Читать книгу Золотое зерно - Владимир Зуев - Страница 5

Кто постигнет этот Путь? Кто увидит его дали? Тот помчится по нему быстрее степного ветра и увидит суть вещей. Они будут открываться постепенно, помогая жить и совершенствоваться духу. Ибо путь этот безпределен, нет ему конца и края, а начало уходит так далеко, как дерево корнями в прошлое. И трудно определить, когда всё это началось…

То ли пение первых петухов на рассвете, то ли нежная улыбка матери, да кринка парного молока заронили в твою душу первые ростки. То ли лишения, бедствия помогли преодолеть тебе эту ступень, то ли ты услышал из уст друга какой-то рассказ, не то легенду, не то быль, и она потрясла тебя, лишив покоя и сна.

Неважно, мой друг, с чего начался этот Путь.

У всех по-разному, но это не имеет никакого значения, поверь. Важно другое: ты однажды ступил на эту дорогу и продолжаешь идти по ней ежедневно, ежеминутно, преодолевая себя, проходя мимо тысяч соблазнов, оговорок, осуждений, унижений, нареканий. Тебя давно мало кто понимает. Кто-то солидарен с тобой в глубине души, но откладывает день ото дня встречу с тобой на этом Пути, ему всё некогда. Некогда собраться, взять себя в руки, начать жить по-другому. А время летит, не терпит. И вот уже прожита жизнь, за ней следующая канет в лету, а он всё никак не может решиться…

И ты идёшь один. Остаются за плечами годы, города и страны, друзья, близкие, родные, а ты всё идёшь. Ни к чему не привязываясь, никого не отталкивая, ничему не преклоняясь и учишься, учишься ежедневно, преодолевая ступень за ступенью и чем больше ты прошёл, тем больше у тебя их осталось…

Тебе открываются иные миры. Звездное небо шлёт тебе свой луч привета. Оно не такое уж безмолвное, и там так много друзей, стоит их только услышать и протянуть руку…

Ты потихоньку начинаешь понимать язык птиц, зверей, деревьев. Ты начинаешь разбираться в людях, их судьбах. Они тебя не удивляют, ты прекрасно знаешь цепь причин и следствий. Ты уже знаешь многое по сравнению с остальными людьми и всё же только чуть-чуть. Ибо узнать предстоит ещё больше.

И вот ты встречаешь на своём Пути единомышленников, близких тебе по духу людей и вверяешь им свою судьбу. Вы идёте теперь вместе, вам легко и радостно, вы постигаете дружбу, учитесь на ошибках друг друга, познаёте мир. В вашей дружбе много светлого, она безкорыстна, объединена общей прекрасной идеей, которой вы служите, прошлой кармой и многим, многим другим. Вы счастливы.

Но наступает момент, когда ты остаёшься совсем один. Далее твой Путь проходит по той узенькой, еле видимой тропинке в горах, не сумев осилить которую, непременно сорвёшься в глубокую пропасть, а, осилив – взлетишь. Этот отрезок пути невероятно труден. Но невозможно определить, что было труднее: встать на эту дорогу или же идти по ней, лишив себя земного покоя и благополучия, упорно поднимаясь по ступеням всё выше и выше?

Впрочем, это не имеет никакого значения. Ибо – всё позади, а ты сейчас идёшь по узенькой тропинке, впереди прекрасная, сияющая вершина, вся в снежных облаках, а под ногами – бурное море, скалы и парит огромный орёл.

Однажды это когда-то уже было: выбор, опасность, напряжение, дозор. Наконец, победа, такая долгожданная и всегда немного неожиданная, с лёгким привкусом смертельной усталости. Так бывает всегда, когда ты весь в напряжении стремишься к цели, не думая, сколько тебе осталось, а, дойдя, живёшь ещё в этом напряжении, не в силах его сразу скинуть и освободиться. Для этого понадобится ещё какое-то время…

Миша быстро справился с палаткой и поспешил к пещере. Стемнело, низкие тучи заволокли небо, вот-вот должен был начаться дождь. Миша решил сократить путь и пошёл по еле видимой тропинке, все его мысли были заняты произошедшим накануне разговором Веры с Николаем Васильевичем. Вспоминая подробности: глаза Веры, её жесты, улыбку, он сам себя заводил. Всё в нем клокотало от возмущения и собственного безсилия. Опомнился он только тогда, когда дошёл до середины горы, и тропа стала уже. Растерянно оглядевшись, Миша понял, что здесь что-то не так, но, не слушая внутренних ощущений, всё же пошёл вперёд. В это время начался дождь. Гора была невысокой, но подъём крутой, он с трудом преодолел несколько последних метров – мешал большой рюкзак. Он оказался на узкой вершине горы и замер. Прямо перед ним был отвесный склон, гладкий, как стена. Одно неверное движение сулило смерть далеко внизу, на острых камнях. Отсюда до пещеры рукой подать, но как спуститься? В досаде он осторожно развернулся, но и здесь его подстерегала неудача. Хлынул самый настоящий ливень, склон горы стал таким скользким, что он с трудом удержался на ногах, чувствуя предательскую дрожь в коленях, пытаясь не смотреть вниз и не делать лишних движений, чтобы не сорваться.

Сколько времени Миша простоял в оцепенении, он не знал. Пока с глаз его не спала пелена, и он не понял, что сам себя загнал в эту ловушку.

Миша почувствовал себя опустошённым, разбитым, как было в последнее время после его приступов ревности. Лишь спустя пару дней ему становилось лучше. Неуправляемые эмоции, владевшие им, требовали выхода. Один раз он ушёл подальше от лагеря, в горы, в надежде, что успокоится. А сегодня нёсся, не разбирая дороги, и вот результат. Впервые ему стало страшно…

Ещё не осознавая до конца, что он делает, Миша взмолился о помощи, неистово, всем сердцем устремившись к Богу, прося прощение за слабость, за всё. Что было дальше, помнил с трудом. Уйдя в молитву и растворившись в ней целиком, он увидел перед собой огромную фигуру в белом.

И его сердце пронзил трепет. И улыбнувшись, счастливый, забыв обо всём, он смело шагнул навстречу протянутым рукам…

Упал он неловко, немного боком, но всё же удержался на маленьком выступе, немного правее и ниже той злополучной вершины. Ещё не понимая, как он совершил этот прыжок, и был ли он на самом деле, огляделся. Рюкзак лежал рядом. Миша встал и начал осторожно спускаться.

Оказавшись внизу, заметил в нескольких шагах от себя ещё одну пещеру. С трудом перешагнув через большой камень, которым наполовину был завален узкий вход, Миша проник в пещеру. Тут же у входа присел и отдышался. Только потом заглянул в рюкзак и обнаружил там свитер, сухие носки, кое-какую еду, термос с горячим чаем, который уцелел, и был приятно удивлён предусмотрительностью Веры. Переодевшись и сделав глоток обжигающего чая, почувствовал, как по телу разливается приятное тепло.

Удобно устроившись и прислонившись спиной к рюкзаку, Миша глубоко задумался. С каждым днём Вера отдалялась от него. Она так много говорила о Николае Васильевиче, преображаясь на глазах, что в сердце Миши закралась ревность. Сначала он пытался не обращать на это внимания, испытывая лишь досаду. Но это чувство росло в нём, и он переставал владеть собой, когда Вера счастливо улыбалась, встретив Николая Васильевича, как, разговаривая, не сводит с него глаз, советуясь по малейшему поводу. Миша испытывал большое напряжение, весь поглощённый борьбой с самим собой, готовый иногда сорваться. Потом злился на себя, на своё поведение, но ничего не мог с собой поделать.

– Что случилось? – без конца допытывалась у него Вера. – Что с тобой? Тебе неприятно, что Николай Васильевич приходит к нам? Ты вдруг потерял к нему интерес, а ведь раньше, признайся, тебя всё это волновало не меньше меня. Если ты в чём-то с ним не согласен, скажи. Неужели ты ревнуешь? – догадалась она, – глупенький, я люблю тебя, милый мой, родной. А к нему отношусь как к другу, питая исключительно духовные чувства.

– А разве любовь не самое духовное чувство? – спросил он глухо.

– Ни за что не подумала бы, что ты так ревнив. Право, ты меня удивляешь, – уже серьезно продолжила она. Перестань, сейчас же перестань, слышишь, это же смешно!

Но перестать он не мог, прекрасно понимая, что избавиться от чувства, которое завладело им целиком, не так-то просто.

Вера сердилась по-настоящему, не скрывая, что всё это чересчур…

Миша рассмеялся, подумав, что злее шутку и не придумаешь: он здесь один, а Вера там и … неизвестно, когда закончится дождь.

Взглянув на часы, он с удивлением обнаружил, что прошло уже несколько часов. Дождь не утихал, ветер усилился, в пещере стемнело. Ему было совсем не одиноко, хотя раньше он ни минуты не выносил одиночества. И даже, если приходилось работать за письменным столом, он знал, что Вера рядом, стоит только позвать её, и она появится в дверях. Только в последний год, после того, как уехал их сын, он начал ощущать невыносимое, тягостное одиночество рядом с нею. Поначалу, оно было едва заметным, появляясь в минуты разногласий. Всё чаще они стали заниматься своими делами в разных комнатах, не проронив за день ни слова, а, встретившись, делали вид, будто ничего не произошло. Потом оно выросло как снежный ком, грозя раздавить его своей тяжестью. Миша чувствовал своё безмерное одиночество днём и ночью, хотя они по-прежнему ели за одним столом, спали в одной постели и вечерами встречались у телевизора, в гостиной. После отъезда сына Вера часто включала телевизор, пытаясь понять по коротким, скупым сообщениям, как живет её сын там. Не замечая ничего вокруг, она вся с головой ушла в переживания, односложно отвечая на вопросы, чаще молчала. Антон не писал и не звонил, а Миша был безсилен что-либо изменить. Замечая её покрасневшие от слёз глаза, он делал вид, что ничего не заметил. Его охватывало такое отчаяние, что хотелось кричать на весь гулкий, пустой дом, который он больше не мог выносить ни минуты. И Миша уехал…

Поехал к морю, куда раньше они ездили вдвоём, чаше весной, иногда летом. Летом они обычно уезжали в экспедицию, но это было давно.

Гостиница, в которой он остановился, была огромной и неуютной. Ночью ему не спалось, он долго читал детектив, и только под утро забылся коротким, тревожным сном. Разбудило его солнце, бившее прямо в глаза сквозь неплотно задёрнутые шторы.

Бросив вещи на людном пляже, Миша долго плавал, потом в изнеможении свалился на песок, подставив солнцу бледное тело. Уже вечерело, когда он, гуляя по городу, подумал о том, что сам себе устроил эту пытку. Все напоминало ему о Вере, об их прошлой жизни, когда они были счастливы вдвоём. В этом магазине на углу, они покупали по утрам горячий хлеб, сюда бегали звонить сыну, в том кафе подолгу сидели вечерами, разговаривая…

Так прошло несколько дней. По утрам он загорал на пляже, потом долго плавал, обедал в небольшом кафе и вечерами долго гулял, в надежде, что усталость возьмёт своё. Наступала ночь, прихода которой он боялся, зная, что не уснёт.

Наконец, в один из вечеров, сдавшись, принял снотворное и лёг пораньше спать. Его мучили кошмары. Он умирал, и врачи пытались спасти его жизнь. На этот раз всё было тщетно, он действительно умирал. Потом появилось склонённое к нему лицо Веры, всё в слезах, которая умоляла его остаться.

С трудом открыв глаза, Миша долго не мог понять, где он находится. Голова была тяжёлой, в надежде взбодриться, он заварил себе крепкий кофе. На улице было пасмурно. Позвонив в аэропорт и уточнив время рейса, Миша быстро собрался. Он понял, что больше не может так жить, сын их предал, теперь он предаёт Веру, не выдержав её переживаний, тягостного молчания.

Ему было легче, спасала работа. А она всё время была одна, предоставленная самой себе и мыслям о сыне. Его книги лежали на полках, фотографии улыбались со стен, вещи лежали в шкафу.

От всего этого можно было сойти с ума. Поздним вечером он шёл к своему дому, полной грудью вдыхая воздух, наполненный запахом хвои, морских водорослей, дождя, думая о том, как он соскучился, как будто не был здесь много лет. На втором этаже, в спальне горел свет. Открывая дверь своим ключом, он нарочно громко топал ногами, чтобы услышала Вера, поставил чайник, включил телевизор. Она и вправду тут же спустилась, накинув халат.

– Ты вернулся?

Подойдя к ней, Миша смотрел на её такое родное лицо, заметив только сейчас седую прядь у виска, морщины у глаз и обняв, прошептал: – Я не могу без тебя. Если бы ты знала, как я тебя люблю!

– Я тоже, милый. Прости меня, прости, – и она заплакала на его плече.

С тех пор прошло больше года. Они снова в экспедиции вдвоём. А ведь вернул её к жизни Николай Васильевич.

В последнее время к нему стало возвращаться уже знакомое чувство одиночества. Они незаметно снова стали отдаляться с Верой друг от друга. Он понял, что живёт рассудком, не веря и не доверяя ни себе, ни собственным ощущениям, боясь выглядеть смешным. Ему не хватало спокойствия и уверенности, когда рассудок твердит – пропасть, а сердце знает, что её нет.

Клонило в сон и, засыпая, Миша улыбался. Разбудили его незнакомые звуки, но, сколько он ни прислушивался, лежа в темноте, ничего не мог разобрать. Недоумевая, встал и, взяв фонарик, пошёл вглубь пещеры. В самом углу сидели, нахохлившись, два белых голубя с сизыми полосами на груди. Миша, удивлённый, застыл, а они, заметив его, безпокойно зашевелились, тревожно наблюдая за ним чёрными бусинками глаз.

Стараясь не спугнуть их, он ушёл, досадуя, что ему нечем их покормить.

Утром, покидая пещеру, Миша решил попрощаться с голубями, но их уже не было, лишь на каменном полу пещеры лежало белое пёрышко.

Когда он вышел из пещеры, перед его глазами предстала неожиданная картина: вода смыла с гор верхний слой почвы, и они приобрели серый, неприглядный вид. Совсем рядом произошёл сильный камнепад. Снова собирался дождь. Не успев сделать нескольких шагов, он услышал голоса.

На склоне горы появился Артём, и Миша, окликнув его, пошёл навстречу.

Идите, учите, протяните руку помощи.

Учите словам Моим – пошлю слушателей.

Получающие должны давать.

“Л. С. М.”

Пройдя по коридору прямо, мы попали сначала в один зал, затем в другой, они были чем-то похожи, оба с низкими потолками. Войдя в следующий, немного больший, чем все остальные, имеющий правильную квадратную форму и выпуклый потолок, остановились. Я испытал уже знакомые ощущения, почувствовав сильный тёплый поток, по раскрасневшимся лицам дяди и Доктора я понял, что они испытывают то же самое.

Вокруг стало гораздо светлее, воздух сгустился, переливаясь серебряными и золотыми светящимися нитями, и перед нами появилась необыкновенно высокая и величественная фигура в белом. Стены раздвинулись, потолок исчез. Мы находились на огромной площадке высокой башни, а перед нами, как на ладони, простиралась Земля.

– Я рад вас приветствовать, дорогие мои, в своей Башне, – обратился он к нам.

Его лицо было нечётким, еле видимым, но голос я слышал хорошо.

– Здесь редко бывают люди, и вы мои почётные гости, продолжал он, распахнув перед нами огромные двери и пригласив войти в большую комнату. Это была лаборатория. Длинные стеллажи сверху до низу были заставлены различными аппаратами, предметами, механизмами. Посередине комнаты, на большом столе, покрытом зелёным сукном, лежал небольшой кристалл горного хрусталя, напоминавший по форме пирамиду. Он сверкал разноцветными гранями, то, вспыхивая, то потухая, но оставаясь всё же безцветным. Когда старец взял его в руки, из него брызнул такой сильный свет, что я зажмурился от неожиданности.

Старец протянул кристалл мне: – Прими этот дар Великих Учителей, Алёша, он необходим для работы, которую тебе предстоит выполнить. Ты должен будешь будить сердца людей – передать им ту часть информации, которую настала пора им открыть.

Я взял пирамиду и ощутил в своих руках необычайное тепло. Кристалл сверкал в моих руках, но цвета его стали мягче, приглушеннее, я улыбнулся счастливый.

За столом меня ждала большая раскрытая книга. Не знаю, сколько прошло времени, увлекшись, я читал одну страницу за другой. Закончив читать и вспомнив, где нахожусь, я огляделся. В комнате никого не было, и я вышел на смотровую площадку. Земля, утопающая в розоватой дымке, лежала передо мной.