Читать книгу Черный пес Кара-Ашур - Владислав Фролов - Страница 4

Утро четверга выдалось морозным и тихим. Снега за ночь не прибавилось. Скатившись с пригорка к протоке, Александр покатил по ее замерзшему руслу. Через полкилометра, когда стало заметно светать, он свернул в лес.

Снег был мягкий и пушистый. На нем, как на чистом листе бумаги, отпечатались разные следы: канавки, оставленные мышами, вышитые крестиками петли слетевших на землю рябчиков, ровные цепочки лисы. Он не обращал на них внимание, прекрасно понимая, что тратить на это время просто незачем. Тишина стояла необыкновенная, только редкие синицы, прыгая по ветвям, пищали, встречая охотника. Воздух вливался в легкие свежими ароматными струями.

Несмотря на тяжелые лыжи, при отсутствии лыжных палок и довольно увесистой амуниции, Александр пока что продвигался споро. Свернув с протоки, он за полчаса пересек редкий еловый лес и обошел по низинам два высоких холма. Местность эта была ему хорошо знакома. А вот дальше путь предстоял гораздо более тяжелый и малоизвестный. Там холмы как будто налезали друг на друга, широким поясом охватывая сухие болота.

Эту километровую полосу холмов, уходящую в глубь леса, невозможно было обойти стороной. Даже пройти между ними по низинам не было возможности: между холмами пролегали глубокие канавы, заросшие ивняком. Только два-три раза осенью Александр посещал эти места. Поначалу старался запоминать, чем один холм отличается от другого и как и где они соединяются, но потом бросил откладывать в памяти эти нескончаемые лабиринты и стал ориентироваться по солнцу, свету и времени суток. После третьего посещения холмистых мест он пришел к выводу, что лучше всего идти через них напрямик. Так он сейчас и сделал.

Раз за разом ему приходилось «лесенкой» забираться вверх по заснеженному склону на очередной холм, а потом так же боком осторожно спускаться с него. За очередным спуском его ждал следующий подъем. Пару раз он снимал лыжи и устраивался на отдых на поваленном дереве. Долго отдыхать времени не было, Александр отчаянно спешил, но организм требовал хотя бы кружку горячего чая.

К цели своего пути – моховым болотам – он добрался почти на час позже, чем намечал. Это значительно сокращало время предстоящей охоты. Выйдя на открытые участки болот, он стал продвигаться вдоль края леса по опушкам, стараясь держаться молодых березок, росших тут и там небольшими группами. Опыт Александра подсказывал, что в таких местах не может не быть тетеревов, прятавшихся под рыхлым снегом. Его глаза отмечали все углубления в снегу и искали характерные указания на лунки, пробитые птицами при падении с деревьев.

Охота началась неожиданным взлетом сразу четырех тетеревов едва не из-под ног Александра. Поднятый ими столб снега осыпал охотника от валенок до шапки. Только неожиданностью и можно было объяснить первый дуплетный промах, однако дальше дело пошло более успешно, и вскоре уже два косача и тетерка лежали в его рюкзаке. Время требовало остановиться, но азарт удерживал Александра на болоте.

«Еще десять минут, еще десять – и все», – уговаривал он себя. Взяв уже пятую птицу, он вдруг заметил, что пока охотился, погода радикально переменилась. Буквально за два часа небо, ясное в первой половине дня, затянуло тучами, серая пелена – спутница декабря – опустилась на болото, погрузив весь пейзаж в полутона. Снежная пыль то и дело с порывами ветра орошала лицо влагой.

Времени на раздумья не оставалось, и он повернул назад. Оказалось, что в порыве азарта он зашел по краю болота довольно далеко. Понадеявшись на хорошую погоду, Александр утром рассчитывал по следам от лыж найти место своего выхода из леса, поэтому не делал засечек на стволах деревьев и не привязывал никаких ярких тряпок на пути с холмов на болото. Теперь торопливость сказалась самыми неприятными последствиями, потому что снежная пыль довольно быстро превратилась в густую снежную пелену и стала быстро заметать лыжный след. Чтобы его поймать при входе в лес, Александр решил не двигаться по своим старым следам, которые перебегали от одной группы деревьев к другой и тем самым удлиняли путь, а идти вдоль леса и найти следы на опушке или под деревьями, где их не могло окончательно замести за короткое время.

Как часто случается в таких случаях, это стало его ошибкой.

Пройдя с километр вдоль опушки и так и не встретив входной лыжный след, он оглядел лес в обе стороны. Из-за снежной пелены видимость была плохая, не более чем на двести метров. Далее полоса леса сливалась с болотом и сплошным снегом, клубящимся в воздухе.

Александр достал компас, к которому прибегал в редких случаях. Он прекрасно помнил, что выходить надо на запад. По крайней мере, так можно попасть в знакомые места – либо к одному из озер, либо к протоке между ними, либо к проселочной дороге, ведущей к шоссе. Правда, по своей протяженности эти пути настолько разнились, что пойди он в сторону от дома, пришлось бы покрыть расстояние вдвое, а то и втрое большее, чем напрямик.

Надо было решать вопрос принципиально: или идти сегодня практически вслепую, или устраиваться на ночлег, пока светло. У него были в запасе два часа, чтобы выйти на знакомые места. Он решил идти, и тем самым ошибся второй раз.

Взглянув на компас, Александр выдвинул предохранитель-заглушку. Стрелка задергалась из стороны в сторону и замерла, указывая на север. Взглянув на окружающую местность, Александр несколько удивился, что с западной стороны, куда он намеревался идти и куда указывал компас, располагалось болото с кромкой леса, в то время как он считал, что на западе должны быть лесные чащи. Впрочем, такой обман в представлениях у охотников случается, и Александр отнес его на закругления опушек, чему он не придавал значения ранее, когда охотился. Встряхнув компас, он еще раз на него взглянул и, не дождавшись остановки стрелки, убрал в карман: время стоило дорого.

Компас как будто в отместку за многолетнее им пренебрежение сыграл с Александром злую шутку. То ли от мороза, то ли от закисления механизма компас указал направление почти на 90 градусов левее, чем следовало, и направил охотника практически в другую сторону от дома.

Поправив рюкзак за плечами и ружье, Александр бодро двинулся по выбранному направлению и вскоре действительно вошел в лес, что его значительно успокоило. Перед ним были вроде бы знакомые холмы, по которым он опять, подгоняя себя, стал взбираться и скатываться, преодолевая их один за другим. Так прошел час и даже более. Сверяя иногда направление с компасом, Александр, не понимая того, отворачивал от дома все дальше и дальше, направляясь по широкой дуге к югу.

Он по-прежнему перебирался через холмы и через полчаса стал понимать, что, видимо, идет и находится не там, где рассчитывал быть. Между тем уже стало изрядно темнеть. Даже если представить себе, что он вот-вот выйдет к низине у протоки, ему все равно не успеть засветло дойти до дома.

Надо было выбирать место ночлега. Эта мысль возникала все отчетливей, и уже окончательно окрепла, когда, перевалив через очередной холм, Александр увидел за ним относительно плоскую равнину. Однако местность была совершенно не знакомая и на заснеженную протоку или замерзшее озеро совсем не походила.

Александр наполовину спустился с холма, нашел под огромной елью плоскую площадку и решил здесь, под прикрытием деревьев и крутого склона подготовить себе все для ночлега. Прежде всего он ногами расчистил под елью снег, определил место для костра, подготовил себе недалеко от него лежанку, сложив в два ряда тонкие сучья. Здесь можно будет сидеть, опершись спиной о ствол ели, и даже прилечь рядом с костром. Он нарубил ножом и набросал елового лапника на место своей ночевки, потом насобирал и наломал у подножия холма старых сучьев для костра. Ночевать придется долго: темное время суток в это время года длилось почти семнадцать часов.

Включив ненадолго фонарик, чтобы найти в рюкзаке спички, завернутые в полиэтиленовый пакет, он попутно достал сухари и жестяную пустую банку из-под мясных консервов, которую использовал для кипячения воды на костре. Сухари были его обедом и ужином на сегодняшний день. Впрочем, можно будет разделать одного из тетеревов и тогда наесться до отвала.

Александр поджег спичками бересту, от нее загорелись мелкие еловые веточки, и вскоре костер весело загудел. Сучья потрескивали, выплескивая в небо снопы искр, едко дымили сырые ветки. Пока он возился с местом ночлега, заметно стих ветер, и почти перестал валить снег.

В шестнадцать часов темнота окутала лес. Около восьми вечера, перекусив и подбросив в костер побольше крупных веток, Александр заснул, прислонившись к стволу ели.

Ему приснился чудесный сон. Он увидел себя юношей, очень молодым и счастливым. Он провожал девушку и что-то говорил ей и говорил, а она улыбалась и смеялась. Внезапно полил дождь, и они забежали под навес около парадной двери дома. Ее волосы и лицо были мокрые, глаза сияли, и она вся тянулась к нему, возбужденная и радостная. Он видел ее мягкие и нежные губы, мокрые и улыбающиеся. Он наклонился к девушке, чтобы ее поцеловать, и только коснулся губ, как сразу будто состарился. Губы девушки оказались ледяные, и на него смотрело сморщенное старушечье лицо. От ужаса он хотел броситься бежать, но не мог сделать ни одного шага: старуха взглядом удерживала его на месте и продолжала тянуться к нему своими посиневшими губами.

Александр резко проснулся. Он ощутил затекшее тело и боль в шее из-за неловко свесившейся головы. Лицо было запорошено снегом, который не подтаивал уже даже на губах. Холод пронизывал его до костей. Костер потух, падавший снег его практически затушил. Ватник в районе спины и одним из рукавов примерз к стволу ели. Посмотрев на часы со светящимися стрелками, он увидел, что от усталости проспал почти шесть часов, и ночь была в самом разгаре.

Надо было опять приниматься за костер, опять собирать ветки. В окружении места ночевки и по дороге в низину он собрал все ветки еще вчера. Александр включил налобный фонарь и, не надевая лыж, проваливаясь почти по колена в снег, стал спускаться с холма. Прежде всего, он решил для растопки отодрать тонкую бересту от засохших деревьев.

Он хорошо знал по опыту, что береста горит даже мокрая. Внизу, у подножия холма, где при тусклом свете фонарика просматривалось болотистая местность, стояли хилые засохшие березки с отошедшей от стволов корой.

К ним и направился Александр. Уже спустившись с холма в низину он в темноте сделал шаг с твердой земли в сторону заснеженной равнины и вдруг поскользнулся. Нога поехала в сторону, он не удержался, зацепился за корягу, спрятавшуюся в снегу, сделал еще один неловкий шаг и провалился в болотистую незастывшую жижу по пояс. Холодная волна железным обручем опоясала всю нижнюю часть его тела. Перехватило дыхание. Ему не впервой было оказываться в ледяной воде, когда при переходе какого-нибудь ручья из-под ног уходил весенний лед. Доводилось и падать в речку при переходе через нее в половодье. Однако обстоятельства тех случаев не шли ни в какое сравнение с нынешними. Ладонями, оказавшимися в воде, он ощутил подо льдом слабое течение. Мысль, которая ему пришла в голову, вышибла из нее все другие. Выбираясь на сушу, он понял, насколько далеко от дома и в каких местах оказался. Слабо замерзшая часть болотца была той самой речушкой километрах в десяти-двенадцати от дома, которая представлялась на спутниковой карте синей извилистой линией. Это о ней он думал тогда, что даже не заметит в лесу такую неглубокую и неширокую речку, примет ее за очередную канаву. Он ее и не заметил, только оказалась она не столь безобидной, как выглядела на карте.

Даже при том, что вся одежда Александра промокла почти по грудь, а в валенках было полно воды, он не поддался панике. В рюкзаке у него лежали небольшая смена нижнего белья, которую всегда брал с собой, фланелевая рубашка и шаровары. Пусть штаны были не слишком плотные, но все же сухие. Про ноги в валенках он не беспокоился: он хорошо помнил случай, когда простоял в промокших насквозь валенках часа полтора в сильный мороз, и при этом ноги оставались теплыми.

Сейчас достаточно будет отжать шерстяные носки. Остальную одежду он просушит у костра, на который теперь была вся надежда. Только надежда эта оказалась зряшной: спички, которые прошлым вечером, организуя впопыхах костер, Александр сунул в карман ватника, он забыл завернуть в полиэтиленовый пакет. От воды спички совершенно размякли, их запасов больше не было, а зажигалку он с собой никогда не носил. В надежде на чудо Александр залез в рюкзак, перебрал все вещи, но не обнаружил ничего, что помогло бы ему зажечь костер. И вот тут он понял, что, возможно, пропал.

Александр наскоро переоделся при свете фонарика. Ватник, отжав нижнюю его часть, пришлось опять натянуть на сухую одежду. Не плотные шаровары, которые он носил в качестве замены или на случай утепления, продувались ветром насквозь и почти не грели. Вдобавок ко всему опять зарядил мелкий снег.

Он разворошил потухший костер в надежде найти хоть какой-либо теплый или не мокрый уголек. Вроде бы такой нашелся. У него оставалось шесть патронов, из которых два были пулевых, два – со средней картечью и два с дробью. Остальные он расстрелял по тетеревам.

Быстро орудуя ножом и одновременно прикрывая уголек своим телом от падающего снега, Александр расковырял один из пулевых патронов, вынул и выбросил пулю. В рюкзаке он нашел конфету, развернул ее, содержимое отправил в рот, а фантик расстелил рядом с угольком. Затем он наломал две горсти сухих мелких еловых веточек, сложил их шалашиком вокруг фантика, переложил берестой толщиной с бумагу, а над ними пристроил веточки покрупнее.

Пришла мысль, что пороха из одного патрона, чтобы зажечь костер, будет мало. Тогда взял другой, с пулей, и проделал с ним то же, что и с первым. Оставалось самое главное: высыпать порох из патронов так, чтобы он загорелся от едва теплого уголька. Александр не молился, потому что не молился никогда. Он просто прошептал: ну, дай Бог!

Все это походило на чудо, и оно не произошло. Поискрив и пошипев некоторое время, порох постепенно стал выпускать легкие облачка белого дыма, а затем превратился в ничто.

Теперь ему оставалось только одно: движение. Лишь оно могло спасти его от холода, обморожения и смерти. Александр отбил задубевшие штаны о ствол ели, натянул их на ноги, сунул валенки в лыжи, закрепил их и отправился в путь. Расчет его строился на показаниях компаса и воспоминаниях о карте местности. Речка, в которую он угодил, должна была оставаться у него за спиной, перед ним опять простирались холмы. Как ни странно, сейчас компас подтверждал эти представления о направлении движения. Александр только не знал, на сколько хватит света фонарика. Может быть, на полчаса, может, на час, но надо было идти.

Опять спуски и подъемы чередовались друг за другом, только из-за темноты он шел гораздо медленнее, чем днем. Особенно опасными были переходы через канавы, которые не всегда распознавались в темноте из-за снега, почти сравнявшего их края. Ивовые ветви краснотала, многократно переплетясь в низинах, создавали подчас непроходимые стены, заставляли поворачивать назад и обходить участки леса в десятки метров. Подъемы все больше давались с трудом, силы таяли, и требовался отдых. Однако отдыхать не было никакой возможности.

Он ощущал, что под ватником взмок, а ноги в мокрых и тяжелых валенках стали как будто чужими. Создавалось впечатление, что внутри ног горит костер, который полыхает внутри, покрытый ледяной коркой кожи под влажными и полузамерзшими штанами. Он шел почти как робот, и даже мозг вроде бы отключился и не анализировал ситуацию, включаясь только тогда, когда приходилось сверять по компасу направление движения.

Фонарик погас через час с четвертью. Учитывая приличный мороз, он проработал даже дольше, чем рассчитывал Александр. Это было поводом для пятиминутного отдыха, ведь за время своего движения он прошел примерно километр, может быть, чуть больше. До рассвета оставалось еще пять часов.

Он шел теперь в полной темноте, окруженный неясными силуэтами деревьев и кустов. Чтобы не повредить глаза, он вытянул вперед одну руку, как бы ощупывая местность, а второй прикрывал лицо, пытаясь что-либо разглядеть через щелку в шерстяных перчатках между пальцами. Несколько раз натыкался на деревья, несколько раз ветви били его по руке и по лицу, оставляя следы на лбу, щеках и подбородке. Он не ощущал, течет из ран кровь или нет: это было уже не то что вторично, а вообще несущественно. Глаза попривыкли к темноте, и что-то различали, по крайней мере, отличали чащу от полян с кустами.

Главное – не останавливаться, твердил он про себя в сотый раз и на сто первый – остановился. В этот момент он переходил открытый участок леса. Здесь было чуть светлее. Он подумал еще, что, если бы сейчас было полнолуние, он мог бы идти гораздо шибче. С этой мыслью он ступил на край канавы, продвинул ногу чуть вперед и услышал противный треск лыжи. Такой треск мог быть сравним только с треском кости во время перелома. И последствия от этого могли быть такими же плачевными.

Он выбрался на ровный участок, подвигал ногой вперед-назад. Возникшая трещина не давала левой лыже скользить вперед. Назад не пускал стопор – небольшой кусок лосиной кожи с шерстью, специально приклеенный в районе ступни для невозможности отката. Чуть впереди, прямо перед этим местом снизу появилась трещина, которую Александр нащупал пальцами. Она не была большой, и лыжа не могла сразу переломиться, но и идти вперед трещина не давала. Теперь левой ногой можно было только переступать.

Жуткая опустошенность вдруг навалилась на него. Он понимал, что снять лыжи и идти пешком будет практически невозможно: снег на открытых участках лежал глубиной по колено. В то же время левой ногой он мог теперь только переступать, но такое движение ноги требовало дополнительных усилий, а сил оставалось все меньше. Он все же пошел и через несколько сот метров выдохся совершенно. Александр привалился к ели, сидя стащил тяжелый рюкзак, раскрыл его и достал термос. В нем уже был не чай, а кипяток, залитый с вечера. Хватило его только на одну кружку.

Он в темноте нащупал отверстие рюкзака, положил в него пустой термос, откинул голову к стволу дерева и моментально отключился. Крупная дрожь пробежала по его телу, но он уже не ощутил ничего.

Очнулся Александр по наитию. Какой-то легких шорох разбудил его, окунув в предчувствие опасности. В темноте он инстинктивно стал оглядываться. Откуда-то сбоку на него неотрывно смотрела пара чьих-то раскосых глаз. Эти глаза то раздваивались, то фокусировались вновь. Вдруг их стало несколько, при этом одни появлялись, другие исчезали. Совсем недалеко от него кто-то явно переступал на снегу с лапы на лапу. Но это не был человек. Тихое рычание подтвердило догадку.

«Собаки, – понял Александр. – Одичавшие собаки. Целая стая».

Это была настоящая опасность. В отличие от волков, одичавшие собаки не боялись человека, были хитрее их, а в злобе не уступали волкам, превосходя тех в изобретательности.

Сначала стая из нескольких собак (а сколько, определить пока было невозможно) группировалась метрах в десяти от Александра. Потом некоторые из них стали смелее и рискнули укоротить дистанцию до него.

Едва Александр пошевелился, как рычание ближайшего к нему пса стало угрожающим. Пес стал обходить его слева, сокращая расстояние шаг за шагом. Александр попытался гаркнуть на собаку, что есть мочи, но из горла вырвался только тихий и как будто чужой звук – не то хрип, не то стон: горло совершенно пересохло.

Собаки между тем продолжали приближаться, обходя его уже с двух сторон. Надо было что-то предпринять. Он вспомнил, что в рюкзаке лежали битые тетерева. Возможно, они своим запахом манили собак. Он нащупал в рюкзаке одну из птиц, достал и бросил собакам. Кто-то из них схватил тетерева и зарычал, к первому голосу подключился второй. Другие тоже метнулись к добыче. Собаки огрызались друг на друга и перемещались. Это заметно было по глазам животных.

Александр достал второго тетерева и бросил прямо в группу светящихся глаз. Остальные тетерева вскоре последовали за первыми двумя. Возня вокруг птиц усилилась, в воздухе были слышны хруст костей и чавканье. Весь пир занял не более десяти минут.

Однако собаки и не думали уходить. Они снова начали перемещаться справа налево и обратно, то и дело норовя подойти к Александру с разных сторон, и только страх, который издревле внушал человек животному, не позволял им убедиться в их безусловном превосходстве в этот момент.

Глаза Александра постепенно привыкали к темноте. Снежная круговерть совершенно прекратилась, облака стали расходиться, кое-где даже показались звезды, и он уже мог различать на фоне светлого снега и в просветах между деревьями силуэты собак. Он насчитал их пять-семь.