Читать книгу Лето кончится не скоро - Жан-Батист Мольер, Владислав Крапивин - Страница 4

Зачем он пошел за ними? Сам не знал. Подходить к Той-Которая-с-Косами, пытаться завести знакомство было сейчас немыслимо. Даже как зовут, и то не узнать. Потому что за двадцать шагов ребячий разговор был неразборчив, а догонять компанию Шурка не смел.

Скоро от улицы Каляева под острым углом отошла другая, Кузнечная. С такими же одноэтажными домами и высоким иван-чаем у заборов. Но была особенность – дома стояли как бы по берегам, а дорога – словно речка. Она тянулась по дну неглубокого оврага. Откосы его заросли, конечно, все тем же иван-чаем и буйным чертополохом.

Ребята зашагали по тротуару вдоль заборов. Шурка схитрил. По дорожке среди зарослей свернул вниз и двинулся по тропинке у дороги. Ускорил шаги, почти догнал дружную пятерку. Только ребята шли выше его – метрах в пяти. Иногда Шурка видел над иван-чаем и репейником их плечи и головы. Разговор приятелей слышался громче, но разборчивей не стал.

Шагов через сто склон сделался более пологим, а заросли на нем – пожиже. И вот здесь-то, словно выбрав подходящее место, судьба сделала Шурке подарок. Чиркая по головкам белоцвета, прилетел сверху и шмякнулся к Шуркиным кроссовкам пластиковый бидон. Тот самый – пузатый и белый.

Шурка схватил его. На бидоне черной краской была нарисована пиратская рожа – со злорадной улыбкой и заплатой на глазу.

Шурка слегка нарочито засмеялся и глянул наверх. Пятеро – по пояс в бурьяне – выжидательно смотрели на Шурку. Девочка в свитере отчетливо сказала «пегому» неудачнику:

– Растяпа! – Вот, мол, махал, махал и доигрался.

Тот стрельнул в нее глазами, а к Шурке протянул растопыренные руки:

– Брось мне, пожалуйста!

Шурка бросил. Красиво так, ловко – бидон был пустой, легонький. Но «пегий» пацан, видать, от природы был неудачником. Не поймал. Посудина отлетела от его ладоней и угодила в чащу на половине высоты между ребятами и Шуркой.

И тогда Шурка, ломая стебли и царапаясь, скакнул вверх. Раз, два! Схватил бидон. И сквозь колючие сорняки выбрался на край откоса.

Он обвел взглядом пятерых. Те смотрели по-хорошему. Девочка в свитере опять сказала «пегому»:

– Растяпа… Из-за тебя человек обдирался в татарнике.

– Я сам хотел достать! Только не успел! – Голос «пегого» взлетел высоко и звонко.

Шурка протянул мальчишке бидон.

– Спасибо, – сказал «пегий», надув губы с дурашливой виноватостью.

Шурка ощутил непривычную раскованность. Словно кто-то отключил в нем всегдашнюю сумрачную стеснительность и подсказывал, что делать и говорить.

Шурка простецки шмыгнул носом.

– Пожалуйста. Как не помочь знакомым людям…

– Разве мы знакомы? – вежливо удивился рыжеватый мальчишка.

– Маленько… – Шурка решился на улыбку. – Не со всеми, а вот с ней. – И только теперь взглянул прямо на Ту-Которая-с-Косами.

Она не стала отпираться. Веселыми серыми глазами как бы вобрала в себя Шуркин взгляд.

– Да! Я сидела в окошке, а он ехал в трамвае и показал мне язык…

– Я?! – радостно возмутился Шурка. – Это ты мне показала язык! Лопатой, вот так… А я сделал вот так! – И растопыренной пятерней он изобразил «нос».

– Фи, Евгения, – тоном аристократа сказал похожий на юного артиста мальчишка. – Разве прилично показывать язык незнакомым молодым людям!

– Знакомым тоже неприлично! – звонко вмешался «пегий».

Евгения тут же показала ему язык:

– Помалкивай, пока не попало!

– Они с Алевтиной всегда меня угнетают, – доверчиво пожаловался «пегий» Шурке.

– Не смей называть меня Алевтиной! – Девочка в свитере замахнулась на «пегого». Он тренированно отскочил. И все опять соединили взгляды на Шурке.

«Что бы такое сказать? – запрыгала в нем мысль. – Что бы еще сказать? Что?..»

Выручил «пегий». Неожиданно.

– А ты не испугался, когда на тебя свалилась такая «голова»?

– Нет… – И вмиг придумалось, удачно так: – Я обрадовался. Подумал: вот, инопланетянин приземлился.

У «пегого» округлились глаза.

– Ты, значит, тоже ищешь инопланетянина?!

– Я?.. Нет. Я так просто… – Шурка растерялся. И тогда Евгения-с-Косами объяснила ему, как давнему приятелю:

– Понимаешь, у Кустика новая фантазия. Голос из космоса сказал ему, что визит звездных пришельцев на Землю наконец состоялся…

Непонятно, чего здесь было больше – то ли неожиданной симпатии к Шурке, то ли желания поддразнить пегого Кустика.

Кустик вознегодовал:

– При чем тут голос! Я сам видел ночью, во время грозы, как на Бугры приземлилось что-то такое… огненное и плоское, как тарелка!.. Должны же они когда-нибудь прилететь!

– Может, и правда прилетели, – не выдержал Шурка. Потому что ощутил в этом нескладном Кустике склонность к предвидению. И на миг проклюнулся в груди ледяной холод… Но тут же Шурка встряхнулся. Евгения-с-Косами сейчас была для него важнее всех этих проблем. Важнее Реи…

Она была такая… удивительно славная, эта Евгения. И остальные – тоже. Шурка чуял, как от него тянутся к ним невидимые ниточки… Напрасно он говорил бабе Дусе и себе, что хорошо ему жить одному.

– А где же их искать, пришельцев-то? – сказал Шурка с чуть наигранной задумчивостью.

– На птичьем рынке! – звонко сообщил Кустик.

– «И все засмеялись», – сухо произнесла Алевтина. И тогда все в самом деле засмеялись. Кроме нее, Алевтины. Она же разъяснила: – Наивное дитя решило, что пришельцы могут быть не как люди, а как заморские зверюшки. Они прилетели, их поймали и теперь продают вместе с котятами и ужами…

– Я не так говорил! Я…

– Вообще-то мы за квасом пошли, – примирительно разъяснил рыжеватый мальчик. – А на птичий рынок – по пути…

– А где он, этот рынок-то?

– Ты не знаешь? – слегка удивился похожий на артиста.

Шурка сообщил бесхитростно:

– Я тут многого не знаю. Я еще только знакомлюсь с окрестностями. Потому что недавно приехал.

– А откуда ты? – спросил похожий на артиста. В нем чувствовался старший. Не по возрасту, а по характеру.

– Я… – Шурка чуть сбился. Выкрутился: – Ох, издалека… Я в интернате жил, а потом нашлась родственница… бабушка… Забрала к себе… Под родной крышей хоть как лучше, чем там…

Он выдал это в один прием, как бы выбрасывая на стол все карты. Вот, мол, я какой и откуда. Хотите продолжать знакомство – хорошо. А нет – так нет. Потому что к интернатским отношение бывает всякое…

Никто не замкнулся, не отодвинулся даже внутренне – Шурка это ощутил. Только сочувственно помолчали: «Понимаем, что были у тебя нелегкие времена». И опять спасительно разбил молчание Кустик:

– Ну, тогда, если хочешь, пошли с нами! Посмотришь на этот рынок!

– Пошли… если можно, – тихо сказал Шурка. И снова встретился взглядом с Евгенией. Она отозвалась тоже тихо:

– А почему же нельзя…

По дороге болтали о том, о сем. А Шурка помалкивал, шел с краю, слушал.

Кустик утверждал, что на местности под названием Бугры собственными глазами видел след летающей тарелки.

– Всего в ста метрах от развалин трансформаторной будки! Круглый, метра три в поперечнике, выжженный. Только он быстро зарос ромашками и клевером. Если хотите, покажу! Не верите?

– Да верим, верим, – сказала Женька.

Конечно, все ее звали не Евгенией, а Женькой. И Шурке это нравилось.

Алевтину называли Тиной (полное имя она, как Шурка понял, не терпела). Похожего на нее мальчишку именовали Ником. Уже после Шурка узнал, что это сокращенно от Никиты.

А у темноволосого было имя Платон. Шурке подумалось, что оно для «артиста» очень подходящее. Не совсем обычное и такое… интеллигентное, что ли. Впрочем, иногда Платону говорили «Тошка».

Все это Шурка узнал на ходу, слушая веселую болтовню. Иногда он вставлял пару слов…

Скоро свернули в Огородный переулок, который привел к утоптанной, огороженной бетонной решеткою площади с прилавками и ларьками.

Это и был птичий рынок. А точнее – кошачий, собачий и всякий-всякий…

В бетонных границах рынку было тесно. Снаружи изгороди тоже устроились продавцы и ходили покупатели.

Квохтали в сетчатых загонах куры и жизнерадостно орал привязанный за ногу рыжий петух. Возились в клетках пушистые, как игрушки, кролики. Щетинистый дядька держал на веревке симпатичного, с ласковыми глазами козла. Мальчишки и девчонки сидели на корточках у картонных коробок, где копошились беспородные котята и щенки. Продавали их совсем дешево или даже предлагали «за так» – лишь бы нашлись для малышей хозяева.

Но вся эта живность была самых обычных пород, без намека на инопланетную сущность.

– Надо туда, в середину! – нетерпеливо потребовал Кустик. – Там всякие редкие звери.

Внутри забора живой товар был повыше качеством. От края до края площади тянулся собачий ряд, где продавцы держали на поводках дисциплинированных овчарок, бульдогов, терьеров и великанов ньюфаундлендов. Это были «образцы», а продавали щенков. Щенки резвились в просторных ящиках или безмятежно сидели на руках у хозяев, не ведая, что скоро будут разлучены с мамами и братьями-сестрами. «Бедняги», вздохнул про себя Щурка. Собачий ряд ему не понравился.

Зато понравилась худая черная дворняга, которая независимо ходила по рынку среди покупателей. Ее никто не продавал, она была сама по себе, и в глазах ее светилось дерзкое превосходство над благородными, но подневольными сородичами.

Шурка не удержался, шепотом сказал Женьке:

– Она здесь среди собак самая счастливая, верно?

И Женька понимающе кивнула. И коса ее щекотнула голый Шуркин локоть.

А Кустик упрямо тянул компанию дальше.

И они оказались среди прилавков, уставленных аквариумами.

В зеленоватой воде таилась прохлада океанов. И каждый стеклянный ящик был как частичка Атлантики или Средиземного моря… Стайки всевозможных рыбьих пород носились среди водорослей и пузырчатых воздушных струек. А в трехлитровых банках жили рыбы-одиночки, покрупнее: серебристые и золотые, глазастые, важные…

К плоскому стеклу аквариума подплыла пунцовая рыбка. Размером в половину Шуркиной ладони. С блестящей, словно красная фольга, чешуей. С длинными прозрачными плавниками и пушистым, как вуаль, большим хвостом. Глянула понимающим, почти человечьим глазом…

– …Ну, ты чего? Пойдем дальше! – Кустик дернул Шурку за рубашку.

Шурка отвел от аквариума глаза. Усилием воли прогнал из груди холод. «Ерунда. Просто похожа, вот и все…» Ребята смотрели на него удивленно.

– Загляделся на рыбку, – сказал он виновато.

– Это алый вуалехвост, – разъяснил Кустик.

– Откуда ты знаешь! – возмутилась Тина. – Ты же никогда рыбами не интересовался!

– Просто придумал. А что, разве плохо?

«Неплохо», – мысленно одобрил Шурка.

А Тина сказала:

– Чучело ты, Куст…

– А ты…

– Пошли дальше, – велел Платон.

Дальше были всякие рептилии и земноводные. Руки худого коричневого мужика обвивала пятнистая серо-зеленая змея. Длиннющая! Шурка содрогнулся, а Женька рядом с ним ойкнула.

За стеклами часто дышали большущие бугристые лягушки. Сновали ящерицы и тритоны. Еще несколько змей – с желтыми животами – сплелись в клубок. Шурка передернулся опять.

– Ага, ужас… – шепотом согласилась Женька. – А вот это животное ничего, симпатичное даже… – В отдельной банке сидела бурая добродушная жаба. Задумчиво мигала пленочными веками…

– Вполне, – охотно откликнулся Шурка.

– Смотрите, вот они! – вдруг шумно обрадовался Кустик.

– Кто?..

– Где?..

– Вот! Неизвестные существа!

Существа эти были большие, в полметра длиной, ящерицы. С удивительно пестрой – радужными пятнами – раскраской и зубчатыми гребешками на спинах. Они нервно били хвостами и порой вставали на задние лапы, а передними, похожими на ручки лилипутов, брались за прутья решетки. И глазами своими – с кошачьими зрачками-щелками – смотрели на людей очень осмысленно.

Так осмысленно, что вся компания на полминуты притихла.

Наконец Тина откинула робость.

– Ну, конечно! Жители планеты Бумбурумба! Прилетели, попали в плен и продаются под видом земных каракатиц.

– Сама ты каракатица, – сказал Кустик.

– Это хамелеоны, – решил Ник.

Платон возразил:

– Хамелеоны часто меняют окраску, но такими разноцветными они не бывают.

– Может, вараны? – вставил слово Шурка. Он не был силен в зоологии. Но чувствовал, что никакие это не пришельцы, хотя и странные создания.

– Точно. Из жаркой пустыни, – поддержала его Женька.

– В пустынях ящерицы желтые, – не согласился Ник.

– Скорее уж с Амазонки, – решила Тина.

– Давайте спросим продавца, – предложила Женька. И посмотрела на Шурку.

Все продавцы рептилий были как на подбор хмурые, небритые и неразговорчивые. И этот – такой же. Но Женька смотрела выжидательно, и Шурка – что делать-то? – набрался храбрости:

– Скажите, это какая порода?

Продавец отозвался, не взглянув:

– Сам ты порода. Гуляй, мальчик, все равно не купишь…

Шурка виновато глянул на остальных, развел руками.

– Пошли, ребята, – с вызовом сказал Платон. – Они этих крокодилов на мясо разводят.

И все шестеро выбрались из толпы любопытных на свободный пятачок.

– Скажешь тоже, «на мясо»! – запоздало возмутилась Тина. – Гадость такая…

Кустик задумчиво спросил:

– Интересно, у этих ящериц хвосты отрастают, если оторвать? У маленьких отрастают, а вот у таких… А?

– Тебе не все ли равно? – сказала Тина.

– Интересно же. У этого свойства специальное название есть. Ре… регни…

– Регенерация, – сказал Шурка, радуясь, что может поддержать разговор. – Способность к восстановлению живых тканей. У людей она тоже есть.

– Не выдумывай! – опять возмутилась Тина.

– Но ведь волосы-то у нас растут! И ногти!.. А у некоторых такая склонность – повышенная. Вот у меня волосы, например, то и дело обрезать приходится. И царапины заживают почти сразу. Там, на горке, я ногу колючками до крови ободрал, а сейчас уже – ничего. Вот… – Он дрыгнул ногой. На щиколотке был еле заметный след – словно неделю назад кошка царапнула.

– А разве была кровь? – обеспокоилась Тина.

– Была, я помню, – сказал Ник.

– Это у тебя от природы такое свойство? – спросил Платон. – Или его можно в себе выработать?

– Не знаю… Это после операции.

– После какой? – тихо спросила Женька.

Шурка вздохнул:

– На сердце…

– Ух ты, – уважительным шепотом произнес Кустик. – Слушай… А если палец оторвать, он у тебя тоже вырастет?

– Не знаю, я не пробовал, – серьезно сказал Шурка.

– «И все засмеялись», – подвел итог Платон. И все правда засмеялись. А Женька объяснила:

– Это у нас поговорка такая. В журнале «Костер» есть раздел со всякими анекдотами, которые обязательно кончаются этими словами. Иногда совсем не смешно. Ну и вот, если кто-нибудь ляпнет глупость…

– Разве я ляпнул глупость? – обиделся Кустик.

– Я не про тебя… Кустик у нас умный, только в нем фантазии через край. Иногда бывает, что такую историю сочинит, что… фантастичнее всякой фантастики.

– А бывает, что и на краешке правды, – вставил Платон.

– Хватит вам. Пошли лучше по птичьему ряду, – насупленно сказал Кустик.

И они пошли.

Здесь стоял свист и щебет. В клетках прыгали и шуршали крыльями щеглы, канарейки и волнистые попугайчики. В громадном количестве. Кучка людей слушала, как большущий белый какаду на плече у хозяина разговаривает по-испански. Другой крупный попугай – зеленый и хохлатый – в широкой клетке кувыркался на жердочке. А в клетке по соседству – высокой и узкой – сидел, прикрыв глаза, серый орел. Облезлый, неподвижный и гордый…

– Мне птиц в клетках всегда жалко, – сказала Женька. Вроде бы всем, но Шурка понял: прежде всего ему. – Взяла бы да всех повыпускала…

– Попугаи на воле не выживут, – резонно заметил Платон.

Птичий ряд кончился. Ребята опять вышли за изгородь. Вдоль нее стояли киоски: с кормом для птиц и рыб, а заодно и для людей – с бананами, шоколадными батончиками, пивом и карамелью.

Тина сморщила нос.

– Куда смотрит санитарная инспекция! Разве можно торговать едой в таком месте!

И в самом деле, даже здесь, за границей рынка, пахло птичьим пометом, прелым сеном и всем, чем пахнет в тесном зверинце.

– Подумаешь! Сейчас экология такая, что заразы во всех местах полным-полно, – отозвался Ник. И всех, начиная с себя, пересчитал пальцем. – Шестеро. Каждому по половинке…

Он отбежал и скоро вернулся с тремя желтыми, в коричневых веснушках, бананами. Ловко разломал их пополам.

– Спасибо… – бормотнул Шурка. Неужели его считают уже своим? Или это просто так, из вежливости? Ну да, не будут же пятеро жевать, а один смотреть. Но все равно он был рад. Тем более что его половинка оказалась от того же банана, что и Женькина. Случайно, конечно…

Неподалеку врос в землю красный облезлый фургон. В тени его была самодельная скамья – доска на кирпичных столбиках. Приют для любителей пива. Сейчас тут никого не оказалось, и все шестеро устроились на пружинистой доске. Шурка не посмел сесть с Женькой и очутился между Кустиком и Тиной (с ее жарким свитером).

Покачались на доске, сжевали спелую вязкую мякоть.

– Бананы – лучший российский овощ, – назидательно сказал Ник.

– Помидоры вкуснее, – отозвался Кустик. Он отдувал от лица налетевший тополиный пух.

– Но дороже, – возразил Ник.

– Лучше бы мороженое купил, – упрекнула его Тина. – А то с бананов только пить хочется.

– Ты же простуженная! – Ник даже подскочил от возмущения.

– Ты же «кха-кха» и «кхе-кхе», – напомнил со своего края Платон.

– У меня же не ангина, а хрипы в бронхах. Мороженое на это не влияет.

Шурка прыгнул со скамьи:

– Подождите! – И помчался туда, где продавали эскимо.

На шесть порций ушли все деньги, что дала баба Дуся. «Вот тебе и картошка!» – с бесшабашностью подумал Шурка. И еще мелькнула мысль, что баба Дуся будет права, если свое обещание насчет полотенца претворит в жизнь. Ну и пусть!

– Ух ты-ы… – благодарным хором сказала вся компания, когда Шурка примчался назад.

– Ты небось разорился в дым, – смущенно заметил Платон.

– Ерунда! – Шурка всем вручил эскимо, лишь перед Тиной задержался: – Тебе правда можно? Не повредит?

– Не повредит, не повредит!

– Да сочиняет она про бронхи, – звонко подал голос Кустик. – Ей просто новыми лосинами похвастаться захотелось. А свитер натянула, чтобы получился этот… костюмный ансамбль.

– Сейчас кому-то будет ох какой ансамбль… – Тина приподнялась. – Ой… кха…

– Ты, Куст, бессовестный, – заявила Женька. – Что ты к ней пристаешь? Над тобой же не смеются, что ты в таких доспехах…

– А я виноват, что у меня аллергия на пух?! – очень болезненно среагировал Кустик.

– Дурь у тебя, а не аллергия, – заявила Тина. – Щекотки боишься, как чумы…

– А ты… Алевтина, Алевтина, разукрашена картина…

– Ох, кто-то сегодня допрыгается, – сказал в пространство Платон. – Ох, кто-то скоро заверещит: «Ай, не надо, ай, больше не буду…»

– Больше не буду! – Кустик торопливо пересел на дальний край доски.

– «И все засмеялись», – усмехнулась Женька. И все засмеялись. Кроме Платона. Он раздумчиво изрек:

– А все-таки какие же мы свиньи…

– Почему? – изумился Кустик.

– Лопаем угощение человека, у которого до сих пор даже имя не спросили…

– М!.. – Тина кокетливо приподнялась. – Правда. Но тогда мы должны сперва сами… как нас зовут…

– А я уже знаю! – обрадованно сообщил Шурка. – Только одно не понял: «Кустик» или «Костик»?

– Вообще-то это существо – Константин, – разъяснила Женька (и опять встретилась с Шуркой глазами, и он потупился). – А «Кустик» потому, что такая бестолковая растительность на голове.

– Да. И горжусь, – заявил Кустик.

– А я – Шурка… – Это у него легко получилось, без смущения. И он опять посмотрел Женьке в глаза. Она неуверенно спросила:

– Наверно, лучше «Шурик»?

– Нет! – Он дернулся, как от тока. – Это… не лучше. Это я не терплю.

Все теперь молчали неловко и удивленно. И Женька – она словно слегка отодвинулась. И спасая себя от возникшей отчужденности, Шурка признался тихо и отчаянно:

– В интернате дразнили… «Шурик-жмурик-окачурик»… Словно знали заранее…

– Что… знали? – шепнула Женька.

– Ну… что чуть-чуть не окочурюсь. Меня ведь буквально с того света вытащили. В клинике…

И не было уже отчужденности. Наоборот… И Женька тихонько спросила:

– Из-за сердца?

– Ну… да. А еще из-за травмы. Я угодил под машину. И сперва все решили, что конец…

С минуту опять молчали. С пониманием. Наконец Платон встряхнулся:

– А теперь-то как? С тобой все в порядке?

Кустик хихикнул. Вроде бы не к месту. Шурка глянул удивленно.

– Не обижайся, – быстро сказала Женька. – Просто смешно получилось, это у нас тоже поговорка такая: «С тобой все в порядке?»

– И еще: «Увидимся позже», – добавила Тина. – Это в американских фильмах все время такие слова говорят. С попугайной настойчивостью…

– Терпеть не могу это кино! – в сердцах выдал Шурка. – Все время стрельба по машинам! И по людям…

– Ага! – встрепенулся Кустик. – Ды-ды-ды! Бах-бах! «С тобой все в порядке, милый?» – «Да, дорогая, увидимся позже!»

– «И все засмеялись», – через силу улыбнулся Шурка.

– Нет, но с тобой-то все в порядке? – повторил Платон. – Дело в том, что мой дядя очень хороший кардиолог…

– Сейчас все нормально. Спасибо. Меня лечили хорошие…. кардиологи. А потом специально родственницу отыскали, потому что в интернате больше нельзя. Там и здорового-то со свету сживут…

Опять все помолчали, как бы впитывая в себя Шуркины беды. Женька наконец осторожно призналась:

– Мне, например, «Женька» нравится больше, чем «Женя». У Евтушенко такие стихи есть, вернее, песня: «Девчонка по имени Женька»… Меня и мама так зовет…

И тогда… Тогда он сказал то, чего не говорил никому: ни бабе Дусе, ни Гурскому, ни… А какое еще «ни»? Больше никого и не было. Он всегда молчал об этом, а здесь, на пыльном пустыре, горьким шепотом сказал почти незнакомым мальчишкам и девчонкам:

– Меня мама звала «Сашко́». Только это давно. Я почти и не помню…

И долго было тихо – слышались только в отдалении свист и чириканье волнистых попугайчиков.

Наконец, героически спасая всех от этой тишины, Тина завозмущалась:

– А я терпеть не могу свое имя Алевтина. Сокращенное гораздо лучше. А этот вот… он все время дразнится. – Тина мимо Шурки ткнула в Кустика пальцем.

– Имейте в виду, она сама ко мне пристает! – торжественно объявил Кустик.

Беседа беседой, а мороженое съели быстро. Покидали скомканную обертку в ближнюю мусорную кучу. И в этот момент явилась компания «крутых». Мордастые, в кожаных безрукавках, с банками пива в охапках.

– Эй, головастики, чего тут мусорите! Брысь отсюда!

Пришлось отойти. Ник все – таки сказал издалека:

– Купили, что ли, это место, да?

Один «крутой» обернулся, пообещал добродушно:

– Отдавлю язычок. И еще кое-что…

И Шурка не выдержал:

– Мафиози недострелянные!

И, конечно, – сразу в бега. Дружно, все шестеро. Вдоль бетонной решетки, мимо ларьков и торговцев курами. «Крутые» гнались недолго, потом беглецов уже просто страх подгонял. Напополам с весельем. До той поры, когда Шурка споткнулся и пузом проехался по утоптанной обочине. Это было уже в Огородном переулке.

Шурку подняли.

– Опять до крови. Локоть, – сочувственно сказал Кустик.

– Ох, да локоть-то заживет. А вот это… – Шурка поднял левую ногу. Подошва кроссовки была оторвана от носка до середины. Болталась, как собачий язык.

Ник тихо свистнул. Женька велела:

– Шурка, сними. Дай… – Она взяла пыльный башмак. – Платон, у тебя универсальный клей есть. Помнишь, ты Кустику сандаль чинил?

– Сделаем, – пообещал Платон. – Пошли.

И пошли. И Шурка был рад, что есть причина подольше не расставаться с ребятами. Он шагал рядом с Женькой – одна нога босая, а кроссовка в руке: хлоп, хлоп подошвой.

– Мне это что-то напоминает, – осмелился пошутить Шурка.

– Что?

– Чей-то язык. В окошке…

– Ну, вот… – Женька притворно надула губы. – Еще один дразнильщик-любитель, вроде Куста…

– Больше не буду… Ой… – Глядя на Женьку, вперед он не смотрел и чуть не наткнулся на мальчишку. На небольшого, лет восьми. В разноцветном «мультяшном» костюмчике – вроде того, какой чуть не купила Шурке баба Дуся. Желтоволосый и желтоглазый мальчишка стоял на пути робко и в то же время упрямо. Вздернул острый подбородок.

– Тебе чего, мальчик? – осторожно спросила Женька.

– Скажите, п-пожалуйста… Вы идете с птичьего рынка?

– Да…

– Скажите, пожалуйста… – Он говорил сипловато и старательно выговаривал слова. Наверно, чтобы подчеркнуть важность вопроса: – Вы не встречали на рынке рыжего щенка с черным пятном на ухе? Ухо висячее, а шерсть лохматая…

Все запереглядывались.

– Нет. Не встречали. К сожалению, – огорченно и очень серьезно проговорила Женька. И Шурка почувствовал, что ей хочется присесть перед мальчиком на корточки и взять его за руки.

Шурка сказал виновато:

– Там всяких щенков много, но рыжий с черным пятном не встречался. Я бы запомнил… Мы бы запомнили.

– Украли, да? – сочувственно спросил у мальчишки Кустик.

– Скорее всего, да… Или сам убежал. Глупый еще… – Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.

– Может, еще прибежит, – неуверенно утешил Ник.

– Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста… – Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд. – Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?

– Что за открытка? – со строгой ноткой спросил Платон.

– Вот… – Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.

Адрес был написан печатными буквами:

«Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину».

А на обороте:

«Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу …, в дом …, кв…, к…»

– Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?

– Ладно. Если встретим… – вздохнул Ник.

– Только я… к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение… – Мальчик опять стал смотреть под ноги.

– Обойдемся, – сказал Платон. – А как зовут твоего щенка?

– Рык… Ну, от слова «рычать». Только он еще не умеет…

– Ладно. Если найдем, известим, – пообещал Платон (а в голосе его не было надежды). – Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?

– Да, это я. – Он обвел глазами каждого.

– Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй…

Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:

– Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.

– Пошли, – отозвалась Женька. А Шурке объяснила: – Бугры – это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место… ну, не совсем обыкновенное.

– Почему?

– Ну, оно такое…

– Вон, смотри, самолет летит! – оживился Ник. – Видишь? А когда он полетит над Буграми – исчезнет.

– Совсем?!

– Не совсем, а для наблюдателей, – объяснил Платон. – Видимо, рефракция атмосферы.

– Потому там и пришельцы приземляются, – вставил Кустик.

– Чучело, – сказала Тина.

– Слышали? Она опять первая обзывается.

– Ой, правда! – удивился Шурка. – Не стало самолета!

– Он теперь только там, у полосатой трубы появится, – с некоторой гордостью сообщил Платон. Словно сам был автором фокуса.

– У какой трубы? Вон у той?

– Да нет! Левее, где облако…

Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:

– Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?

Все опять помолчали.

– Знаете что?! – Кустик вдруг завертел клочкастой головой. – А может, он как раз и есть инопланетянин?

– Кто? – без особого удивления сказал Платон.

– Ну, этот… Гриша.

– Перегрелся ты, бедный, – пожалела Кустика Тина.

– Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?

– Что? – осторожно спросил Шурка.

– Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.

– Господи, а сам-то ты… – со стоном сказала Женька.

– А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!

– Только попробуй, – сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.