Читать книгу Экспресс Варшава – Тель-Авив - Владимир Янкелевич - Страница 9

Книга первая: Лео
Глава 6. 3 мая 1936 г.

Оглавление

Я запомнил этот день хорошо, все веселились на площади, праздновали «Национальный праздник третьего мая». В Польше в этот день приняли первую конституцию в Европе, вторую после американской. Гуляние проходило с размахом. Играла музыка, все танцевали, на соседней улице тоже играла музыка, там были разные бесплатные закуски для гуляющих, были и еще аттракционы, но нам с Ро́хеле было не до конституции.

Мы убежали от всех, остановились, запыхавшиеся… Ро́хеле была чудо как хороша, и я, наконец, поцеловал ее, просто не мог этого не сделать. Потом мы целовались целый вечер и никак не хотели оторваться друг от друга. Как я проклинал холодный ветер с реки, моя куртка и шубка Рохеле мешали прижаться друг к другу, а расстегнуть шубку я не решался. С этого дня все свободное время мы проводили вместе.

Через несколько дней Рохеле пригласила меня к себе домой. Дверь открыла горничная в белом переднике и проводила в гостиную. Для меня все это было ново, непривычно: в комнатах – красивая мебель, небольшие кресла, не новые, но очень удобные. Горничная вкатила столик на колесиках с кофейником и маленькими пирожными. Для меня и это невиданная роскошь.

На стене в золоченной раме висит портрет нахмуренного военного. Под его взглядом я поежился и как-то сразу стал чувствовать себя каким-то нерадивым солдатом.

Вошла Рохеле. Она посмотрела на наше переглядывание с портретом, улыбнулась.

– Это мой дед, у нас в семье все мужчины были военными. А папа у меня капитан, только он сейчас в командировке.

Отца Рохеле тогда не было дома, он куда-то уехал по военным делам.

Вскоре в комнату вошла мама Рахели, пани Берта, стройная элегантная женщина, с красивой прической. Она очень любезно беседовала со мной, но в такой обстановке я чувствовал себя как-то неуютно, и мы при первой же возможности ушли на прогулку.

С того времени я стал бывать дома у Рохеле достаточно часто, и однажды случилось то, что и должно было случиться, когда ты молод, и гормоны бурлят в крови, как сумасшедшие.

Потом мы сидели на диване, красные от смущения, но только скорое возвращение пани Берты удержало нас от повторения.

Это было впервые в жизни и вызвало ранее совершенно неведомые чувства, о которых мы знали лишь по книгам. Я был потрясен, ошеломлен захлестнувшими ощущениями, ни по дороге домой, ни уже домa, я не мог думать ни о чём другом, кроме завтрашней встречи.

* * *

Стояли изумительные, прозрачные летние вечера. На прогулках мы с Рохеле рассуждали о будущей предстоящей совместной жизни там, в каком-нибудь кибуце…

– Все будут прекрасно, Рохеле, мы обязательно будем жить вместе долго и счастливо!!!

Но «Если хочешь рассмешить Б-га, расскажи ему о своих планах!»

Рохеле говорила о жизни в Палестине, но уезжать туда хотела только вместе с родителями. Она очень близка с матерью, и отъезд без нее видится ей предательством. Её отец был связан с каким-то военным инженерным проектом, и его переезд пока откладывался на более позднее время, тогда смогут ехать и они.

Отец Рахели был польским патриотом, далекая Палестина ему, скорее всего, была не нужна. Он выбрал свой путь… Но Рохеле об этом мне не рассказывала.

Я должен был уехать в Палестину в 1937 г. в первой группе костопольской молодежи. Такие у нас были правила, лидеры всегда ехали первыми, показывая личный пример.

Перед отъездом я пришел попрощаться с матерью Рахели, пани Бертой. Она, не возражая слушала меня и Рахель, наши планы и обещания, и только грустно кивала. Конечно, она хочет счастья своей дочери, но только кто знает, где оно, это счастье.

Расставание с Рохеле далось очень тяжело, были и слезы, и клятвы…

Но настало время отъезда. На перроне фотографируются отъезжающие. Мы с Рохеле стоим обнявшись, несколько в стороне.

Рахель говорит:

– Львенок, мой львенок, я скоро приеду, ты только жди меня. Я люблю тебя, мой львенок, только встреть меня обязательно.

– Рохеле, приезжай скорее.

Мы целуемся, никак не можем оторваться друг от друга. Друзья кричат, что поезд уже вот-вот отойдет, а мы все стоим, обнявшись, и, кажется, что нет такой силы, которая может нас разъединить.

– Лео, поезд уходит, ты остаешься? Или давайте вдвоем!

Мы целуемся снова, и я заскакиваю в поезд уже на ходу. Я еще долго видел одинокую фигурку Рохеле на перроне, потом только голубую полоску ее платья, а потом пропало и оно.

* * *

Я сижу в кресле у своего дома в кибуце Негба. Дина думает, что я задремал, тихонько что-то шьет, стараясь меня не беспокоить. Но так с закрытыми глазами просто лучше думается, ничего не отвлекает.

Вот мой друг Аарон Шнайдер. Его путь в Израиль был прямым, цель была ясна, и он шел к ней, никуда не сворачивая, не сбиваясь в пути. У него это получилось, не все так могут. Или не они решают?

Поток времени несет с собой его обитателей, не спрашивая их согласия, то кружа на одном месте, то в сторону от задуманной цели… а то и вовсе сбрасывая с обрыва или швыряя в костер, в общем так, как ему хочется.

Возможно, возможно… Но и в этом потоке всегда есть выбор, есть развилки, есть островки… Вечный вопрос – по какому пути пойти, когда пойти, куда пойти, как найти правильный путь.

Есть и другой подход: «… А, может, не сегодня, может чуть позже… И вообще, даже здесь кажется можно жить…» И все – жизнь перевернулась, поток понес тебя по совсем иному пути. Но ты же хотел иначе, ты вроде решал…

Решал, но иногда в зазор между решением и исполнением может провалиться вся жизнь… Да и путь может быть прямее или извилистее, короче или длиннее.

Экспресс Варшава – Тель-Авив

Подняться наверх