Читать книгу Когда цветут эдельвейсы (сборник) - Владимир Топилин - Страница 13

Первый раз Оля осталась одна в тайге «всего лишь на несколько дней». Но девушку не пугали дни, ее пугали ночи.

Еще утром Васька ушел на другую избу, находящуюся под соседним белком. Надо было просмотреть путики перед предстоящим сезоном: подладить хатки, добавить новые капканы и продлить их по мере возможности.

Ольге осталась запланированная участь – быть хозяйкой. Но она поняла его хитрость: надо было срочно сушить кедровый орех, заполнивший временные стеллажи как в избушке, так и в бане.

Глядя на скуксившуюся подругу, он подбадривал ее веселыми словами:

– Это же всего на несколько дней! И чего тут бояться? Все будет нормально! Впереди у нас весь сезон в разлуках, я же не могу таскать тебя постоянно за собой, кому-то надо оставаться и здесь. – И уже веселее: – С тобой Волга останется, она тебя в обиду никому не даст!

Ольга и сама понимала, что ночевки в одиночестве неизбежны, и при прощании старалась держаться бодро и уверенно. Но как только он скрылся, девушку охватило чувство одиночества. С полчаса она сидела на чурке, ничего не замечая вокруг. Но лениво зевнувшая собака вернула к действительности.

Оля нежно и долго гладила по голове умиленную собаку, нараспев приговаривая:

– Ах, ты моя хорошая, моя добрая! Нам с тобой вдвоем не будет скучно, мы с тобой будем вместе, мы никого не побоимся! А хозяин послезавтра придет, и все будет хорошо!

На глаза сами по себе накатывались слезы. Почувствовав настроение хозяйки, Волга приподняла голову, посмотрела своими умными глазами и, как бы успокаивая ее, слизала горячим языком катившиеся по щекам капли. От такого сочувствия девушка повеселела:

– Ну, хватит! Что-то я совсем рассопливилась! Зачем же плакать, когда нет причины?

Сука понятливо замотала хвостом и хитро посмотрела на девушку, как бы говоря: «Верно говоришь. Незачем плакать? Лучше бы отпустила меня с привязи!»

Ольга поняла ее намек, но отрезала:

– Пока что сиди! Еще хозяйский след не остыл. Убежишь за ним – кто меня будет тогда защищать? – и, еще раз погладив собаку по загривку, пошла подкладывать в печь дров.

В избушке и бане – жара, но воздух напитан влагой. Чтобы десятисантиметровый слой ореха не запрел, Ольге приходится ворошить его рукой через каждые двадцать минут. И так до полной просушки. Казалось, что тут особенного – вороши да подкидывай в печку дрова! Но и от такой легкой, но монотонной работы кругом голова. В глазах стоит рябь от нескончаемого коричневого цвета, а на зубах – оскомина от постоянного лузганья. Зубы и челюсти болят, но руки сами собой тянутся к крупным зернам.

Весь в делах и заботах прошел короткий осенний день, девушка заблаговременно приготовилась к ночевке: принесла в избушку воды и дров, привязала Волгу неподалеку от дверей, все имевшиеся топоры поставила к порогу, ножи выложила на стол, заряженную «Белку» поместила у изголовья.

Как только вечерняя заря начала недолгий затухающий забег, Оля замотала дверь на нетолстую медную проволоку, укрепив свою крепость от нежданных врагов.

Кого считать своим врагом, она и сама не знала: то ли лохматого хозяина тайги, то ли клыкастую росомаху, то ли необъяснимых злых духов, ворующих и пугающих человеческие души.

Но в этот вечер ее мог напугать не только медведь, но и внезапное появление мышки на столе. Действуя по женской логике, девушка потушила лампу, чтобы «некто» не мог увидеть ее с улицы и, закутавшись в большое ватное одеяло по самый нос, вслушивалась в негромкие звуки радиоприемника.

Стараясь поскорее уснуть, она считала в уме до тысячи, но сон не приходил.

Вместо этого почему-то вспомнились родители: как они там? Все-таки какие бы они ни были – это ее родители, ее родные и любимые люди.

Перед глазами замелькали яркие огни большого города, в котором она училась, лица знакомых, подруг. Переживая заново яркие и красочные эпизоды девичьей жизни, Оля улыбалась своим воспоминаниям. Но вдруг, вернувшись в реальность, ужаснулась от мысли, что сейчас она находится вдали от всего этого мира, как травинка, затерявшаяся среди моря тайги.

Ей почему-то стало очень жалко себя. Поддавшись слабости, она заплакала. Зная, что ее никто не услышит, кроме ветра, пугающей темноты да нескончаемых деревьев, Ольга не сдерживала бегущих по щекам слез и всхлипываний. Тихий плач постепенно превращался в истерический, безостановочный рев, от которого застонали бревенчатые стены избушки. Казалось, что уже ничто не может остановить ее.

Кто-то скребется в дверь и скулит. Да это же Волга! Ольга тут же соскочила с нар и пустила обрадованную суку внутрь избушки. Негромким, ласковым голосом позвала собаку к себе в постель. Удивившись такой неожиданной чести, Волга как бы нехотя залезла на нары и притихла в объятиях девичьих рук.

С «подругой» намного легче: Оля была уже не одна! Живое существо было рядом, и на душе стало приятно и спокойно…

Нечто неясное и неопределенное доходило до ее сознания сквозь сон: она поняла, что это, открыв глаза. В окно полноправно стучался рассвет, оживлявший лесных обитателей. Волга стояла около двери и, напружененно подергивая хвостом, крутила головой из стороны в сторону, вслушиваясь в какие-то неясные звуки в сенях.

Стараясь не шуметь, Оля привстала с нар и, взяв в руки ружье, тихо прошлепала босыми ногами к двери. При виде «Белки» беспокойство собаки усилилось: подстегнутая поддержкой хозяйки, она заскулила и принялась царапать дверь лапой. Медленно и осторожно размотав ночной крючок, Оля, придерживая за загривок Волгу, направила в щель срез стволов. Но вместо оскаленной клыкастой пасти увидела знакомую красную бровь глухаря, под которой настороженно замер коричневый немигающий глаз! Присев и приняв изготовительную позу, мошенник, казалось, только и ждал мгновения, чтобы сорваться с места.

Волга не выдержала – хватив резкого запаха дичи, она изо всех сил дернулась и с грозным лаем бросилась в дверь. Но петух уже был в полете! Досадно и бесполезно чавкая челюстями, собака пыталась схватить удалявшуюся дичь. Разрываясь на части, отталкиваясь задними лапами от земли, она, казалось, едва не достигала низко летящего петуха. Бухающие крылья медленно, но уверенно поднимали жирное тело. Отлетев от избушки около пятидесяти метров, глухарь с шумом сел на большой сук разлапистого кедра и, осмотревшись по сторонам, громко заскиркал.

Лающая собака бесилась под деревом, от досады и беспомощности грызла ствол, словно добывая улизнувшую из-под самого носа добычу. Волга была охотницей еще в утробе матери и видела в глухаре только пищу, которую надо добывать. И поэтому, ожидая выстрела, непонимающе смотрела на улыбающуюся хозяйку, как бы говоря: «Ну что же ты медлишь? Стреляй, а то улетит!»

Но Ольга не стреляла. Она узнала в птице своего друга. Любому охотнику известно, что глухарь не боится собаки, сам интересуется ею, а иногда даже дразнит четвероногое животное, сидя на недосягаемой высоте. Промысловики пользуются этим моментом и под собачий лай удачно скрадывают осторожного и чуткого глухаря.

Настроение Ольги поднялось. Она радовалась первым лучам солнца, неожиданной встрече с другом-глухарем, своему отражению в зеркале, своевременно ушедшей черноте ночи, которой она боялась еще вчера. Сегодня она смеялась над своими глупыми страхами. Первая ночевка в тайге в пустой избушке (Волга не в счет) прошла нормально, поэтому серый мир, окружавший ее, казался не так уж и плох. Можно было начинать новый день с чувством восторженной радости, уверенности в своих силах и торжестве победы над собственными страхами.

Негромко подпевая мелодии, доносившейся из включенного «Альпиниста», она принялась пересыпать со стеллажей просохшие за ночь ядреные зерна.

Освободившись, с удовольствием потянулась за висящим на стене биноклем и, предвкушая радость наблюдения, вышла из избушки.

Усевшись на свое любимое место – большую кедровую чурку, находящуюся под навесом, Ольга надолго припала к окулярам, всматриваясь в тайгу.

Следуя Васькиному совету, который настойчиво поучал: «Внимательность в тайге – одно из важных качеств следопыта! Запоминай все, что тебя окружает. Это может пригодиться!» – Оля подолгу задерживала взгляд на одном месте, как будто ожидая оживления камней, деревьев или кустарников. Таким образом, она училась запоминать и уже знала самые важные ориентиры: наиболее высокие вершины белков, очертания лугов или рисунки резкоочерченных ложков с быстрыми ручьями. Если бы ее сейчас завели на один из знакомых отрогов и оставили в одиночестве, можно не сомневаться – дорогу назад, к избушке, она найдет.

Быстро окинув открытые поляны противоположного косогора, Оля решила рассмотреть своего глухаря. Однако на сучке его уже не было. Она принялась выискивать окулярами бинокля, не мелькнет ли какое-нибудь животное. Так девушка уже не раз рассматривала бурундуков, пышнохвостых белок и различных таежных птиц.

На этот раз ей хотелось увидеть что-нибудь посущественнее – оленя, марала или, на худой конец, соболя.

В который раз окидывая взглядом большие поляны противоположной белковой горы, она вдруг заметила темное пятно, которого еще вчера не было. Оно было похоже на большой серый камень с разросшейся рядом карликовой березкой. Оля хотела было перевести взгляд на другое место, как вдруг произошло неожиданное: ветки березки дернулись и качнулись, явно обозначив рогатую голову. Присмотревшись повнимательней, она различала контуры стоящего на границе леса марала. В восьмикратный бинокль было видно, какой это красивый и грациозный зверь. Можно было хорошо различить повороты головы, движения ног и туловища, чарующую красоту рогов и даже нервное подергивание коротенького хвостика. Жалко, что с такого расстояния нельзя было различить количество отростков в короне, но это было уже не так важно. Главное было то, что она воочию впервые увидела таежного красавца.

Зверь некоторое время стоял на краю поляны, по всей вероятности, хотел пересечь открытое место. Он долго принюхивался и приглядывался. Что-то или спугнуло его, или он просто не решился на такой поступок в светлое время суток, но рогач круто развернулся и быстро скрылся под защиту деревьев. Напрасно Оля выглядывала его, марал больше не появился.

Неожиданно резкое и частое хлопанье глухариных крыльев добавилось в живой разговор тайги. Девушка посмотрела вниз, на край поляны: на спине птицы Ольга заметила коричневый комок, в котором распознала маленького хищника. Соболь крепко вцепился острыми когтями в свою добычу.

Схватив со стены избы всегда заряженную «Белку», Ольга бросилась на помощь другу, который все еще боролся за свою жизнь. Краем глаза заметила спешащую на шум Волгу. Собака своим неожиданным появлением спугнула зверька, тут же загнав на близстоящее дерево.

Соболь не хотел покидать место победного сражения; более того, досадуя на собаку, сердился и с громким урканьем делал резкие выпады, стараясь напугать. Но Волгу не напугаешь каким-то соболем, она жаждала встречи с аскыром. Тот мелькал в переплетениях сучьев старого кедра, стараясь быть недосягаемым для ослепительно белых клыков опытной соболятницы.

А в пяти метрах лежал без признаков жизни распластанный и порванный глухарь. Наполовину общипанный, кровоточащий рваными ранами, он представлял жалкое зрелище.

Жалостливо посмотрев на птицу, Ольга не стала выяснять отношения с беснующимся хищником, не подняла на него ружье и не нажала на курок. Разум подсказывал, что в данном случае произошла рядовая ситуация. Нет ничего необычного в том, что соболь поймал глухаря. Это естественная жизнь тайги, никуда от этого не денешься.

Можно было убить соболя как промысловую единицу, из-за шкурки, но на дворе стоял сентябрь, мех не имел никакой ценности. Об этом Вася говорил много раз и запрещал стрелять аскыров до определенного времени.

Была и еще одна немаловажная причина, по которой Ольга не нажала на курок: она никогда не стреляла по живой душе и не могла себе этого даже представить.

«Но что же делать с убитой птицей? – думала она, глядя на распластавшегося петуха. – Не оставлять же здесь!»

Взяв на руки довольно тяжелое обмякшее тело, она понесла его к избушке, не зная, что с ним делать. Ощипывать птицу и использовать в пищу Ольга не думала, да и не смогла бы из женской жалости. «Может, закопать или похоронить? – возникла мысль. – Нет же, Волга найдет и откопает».

Был бы Вася – он бы знал что делать и не стал бы раздумывать. Голову на чурку, топор в руку… Ее даже передернуло.

Положив мертвую тушку перед собой на чурку, Оля осмотрела все еще кровоточащие раны и как бы для себя заметила, что капельки крови не вытекают, а пульсируют. Значит, сердце еще бьется! Потрогав грудь птицы, ощутила слабые толчки… Нереальная надежда промелькнула в голове – может… еще оживет? Хотела бы чем-то помочь, но она же не ветеринар и кроме промакивания ран ваткой ничего не умеет сделать.

Прошло еще несколько минут, и, на удивление, глухарь слабо приоткрыл глаза! Непонимающе оглядев замкнутое пространство стен избушки и улыбающееся лицо своей спасительницы, попытался вскочить, но слишком слабыми были попытки, выбежавшая кровь сделала свое дело. Едва приподняв голову, он пошевелил обвисшими крыльями, даже не сдвинувшись с места. Прекратив попытки самоспасения, опять затих, поддавшись воле человека.

А Ольга поднесла ему в чашке воды, на что он никак не прореагировал. Глухарь привык пить из ручейков и луж, привык утолять жажду капельками росы и снегом, но никак не из чашек и тарелок.

Кое-как сделав неумелые перевязки, девушка положила птицу под нары на собачью лежку, поставила воды, насыпала приличную кучу ореха и оставила глухаря в одиночестве, надеясь, что выносливый организм таежного обитателя сам справится с болезнью и слабостью. Изредка приподнимая край брезента, она проверяла состояние подопечного. К ее радости, глухарь не только ожил, но уже к вечеру приподнялся на слабые лапы и принялся за предложенную пищу.

Удивлению Васьки не было предела, когда, вернувшись из тайги, он увидел в избушке полуобщипанного и по-партизански перебинтованного глухаря, поглядывающего своим карим глазом из-под нар.

– Я вижу, ты его орехами кормишь?

– А он больше ничего не ест!

– Конечно, зачем ему есть пихту, когда с неба манна сыплется! И много лопает?