Читать книгу Голова человека со сломанным носом. Свитки «О прозрении Красоты». Из авторской серии «Будда Рильке» - Владислав Цылёв - Страница 14

«Если Красота – это истина, Красота – это благо, то как может Она уживаться в душе человека с его тёмным началом, быть для него всего лишь превестницей… ужаса („schrecklichen Anfang“)?» – читатель, хорошо знакомый с творчеством Рильке, наверняка выразит подобное недоумение, припомнив его знаменитую Первую элегию из цикла «Дуинских элегий», в которой с первых же строк поэт вводит нас в великолепный и при этом крайне опасный мир ангелов: вызывая в нас восхищение, эти «едва ли не насмерть разящие нас птицы души», несут нам на крыльях своих не только неописуемую свою Красоту, но и знамения ужаса:

Неужели одухотворяющая весь мир Красота, которой определяются все законы Природы – только видимость, только преддверие, только повод для ужаса? Не противоречит ли Рильке в этом фрагменте своим основополагающим эстетическим убеждениям? Вовсе нет.

«Ужас не охватит того, чей ум утверждён в Красоте. Красота являет образы вечного. Она дарует смертным благо бессмертия.»

Мастер То Иди

Красота устрашает лишь для ослепленное «Я», которое воспринимает мир разделенным на «этот» свет и «другой», ангельский мир и людской. Ужас поедает прельщённое сердце, позабывшее о своей неделимой природе.

А потому на подобный вопрос, адресованный Поэту одним из его переводчиков – вопрос о том, как следует понимать его «Элегии», – Рильке отвечает: «Утверждение жизни и смерти в «Элегиях» становится

единством»

Стараясь разъяснить смысл сказанного, Поэт пишет о существовании целостностного, безраздельного бытия – «истинной жизни», которая «простирается на обе области», и что «в этом самом большом и „открытом“ мире», в этом «двойном царстве» («Doppelbereich»)12:

«…нет ни этого, ни того света, но лишь одно огромное единство, в котором пребывают стоящие над нами существа – „ангелы“».

В качестве подспорья в понимании «Элегий» Рильке настоятельно рекомендует обратиться к его «Сонетам к Орфею» – циклу, который наряду с «Элегиями», по праву причислен к числу выдающихся лирических откровений ХХ-го века. Как отмечает сам поэт, этот цикл – «того же происхождения, что и „Элегии“», и «наполнен тем же содержанием».

И если вопль отверженного лирического героя, который мы слышим в начале Первой дуинской элегии, раздаётся из той пропасти, что разверзлась внутри утратившего свою целостность человеческого «Я», то в царстве недвойственного Ума, торжественно воспеваемом и утверждаемом в «Сонетах», человеческий голос, следуя за лирой Бога-Певца, становится воистину «ангельским» и сливается с хорами вечности, как об этом с особо выразительной силой нам возвещает Девятый сонет: