света, заполнившего дверной проем и очертившего фигуру входящего в них.

По храму помчался свет, изменяя все вокруг и наполняя небесным гласом. Граница раздела приближалась к нам, пожирая творения католических гениев, оставляя за собой вместо свода ночное небо Иерусалима, а вместо помпезных разукрашенных стен и мозаичного пола – травяной ковер и необхватные деревья Гефсиманского сада.

Волна накрыла нас, и я ощутил, как тело наполнила благодать.

Через мгновение наступила тишина.

Папа так и сидел напротив нас, но уже не на стуле, а на камне. Он разительно изменился. Старческая спина разогнулась, волосы потемнели, кожа лица разгладилась. Но взгляд помолодевшего лет на сорок Папы остался прежним и пылал решимостью. Нас он, казалось, не замечал. Его губы сжались в две белые жилки. Правой рукой он крепко сжимал наперсный крест.

На мое плечо легла рука – Даниил.

– Храни вас Господь, – приветствовал Он Папу. – Не там, в суетном и тщеславном месте людской гордыни, должны мы встретиться, а здесь, где муки сомнения ранили душу Мою, как нынче рвут твою. Почему ты боишься Меня?

– Не тебя я боюсь, а своей слабости, боюсь поддаться чудесам и чарам твоим и усомниться в вере своей.

– Так ты считаешь Меня антихристом? Не гордыня ли говорит в тебе, не страстное ли желание взойти перед смертью на крест и стать Папой-мучеником?

– Конечно, ты и есть антихрист! Ибо сказано в пророчествах, что перед Христом явится называющий себя именем Его и совратит две трети верующих. Не быть мне анти-Папой!

Небо Священной земли, до этого момента спокойное, с гигантскими сияющими жемчужинами звезд, взволновалось. Появившиеся порывы ветра, как овчарки-пастухи, принялись сбивать в отару чернильных небесных овец, не давая им разбежаться от места разворачивающейся драмы.

– Страшное обвинение выдвигаешь ты и не прислушиваешься к себе, уподобляешься синедриону, гнавшему Спасителя во имя своей власти во времена рабской скорби избранного народа. Прислушайся к себе! Разве не отступили все болезни, многие годы терзающие тебя, разве не думал ты еще несколько часов назад, как препятствует немощь исполнению пастырского долга и сколь многое надо еще свершить? Да и Мне ли говорить тебе о печали мира и об антихристе, правящем им…

Оглянись вокруг, какое еще зло может пасть на головы людей, чтобы не сказали они: «Ах, было и пострашнее»? Где та Церковь – тело Христово, – на кою польстится антихрист? Очнись, приди ко Мне в объятия, передай ключи, доверенные Спасителем первому из вас!

Или страшишься ты полуночных мыслей? Прими Меня, а значит, уверуй в Господа Бога твоего. Не корыстно, где вера есть карьера, а по-детски – со слезой умиления, страстно и мужественно, ибо доверишься Отцу Моему, а не сонму, прикрывающемуся именем Его.

И покайся. Ведь одежды твои чисты. Но не помыслы… Хотя чище ты многих, бывших на этом престоле до тебя. Что сделали вы с доверенной паствой!? Как изолгали вы слово Мое, ранили дух Мой?! Где же Бог в Церкви твоей? Как мог ты уйти от тех, к кому Христос поставил Петра? Неужели заменят громады тщеславных соборов храм в сердцах людей? Оглянись вокруг и ужаснись со Мною!

«По плодам их познаете их». Страшны плоды, созревшие на вашем древе. В золоте и парче, жиреющие на бедах, несете вы ценности пастве, кои сами презрели. Знаю, что ты много каялся за прегрешения предшественников твоих. Но главного не увидел – нет Отца Моего в капищах твоих. Как неразумные, вышедшие из плена египетского, бросились от Бога отцов их к златому тельцу, так и вы мамоне служите и ликам его, оставив веру, завещанную вам, и изолгав ее. Какому богу вы служите, как язычники, моля вспомоществования у ликов и обращая к ним стоны ваши? Забыли Евангелие, где сказано: «…ни о чем не проси своего Отца Небесного, ибо знает Он ваши нужды лучше вас, а останьтесь наедине с Ним в комнате дома вашего и скажите – Отче наш». Где начать и где окончить Мне список грехов Церкви, отступившей от Меня? – Даниил замолчал.

Молнии озарили грозный небосклон, раздался низкий нарастающий громовой раскат. Папа, до этого сидевший как истукан, упал. Странно было слышать, как он по-детски зарыдал, не скрывая и не стыдясь слез.

– Но не карать пришел Я, – продолжал Даниил. – Ведь число праведников всегда ничтожно и труден путь их. Сердце болит за заблудших овец, нуждаются они в слове пастыря… Ты люб Нам. Знаю, как трудно тебе, и не виню, а скорблю с тобой.

Понтифик приподнялся и встал на колени.

– Не перед тобой я на коленях стою, а перед Тем, в кого верую истово с дня первого младенческого умиления и поныне. Вера в Отца Небесного укреплялась от года к году служения Ему. Рыдаю я по пастве своей, ибо дни мои сочтены и не защитить их мне от силы твоей. Горьки слова твои и много в них правды, но чистые детские лица, с надеждой взирающие на Божественные лики в церквах, перевешивают все мудрствование твое. Видно, пробил час великой битвы, и, скорбя, радуюсь я – твой приход знаменует Его царство.

– Упрямый старик, очнись, разве зло несу Я? Что видел ты от Меня дурного, что уже клеймишь Меня? Какую корысть увидел в словах Моих? Или сам уверовал в безгрешность свою папскую и тщеславие правит тобой? Где любовь к Богу? Где вера в Него? Да и есть ли добро и зло, коль Бог един? Не с паствой неразумной ты сейчас, а передо Мной. Скажи, в какие зияющие раны должен ты вложить свой перст, чтобы уверовать в Отца, Меня пославшего? Воистину не от Петра ты, а от Фомы!

Над нашими головами небо вдруг засветилось ярким полуденным солнцем. Тучи поменяли цвет и парчовыми пуфами окружили нисходящее сияние. В потоке света заискрились золотые чешуйки сухого дождя.

Глаза отказывались видеть, не способные вынести ослепительного блеска. Сквозь слезы я пытался разглядеть фигуры Даниила и Папы. Тщетно.

– Ну чем не Дэвид Копперфилд, – услышал я мысли Билла. – Зачем столько сил тратить на одного старика? Неужели нельзя решить эту задачку попроще?

Я обернулся к Биллу в негодовании, но ничего сказать не успел. Раздался оглушительный взрыв. И свет померк.

Глазам постепенно возвращалась способность видеть. Не без труда я разглядел, что сад исчез. Мы стояли внутри собора Святого Петра среди горы обломков того, что еще недавно представляло собой золотой балдахин и райские врата.

Даниил был по-прежнему рядом с Папой, тот стоял на коленях и истово молился с сомкнутыми веками. Я услышал встревоженный гул швейцарцев папской охраны и голос Симона, перекрывающий его:

– Ваше Святейшество, что с вами?

Охранники было бросились к Папе. Но Даниил поднял руку, и они застыли в нелепых позах, как дети, играющие в морские картины. Однако Симону Даниил позволил подойти к понтифику.

– Сын мой, пробил мой час… Всю жизнь я готовил себя к нему, но не смог встретить достойно, и оттого печально мне. Времена Спасителя грядут… – тяжело говорил Папа.

Даниил смотрел на Папу не отрываясь. И мне казалось, что это он говорит с Симоном, звуча набатом в голове старика.

– Не мне решать… Но вряд ли конклав найдет более достойного кандидата, чем ты. И ты будешь самым счастливым из нас, ибо вернешь ключи их хозяину. Вот Он стоит передо мной, а я перед Ним на коленях, как и должно быть. А теперь ступай и помни: ты – для Него, приидет царствие Его.

Симон бросил быстрый взгляд на Даниила и попытался встать перед Ним на колени. Но Даниил остановил его жестом и поблагодарил улыбкой. Симон отошел в тень и двинулся прочь. Вместе с ним отправилась и ожившая охрана.

Даниил наклонился к Папе и помог встать.

– Спасибо. Видел, как тяжело тебе, ценю подвиг твой.

Папа глядел на Даниила во все глаза. Я чувствовал, как он мучительно пытается поверить в то, что Даниил и есть Мессия.

– Прости, если обидел Тебя. Там, в Царствии Небесном, я увидел все и понял, как прекрасно обещанное нам. Отпусти меня туда… Умоляю, отпусти…

Даниил обнял Папу. Они стояли, как отец и сын, перепутавшие возраст.

Папа ослабил объятия и, отодвинувшись, повторил:

– Отпусти меня!

– Быть по сему. Не пройдет и трех дней, как будешь ты восседать у трона Отца Моего на почетном месте по праву, заслуженному тобой.

Даниил развернулся и зашагал к выходу из храма. Неведомая сила подхватила нас, и, не успев осознать, мы уже шли в шаге за ним.

Не оборачиваясь, Даниил произнес:

– За храм не беспокойся, не его Я пришел разрушить.

Эти слова не долетели еще до алтарной части, а частицы разрушенного устремились друг к другу и, как солдаты, выбегающие на плац, в момент разобрались по веками заведенному порядку построения. И вот уже ничто не выдавало ночного свидания, кроме зияющего провала райских ворот.

Выйдя на улицу, Даниил остановился и посмотрел на нас. Глаза Его были печальны.

– Простым прохождением под сводом грехов не искупить, но и врата оставлять в таком виде негоже. Да простит Меня Папа, что не в его руке мастерок, – сказал Он и направился через площадь к ждущей нас машине.

Мы следовали рядом. Не оставалось никакого сомнения, что не успеем мы дойти до машины, как врата будут стоять в первозданной красе.