Читать книгу Мальчишки, мои товарищи (сборник) - Жан-Батист Мольер, Владислав Крапивин - Страница 11

1

Во время войны мы жили в небольшом сибирском городе. Мама тогда работала в госпитале, сестра училась в техникуме. Мой отец погиб еще в августе сорок первого года. Старший брат воевал.

Дом, где мы жили, был двухквартирный. В соседней квартире жила кассирша городского кинотеатра с двумя сыновьями: Володей и Павликом. Володя учился в восьмом, Павлик в четвертом классе. Начинался сорок пятый год. Февральские вьюги гнали по улицам городка снежные вихри. Вечерами слышно было, как трубит в дымоходе ветер и дребезжит в раме треснувшее стекло.

В такие вечера мы с Павликом часто оставались одни в доме. Моя мама и Анна Васильевна – мать Павлика – приходили с работы поздно. Лена и Володя тоже часто задерживались, они учились во вторую смену.

Мы крепко подружились в эти зимние вечера, хотя Павлику было уже одиннадцать лет, а мне шел седьмой год.

Оставшись вдвоем, мы запирали на крючок дверь и уходили в комнату к Павлику. Забравшись с ногами на кровать, мы болтали о самых различных вещах. Тогда я впервые узнал, что Земля – шар, что тополь, который растет у крыльца, вовсе не достает верхушкой до голубых вечерних звезд, что пропеллер самолета имеет не форму колеса, как кажется с земли, а скорее похож на два широких меча, разрубающих воздух.

Иногда рисовали. Павлик рисовал очень хорошо. На тетрадных листках он изображал целый театр военный действий, где наши самолеты, танки и линкоры уничтожали похожих на букашек фашистов.

Но больше всего я любил вечера, когда, примостившись на поленьях перед горящей печкой, Павлик читал какую-нибудь интересную книжку.

В их комнате, в большом старом шкафу было много книг. Особенно нам нравились небольшие книжки в старых коленкоровых переплетах с облезшей позолотой орнамента по краям – “Библиотека приключений”. Сколько было заманчивых названий: “Всадник без головы”, “Морская тайна”, “Таинственный остров”, “Следопыт”…

Однажды вечером Павлик растопил печку (он был самостоятельный человек, и ему доверялось такое ответственное дело), и мы сели дочитывать “Остров сокровищ”.

Чудесная книга! Я слушал и смотрел, на горящие поленья. В желтых языках пламени, среди ярких углей совсем нетрудно было видеть раздутые паруса шхуны “Испаньола”, одноногую фигуру Джона Сильвера с попугаем на плече и освещенные закатом утесы Острова.

Но книга кончилась раньше, чем сгорели поленья.

– Жаль, что всё прочитали, – вздохнул я. Захлопнув книжку, Павлик закрыл дверь в волшебную страну. Теперь он тоже смотрел в огонь. В темных глазах его блестел маленький огонек, тот самый, который зажигает большую мечту.

– Вот бы посмотреть на море. Хоть один разок, – сказал Павлик.

Да! Хоть одним глазком! Взглянуть, как катятся на берег волны и, убегая назад, оставляют на гравии клочья пены. Почувствовать, как веселый ветер кидает в лицо соленые брызги и рвет за спиной воротник матроски. Побывать на море! Это была наша заветная мальчишечья мечта…

Мы совсем не хотели быть моряками. Павлик думал стать художником, а я летчиком. Но море тянуло нас к себе, как живая сказка.

– Хоть бы камешек с берега моря продержать в руке, – проговорил я.

– Да, хотя бы камешек, – рассеянно проговорил Павлик. И вдруг он встрепенулся:

– Послушай… А ведь у меня есть такой камень!

– Откуда?

– Еще давным-давно папа привез. Из Севастополя.

Отец Павлика умер еще до войны.

Камень с берега моря! Почему же Павлик раньше молчал?

– Врешь, – усомнился я. – Покажи.

– Сейчас.

Он открыл книжный шкаф. Там на самой нижней полке хранились старые радиолампы, коробки с винтами и гайками и прочая дребедень. Павлик достал жестянку из-под леденцов и открыл ее.

Камень лежал среди гвоздей и гаек, рядом с мотком алюминиевой проволоки и старинным пятаком. Он был белый, плоский, шириной сантиметра в три, гладкий – морские волны обточили его. Раньше мне приходилось самому находить в песке такие крупные белые гальки, но сейчас я не сомневался, что этот камешек найден у моря.

Я взял камешек в руки, провел пальцем по холодной поверхности, потом посмотрел сквозь него на пляшущее в печи пламя.

Он оказался полупрозрачным, словно голубоватое матовое стекло. В печке метался огонь, камень наполнился трепетным светом. Мне показалось, что внутри у него пошла голубая рябь.

– Павлик! Смотри, как море.

Мы склонились головами друг к другу.

– Как волны, – прошептал Павлик.

И мы долго смотрели, как плещется в камне маленький кусочек моря.

– Знаешь, Андрейка, – прошептал вдруг Павлик, – по-моему, этот камень волшебный.

Хотя я уже не верил сказкам, у меня по коже пробежали мурашки. Однако я возразил:

– Волшебных камней на свете не бывает.

– Может, и бывают. Откуда ты знаешь? Давай еще посмотрим.

И глядя на светящийся камень, Павлик продолжал фантазировать:

– Совсем как море. А вдруг появится корабль? Видишь темную точку? Она приблизится, и окажется, что это шхуна вроде “Испаньолы”

Кто знает, может быть, мы и увидели бы в тот вечер корабль, но с улицы постучали. Павлик пошел в сени отпирать дверь.

– Чья мама пришла? – спросил я, когда он возвратился.

– Твоя, – ответил Павлик и вздохнул. Конечно, ему хотелось, чтобы его мама скорее вернулась с работы.

Я побежал к себе. Мама развязывала запорошенную снегом шаль.

– Явился, – улыбнулась она и наклонилась ко мне. Я уткнулся носом в пушистый, мокрый от снега воротник.

– Простудишься, я холодная. Давай лучше печку топить. И будем пить чай.

– И Павлик!

– Конечно. Зови его.

В этот вечер я больше не вспоминал о камне.

2

На следующий день я снова был у Павлика. Он сидел над задачей, о каком-то бассейне, который наполнялся водой через одну трубу и опустошался через другую, а я листал старые журналы “Вокруг света”.

Уже стемнело, а задача не сходилась с ответом, и Павлик наконец потерял терпение. Он сунул тетрадь в портфель и, вздохнув, сказал:

– Опять придется списывать в классе.

Я предложил затопить печку, потому что в комнате было холодно.

– Подожди с печкой. Сейчас я тебе что-то покажу, – ответил Павлик.

Он достал из шкафа жестяную коробку из-под американского какао. У самого дна в жестянке было пробито маленькое отверстие, а в передней стенке прорезано большое. В крышке – тоже. В отверстие стенки был вставлен вчерашний камешек – прозрачный камень с берега моря. Павлик открыл коробку: внутри стояла елочная тонкая свечка. Он зажег ее, захлопнул крышку и выключил свет.

– Смотри!

В темноте засветился голубоватый глазок.

Свечка разгоралась постепенно, и камень светился все ярче, словно над морем занимался солнечный тихий день.

– Красиво? – спросил Павлик.

– Очень!

И вдруг на камне, как на голубом светящемся экранчике, выступили очертания парусного корабля.

– Смотри, Павлик!

– Вот здорово! Корабль…

Контуры были неясные, но можно было различить квадратики парусов и корпус. А остальное: веревочные лесенки, надстройки, поручни, спасательные круги живо дорисовала фантазия.

– Как это получилось?

– Не знаю, Андрейка. Наверно, все же этот камень волшебный.

Я шумно вздохнул от волнения. Воздух попал в отверстие коробки, и пламя свечки заколебалось. В камне снова, как вчера, заметался голубой свет. Туманная фигурка корабля качнулась, будто поплыла. К нам, навстречу.

– Шхуна, – сказал Павлик.

– “Испаньола”?

– Нет, “Победа”.

Пусть будет “Победа”. Это слово тогда повторялось так часто и было таким дорогим!

– Куда она плывет?

– В Африку.

– Нет, лучше в Индию.

– Ну, пусть в Индию.

– А откуда?

И мы стали придумывать. На туманном кораблике появилась отважная команда и капитан – старый морской волк. Он вел шхуну в путешествие по всем морям, к берегам всех частей света. И мы видели перед собой уже не голубой глазок светящегося камня, а неизмеримый океан, в котором плыла белопарусная “Победа”…

Когда вернулся из школы Володя, он был очень удивлен, что дверь не заперта, печка не топлена, а мы сидим в темноте и о чем-то шепчемся.

Павлик успел задуть свечку и объяснил брату, что мы рассказывали страшные сказки, а в темноте интереснее.

Подивившись нашей смелости, Володя заметил однако, что мы могли хотя бы запереться и затопить печь.

Когда он отошел, Павлик шепнул:

– Никому не говори про камень Это будет наша тайна.

– Никому не скажу.

3

С тех пор мы каждый вечер, когда оставались одни, зажигали в жестянке свечку и садились перед светящимся камнем. Начиналась сказка.

Фигурка корабля появлялась обязательно, но всегда по-разному. Иногда она занимала почти весь камень, иногда казалась неясным далеким пятнышком, и тогда видны были еще и кудрявые облака и береговые утесы неизвестных островов.

Сначала я ломал голову, стараясь разгадать, как появляется таинственный кораблик, но постепенно перестал об этом думать и почти поверил, что камень волшебный.

Игра захватила меня. Наша фантазия не иссякала. Мы использовали все знания, которые почерпнули из книг Жюля Верна, Купера, Стивенсона, и сами придумывали там, где этих знаний не хватало.

Павлику нравилось описывать дальние страны, острова, поросшие пальмами, дикие скалы и белых чаек над предгрозовым морем. Когда свечка начинала коптить и камень тускнел, Павлик говорил приглушенно:

– Над океаном сгустились низкие облака. Пока все тихо, но через минуту налетит шквал и море смешается с небом в диком вихре шторма…

И становилось тревожно…

А я фантазировал иначе и очень смело. Шхуна “Победа” у меня застревала в дрейфующих льдах, чтобы через час оказаться у берегов Индонезии; отбив нападение туземных пирог, она топила немецкие подводные лодки.

Мы обычно сидели, глядя на голубой экранчик, до тех пор, пока не приходил кто-нибудь из взрослых или не догорала свечка.

Шли дни. Наш корабль побывал во многих морях, у многих берегов. Сказка разрасталась. Он помогала коротать нам долгие вечера, которые без нее могли стать очень тоскливыми.

Но не обошлось и без неприятностей. Все чаще Павлик совал в портфель тетрадь с нерешенной задачей. И со вздохом говорил, что опять придется списывать.

Однажды Павлик пришел из школы позже обычного, расстроенный и растерянный. На мой вопрос, что с ним, последовал мрачный ответ:

– Продраили на совете отряда.

– За арифметику?

– Ага.

За арифметику Павлика драили не первый раз, но раньше он не бывал так расстроен.

– Поговорят и забудут, – попытался я утешить товарища его собственными словами.

– Нет. Теперь уж не забудут.

Оказалось, что с сегодняшнего дня к Павлику будет приходить его одноклассница Галка и “подтягивать” его по арифметике. Подумать только! Придется Павлику терпеть, как им девчонка командует. Есть от чего впасть в уныние.

– А здорово вредная эта Галка? – спросил я.

– Кто ее знает, – вздохнул Павлик. – Я на нее раньше даже внимания не обращал… Ты на всякий случай не называй ее галкой. Говори «Галя»…

Галя пришла в пять часов. Она вежливо сказала мне “здравствуй”, сняла беличью ушанку, пальтишко и оглянулась, не зная, куда их повесить.

– Брось на кровать, – буркнул Павлик. Он даже не пытался скрыть огорчение, которое Галя доставила ему своим приходом. Но она не смутилась, ведь в конце концов она не в гости пришла, а выполнять пионерское поручение.

Положив пальто и шапку рядом со мной на кровать, Галя с интересом оглядела комнату: книги, модель парусника, построенную Володей, картины “Бриг “Меркурий” и “Девятый вал”, выдранные из “Огонька” и приколотые к стене. Потом она спросила Павлика:

– Ты уроки готовил?

– Все приготовил, кроме этой несчастной арифметики.

Конечно, для Павлика сделать упражнение по русскому – пара пустяков, а “Зимнюю дорогу” Пушкина он давно уже знал наизусть. Как и я, кстати…

– Давай тогда заниматься несчастной арифметикой, – предложила Галя.

Я, сидя на кровати, перечитывал «Тома Сойера».

Садясь к столу, Павлик сказал:

– Тебе, наверно, темно здесь читать, Андрейка. В вашей комнате лампа светлее.

Он считал, что мое пребывание здесь сейчас излишне, но мне не хотелось сидеть у себя одному. Поэтому я буркнул, что здесь очень даже светло, и уткнул нос в книгу, чтобы не встречаться глазами с Павликом.

Галя и Павлик взялись за решение задачи. Это продолжалось очень долго. Через час Павлик пыхтел, как речной буксир, а Галка поминутно вскрикивала:

– Ну как ты не понимаешь?!

Меня же мучила иная задача: когда мы займемся нашим морским камнем?

Как только с арифметикой было покончено, я отбросил книжку и громогласно спросил:

– Павлик, когда мы будем смотреть камень?

Я тут же прикусил язык. Взгляд Павлика пригвоздил меня к кровати, и мне захотелось провалиться в самый центр земного шара. Ведь я выболтал нашу тайну при девчонке! А Галка, конечно, сразу вмешалась не в свое дело:

– Какой камень, Павлик?

– Да так. Никакой.

– Жалко тебе, что ли, сказать? Ну и не надо…

– Нельзя. Это тайна, – вмешался я, пытаясь выправить положение.

Вот этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:

– Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!

– Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.

Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:

– Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.

– Самое-самое честное пионерское!

Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.

– А ты видела море? – спросил я.

– Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.

– Расскажи, какое море.

– Ну как расскажешь… Оно разное. Но всегда очень красивое… И Ленинград красивый… Только фашисты там много разрушили, – добавила Галя тихо.

– Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли…

Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна “Победа” шла в Ленинград.

Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.

Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:

– Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.

– Правда ведь, поздно уже, – забеспокоился Павлик. – Одевайся скорее. Где твои варежки?

Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.

– Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? – спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!

Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.

– Валенок у меня нет, – сказал я.

– Мои надень, – оживился Павлик, почувствовав, что я готов согласиться. – Да и недалеко совсем идти, три квартала по нашей улице…

– Если ты боишься идти обратно, я отпущу с тобой Ричарда, нашу собаку. Он такой громадный, что с ним ничего не страшно.

Я в те годы еще не испытывал большого доверия к собакам, но Галя сказала, что Ричард очень умный и добрый пес.

Мы вышли на улицу. Было морозно. В окнах желтели огоньки керосиновых ламп и коптилок. Крупные звезды казались ярче этих огней. Я редко бывал на воздухе и теперь с удовольствием топал большими подшитыми валенками по скрипящему снегу. Дошли мы незаметно. Галя предложила мне зайти в дом, но я сказал, что хочу скорее идти домой.

– Подожди, – попросила Галя и через минуту вернулась, ведя на коротком ремешке громадного пса. Голова собаки достигала мне груди.

– Познакомься, Рик, – сказала Галя. – Это Андрейка. Слушайся его.

Рик обнюхал пуговицы на моем пальтишке и махнул хвостом. Я осторожно погладил Рика по спине и взял поводок. Мое недоверие к псу рассеялось.

– Если кто-нибудь полезет к тебе, скажи Рику: “Взять!”, и все будет в порядке. А когда придешь домой, напиши записку, положи под ошейник и выпусти его. Он прибежит, – напутствовала меня Галя.

Я отправился обратно. Ричард шел спокойно, не натягивая поводок. С таким спутником я чувствовал себя в безопасности.

Придя домой, я написал на обрывке газеты зеленым карандашом: “Всё в парятке”, а Павлик, хмыкнув, исправил ошибки и приписал: “Галя, приходи завтра”. Я сунул записку под ошейник, и мы (Павлик в калошах на босу ногу) вывели Рика за калитку. Крупными скачками он помчался к своему дому.

Галя стала приходить каждый день. Сначала она занималась с Павликом, потом мы начинали нашу игру.

Чтобы не бояться идти вечером домой, Галя приводила с собой Ричарда. Все время, пока мы были заняты, Рик лежал под столом или сидел, положив голову мне на колени. Короче говоря, вел он себя вполне прилично, и напрасно тощий кот с неоригинальным именем Васька каждый раз взлетал на шкаф и угрожающе шипел.

Павлик теперь ничуть не жалел, что мы посвятили Галю в нашу тайну. Она умела фантазировать не хуже нас. А как она рассказывала про Ленинград! Этот город стал родным портом нашего корабля. Отовсюду: от берегов Австралии, из портов Южной Америки, из полярных льдов возвращалась в Ленинград шхуна “Победа”.

4

А между тем приближался март. Все жили ожиданием весны и скорой победы. По вечерам мы слушали по радио салюты.

Однажды вечером мама сказала мне:

– Ну вот, сынок, кончается зима. Завтра первое марта.

А за окном гудела вьюга. Я спросил, слушая, как дребезжит от ветра оконное стекло:

– Завтра начнет таять снег?

– Нет, не завтра, конечно, но скоро.

Но весна началась именно “завтра”. Солнце слизнуло с окон морозные узоры, могучим теплым потоком хлынуло на снег, он начал таять, темнея и безнадежно оседая. С юго-запада на смену режущим февральским ветрам примчался теплый плотный ветер. Я весь день провел у окна. Встав коленями на стул и навалившись грудью на спинку, я смотрел, как буравит снег под окном капель, как веселятся на заборах воробьи. К вечеру у меня в глазах плясали зеленые пятна от солнечного света.

Вечером пришла Галя. Она была в резиновых сапожках и вязаной шапочке вместо беличьей ушанки. Ричарда в комнату не пустили, чтобы не оставил мокрых следов.

Игра у нас в тот вечер не ладилась. Мы почему-то все время заговаривали о посторонних вещах. Свечка догорела. но ни Галя, ни Павлик не пожалели об этом. Они говорили о своих школьных делах. Мне стало скучно. Скоро пришла мама, и я пошел к себе.

Уже лежа в постели, я позвал маму и сказал:

– Видишь, я угадал. Сегодня началась весна.

– Правда, – улыбнулась мама, – началась весна. Теперь и валенки не нужны. Скоро сможешь гулять сколько угодно.

– Скоро фашистов разобьют и Саша приедет домой, – мечтательно протянул я.

– Обязательно, – сказала мама. Но в глазах ее я заметил застоявшуюся тревогу и понял: “А вдруг перед самым концом… как отца…” – думала мама. Во мне тоже на миг шевельнулась эта тревожная мысль, но потом я стал думать о другом, вспоминая сегодняшний вечер. Какое-то чувство досады, непонятной обиды не давало мне покоя, и я не мог еще в нем разобраться.

Весна кипела на улицах. Снег почти сошел, только у заборов на местах сугробов сочились мутной водой его серые ноздреватые пласты. Вода вышла из канав, залила дороги. Мы с Павликом вырезали из большого куска сосновой коры корабль, вбили три мачты, натянули матерчатые паруса. Павлик выжег на носу кораблика слово “Победа”. Маленькое суденышко плавало по канавам и лужам нашего квартала, вызывая восхищение и зависть у обладателей одномачтовых корабликов с газетными парусами.

Однажды я пустил наш парусник в канаву, и ветерок погнал его вдоль улицы. Следя за корабликом, я незаметно оказался у дома, где жил мой лютый недруг – шпиц Марсик. Не знаю, почему он ненавидел меня, но при каждом удобном случае этот пес старался попробовать на вкус мои ноги. Сейчас, воспользовавшись тем, что я один, он стремительно атаковал меня. Я взлетел на перила высокого парадного крыльца, а Марсик бесился внизу. Прохожих не было, кораблик уплывал, а я готов был зареветь от страха и обиды.

И вдруг неподалеку показался Рик. Сердце мое наполнилось мрачным ликованием.

– Ричард! Рик! – крикнул я. Рик повернулся и стал скачками приближаться.

Зарвавшийся шпиц был слишком увлечен, чтобы заметить опасность. Указывая на него, я сказал Рику:

– Взять!

Рик был в то время уже достаточно дружен со мной, чтобы не отказать в подобной услуге. Он “взял”, то есть сомкнул на загривке у Марсика свои челюсти и в течение примерно полутора минут мотал его. Шпиц верещал не столько от боли, сколько от ужаса.

Больше Марсик никогда не трогал меня, а с Ричардом мы стали настоящими друзьями.

5

Павлик уже давно подтянулся по арифметике, но Галя все равно очень часто бывала у нас. Только я теперь этому не особенно радовался. Почему-то мне нравилось быть с Павликом вдвоем, как раньше, как в тот вечер, когда мы кончили читать “Остров сокровищ”. Игра уже не увлекала нас как прежде, хотя мы не признавались в этом даже самим себе. Часто Галя и Павлик заговаривали совсем о другом, когда перед ними светился голубой камень. Они не обращали на меня внимания, и мне становилось скучно. Но я никогда не мешал им, тихо сидел рядом.

Однажды Павлик приболел и не ходил в школу. Галя пришла после уроков и рассказывала, как прошел в классе день. Я листал “Зверобоя” Купера.

– Павлик, что такое томагавк? – спросил я, увидев в книге незнакомое слово.

– Подожди, Андрейка, не мешай, – отмахнулся он. – Говори, Галя, что было на физкультуре?

Мне стало обидно до слез: все с ней и с ней, а я, значит, не нужен.

– На уроке физкультуры, – говорила Галя, – мы играли в “третий-лишний”.

Эти слова обожгли меня. “Это я у них третий-лишний”, – пришла в голову мысль. Я соскочил со стула и пошел к двери, стараясь проглотить в ставший в горле комок.

– Андрейка, ты куда? – окликнул меня Павлик.

Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.

– Ничего, – всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.

– Галка, иди в комнату, – вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.

– Да что с тобой, Андрейка? – допытывался Павлик.

– Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!

– Андрейка, зачем ты глупости говоришь… Мы же все время вместе…

– Больше не будем вместе, – мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. – Я лишний.

– Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.

– Неправда!

– Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.

– Я тоже хотел, а вы не стали.

– Как это не стали?

– Да так.

“Врет еще”, – подумал я.

– Хочешь, докажу. что я твой друг? – вдруг спросил Павлик.

– Докажи…

– Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.

– Правда?!

– Обязательно.

Для меня это было лучшим доказательством дружбы.

– Ладно, – сказал я.

– Ты больше не злишься? – смущенно спрашивал Павлик.

– Нет…

– Ну, пойдем, – он тянул меня в комнату.

– Я лучше завтра приду.

Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.

На следующий день мы не вспоминали о ссоре.

Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.

Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.

Примчалась Галка со своим вечным спутником – Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.

– Поздоровайся, Рик, – велела она. Пес сел и поднял лапу.

– Какая громадная собака. И умная, – сказала мама. – Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…

Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.

Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.

– Война кончилась, – сказала она.

То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.

Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова “похоронка”. Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…

– Это от радости, – шепчет Павлик.

А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.

– Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, – говорит мама.

А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.

6

У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.

Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.

– Давайте, посмотрим камень, – предложил я.

Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.

– Собирается буря… – начал Павлик.

– В Индийском океане, – сказал я.

– Угу… Над морем предгрозовая тишина…

Камень темнел. Фигурка корабля едва виднелась.

– Налетел шквал. Небо затянулось мраком. Корабль борется с волнами. Выдержит ли он бурю? Доплывет ли до светлых солнечных берегов?

Камень погас. Павлик снял крышку. Из жестянки поднялся тонкий дымок.

– Свечка погасла.

Павлик полез в коробку с елочными игрушками.

– Кончились свечки, – сказал он через минуту. – Надо будет потом еще поискать, может быть, в шкафу остались.

Но больше мы не видели, как горит голубым огнем камень с берега моря.

На следующий день у Павлика возникли какие-то разногласия с матерью, и та в наказание заперла его в комнате, а сама ушла на работу. Некоторое время Павлик бурно выражал свое негодование, но потом успокоился: очевидно, сел за книгу.

Я вышел во двор и увидел Галю.

– Павлик дома? – спросила она.

Я объяснил, что Павлик заперт.

– Ой, как же быть? – огорчилась она. – Я ведь сегодня вечером уезжаю, Андрейка. В Ленинград.

– В Ленинград?! Что же ты молчала!

– Я не знала. Папа хотел сюрприз сделать… Мне так хотелось попрощаться с Павликом, – продолжала Галя. – Что же делать, Андрейка?

Я думал. Окна квартиры Павлика выходили в соседний двор. Одно из наших окон было тоже с той стороны. Но мама до сих пор не выставляла там раму. Я решился.

– Влетит тебе, – с сомнением сказала Галя, когда я начал отдирать от рамы бумажные полоски.

– Ну и пусть. Помоги.

Мы кое-как вытащили раму и вылезли в окно.

Павлик сидел на подоконнике. На коленях у него лежала книга.

– Павлик!

Он обрадовался, открыл окно.

– Лезьте.

Мы влезли.

– Галя уезжает, – сказал я.

В соседнем саду под окнами цвела черемуха. Собирались облака. Небо потемнело, кусты замахали белыми ветками.

– Павлик, смотри, что я тебе принесла. Тебе и Андрейке…

Галя достала из кармашка маленький ученический компас с самодельной цепочкой из медной проволоки. На конце цепочки висел бронзовый якорек.

– Это папа сделал.

Из-за крыши появились лохматые серые тучи. Ветер рванул и стих. Ветки покачались, застыли в плотной тревожной тишине.

– А что подарить на память тебе? – сказал Павлик.

– Ну что ты! Ничего… Или… если не жалко, отдай мне камень…

Скоро у меня будет день рождения…

Павлик растерянно смотрел то на меня, то на Галю.

– Понимаешь, Галя, я обещал его Андрейке, – начал он нерешительно.

– А, ну не нужно тогда…

И она весело заговорила о другом.

А Павлик сосредоточенно думал.

– Галя, Андрейка! А если разбить камень пополам?!

Я понимал, что дело не в камне. Сказка кончилась, а дружба осталась. И Галя это понимала. И Павлик.

И мы были рады, что нашли выход.

Павлик положил камень на порог и взял молоток.

Круглый белый камешек с берега моря раскололся аккуратно на две половинки. Но когда Павлик поднял их, мы увидели еще один небольшой осколок.

– Вот хорошо! – обрадовался Павлик. – Я его возьму себе.

И вдруг я почувствовал прилив великодушия.

– Нет, Павлик, лучше мне… Лучше я возьму маленький кусок.

– Андрейка, почему?

– Ну, раз я самый маленький, то пусть…

И я зажал осколок в кулаке.

Мы выбрались в сад, затем через забор на наш двор. Стояла предгрозовая тишина. Листья тополя не шевелились. Но в воздухе уже не было духоты и гнетущей тревоги.

Мы стояли на крыльце. На синем заслоне грозовых туч белела далекая башня городской библиотеки. Вокруг нее кружили голуби, тоже белые-белые.

– Как чайки над маяком, – сказала Галя.

– Да. Перед штормом…

На крыльцо упала крупная капля.

– Я побегу, скоро начнется ливень, – заторопилась Галя, – до свиданья, ребята!

И она побежала.

Галя, до свиданья!

Вечером к нам неожиданно прибежал Рик. Под ошейником я нашел записку. Она была написана печатными буквами – специально для меня.

“Андрейка, папа ничего не мог сделать, чтобы взять Рика с собой. Его так жалко. Твоя мама говорила. что хорошо, если бы у вас была такая собака. Возьмите его себе. Ведь ему некуда деться, а тебя он любит. Галя.”

Рик терпеливо ждал, прока я его гладил, потом пошел к двери.

Но я закрыл дверь.

– Не ходи, Ричард. Там теперь пустой дом.

Но Ричард потом еще часто бегал к старому дому.

7

“Здравствуйте, Павлик и Андрейка! Как вы живете? Я учусь в пятом классе. У нас большая радость. Нашелся мой младший братишка Витя, который потерялся во время эвакуации. Он жил в детском доме. Сейчас ему восемь лет и он учится во втором классе. А как Андрейка учится? Я думаю, что хорошо, ведь он умел читать раньше, чем пошел в школу. Как живет наш Рик?

Половину нашего камня я берегу. Я ведь знаю, что он не волшебный и что Павлик рисовал кораблик на его обратной стороне простым карандашом перед тем, как начать игру. Но все равно.

Жаль, что мы не узнали, что стало со шхуной “Победа”, уцелела ли она в буре, в какой порт пришла. Но папа говорит, что мы когда-нибудь встретимся, склеим камень и досмотрим нашу сказку.

Может быть, правда?..”

Хакасия, полевой стан Карасук –

г. Свердловск.

Сентябрь – декабрь 1957 г.