Читать книгу Не говори, что время быстротечно… Лирика, размышления - Владимир Свердлов - Страница 17

I3

II

Кинжал иль яд – вопрос теперь стоял.

Кинжал красив, кровав и драмы полный.

И давнее орудье мести дам,

Но яд – надёжней, тише и притворней.

Подать из рук старинное вино —

Бокал хрустальный, блеск свечей в глубинах,

И наблюдать с улыбкою, как дно

С глотками мелкими, как замок на руинах

На старых, вверх возносится, спеша…

Бокал любви подать… Чем хороша,

Чем нравится ей эта месть – коварством.

Как только мог? Как низко так посмел? —

И в этот час и под её балконом…

Нет. Это мало. Сердце жаждет дел

Кровавых, страшных, полных злобы чёрной.

Кинжал старинный с лезвием прямым

Орудьем мести будет ей одним.

И завтра же, в тот самый поздний час,

Закутавшись в плащ тёмный с капюшоном,

Она, под аркой спрятавшись как раз,

Ждать будет двух влюблённых под балконом

Своим.

Но из двоих – кто первым должен пасть?

Он иль она? Кто из двоих? Кто раньше?

Кому мгновенья ужаса ей дать,

Чтоб насладиться местью настоящей?

Она иль он – вопрос теперь стоял,

Когда во тьме испанки взгляд блуждал…

2.

Нет. Это всё не то. Ей это слишком мало.

Или не дочь Испании она?

И страшну месть замыслила обману

С зловещею улыбкой у окна.

3.

Итак, кинжал. Назавтра при луне

Испанки гордой совершится мщенье.

Настигнет тех двоих и в тишине

Перед лицом коварного злодея,

Последний вскрик своих услышав жертв,

Она пронзит кинжалом своё сердце…

Вот это – месть, достойна королев,

Чтоб никуда от этого не деться,

Ни убежать, ни скрыться не могли:

Оставить жить, чтобы не отмолили

Они ту кровь, что пролилась на них,

Чтобы ночами духи приходили

И с хохотом, ужасным для двоих,

Их до утра терзали и казнили.

Вот это – месть! Она Испаньи дочь!

И со стены кинжал сняла и прочь

От окон, что предательство раскрыли,

Она шагнула, гордая собой,

Как будто в блеске королевских лилий

И с царским вензелем над смелой головой.

4.

Но дверь открылась и в тиши ночи

Мать перед ней с одной свечою тусклой

Стоит в рубашке длинной и молчит

И смотрит взглядом, любящим и грустным.

И не спросив, не даже посмотрев

На дверь балкона, что внутрь тьму пускала,

Где занавески, словно шёпот дев,

Струились водопадом, словно мало

Тоски тяжёлой под большой луной

(Боль сердца ведь не лечится земной

Рукой, лекарством или трав отваром,

Что собран был под звёздным тем пожаром,

Когда огонь скатившейся звезды

Вдруг повернул судебные ходы) —

5.

Стоит. Кинжал взяла из дочери руки.

На лезвие смотрела с долгим вздохом,

Как будто виделись ей тени у реки

И тот, любимый, в ужасе глубоком

Пред нею, гордой мщением жестоким,

В грудь поражён, безжизненно упал.

И с смехом сбросила презренный труп с обрыва

Ногою вниз – спокойно и легко.

Она его так искренне любила

И всплеск реки раздался далеко.

И улыбнулась ласково и мило

Сопернице свой, чей вскрик в ночи

Уж сколько лет ей слышится в тиши,

Когда душа горит и пред тобою

Те призраки проходят чередою.

Ах, сладость мести! Тот волшебный миг.

И как сейчас ты помнишь этот крик…

6.

Но это в прошлом всё. Теперь же

Велит сурово, чтоб не быть надежде,

С восходом солнца дочери печальной

На юг, в той Андалузии, друзей

Где замок древний на холме туманном

В багряных бликах утренних огней

Стоит, не мешкая ни часа отъезжать.

И вышла, не забыв кинжал тот взять.

III

1.

На полках пыльных в тёмной тесной башне,

Где солнца луч, пробившись из щелей

Бойниц замшелых, поднимал горящий

Столб пыли, что хранил след старых давних дней,

Лежали прошлых дел во тьме забыты свитки —

Пергаменты, исписаны рукой

Монаха ли в разорванной накидке,

Купца-араба ль, ночью под луной

На корабле что плыл в далёком море

Средь тишины изменчивой волны…

Читала дочь Испании запоем

Чернил поблекших строчки старины.

И забывала хлеб простой душистый,

С собой в платке наверх что принесла,

И слышала как будто чьи-то мысли,

Что в этих свитках башня сберегла.

И раскрывались перед ней преданья:

Любовь, измена, слёзы и обман.

И, погружаясь в время, примеряла

Свои страданья к прошлого делам,

И слышалось как будто чьё-то слово,

И тот упрёк, и как бы вскрик в ночи.

Как будто направляла в путь героя,

Доносчику как будто жест: «Молчи!».

Как будто бы плела сеть прошлой мести,

Как будто отправлялась с кем-то в путь,

Предателя без совести, без чести,

Скривив лицо, кинжалом била в грудь…

И, торопясь, забыв про сон, читала

Событья без начала, без конца.

И жажда мести билась, клокотала,

И как-то утром, соскользнув с крыльца,

Она с холма спустилась, и стучала

Её рука в дверь старого купца.

2.

Старик-араб, из Африки прибывший,

Кто Гибралтар пересекал не раз,

Желал с семьёю грандов, славой бывшей

Гордился кто, хоть не было подчас

Там на столе достойного обеда,

Он породниться, чтобы не угас

Его безродный дух за кромкой света,

Чтоб титулы добавить как-то раз

К его простому имени, к деньгам;

Чтоб почитали дочь

           Средь знатных Андалузьи дам.

И был готов за дочкой дать награду:

Есть в сундуках и злато, серебро.

Немного некрасива, кривовата,

Лицом черна, но, в общем ничего.

О чём они с арабом говорили —

Не знаем мы. Не будем сочинять,

Чтоб вымыслом потом не подменили

Историю, чтоб нас же обвинять

Могли читатели правдивого сюжета,

Сидя в трактирах грязных до рассвета.

3.

И вот всё тихо, в тайне решено:

Потомок грандов, отпрыск благородный,

Красивый, юн, как свежее вино,

И славных предков именем кто гордый,

Кого любили девы без границ,

Готовые на всё за взгляд горячий,

Согласен в жёны взять из всех девиц

Одну…

           И вот сургучные поставлены печати

На двух контрактах, убраны что в стол,

Чтоб посторонний глаз их как-то не нашёл.

4.

Она довольна. Только есть ещё

Одно ей дело, чтоб поставить точку,

Соединяя в мыслях горячо

Балкон, фонтан и ту араба дочку.

Одно осталось дело ей свершить

И после – в монастырь, святым в тиши служить.

5.

Ей нужно, чтоб соперница узнала

На что променяна она была и как.

Чтоб на несчастную как бы плита упала,

Чтобы платок отчаянно в кулак

Она сжимала, чтобы криком боли

Вдруг пробудились злобы псы в аду,

Чтоб встретились когда-то эти двое

За речкой на высоком берегу…

Но как ей новость донести, кто знает?

Кого послать в далёкий трудный путь?

Кто б взглядом впился, кто не пропускает

Ни бледность щёк, ни глаз внезапну муть?

Кого расспрашивать она потом готова —

Опять, опять, хоть и в полночный час —

Чтоб каждую деталь, движенье, слово

Она бы видела как будто в первый раз,

Всё так же наслаждаясь, как в тот миг,

Когда соперницы раздался первый вскрик?

Ах, сладость мести! Это не понять

Тем, кто измены боль не смог узнать.

Послать пажа…

           Нет. Это мало ей.

Ей нужно слышать крик

           Соперницы своей.

IV

1.

В Иберии оливковых садах

Там, где столицы старой мощны стены —

Могилы две, забытые в веках,

И лишь пытливый взгляд ещё сумеет

На плитах цифры рядом разобрать:

Один и тот же срок там можно прочитать.

И если дать глоток вина и сыр

Привратнику с медалькою в петлице,

Расскажет он легенду, что забыл

Народ уже в покинутой столице,

О том, что в замке раздавался крик —

Крик боли и тоски – и следом смех жестокий,

И после шум, что сразу же затих,

И ночь без факелов. И в эту ночь в тревоге

Кружило с криком чёрно вороньё,

И дверь, забытая, скрипела на пороге

И внутрь войти тогда не смел никто,

И конь стоял, весь взмыленный с дороги.

И долго помнил он, склонённый и седой,

Того идальго, что всегда в молчаньи

В один и тот же час вечернею зарёй

Туда ходил, как будто в наказанье…

Давнишние и старые дела

Привратника нам память сберегла.

2.

Ах, сладкий мести миг! Лишь тот его познал,