Читать книгу Биенье сердца моего - Владимир Ведерников - Страница 4

* * *

Встретились они случайно, как это чаще всего и бывает в большом городе, и что в общем-то логично и закономерно для всех ищущих, ждущих такой встречи, встречи с той, единственной, когда сердце глухо упадёт куда-то в пятки и страхом сведёт мышцы шеи, и ты беспомощно глотаешь остроумные слова и выдавливаешь хрипло одни банальности.

Они учились в разных школах, но выпускной вечер попал на одно число, и это помогло им встретиться, хотя оба были убеждены, что встретились бы в любом случае, разницу они допускали только во времени – может быть, чуть позже, но они не могли разминуться, не могли пройти мимо.

…У них уже давно шли кругом головы: от многочисленных поздравлений, от оглушительной меди оркестра, от бокала шампанского, от новеньких аттестатов зрелости и, конечно же, прежде всего от такой желанной и теперь уже близкой перспективы взрослой жизни.

Когда всё это закончилось, они шумно высыпали на улицу, взялись за руки – нарядно-неузнаваемые девчонки и старающиеся казаться солидными парни – все в ослепительно-белых рубахах, и пошли бездумно и весело по улице во всю её ширину.

Девчонки затянули песню – негромко и нестройно. Песня пугливо взлетала и тут же опускалась до полушёпота, тревожа их юные головы предчувствием близкой любви и страша этой близостью.

Парни пытались подпеть, но не знали слов. Нужна была всеобщая песня, и не сговариваясь, дружно грянули уже вышедшую из моды «Последнюю электричку».

Песня задорно катилась по пустынным предрассветным улицам, натыкалась на каменные громадины домов и, протяжно ухнув, подскакивала вверх – к крышам, к бледнеющим звёздам…

Серёжка заметил Ларису сразу же, как пришли на мост. Она стояла, навалившись грудью на чугунный парапет, смотрела задумчиво в речной простор и казалась грустной и одинокой среди праздничной бурлящей разноголосой толпы. Тёмные волосы водопадно стекали с плеч, на чёрном фоне парапета точёным изваянием белела стройная фигурка, и белые туфельки, казалось, были уже в движении, отталкивали её от бетона моста через парапет, туда – в реку. И он испугался за неё. Да, именно испугался, а не потому подошёл, что она ему понравилась. Он облокотился рядом с ней на парапет. Она повернула к нему голову, он ожидал увидеть на её лице недовольство своим соседством, но его там не оказалось. В больших, чуточку раскосых глазах было только любопытство, ожидание чуда да готовые выпрыгнуть смешинки. Он сглотнул слюну, хотел спросить её имя, но неожиданно грубовато выдавил:

– Слушай, ты не свались в реку!

Она вздрогнула, немножечко отстранилась от парапета, смущённо улыбнулась и сказала:

– Не свалюсь, я плавать не умею…

– Как так? – изумился Серёжка. Ему, одному из лучших пловцов в школе, несколько лет посещавшему тренировки в бассейне, умение плавать казалось настолько простым и естественным, что он с трудом мог представить себе человека, не умеющего плавать. И он горячо заговорил о плавании, приводил преимущества плавающего человека, насколько полнее он живет, свободнее, интереснее, красивее. В своей возбуждённой тираде он не забыл вспомнить и то, что если в Древней Греции хотели дать человеку уничижительную характеристику, говорили: «Он даже не умеет плавать»…

Она слушала серьёзно, склонив к нему лицо, то и дело откидывая рукой спадающие на глаза пряди волос. Исчерпав все доводы, Серёжка умолк. Воцарилось неловкое молчание, стояли и глядели в темнеющую далеко внизу с холодным свинцовым отливом воду. Вдруг она сказала, как бы размышляя:

– Страшно, наверно, прыгнуть отсюда, с моста…

Серёжка встрепенулся, запальчиво ответил:

– Чего тут страшного?! Глубина подходящая.

– А ты бы смог? – она с интересом повернулась к нему. – Не испугался бы?

– Да я уж прыгал отсюда! – хвастливо возмутился Серёжка.

– Не врёшь? – глаза у неё недоверчиво расширились.

Это подогрело Серёжку, заставило подобраться, почувствовав, как туго сжались мышцы и бухнуло учащённо сердце.

– Не веришь? Да? Я и сейчас могу!

Поспешно вылез из рубахи, скинул ботинки, брюки, сунул одежду подвернувшемуся под руку однокашнику Димке, который растерянно спросил: «Ты что, очумел?» Но Серёжка уже не слышал и не видел никого. Что-то отчаянное и дерзкое переполнило его, наливая силой и гибкостью мышцы; он легко впрыгнул на парапет, встал на нём, придерживаясь рукой за бетонный фонарный столб.

Надвигающийся рассвет уже высветлил воду – белые барашки ряби перекатывались, резвясь, и завораживали взгляд. Пугающе далёкой казалась вода; страх шевельнулся в Серёжке, но он сжал его, не дал разрастись. До воды было метров десять, а может, и больше. Серёжка не врал, когда говорил, что уже прыгал отсюда. Прыгать-то прыгал, два раза, но прыгал солдатиком, зажмурив глаза; сейчас же ему хотелось ринуться вниз красивой ласточкой, как прыгал в бассейне. Но там три метра, а здесь…

Вокруг собралась любопытная толпа, смолкли песни. Лариса тронула его за голую ногу, сказала испуганно:

– Слушай, брось дурить!

Он небрежно отмахнулся от неё; каждой клеточкой тела он чувствовал взгляды окружающих и знал, что уж если он вскочил сюда – обратно пути нет, засмеют, заколют едкими шуточками-прибауточками насчёт трясущихся поджилок. Да и потребность удивлять, принимаемая им за жажду подвига, постоянно жила в мальчишечьей душе, и подвиг – лишь бы подвернулся случай – казался ему легко выполнимым под бурные овации восторженной толпы…

Кто-то крикнул ехидно:

– Слабо!

Этот выкрик заставил сжаться в пружину, и Серёжка, подавив последние остатки нерешительности, резко оттолкнулся от холодного парапета.

Он выдержал ласточкой этот бесконечно долгий полёт, лишь перед самой водой ноги его переметнулись вперёд, и он ударился о воду правым бедром. Боль обожгла его, он хлебнул воды, беспорядочно помолотил руками, гася скорость падения, вынырнул наверх, отплевался, отдышался и безвольно расслабил мышцы. Нервное напряжение вдруг прошло, и он почувствовал вязкую усталость. Лёжа на спине, он как из бездонного колодца слышал сверху, с моста, приглушенный разнобой восклицаний. Но это уже не возбуждало его, стало безразличным, даже чувства гордости не вызывало. Так, лишь маленькое самолюбивое удовлетворение…

Он кролем вымахал к берегу, где ждал его уже Димка с одеждой. Набежала толпа. Все восхищались его прыжком, спрашивали на что спорил, незнакомые парни дружески поталкивали в плечо.

Дрожа от холода, он быстро оделся. Лариса подошла к нему, ткнулась лицом в плечо и всхлипнула. «Ну что ты, что ты?» – пробормотал сконфуженно Серёжка, взял её за руку и повёл в сторону от людей…

Год пролетел с той встречи. Почти год. Она училась в пединституте, он слесарил на заводе. Ссоры бывали, незаслуженные обиды. Всё бывало. Но самое главное – тоненьким доверчивым стебельком росла Любовь, и мир даже в зимние стужи цвёл для них весенним разнотравьем, плескался птичьими трезвонами. А недоразумения были вызваны или стечением неблагоприятных обстоятельств, или глупым упрямством кого-либо из них.

Хотя Серёжка время от времени заговаривал об армии и как-то зимой совершенно неожиданно исчез на две недели и поехал в заводской военно-спортивный лагерь, Лариса не тревожилась думами о предстоящей разлуке. И лишь тогда, когда была получена повестка и разлука стала близким фактом, она вдруг взглянула на Серёжку по-новому и поняла, что любит его, что ей дорог этот парень, дороже всего на свете, и разлука с ним будет больна, невыносима, и как пережить всё это – она не знает. Она даже мечтала, чтобы Серёжку забраковали, не взяли, тогда бы он поступил в институт, и они всегда были бы вместе. Но Серёжка спортсмен, медкомиссией признан годным к службе в армии по всем статьям и записан в воздушно-десантные войска. И теперь уж совсем не знаешь – огорчаться этому или радоваться. Мать, заметив печаль в обычно смешливых глазах дочери, привлекла её к себе, спросила ласково: «Расскажи-ка мне, дочь, что тебя мучает?» И, выслушав, пожурила: «Дурёха ты у меня, Ларка! Ведь всего-то два года. Лето, зима, лето, зима – и встречай своего ненаглядного. Три курса всего-то и кончишь… Время мирное – чего же тревожиться. Мужчиной станет твой Сергей в армии…»

Успокаивали тёплые слова матери, утишали смятенные думы…

Вчера думала, что Серёжку уж больше не отпустят и дежурила у ворот военкомата с надеждой проводить на вокзал или на худой случай – увидеть издали, перекинуться прощальными фразами, как неожиданно он появился, прижал её руки к своим щекам, полыхнул улыбкой и объявил, что свободен до утра. Это было как подарок, дорогой, нежданный подарок. Какой счастливой была она!..

Серёжкина мама затеяла накормить их щами. Лариса смущалась, ела, не поднимая головы. Мать присела рядышком с сыном, положила ему руку на плечо и сидела так, и молчала. Серёжка тоже уткнулся в тарелку – невыносимо ему было взглядывать в материны глаза, страдающие нежной любовью.

Мать вдруг очнулась от своих дум, тихо, но отчётливо сказала, как приказала:

– Ты люби его, Лариса! Он у меня хороший!

Лариса ещё больше смутилась, согласно качнула склонённой головой…

Не сиделось им дома. Подмывало куда-то идти, что-то делать. Неприкаянность тягостно ныла внутри и избавление от неё было где-то не здесь, не дома.

Серёжка взял стёганую нейлоновую куртку, мать сунула в карман свёрток с чем-то съестным, и они ушли. Побродили молча по улицам, останавливались и любовались цветущими черёмушниками, розовато-синей кипенью13 яблонь, глубоко вдыхали лепестковые ароматы. В чьём-то палисаднике Серёжка нахально сломил ей большую сиреневую ветку с распускающимися бутончиками…

Тропинка привела их к реке. Серёжка забежал к приятелю, выпросил лодку.

Лариса сидела на корме, откинувшись спиною назад, прищурив глаза от слепящего солнца. Тёплый полуденный ветерок ласково перебирал пряди волос. Блескучей рябью играла река. Плотный травяной ковёр по берегам наливался яркой нарядной зеленью.

Боже мой, как хорошо! Двое они в мире – больше никого. Плыть бы и плыть бесконечно, и чтобы солнце било в глаза, чтобы Серёжка смотрел влюблённо, чтобы вода журчала за кормой и плескалась под вёслами, чтобы стрижи взмывали стремительно ввысь, облака скользили по небу всё так же пушисто и празднично…

Чувство расслабленной спокойности охватило Ларису, мысли были раскованные, тело лёгкое. Закрой глаза – и словно летишь над водой, замирая от восторга; вот взмах, ещё взмах руками-крыльями – и ты в ветровой поднебесной сини, рядом ласточьи стаи, жавороночьи трели, земля сверху кажется ещё красивее, ещё роднее, и хочется обнять её вместе со всем на ней живущим и растущим…

Впереди был остров. Маленький вытянутый островок пяти-шести метров в длину и двух-трёх в ширину. Серёжка ткнулся в него лодкой, выскочив, подтянул её выше на песок. В мелкой воде поблёскивали заиленные ракушки, зелёная травка узкой полоской кучерявилась на взлобке песчаной отмели.

Разделись, побросав на траву одежду, боязливо вошли в холодноватую ещё майскую воду, постояли по колено, привыкая, а затем, по Серёжкиной команде решительно окунулись с головой. Стало тепло и весело. Серёжка взбил ладонями фонтаны брызг, окутал ими Ларису. Дурачась, побегали с визгом и хохотом друг за другом по мелководью. Увёртываясь от Ларисы, Серёжка шумливо ушёл под воду, прорезал брассом метров десять и вынырнул на глубине. Поманил рукой к себе Ларису, но та обиженно насупилась, равнодушно отвернулась в сторону и несмело поплыла вдоль островка, высоко подняв голову и брызгливо колотя по воде ногами.

Плавать она начала ещё прошлым летом. Серёжка настойчиво пытался научить её классическому кролю, но она никак не могла побороть в себе жалкого щенячьего страха перед глубиной, боялась окунать в воду голову. Ей обязательно нужно было видеть окружающее, она смущённо признавалась: «Знаешь, как только я опускаю голову, кажется, камнем падаю на дно». Серёжке не хватало терпения, он горячился, убеждая, что вода – друг человека, в ней невозможно утонуть, она держит и выталкивает, не надо только быть дураком, не терять контроля над собой, тонут же люди от страха, от растерянности.

Он ложился спиной на воду, закладывал руки за голову и лежал неподвижно, демонстрируя ей дружелюбие воды. Лариса пробовала, но ничего не получалось, от злости на собственную неполноценность навёртывались слёзы, и каждый такой урок обычно кончался размолвкой. Вот и сейчас сбежал от неё недозволенным приёмом: знает ведь, что не полезет она на глубину…

Поплавав, Лариса вышла на островок, отжала ладонями купальник. Солнце облило ласковым теплом белое незагорелое тело, ветерок приятно щекотал кожу.

Серёжка глянул на остров и изумлённо замер. Как на пьедестале, стояла на острове Лариса в ярко-жёлтом купальнике, распустив по ветру подсыхающие волосы. Нездешнее, неземное очарование было в лёгкой девичьей фигурке, будто мгновение назад спустилась она с небес или возникла из золотистого солнечного свечения.

Осторожный шелест воды нарастал в прекрасную музыку, по голубой реке среди облаков и трав плыл навстречу ветру островок, бережно неся на себе светлое диво, и уже не верилось, что это диво – его Ларка. Робкое, взволнованное, похожее на испуг, ощущение счастья толкнулось в Серёжкино сердце, и он заспешил к островку, чтобы удостовериться: не мираж ли это, что там – его Лариса – живая, тёплая, родная. Всё остальное в мире не имело ни смысла, ни значения.

Он протянул к ней руки, хотел обнять. Но Лариса не далась, хмуровато увернулась от его рук, отступила на шаг в сторону. Недоумённо поползли вверх брови, лёгкая горечь стыло упала в глаза. О, как это страшно, когда любимые становятся нам непонятными!

Серёжка, глядя под ноги, устало побрел к воде. Походил тоскливо по мелководью, выковыривая ступнёй из песка ракушки. Белый катер спасательной станции с чёткими красными цифрами на борту стремительно промчался по реке. Парень в штормовке что-то крикнул в рупор, но Серёжка не разобрал слов. Волны сердито взбили песок на отмели и, откатываясь, потащили его за собой в глубину. Серёжка нашёл большую раковину, тщательно прополоскал её в воде. На лице заблуждала нестойкая улыбка. Он решительно вернулся к Ларисе, опрокинул ей раковину на голову, шутливо и громко заговорил:

– Беру в свидетели солнце, синее небо, облака и реку… Я, бесстрашный завоеватель, свершивший за свою долгую жизнь множество всяких подвигов, завоевал этот остров и дарю его Ларисе… объявляю её королевой острова!

Лариса улыбнулась, надменно вскинула голову, подняла руку и строго, как и надлежит настоящей королеве, сказала:

– Повелеваю тебе, бесстрашный завоеватель, через два года прибыть на этот остров, склонить колени перед его королевой, похвастаться своими новыми подвигами… и просить её руки…

Серёжкины глаза счастливо вспыхнули. Он подавил рвущуюся наружу улыбку, опустился на одно колено, прижал правую руку к груди и чуть дрогнувшим голосом произнес:

– Клянусь, моя королева! Клянусь, через два года прибыть в твои владения, поведать о новых подвигах и смиренно просить твоей руки…