Читать книгу Фехтмейстер - Владимир Свержин - Страница 6

Император шел, расстегнув шинель, не обращая внимания на то и дело срывающийся резкий ветер. День выдался солнечным и морозным. Но сейчас холод почти не чувствовался, только скрипевший под ногами снег напоминал о буйном нраве русской зимы.

– А вот скажи, Сандро, – Николай II повернулся к шедшему чуть позади него мужчине средних лет в ментике лейб-гвардии гусарского полка, – как по-твоему, в чем есть счастье российское?

– Процветание под твоим мудрым правлением, Ники! – не впадая в долгие раздумья, отчеканил тот, кого государь именовал Сандро.

Николай чуть заметно улыбнулся и покачал головой.

– Сандро, дорогой мой, к чему это пустословие?

Александр Георгиевич, герцог Лейхтенбергский, или, как его называли в семейном кругу, Сандро, был в родстве с императором. Правда, не слишком близком, но это только укрепляло их дружеские отношения. С начала войны он состоял при командующем Северо-Западным фронтом и лишь нынче утром прибыл в Царское Село со срочным пакетом.

Государь и гусар остановились возле памятника у входа в лицей.

– «Все те же мы, – прочувствованно вымолвил Николай II. – Нам целый мир – чужбина. Отечество нам – Царское Село». Как не согласиться с гением? Здесь, только здесь я чувствую себя истинно дома. Когда б не императорский долг… Но, увы, Сандро, сей жребий завещан роду моему от века до века. Россия подобна тем самым красавцам-скакунам, которых поставил на Аничковом мосту великий Клодт – та же сила, мощь, та же необузданность. Россия, друг мой, – стихия, стихия неукротимая, подобная урагану. Не человеческому велению, но лишь божьему промыслу по силам совладать с ней.

Что я?! Лишь человек! Всякий мастеровой думает и страдает не менее, а может, и поболее моего. Но разве мастеровому нужно процветание России? Разве заботит его, как станут говорить о его Отечестве за каким-нибудь океаном? Отнюдь нет. Ему бы щи погуще да мед послаще. Есть крыша над головой – и славно. Но попробуй на его кус посягни – вмиг шум пойдет: какой царь злой и как бедного труженика в дугу гнет.

– Но ведь факт, Ники, что при тебе страна богаче стала, и народ воспрял.

– Все так, Сандро. Да только радости в том нет ни мне, ни народу. Ведь настоящую смуту затевают не тогда, когда все из рук вон плохо. Тут от тоски и отчаяния за топоры да вилы хватаются или молят о снисхождении. А вот когда представляется, что знаешь, как будет еще лучше, вот тогда-то революции и свершаются.

– Ты нынче печален, Ники.

– Да, немного. Вот гляжу на памятник и думаю о несправедливости, сознанием народным государям причиняемой. Предок мой, Николай Павлович злокозненного убийцу гения нашего, лишив всех чинов и прав состояния, из страны изгнал. Все долги Александра Сергеевича из своего кармана оплатил. Уж молчу о том, что и семьи-то наши со временем породнились. А все едино. Дантеса царь подослал, чтобы вольнолюбивого пиита убить. – Николай II печально развел руками. – Нет, Сандро, нелегок он, крест государев. Но как бы там граф Толстой, Лев Николаевич, в послании своем меня ни поучал, а все же не ему, а мне нести тот крест на Голгофу земной жизни. И ведь что удивительно, всегда находятся безумцы, кои на сию ношу еще и зарятся. По кусочку, по щепочке растащить хотят! Так, мол, и нести легче, и на дрова сгодится! Нет, не бывать этому!

– О чем ты, Ники?

– Так. Пустое. – Император застегнул пуговицы шинели. – Однако холодает. Пойдем, у меня сейчас будет заседать совет министров, а потом уж и обед.

Лунев оценивающим взглядом смерил фигуру стоящего в дверях ротмистра. При виде его Лаис метнулась было к конногвардейцу, но, перехватив холодный взгляд контрразведчика, застыла на месте.

«На ловца и зверь! – про себя отметил Платон Аристархович. – Интересный, однако, узелок завязывается! По всему выходит, Лаис и господин фехтмейстер – старые знакомые. Может, что и поболее того. Что ж, тогда получается, неспроста госпожа Эстер в царскосельском поезде оказалась, ох неспроста!»

– Что это вы себе позволяете, господин ротмистр? – сурово проговорил Лунев, не спуская глаз с лихого кавалериста. – Вы что же, не ведаете, что посягательство на жандарма, пусть даже и нижнего чина, есть преступление супротив государства?

– Никак нет, господин полковник! – пророкотал Чарновский. – И близко ничего против государства не умышлял. Сей жандарм мною был пойман на мздоимстве и препровожден сюда для сдачи его прямому начальству.

– Что еще за несуразица? – нахмурился Лунев.

– Вот сей червонец, каналья, хотел взять. – В пальцах ротмистра совсем как у фокусника в цирке мелькнула золотая монетка. – На том мною и был изловлен.

– Провоцируете-с, – покачал головой контрразведчик.

– И Господь верных своих на твердость испытывал, – не замедлил с ответом мастер клинка.

Чем дольше Платон Аристархович глядел на рослого красавца, стоящего перед ним, тем лучше понимал великого князя Николая Николаевича, сделавшего его своим адъютантом и любимцем.

Среди прочих великих князей нынешний Верховный главнокомандующий отличался гигантским ростом. Пущенная кем-то в гвардии шутка о том, что Николай Николаевич превосходит Николая Александровича на целую голову, не прибавила императору любви к родному дяде, но, по сути, была истинной правдой. Энергичный храбрый солдат и замечательный наездник, великий князь питал слабость к людям «своей породы». Михаил Чарновский, несомненно, был одним из них. Ростом даже чуть повыше своего патрона, этот конногвардеец был столь же широк в плечах, ловок в седле и, уж конечно, великолепен с оружием в руках. К тому же черты лица его, усы и коротко подстриженная, черная как смоль борода отчего-то неизбежно вызывали в памяти образ великого князя. Не сказать, чтобы он был совсем уж похож на него, и все же определенно имел немалое сходство.

Лунев вполне допускал, что за спиной прежнего инспектора кавалерии могли шептаться, неспроста, мол, Чарновский в таком фаворе, и как бы не оказался он на поверку внебрачным сыном великого князя. Впрочем, кто знает, кто знает?..

– Что вас привело сюда, господин ротмистр? – сурово глядя на нежданного гостя, поинтересовался Лунев.

– Мы с Лаис давние приятели, – не замедлил с ответом ротмистр. – Но позвольте, с кем имею честь?

– Полковник Лунев.

– Лунев, Лунев… – Чарновский наморщил высокое чело. – Погодите-ка, не Платон ли Аристархович?

– Он самый.

– Вот так встреча! – Ротмистр широко улыбнулся и тронул пальцем белый крестик на груди. – Мы же с вами десять лет назад свидеться должны были, а только нынче довелось! Экий же хитрый вольт! Это ж я тогда для вас Миягу изловил! Помните? Отряд генерала Мищенко?

– Сабуро Мияги покончил с собой, – сухо прокомментировал контрразведчик. – Умер прямо в штабе корпуса.

– Да, незадача, – протянул Чарновский. – А я ж тогда как раз в госпиталь угодил! Контузия, знаете ли. Но если вы и впрямь тот самый Лунев, скажите на милость, что это вдруг понадобилось армейской контрразведке в дому у бедной малышки Лаис?

Платон Аристархович смерил говорившего долгим изучающим взглядом. Удивление Чарновского, похоже, было вполне искренним. Хотя, как утверждали в Особом Делопроизводстве, «ложь отличается от истины лишь тем, что слишком на нее похожа».

До сего часа Лунев не очень тревожился о том, чтобы объяснить себе, а уж тем паче кому другому, как он связывает госпожу Лаис с миссией, ему порученной. Ведь не считать же здоровым резоном к тому выспренные заявления экзальтированной барышни о том, что их судьбы связаны накрепко и вместе они спасают Россию.

Платон Аристархович верил в свое чутье или, как именовалось сие у собак-ищеек, верхний нюх. Разложить по полочкам такие ощущения было невозможно, однако он был почти уверен, что связь есть! Случай, приведший в ограбленную квартиру госпожи Эстер главного претендента на роль Фехтмейстера, был тому ярким подтверждением. Однако не говорить же вероятному подозреваемому, что по-акульи сжимаешь круги вокруг него?

– Скажите, будьте любезны, почтеннейший…

– Михаил Георгиевич.

– Вам знаком господин Шультце?

– Конрад? – Ротмистр загладил пальцами усы. – Не то чтобы мы были знакомы близко, но он частенько захаживает ко мне в зал.

– Вы даете частные уроки?

– О нет. Но Конрад и не нуждается в уроках. Он прекрасно владеет клинком. Ему нужен хороший партнер. Знаете, чтобы рука не теряла легкость.

– Значит, вы утверждаете, что он – отменный фехтовальщик? – переспросил Лунев.

– Именно так, – подтвердил конногвардеец. – Да вы и сами посудите, как он один против троих выступил. Такое, я вам скажу, не каждому по силам.

– Вот и мне это кажется странным. – Платон Аристархович взял в руки листы жандармского протокола, лежащие на столе. – Безвестный мещанин, или, как там, почетный гражданин, и вдруг мастер клинка.

– Мы о Конраде Шультце говорим? – удивленно вскинул брови ротмистр. – Я не путаю?

– Именно так.

– Так какой же он мещанин? Он из лифляндских дворян. Служил по квартирмейстерской части, потом на таможне. Кажется, в отставке, штабс-капитан.

На Лунева вновь ушатом холодной воды навернуло воспоминание о знакомстве в поезде. Штабс-капитан Кронштадтского полка, размахивающий кулаками перед носом у испуганного железнодорожного служащего…

– А кстати, – Лунев подошел к двери, за которой дежурил расторопный сотник, – узнайте-ка, голубчик, как там дела у Вышеславцева.

– Сию минуту, ваше высокоблагородие! – Атаманец сорвался с места.

– Так вы уверены, – оборачиваясь к Чарновскому, продолжил контрразведчик, – что Шультце – не петроградский почетный гражданин?

– Насколько мне известно, все именно так, как я вам уже доложил.

– Весьма занятно. – Лунев сжал переносицу. – Весьма и весьма.

– Да что вам далось его мещанство? – начал бывший адъютант великого князя. Но тут дверь вновь распахнулась, да так резко, что госпожа Лаис, до того безмолвно наблюдавшая за мужской беседой, невольно подскочила в кресле.

– Ваше высокоблагородие! – с порога выпалил вбежавший в комнату Холост. – Там поручик этот жандармский без чувств валяется!

– То есть как это?!

– А вот так, прямо среди пола! А Шультце и след простыл.

Лаис глядела вслед быстро удаляющимся по коридору офицерам со смешанным чувством удивления и тревоги. Происходящее вчера и сегодня основательно выбило ее из привычной колеи. Она чувствовала, как мир ее бурлит новой энергией и новым смыслом, и боялась осознать эти изменения и принять их, как принимают наступление всякого нового дня.

Когда вскоре после своего приезда в Россию на приеме у супруги великого князя Николая Николаевича она встретила красавца-адъютанта его высочества, сердце ее впервые затрепетало, наполняясь чувством, прежде незнакомым. Словно несравненная Вера Холодная на экране синематографа, очертя голову Лаис устремилась в пучину страсти, в объятия бравого конногвардейца. До нее то и дело доходили отголоски каких-то романов Михаила Чарновского, порою довольно скандальных. Она плакала по ночам, ревновала, но, увы, ничего не могла с собой поделать. Посетительницы ее салона шептались о животном магнетизме ротмистра, весьма модном научном явлении, возбуждающем неподдельный интерес среди просвещенных дам.

Но Лаис хотя и ведала о магнетизме куда больше светских подруг, могла поклясться, что здесь нечто совсем иное. Она вспоминала легенду, некогда рассказанную матерью о том, что Господь воплощает порою в людском образе ангелов своих, дабы открыть путь возлюбленным чадам. Так было с Ноем перед всемирным потопом и с праведником Лотом перед крушением Содома и Гоморры. По преданию, именно такой ангел привел хранителей сокровищ и реликвий Соломонова храма на горное плато Карнаве, и он, вновь обратившись в ангела, обронил перо из крыла, подав знак, где стоять новому храму.

Лаис чувствовала в блестящем конногвардейском ротмистре иную, нечеловеческую силу, и вся роскошь его мундира, вся жизнь баловня судьбы казалась ей лишь шипастой оболочкой каштана, скрывающей истинное ядро. Он был человек не такой, как прочие, как все иные мужчины.

Лишь ему одному она доверила великую тайну! Она рассказала бесшабашному кавалеристу о семидесяти двух духах – князьях и королях иного мира, которых она может вызвать из бездны и заставить служить себе. И он понял, поверил, и более того…

Но все же, Лаис с болью в сердце должна была признаться себе в этом, у нее был секрет, который она не желала открывать не то что возлюбленному, а даже самой себе.

Пару лет назад ее брат, подсчитывая доходы и расходы за год, прислал ей полное упреков письмо, обвиняя единокровную сестру в непомерных тратах. Дабы снизить сумму расходов, Миклош Эстерхази рекомендовал ей взять толкового управляющего и даже нашел для нее такого человека. Услышав о скором приезде в ее дом нестарого еще мужчины, ротмистр Чарновский поначалу впал в мрачность, едва не в буйство. Что греха таить, ей была приятна его ревность. Но долгие и страстные уверения в любви и верности разогнали меланхолию возлюбленного, и он даже согласился лично встретить и привезти будущего дворецкого.

Вот тут-то и случилось то, чего она никак не ожидала: едва ли не с порога она почувствовала в Конраде Шультце ту внутреннюю силу, которую встречала до того лишь в Чарновском. Боясь поддаться невольному чувству, она была неизменно холодна со своим управляющим, ограничивая общение с ним лишь рамками вежливости да временами требованиями доставить ей ту или иную сумму.

Вчера, когда этот немногословный скупой на жесты человек, рискуя жизнью, схватился с тремя нотерами, ворвавшимися в ее дом, она впервые взглянула на него как на героя. А потому сейчас, глядя, как переполошенные офицеры бегут в сторону кабинета ее управляющего, Лаис в волнении сцепила пальцы, изо всех сил желая преследователям не догнать ускользающую добычу.

Поручик Вышеславцев лежал на полу, уныло прикрыв глаза. В голове шумело, точно кто-то скатывал с холма бочку гороха. Тот самый жандарм, недавно приведенный под руку ротмистром Чарновским, сидел на корточках перед командиром, обмахивая его папахой. Едва различив появившихся в комнате офицеров, Вышеславцев предпринял слабую попытку приподняться. Но тщетно. Спустя минуту усилиями жандарма и атаманца он был посажен на стул с резной спинкой, а еще спустя пару минут смог внятно разговаривать.

– Что здесь произошло, господин поручик? – усаживаясь напротив, резко поинтересовался Платон Аристархович.

– Я вел допрос, – с трудом выговорил жандарм.

– Отчего ж сразу допрос? – хмыкнул Лунев. – Господин Шультце, кажется, у нас не в преступниках ходил. Совсем даже наоборот. И вдруг – нате.

– Да я и сам не пойму, – вздохнул Алексей Иванович, потирая скулу, – вроде ж и не было ничего.

– Было, не было – это уж не вам судить. О чем шла речь?

– Ну, вначале говорили о том, как дело обстояло, – опасливо глядя на полковника, сбивчиво проговорил Вышеславцев, – как их заперли, как он через балкон перелез, что видел, что слышал. А потом дай, думаю, его огорошу.

– Огорошил! – усмехнулся сотник. – Он теперь небось весь в горошек ходит.

– Что вы у него спросили? – перебил балагура Лунев.

Поручик замялся.

– Да говорите же, черт вас побери!

– Я пожелал узнать, не любовник ли господин Шультце госпожи Эстер.

– Что?! – раненым медведем взревел ротмистр Чарновский. – Да я ж тебя, морда песья!..

– Михал Георгич! Да вы что? Ну, спросил себе и спросил. У него ответ, видите теперь, на лице написан.

Холост вцепился в рукав конногвардейского мундира, силясь удержать двухметрового гиганта.

– Отставить, господа офицеры! – жестко отрезал полковник Лунев. – Здесь речь идет не о любовной интрижке. Здесь может быть дело государственной важности! Так, поручик. Напишите мне подробнейший рапорт о случившемся, и чтоб все без утайки! Сколько ваших людей у дома?

– Двое, – промямлил Вышеславцев. – Один у черного хода, второй, ясное дело, в парадном.

– Этот, что ли? – Лунев кивнул на жандарма, маячившего у дверей с папахой в руках.

– Он самый, – вздохнул поручик.

– Ну, так, стало быть, в парадном его сейчас не было!

– Выходит, что так.

– Бестолочь! – выругался контрразведчик.

– Сотник, – он повернулся к Холосту, – проверь, каким ходом вышел господин Шультце. Если окажется, что парадным, там у самого входа наш мотор…

– Ага, а в нем ваш абрек.

– Извольте не перебивать, – поморщился Лунев. – У Заурбека глаз зоркий. Он наверняка приметил, куда направился господин, несколько минут назад вышедший из дома, и опознать его сможет, вне всякого сомнения. Берите мотор, быть может, Конрада Шультце еще удастся догнать.

– Но это если он, как дурак, улицей пошел. – Атаманец состроил гримасу весьма скептического рода. – А проходными дворами отсюда почитай до Бассейной дойти можно.

– Выполняйте! – рявкнул контрразведчик.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – Сотник щелкнул каблуками и выскочил из комнаты.

– Вы, господин ротмистр, отправляйтесь на службу или же домой. Вам лучше знать. Только прежде сообщите ваш адрес. Мы с вами еще свидимся.

– Это уж всенепременнейше, – усмехнулся конногвардеец, не спуская прямого взгляда с собеседника. – С адресом просто: Литейная сторона, Брусьев переулок, дом господина Чарновского. Да только, извольте понять, я никуда не спешу. Разве что Лариса Львовна пожелает, чтобы я удалился.

– Это приказ, ротмистр.

– Господин полковник, в подчинении я у вас не состою, а как мужчина имею полное законное право, или, лучше сказать, обязан, здесь ныне пребывать.

Лунев бросил на конногвардейца негодующий взгляд. Дерзость отказа не подлежала сомнению, и по сути самым верным было распорядиться окончательно пришедшему уже в чувства Вышеславцеву препроводить господина ротмистра на гауптвахту, но для контрразведчика это означало поставить крест на большой игре, которую ему предстояло только начать. Дуэль взглядов продолжалась меньше одной минуты, однако это было целое сражение с тактическим расчетом и стратегическим замыслом.

– Ладно, будь по-вашему. Как мужчина, я вас понимаю. Однако потрудитесь не мешать мне работать. Побеседуйте, вот скажем, с господином поручиком о воинских дарованиях вашего знакомца. Но, прошу вас, держите себя в руках.

Лаис вновь сидела перед контрразведчиком, с печалью глядя на его резко посуровевшее лицо. Она никак не могла взять в толк: как этот милый человек и приятный собеседник вдруг превратился в настоящего цербера.

– Прошу вас ответить, госпожа Эстер, в какой сумме исчисляется ваше состояние?

– Увы, я об этом ничего не знаю.

– То есть как это? – удивленно, почти растерянно задал вопрос Платон Аристархович.

– С тех пор, как господин Шультце любезно возложил на себя заботу о ведении моих дел, у меня не было нужды интересоваться счетами, вкладами и тому подобными низкими материями.

– Это крайне неосмотрительно. – Лунев покачал головой. – Как же вы получали деньги?

– Я говорила Конраду, что мне нужно, ну, допустим, десять тысяч рублей. Он ехал в банк и привозил мне столько, сколько я спрашивала.

– Сам?

– Ну да.

– У него был ключ от вашего сейфа, номер счета, право подписи?

– Именно так.

Платон Аристархович осуждающе покачал головой.

– Сударыня, должен вам заметить, что вы попали в крайне неприятную ситуацию. Я вынужден буду изъять для экспертизы все имеющиеся у вас купюры достоинством выше пяти рублей.

– Но, Платон Аристархович, помилосердствуйте, как же так?

– Мне крайне неприятно говорить вам об этом, но Конрад Шультце – родной брат известного фальшивомонетчика Артура Шультце, сбежавшего из России в Вену и предложившего свои услуги Францу-Иосифу для подрыва мощи рубля путем фабрикации фальшивок отменного качества. Есть основания полагать, что, пользуясь вашим покровительством и бесконтрольностью, господин Шультце-младший наводнял столицу изделиями старшего брата. А потому, госпожа Эстер, потрудитесь отдать мне ключи от вашего сейфа.

– Но что вы такое говорите? Как же я?.. – В глазах Лаис стояли близкие слезы.

– Я искренне надеюсь, – начал Лунев, – что ваши деньги все же окажутся настоящими.

Платон Аристархович не договаривал. Он и впрямь искренне надеялся, но совсем на другое. Ему хотелось верить, что сама госпожа Эстер не имеет отношения к возможным аферам своего отечества против России. Но сие надо было еще либо доказать, либо опровергнуть.

– Я также полагаю, что ваш друг, господин Чарновский, не оставит вас в эту трудную минуту.

Лунев опять запнулся. Обмолвись он сейчас хоть словом, что и сам бывший адъютант великого князя под весьма большим подозрением, и в глазах этой очаровательной испуганной женщины он станет воистину злым демоном, разрушающим все, что дорого ее сердцу.

– Увы, остальное не в моей воле. Я лишь могу распорядиться поставить на время следствия охрану у вашего дома и занять вам на первое время ну, скажем, рублей сто.

– Благодарю вас, господин полковник, это излишне, – сухо отрезала Лаис. – Если вы лишаете меня средств к существованию, мне все равно придется отсюда съехать, а деньги… Надеюсь, истинные друзья и вправду не оставят меня в беде.

– Что ж, – Лунев резко выпрямился, сполна ощутив словесную оплеуху, – тогда честь имею! Соблаговолите написать, в каких банках и на каких счетах хранятся ваши деньги. Опись передадите поручику Вышеславцеву. И еще: прошу вас, сударыня, не покидайте столицу и не меняйте место проживания, не поставив меня предварительно в известность.

Лаис кивнула, поджав губы. Она ждала, когда же, наконец, выйдет этот сухарь, чтобы разрыдаться от огорчения и обиды.

«Делоне-бельвилль», грозно рыча мотором, катил по Большой Садовой, пугая извозчичьих лошадей и заставляя вытягиваться во фрунт городовых.

– …В ближайшую полицейскую часть я заскочил, словесный портрет Шультце отдал, – не отвлекаясь от дороги, вещал сотник. – Там обещали разослать описание филерам. Пусть ищут. Эк же ж, шельма, замаскировался! Когда б не разбойники, может, и не вскрылся бы!

Платон Аристархович слушал помощника вполуха. Он размышлял о хитросплетениях человеческих судеб, досадовал на горестную необходимость причинять неприятности даме, которая, уж чего таиться, занимала в его думах куда больше места, чем надлежало случайнной попутчице. Он думал о Фехтмейстере, наконец обретшем для него плоть и кровь. О том, что человек столь горячий и порывистый в движениях своей души вполне мог отправить неосмотрительное письмо пока еще не ведомому контрразведке полковнику. Совсем вот так же когда-то вскрылось дело последних народовольцев, когда один наивный студент послал своему другу весьма недвусмысленное письмо с призывом поддержать террор против царя.

«И ведь что занятно… – Лунев хлопнул себя по лбу. – Там, как и здесь, тоже был Харьков! Точно, в обоих случаях письмо было адресовано в Харьков. Совпадение или?..»

Будто испугавшись начальственного хлопка, автомобиль вдруг фыркнул и, проехав по инерции еще несколько метров, встал как вкопанный.

– Тю! Ядрена-матрена! – выругался сотник. – Кажись, искра пропала! – Он выскочил на улицу и, ругаясь себе под нос, открыл капот.

«…Совпадение или…»

Через открытую дверь на Лунева пахнуло морозной свежестью. Он мельком взглянул на улицу. Ничем не приметный дом с обязательной лавкой на первом этаже показался ему странно знакомым.

«…или нет!»

Сознание живо подсказало, чем памятен именно этот дом. Много лет тому назад здесь находилась квартира главы «Народной воли», а по совместительству провокатора охранки, Дегаева. Именно здесь зверски убили звезду политического сыска, полковника Судейкина.