Читать книгу Постмодерн и его интерпретации - Владимир Волков - Страница 2

Так что же с нами происходит? А ведь с нами действительно что-то происходит, причем стремительно и неотвратимо. Вчера мы жили в одном мире, а сегодня – уже совсем в другом: непонятном, неопределенном, незнакомом и чужом. Рушится привычное, стабильное, традиционное; неожиданно, стихийно, спонтанно возникает иное, другое, неведомое, неизвестное. Мы идем туда, где никто до нас не был; в этом пространстве нет дорог и даже тропинок, приходится продираться сквозь дебри.

Проблема перехода от модерна к постмодерну – одна из наиболее актуальных в философии, культурологии, социологии, политологии, этике, эстетике конца ХХ – начала ХХI века. Современные исследователи часто трактуют постмодерн как нечто локальное, периферийное, имеющее отношение только к эстетике и художественной культуре. Однако на самом деле постмодерн – это эпоха, в которой мы уже живем, существуем, действуем, хотя, быть может, и не подозреваем еще об этом, а сам термин «постмодерн» – это не столько понятие, сколько метафора, с помощью которой исследователи пытаются говорить о новой эпохе. Тема постмодерна чрезвычайно трудна. Иногда создается впечатление, что «плавающее» означающее «постмодерн», не имея четкого смысла, не связано с чем-то реальным. Тем не менее можно описать определенный набор культурных событий, имеющих отношение к этой реальности, и рассмотреть условия, которые к ним приводят.

За последние несколько десятилетий природа западных обществ разительно изменилась. Эти изменения обычно описываются с помощью таких концепций, как информационное, потребительское, постиндустриальное, постфордистское общество, общество спектакля. Социологи, культурологи, философы определяют мир постмодерна, используя понятия: поздний, неорганизованный, гибкий капитализм, консьюмеризм, гиперреальность, симулякризация, коммуникация, компьютеризация и др.

Если в эпоху модерна человек пытался оставить след в культуре, стать выдающимся, великим, значительным, то человек постмодерна стремится стать успешным. Успешность ассоциируется с обладанием, эффективностью, полезностью. Фроммовская альтернатива «иметь или быть» решается в пользу «иметь». Усиливается тенденция к релятивизации и поливалентности ценностей, деидеологизации и деполитизации, формируется мультикультурализм. Если раньше ценности общества вырабатывались медленно, на протяжении жизни многих поколений людей, то сейчас они становятся подвижными, поскольку создаются теми, кто заинтересован в их распространении, кто ожидает от них политических и материальных выгод и платит за будущие дивиденды.

Многими исследователями отмечается нечеткость традиционных различий между высокой и массовой культурой и, как следствие, склонность к фрагментации и мозаичности. Подобная фрагментация выявлена в теоретических исследованиях языка, времени, человеческой субъективности и общества. Обозреватели анализируют фрагментацию политических структур и появление политических инициатив, проявляющих себя в борьбе за тело, гендер, сексуальность, этничность, расу, мир и окружающую среду. И на местном, и на глобальном уровне эти новые дискурсы вытесняют из традиционной марксистской теории концепцию классового конфликта. Становится ясно, что множественность автономных дискурсов и дисперсных властных отношений не может быть унифицирована «метанарративами» (Жан-Франсуа Лиотар). Философская, социологическая и культурологическая критика великих теорий прошлого, «метаповествований» эпохи модерна ужесточается. Скепсис в отношении того, что Разум и технологические инновации могут гарантировать Прогресс, Просвещение и Свободу, ведет к освобождению от универсальных принципов, теорий и поиска одной Истины, к признанию реальности различий и разнородности, различных культурных логик, что требует совершенно новых философских и социальных теорий.

Концепт постмодерна имеет множество коннотаций, смысловых оттенков, граней, нюансов. Его можно трактовать как отторжение, отрицание старого, отжившего, уходящего в прошлое. В эпоху постмодерна происходит отказ от центральных и сущностных категорий классической философии – объективной реальности, целостности, самоосновности, детерминизма, центрированности, трансцендентального, социального, идеологии, политики, государства, нации, семьи. Постмодерн – это и отбрасывание модернистской модели мира, образа личности, прежней стратегии жизни, уход в ризоматическое, номадическое существование с его неопределенностью и непредопределенностью как нормой жизни. Однако отказ от прошлого и стремление к новому были характерны и для модерна, и в этом постмодерн не оригинален.

В сфере онтологии и гносеологии постмодернизм проявляет себя как отказ от интерпретации мира с позиций объект-субъектной парадигмы, от просвещенческой трактовки знания, разума и истины. Визуализация культуры приводит к тому, что мир превращается в совокупность образов, за которыми ничего не стоит, поскольку они представляют только самих себя. В науке «измена» Просвещению доминирует в виде тенденции к мультипарадигмальности, к теоретическому плюрализму, закрепившей лозунг методологического анархизма «можно все, все годится» (anything goes) (Пол Фейерабенд)1. Принцип кумулятивизма научного знания замещается принципом пролиферации – безграничного умножения теорий, нередуцируемых одна к другой. Представление о принципиальной несоизмеримости теорий релятивизирует научную истину. Углубляется отход от «идолов» Свободы и Прогресса, возникает неуверенность в том, что «новое» обесценивает «старое», растет сомнение в том, что научно-технический прогресс есть безусловное благо, освобождающее человека от нужды, угнетения и предрассудков. Мышление отказывается от «логоцентризма», ослабевает тенденция к обобщению.

Одной из характерных особенностей постмодернизма является то, что сама постмодернистская парадигма выступает разрушительницей любых парадигм, ибо в основе ее лежит осознание множественности, локальности и темпоральности действительности, лишенной какого-либо субстанциального основания. Истинам относительно «человека», «сознания», «разума», «цивилизации», «прогресса», «личности», «морали» предъявлено обвинение в интеллектуальной и нравственной несостоятельности. Повсюду в интеллектуальной среде воцаряется пафос разрушения общепринятых установлений, развенчания притязаний, подрыва верований, разоблачения видимостей, отказа от сущностей и субстанций2.

В сфере антропологии переход к постмодерну связан с отказом от модели разумного, самоосновного, автономного человека, свободного в рамках выбора разумной необходимости. Выясняется, что никакой изначальной природы, сущности, нормы человека нет; человек – продукт подчинения/сопротивления экономическим, социальным, политическим, идеологическим, культурным практикам, формам «нормализации» (Мишель Фуко). Он не столько результат, сколько процесс, становление, движение. Неотъемлемыми характеристиками перехода к постмодерну становятся: рост личной свободы в неразрывной взаимосвязи с ростом неопределенности и незащищенности; неукорененность, неспособность контролировать внешние обстоятельства, прогнозировать будущее; отсутствие глобальных смысложизненных целей как у человека, так и у человечества; превалирование краткосрочных и среднесрочных планов над долговременными; разрушение аутентичности и идентичности личности, выбор в качестве стиля жизни ускользающего бытия, существования «здесь и сейчас».

Постмодернизм кардинально переосмысливает социальную сферу: общество рассматривается как фрагментарное, мозаичное, неупорядоченное образование; представление о детерминированности и направленности социального развития сменяется представлениями о его неопределенности и многовариантности; иерархическая центр-периферическая модель мира – представлениями о радикальном многообразии и равноценности всех способов жизни. Отказ от классических форм социального выражает себя в виде симуляции, глобализации, разгосударствления, детерриториализации, диффузии разграничений. Фрагментация модернистской картины мира приводит к дестабилизации социального порядка, к уничтожению социального. Вместо социальных групп, классов, наций возникает масса – аналог «черной дыры» (Жан Бодрийяр)3. Распространяются цинизм, скептицизм, нигилизм, иронизм, «легкое» отношение к жизни в их различных ипостасях.

В сфере политики и идеологии переход к постмодерну характеризуется разочарованием масс в политике и распространением доктрины «конца идеологий». Однако идеологии продолжают существовать, хотя и в измененной форме. Укрепляет свое влияние фундаментализм, проявляет себя, иногда в крайне агрессивных формах, традиционализм. Альтернативой модернистским политическим доктринам и партийным организациям становятся антивоенное, правозащитное и экологическое движения, течения, отстаивающие интересы этнических, культурных, сексуальных меньшинств4, локальных общин и т. д. Электорат как однородная масса, распределяющаяся на большинство и меньшинство вдоль оси «правые – левые», замещается конгломератом меньшинств, для которых главным в политической борьбе становится право на альтернативный образ жизни. Исчезает рациональная, единая для всего общества идеология («метанарративы»), остаются лишь локальные «мини-концепции».

В области этики и эстетики мы наблюдаем освобождение от нормативно-ценностного, эстетизацию этики, движение к эклектике и симуляции. Главной формой существования постмодернистской культуры становится эстетическая форма. Эмоциональные и эстетические ориентации приобретают большее значение, чем рациональные. Происходит переход к плюралистической модели образа жизни, связанного с выбором различных моделей существования: фланера, туриста, бродяги, игрока. Становится популярной разработка «эстетик существования». В сфере искусства закрепляется практика инсталляций, хеппенингов, коллажей, которые оцениваются с точки зрения бренности бытия и интерпретации различных художественных традиций.

«Одной из ключевых характеристик, которая объединяет различные постмодернистские движения в искусстве, является то, что они имплозивны и разнородны. Это говорит о том, что они связаны с отказом, взрывом, рассредоточением, деконструкцией, подрывом, пародированием условно определенных границ между высоким и низким искусством, реальностью и выдумкой, художником и зрителем. Эти имплозивные тенденции представляют собой реакцию против форм модернистского пуризма, стремящегося к унификации, в которой чистота эстетических стилей определяется в соответствии со строгим набором правил жанра. Распад четко определенных границ означает, что постмодернистские культурные формы, как правило, эклектичны; они объединяют множество различных форм часто игривыми и ироничными способами»5.

По мнению Зигмунта Баумана, постмодернизм стал возможен потому, что Свобода и Прогресс перестали быть проблемой. Все то, что в модерне было достигнуто только в особых сферах, постмодерн осуществил вплоть до повседневности. Рационализация общества и эмансипация индивида состоялись, хотя результаты этих процессов неожиданны и болезненны для сознания, поглощенного модернистской идеологией: процесс реализации ценностей оказался процессом отчуждения и овеществления. В отрегулированном, автоматизированном обществе массового потребления и массовой демократии можно быть скептиком и нигилистом в отношении Свободы и Прогресса, но нет нужды быть деятельным и целеустремленным, потому что из идеологии, ориентирующей мышление на осознанный выбор целей и способов действий, свобода и прогресс превратились в элементы коллективного бессознательного, в интеллектуальные привычки и поведенческие автоматизмы. Из сферы общественного устройства свобода и прогресс перекочевали в сферу повседневности, обустройства быта. Мотивы свободы и прогресса больше не определяют выбор политического и экономического курса, но зато определяют выбор одежды, еды или косметики. Как замечает Бауман,

«ощущение свободы – это фактически вовсе не свобода. Люди могут быть довольны своей участью даже при том, что эта участь далека от того, чтобы быть „объективно“ удовлетворительной; живя в рабстве, люди чувствуют себя свободными и поэтому не ощущают никаких побуждений освободиться, таким образом, отказываясь от возможности стать истинно свободными или лишаясь ее»6.

В обществе всеобщей коммуникации и множественности культур встреча с другими мирами и формами жизни происходит постоянно, иные возможности существования реализуются на наших глазах. Жить в этом многообразном мире означает иметь опыт свободы, ощущать его как непрекращающееся «колебание между причастностью и потерянностью» (Дж. Ваттимо). Но в том и заключена проблематичность свободы, что мы сами еще недостаточно хорошо знаем, как себе ее представлять. В нас еще коренится тоска по замкнутым горизонтам, угрожающим и обнадеживающим одновременно, поэтому требуется усилие, чтобы помыслить колебание как свободу.