Читать книгу Смута. Письма самозванки - Владислав Клевакин - Страница 3

Пушки не переставая били по крепостной стене лавры целую седмицу. Железные ядра вгрызались в монастырскую стену, словно топор в мягкую древесину. Красное крошево кирпичей летело вниз, на землю, оставляя после себя глубокие выбоины в стенах монастыря. Орудийная прислуга таскала между пушек пороховой заряд и ядра.

– Шибче давай! – орал бесноватый поляк в желтой кирасе, наблюдая, как его солдаты забивают в жерло пушки мешки с порохом.

«Стоит лавра, и никак их оттуда не выкурить», – про себя огрызнулся Сапега.

Он резко повернул голову на восток. Поляки метались вдоль глубокого рва, преграждавшего им путь к крепостным стенам лавры. По ним огрызались пищали с монастырских стен. Подстреленные ляхи громко вскрикивали, а кто и просто тихо охал, многие валились в этот самый ров. На дне уже образовалась куча тел в латах.

Сапега недовольно скривился:

– Еще немного, и московиты из лавры нас всех здесь положат.

– Не положат, ясновельможный пан! – с улыбкой выкрикнул усатый гусар на черном как смоль жеребце.

Гонец быстро спешился и протянул Сапеге свиток.

– Из Тушино, от царя, – пояснил поляк.

Сапега ухмыльнулся:

– Этот царь наконец-то протрезвел и шлет подмогу?

– Будем надеяться, ясновельможный пан, – буркнул гусар.

Из-за зубцов крепостной стены высунулось бородатое лицо московита.

– Эй, ляхи, не наелись еще? – с усмешкой закричал он. – А то подходите, мы вас еще угостим.

Московит скривил рожу и сделал рукой дулю. То ли шлем был ему не по размеру, то ли завязки развязались, но шлем лихо соскочил с головы и, звонко ударяясь о стену, полетел вниз. Защитник лавры с досадой махнул рукой и, вновь показав полякам дулю, исчез из проема.

Сапега дернул за поводья коня, но, проехав несколько метров, крикнул гусару:

– Придут люди царя, отправляй их в атаку. Своих побереги.

Гусар провел ладонью по усам и ехидно ухмыльнулся:

– Будет сделано, ясновельможный пан, не сомневайтесь.

– В монастыре жрать нечего, – добавил поляк. – Намедни обоз из Москвы от Шуйского постреляли да изрубили. Сдохнут с голоду.

Сапега улыбнулся, но его улыбка была натужной. Пану самому иногда казалось, что ничем не пронять этот мятежный монастырь. Словно небесный покров раскинули над сей обителью. Сапега тронул жеребца и направился в свой лагерь.

Все дороги крепко обложены караулами. Со стороны Южной башни и Красных ворот его солдаты роют подкопы. Никуда московиты не денутся. А как зажгут фитили в подкопах, рванет дюжина бочек с порохом, взлетит в воздух южная стена, и тогда нужен будет большой штурм, чтобы враз сломить сопротивление монахов.

Ногу у лодыжки ломило. Спешился с коня неудачно. Лекарь немец осмотрит.

Впереди показался десяток польских гусар.

«Это куда они на ночь глядя собрались?» – подумал Сапега.

Гусары, словно уловив его мысли, остановили коней. Из отряда вынырнул всадник и помчался навстречу гетману.

– Ясновельможный пан, вас потеряли в лагере.

– Ничего страшного! – отмахнулся Сапега. – Я здесь недалече. Осмотреться хочу.

Гусар согласно кивнул.

– Я буду сопровождать! – отчеканил он и пристроил своего коня позади Сапеги.

– Незачем! – вновь отмахнулся гетман. – Лагерь уже близко. Караулы на месте.

– Лазутчики московитов, – возразил гусар, – Шныряют по окрестным оврагам и деревенькам.

Сапега ухмыльнулся:

– Деревенькам, говоришь?!

Он поправил карабелу на ремне и довольно хмыкнул:

– Нет тут никаких деревень, рыцарь. Все пожгли. Одни монастырские стены остались. Ни порох их не берет, ни сабля.

– Взорвем стену, и первыми на штурм отправлю тушинское воинство, свое нужно поберечь. Король и так не слишком доволен их успехами в Московии. Ну да бог с ним, с королем.

Сигизмунд слаб, не хозяин в королевстве. Шляхта – вот истинная природа польского духа. Ее и беречь надо.

В лагере Сапеги было шумно. Воины готовились к новому дню. Наемники, сгрудившись кучкою у костров, чистили пищали и пистоли. Фуражисты кормили лошадей сеном. У некоторых из орудий от постоянной пальбы не выдержали оси колес, и пушки заваливались на бок лафета.

В палатке Сапеги горели свечи и мелькали тени. Даже в темное время суток ему нет покоя. Гетман откинул полог палатки. В полумраке свечей он различил повернувшуюся к нему фигуру.

– Докладывайте, – устало бросил гетман и тяжело опустился в кресло, которое предательски затрещало под весом доспеха.

Тень обернулась и протянула руку со свитком.

– Письмо из Москвы, ясновельможный пан.

– Они еще живы? – резко спросил Сапега.

Посыльный угрюмо кивнул.

– Пока живы, – тихо ответил он и отвернул взгляд от гетмана. – Но тучи сгущаются, и возможно, Шуйский догадается о сих персонах. И тогда дыбы не миновать.

Сапега устало махнул рукой и расстегнул железные пряжки на золоченой кирасе.

Положив на стол капалин, гетман тяжело выдохнул и вновь тяжело опустился в деревянное кресло, больше похожее на трон, чем на походный стул.

– Все мы когда-нибудь предстанем пред Богом, – прохрипел Сапега. – Наградой они довольны?

Посыльный довольно хмыкнул:

– Более чем, ясновельможный пан.

Сапега удовлетворенно кивнул:

– Теперь можете покинуть меня. Я устал.

Посланец поклонился и, словно тень, выскользнул из шатра. Его фигура тихо растворилась во мраке ночи, и гетман вновь остался один. Он полностью скинул кирасу и снял золоченые наручи с королевским гербом. Подумать ему было над чем.

«Значит, Шуйский пока не догадался, кто из его бояр пишет мне эти буквицы. Что ж, тем хуже для него. Завтра нужно собрать военный совет и назначить дату решающего штурма.

Надеюсь, мешки с порохом перенесут в подкопы. Если московиты заметят, то все будет напрасно, и сидеть нам здесь до самой весны».

Языки пламени облизывали сухие сучья, подброшенные в костер. Двое польских гусар, сняв с себя кирасы, жарили на кончиках сабель куски мяса. Их товарищ, сидевший чуть поодаль, слушая их разговор, медленно кивал головой в такт.

– Анджей! – весело прикрикнул один из гусаров у костра.

Анджей дернулся и разлепил веки.

– Будешь спать, тебя лисы сожрут.

Гусары рассмеялись.

– Не сожрут! – Анджей отмахнулся от веселящихся товарищей рукой и закрыл глаза.

Поляки вновь засунули мясо в костер.

– А где здесь лисы? – невзначай поинтересовался один из гусаров. Его глаза забегали по окружающей тьме. Лисья шуба к зиме была бы в самый раз.

Товарищ скорчил непонимающее лицо и злобно буркнул:

– Да везде, Марек. Эти лисы будут еще наши кости глодать, вот увидишь. – Гусар замолчал и погрузился в себя.

Анджей открыл глаза и сонно пробурчал:

– Скоро будем в Москве. Угомонитесь.

– Ты еще монастырь не взял, – злобно произнес в ответ Марек, – а все туда же, как наш гетман, Москву ему подавай. Точно лисы сожрут.

Но в ответ раздался густой храп. Поляки повернулись лицом к товарищу. Марек кивнул им головой и повалился на овчину.

Наступавшая ночь тихо сковывала оцепенением усталых поляков и тушинцев. Повалившись у пылающих костров, кто на овчины, а кто и на обыкновенную рогожу, войско коронного гетмана Яна Сапеги проваливалось в непроглядную мглу сна.

Караулы у пушечных редутов палили костры и поднимали факелы к небу, пытаясь рассмотреть мелькавшие во мгле тени, но это были лишь обыкновенные лисы. Иногда в лагере раздавалось хрюканье диких кабанов, по ошибке забредших в лагерь людей в поисках пищи. Тыкаясь носом в уснувших людей, кабаны издавали истошный визг и устремлялись обратно в лес.

На пожарище Александровской слободы отряд тушинцев из уцелевших от огня бревен сложил худую избушку. Худая изба лучше, чем открытое промозглое осеннее небо Московии. Постоянно моросящий дождь, перемежающийся крупинками мокрого снега, знобил и приносил болезни.

Монастырь также словно оцепенел в ожидании нового дня и нового штурма. Меж кирпичных зубцов на крепостной стене монастыря мелькали лица бородатых мужиков и иноков, таскающих наверх крепостных стен ядра и пушечный заряд.

Сапеге снился сон. Он, польский коронный гетман Ян Сапега, во главе крылатой конной хоругви стоит у стен Кремля. На коленях – Васька Шуйский и многие именитые московские бояре. Бояре мотают из стороны в сторону косматыми бородами и стыдливо, как нашкодившие коты, прячут глаза. Он, Сапега, сняв перчатку, поднимает правую ладонь. Взревели литавры и трубы. Заржали лошади. Впереди показались конные фигуры короля Сигизмунда и королевича Владислава. Московиты, сгрудившиеся вдоль кирпичных стен, скинули шапки, приветствуя нового государя Руси.

– Кто там? – сонным голосом пробурчал караульный, просунув голову в бойницу.

– Свои, – тихо ответил Зырян.

– Свои дома спят! – ругнулся сквозь стену часовой. – По ночам ляхи да тушинские шастают. – Голос замолчал.

– Да свой я, казак! – проныл Зырян.

– Я тебе вот дам свой! – хрипло ругнулся караульный. – Как стрельну сейчас. А утром посмотрим, какой ты свой.

Зырян замолчал. Ничем не проймешь этих караульных. Но у них и правда служба такая. На слово каждому верить – монастырь сгубить. Зырян поправил шапку и вытащил из камзола письмо от Шуйского.

– Эй, караульный, письмо у меня! – крикнул Зырян.

– Какое еще письмо? – прохрипел караульный. – Вот я тебе сейчас. – Караульный просунул ствол пищали сквозь зубцы на стене. – Как пальну сейчас, – вновь пригрозил часовой.

– Да погоди ты палить-то! – остановил его Зырян. – Ляхов еще много, успеешь напалиться, сам не рад будешь.

Часовой успокоился. Зырян выпрямился во весь рост.

– Письмо воеводе Долгорукому от царя.

– Это от какого еще царя? – переспросил часовой. – От тушинского?

– Вот ты черт бородатый, – не на шутку разозлился Зырян. – От московского царя Шуйского.

– А ты мне тут чертей-то не поминай! – выпалил караульный. – Обитель тут Божья.

– А чего ж ты такой непонятливый, – ворчливо огрызнулся Зырян.

– Погодь тогда здесь! – буркнул часовой. – Пойду старшему доложу.

Часовой тихо исчез со стены. Вместо него на стене промеж зубцов запрыгали огоньки факелов.

– От Шуйского, говоришь? – раздался голос сверху.

Зырян тихо подтвердил.

– Ну, иди, человече, тогда к южным воротам. Да смотри не шали, а то быстро без башки останешься.

Зырян напялил меховую шапку и стал вертеться по сторонам.

– Где тут южные ворота? В такой кромешной тьме не разобрать ничего.

– Чего вертишься, как баба с веретеном? – ругнулся вернувшийся на пост караульный. – Сказали тебе: иди к южным воротам.

Зырян подошел ближе к стене и тихо занудил:

– Где тут южные ворота, не видно ж ни черта.

– Опять черта поминаешь! – ругнулся часовой. – Повернись направо. Туда и иди. Можешь на корячках ползти, если не видишь… – И часовой глухо рассмеялся.

Зырян топнул ногой:

– Попадись мне в лавре под руку.

– Топай, топай! – напутствовал караульный. – Воевода ждет уже, бедовая твоя голова.

Зырян повернулся направо и стал тихонько переставлять ноги, стараясь не запнуться и не свалиться в какой-нибудь ров или овраг, которыми ископали все насыпи перед стенами монастыря.

– Ты башку-то пригни!

Зыряна буквально втащили в проем потаенной двери, где заканчивался ров, а часть крепостной башни обрушилась прямо возле стены.

– Ты, что ли, от царя Шуйского?

Здоровый молодой детина в стрелецком кафтане буквально высверливал беглого казака взглядом, пытаясь вытянуть из его души все, что там было тайно схоронено.

– Где послание? – пробурчал он, делая шаг вперед.

Зырян вытащил из-за пазухи свиток и молча протянул стрельцу.

Во дворе монастыря было темно, лишь языки пламени костра караульных освещали маленькую площадь за крепостной стеной. Караульные спали вповалку, сложив бердыши да пищали елочкой. Сучья в кострах звонко потрескивали, на мгновение освещая напряженные и усталые лица караульных.

– Ну-ка, Никитка, подсвети!

Ярко-красный свет факела показал лицо стрельца и желтую бумагу от царя.

– Все верно! – подтвердил стрелец. – Писано Шуйским.

– Это ты откуда знаешь, Семен, что царем писано? – усомнился спутник стрельца.

– Да вот же тайный знак меж буквиц! – Семен ткнул толстым пальцем в бумагу.

Зырян ехидно усмехнулся:

– Не сомневайтесь, служивые. Боярин Стрешнев лично в руки сунул. – Стрелец одобряюще кивнул. – Гроши за работу дали… – Зырян брякнул кожаным кошелем.

– Лучше б жрать царь прислал, – недовольно пробурчал Никитка. – С голоду опухнем скоро.

Семен хлопнул Никиту по плечу:

– Иди покамест, доложи воеводе.

– Что сказать-то? – спросил Никитка.

– Скажи, что все верно, не соврал казак. От царя письмецо, от Шуйского.

Никитка скривил морду, но все же послушно кивнул и исчез во тьме.

– Трудно вам тут? – скользнув глазами по стенам, спросил Зырян. – Уж какой месяц осаду держите.

Семен покачал головой и уныло буркнул:

– Да почитай уж год скоро.

Он поставил мушкет к стене и присел на разбитый лафет. Перекрестившись, Семен подтянул порты и вперился глазами в Зыряна.

– А ты, казак, по какой воле к Шуйскому на службу попал? – спросил стрелец.

Зырян пожал плечами.

– Так Богородица привела. Выстлала дорожку, хочешь не хочешь, а идти придется.

– Это как же так? – скривил бородатую морду Семен.

– Долгая история, стрелец, – усмехнулся Зырян.

– А ты расскажи, – не унимался стрелец. – Жуть как мне интересно. Да и до смены караула еще далече.

– Так воевода скоро призовет, – отмахнулся от его просьбы Зырян.

– Воевода… – Семен махнул рукой. – Воевода пока встанет, пока чаю попьет, времени немало пройдет. Нам спешить некуда.

– Зато мне есть куда, – огрызнулся Зырян.

– Да ты зубы-то не скаль, казаче! – проревел стрелец. – Расскажи побаечку свою, все веселей будет.

– Поляка я взял с письмом от самого короля Сигизмунда.

– Врешь, казаче! – охнул стрелец. – Так прямо и взял?

На лице Семена вылезло недоверие к рассказу казака. Брешет казак, как баба на базаре. На Дону таких ухарей – хоть степь застилай. Как один все молодцы.

– И как же ты его взял? – продолжал расспрашивать стрелец.

Зырян улыбнулся и достал из кармана оставшийся камень. Раскрыв ладонь, парень ткнул камень под самый нос стрельцу.

– Вот этим и взял.

– Врешь, казак! – стрелец изошелся хохотом. – Мастер ты на небылицы всякие.

У костров послышалось недовольное ворчание. Старшина, мирно дремавший на лавке у стены, открыл один глаз и злобно рявкнул:

– Сенька, пес, чего рот раззявил. Караул спит.

Стрелец смутился и приложил к губам указательный палец, дескать, тише, казак, старшой недоволен.

«Погоди, стрелец, будут тебе небылицы», – про себя ухмыльнулся Зырян, прикидывая, в какое место в шлеме лучше всандалить этот камень.

– Ох, врешь, казаче. Ох, врешь, – тихо прошипел Сенька.

Зырян взмахнул рукой. Камень, преодолев короткое расстояние, со звоном впился в шлем стрельца. Сенька покачнулся и завращал глазами.

– Мать моя! – запричитал он.

Он чуть было не повалился с лафета, но успел ухватиться за него широкой ладонью.

– Убью! – глухо прорычал стрелец.

Из кованых дверей монастырской трапезной высунулась голова другого стрельца.

– Семен, давай посыльного сюда. Воевода ждет.

Семен бешено завертел головой, пытаясь прийти в себя. Встав на твердую землю, он пару раз покачнулся и брыкнул, как лошадь.

– Ну ты даешь, казаче, – промычал он.

Оправившись, стрелец подхватил пищаль у стены и громко рявкнул:

– Воевода ждет! Следуй за мной, казак.

В монастырской трапезной за толстым дубовым столом, накрытым зеленой скатертью, сидели князь воевода Долгорукий, воевода Алексей Голохвастов и царица-инокиня Ксения Годунова.

Толстые кирпичные арки монастырской трапезной сходились у Зыряна почти над самой головой, потому и трапезная казалась маленькой и уютной, почти домашней, если не считать кучи церковной утвари у окон в виде свечных канделябров и образов на подставах.

Зырян узнал бывшую царевну Ксению, несмотря на ее монашеское облачение. О красоте ее ходили легенды, да вот только доля досталась незавидная.

– Проходи, казак… – Долгорукий поманил Зыряна рукой. – Добрые вести ты принес нам от государя.

Князь встал и дал знак монахам, чтобы те притащили гостю табурет.

– Что подкоп поляки роют, мы знаем, а вот где именно и у какой башни – нет.

Зырян кивнул:

– Теперь уж знаете.

Долгорукий склонился к Ксении Годуновой:

– Скоро от царя обоз придет, может, кого в Москву переправить надобно?

Ксения перекрестилась и покачала головой.

– Всех не увезем, – тихо ответила она. – А кто на ноги встанет, пусть на стены идет. Кто ж, кроме них, обитель Божью сохранять будет.

Воевода кивнул:

– И то верно, государыня.

Долгорукий тяжело встал и вышел из-за стола.

– Письмо ответное царю повезешь, – сообщил он. – Воевода вот составит. – Князь указал на Алексея Голохвастого. А ты покамест отдохни и потрапезничай. Государыня осмотрит, коли раны есть.

Зырян ошалел от таких слов. Чтобы его, беглого казака, осматривала сама царевна Ксения. О таком он даже думать не мог.

– Ну, ступай, казак, в келью, – напутствовал Долгорукий. – Братия проводит.

Зырян смял в руках шапку и отвесил поклон.

– Давай свою руку, – произнесла Ксения, закатывая рукав Зыряна.

Шрам был глубокий, и хотя рана затянулась, сам шрам был бугристый, похожий на земляной вал, только кроваво-красного цвета. Ксения зачерпнула из глиняной миски черную липучую грязь и обмазала ею руку и плечо казака.

– Сразу не полегчает, если ноет, но воспаление снимет.

– Это откуда же такое волшебное снадобье, государыня? – поинтересовался Зырян.

– Остались еще на Руси места потаенные, – улыбнулась царевна. – Тебе знать ни к чему, а вот хворь твою снимем.

Зырян сквозь зубы улыбнулся. Чудесная мазь щипала, жгла и холодила не до конца зажившую рану.

– На заре выведут тебя из монастыря, – прошептала царевна. – Только ты, казак, поторапливайся. Тяжело у нас тут.

Зырян кивнул, соглашаясь с ней.

– Ходят слухи, – продолжила Годунова, – что к лагерю Сапеги присоединилось войско самозванца. На днях ляхи большой штурм устроят.

– Постараюсь, государыня, – пробурчал Зырян.

Он подхватил тонкие кисти рук царевны Ксении и приложился к ним горячими губами.

– Слава Богу, вы живы! – шептал Зырян, крепче сжимая ладони царевны.

– Ну, будет, казаче, слезы лить, – прошептала Ксения, проведя другой ладонью по кудрявым черным волосам казака. – Не обо мне сейчас нужно думать. Об отчизне.

Зырян молча кивнул.

– Все сделаю, матушка! – пробурчал он сквозь настигающий сон. Его голова внезапно упала на подушку.

– Ну и хорошо, казаче. Да хранит тебя Богородица, – прошептала Ксения, словно лебедь, выскальзывая из кельи.

Ночь рождала причудливые образы в голове беглого казака. Она то сливалась в непроглядную тьму, где звучали непонятные и страшные крики, то вырисовывала фигуры невиданных животных, которые рассеивались, словно туман, при явлении святых подвижников и распятого Христа.

Снилось ему, что ляхи готовили пушки к штурму. Кривоглазый поляк, ухватившись всеми руками за прибойник, заталкивал в жерло пороховой заряд и ехидно скалился. Из подкопа под Южной башней поляки волокли плетеные корзины с землей, углубляя и расширяя сам подкоп, куда вскорости они притащат мешки с порохом. Внезапно раздался мощный взрыв. Земля вздыбилась комьями и телами поляков, рывших подкоп.

Всюду раздавались стоны покалеченных, израненных ляхов. Затем все стихло.

– Казаче, просыпайся! – Стрелец Семен, которого он давеча отоварил камнем в шлем, упрямо тянул его за ворот кафтана.

– Просыпайся, казаче, – рявкнул он. – Пора уже. Скоро зорька. У ляхов смена караула. Так что успеем проскочить.

Зырян помотал головой.

Семен кивнул головой, подтвердив ранее сказанные им слова.

– Пора, казак. Пора.

Зырян натянул шапку и устремился вслед за стрельцом. В монастырском коридоре он в последний раз увидел Ксению Годунову, которая перематывала тряпицами раненых защитников лавры. Зырян остановился и поклонился:

– Спасибо за мазь, государыня.

Ксения на минуту отвела глаза от другого раненого и тихо прошептала:

– С Богом, казак.

Зырян отвернулся и широкими шагами стал мерить длинный коридор.

Во дворе его уже ждал стрелецкий наряд. Семен тайно сунул ему за пазуху ответное письмо Шуйскому.

– Не обессудь, казаче, коли что не так, – смущенно произнес стрелец. – Всякое бывает.

Семен протянул руку. Зырян крепко сжал ладонь стрельца и нырнул в потаенную дверь.

Казак гнал коня по запорошенному полю. Письмо от воеводы Долгорукого было надежно упрятано в кафтане.

«Отдам письмо, и службе конец, – мечтал лихой казак. – Заберу гроши, спрячу в надежном месте – и в лагерь к самозванцу, выручать Кочубейку».

Мысли казака летели галопом, как и его конь, которого ему загодя привязали в овраге у крепостной стены. Перед глазами Зыряна проплывала белая мгла, оседавшая на лице крупинками мокрого снега. Холодный ветер обдувал безбородое лицо, заставляя сильнее втягивать голову в воротник кафтана.

На пригорок позади него выскочили пять всадников на лошадях. Преследователи, немного потоптавшись на месте, рванули поводья коней. Над головой Зыряна просвистела стрела. Просвистела, словно баба в юбке на торжище, лихая и бесстыжая. Сердце дернулось, обдавая конечности холодом смерти. Зырян сильнее рванул поводья. Всадники, устремившиеся за ним, тоже не желали отставать.

До Москвы оставалось с десяток верст. Уже были слышны переливы колоколов в церквях и соборах Белого города, но это не останавливало его преследователей. Казак был им нужен.

Просвистела еще одна стрела, затем следующая. Всадники, обезумев от погони, стали пускать стрелы в казака на ходу, одну за другой. Их усилия увенчались успехом: одна из стрел вошла Зыряну прямо в бок, пробила кафтан, и ее острие предательски вылезло с другой стороны. Все рассыпалось – и снег, и поле, и лес неподалеку. Все превратилось в монотонный гул и стихло.

– Стаскивай его с коня! – пробурчал чей-то хриплый голос.

– Тащи сюда! – ответил другой.

– Берегись! – раздался чей-то крик.

Зазвенели сабли. Гулко ухнули выстрелы мушкетов. И вновь все стихло.