Читать книгу Переулок капитана Лухманова - Жан-Батист Мольер, Владислав Крапивин - Страница 9

На улице, в синем рассветном воздухе, опять перехватило дыхание. Чешуйкина ойкнула и прижала к губам варежку. Матвей ухватил ее за другую. И побежали, как бы проламываясь через длинные ледяные иглы.

Чтобы отвлечь девочку от холода (но и не только для этого), Матвей выговорил на бегу:

– Послушай… ты не обижайся, но… я даже не помню, как тебя зовут… потому что чаще по фамилиям…

Она не обиделась и не удивилась. Выдохнула из-под варежки белый парок:

– Маша меня зовут… А тебя, я знаю, Матвей… или Мак…

– А откуда знаешь… что Мак?..

– Слышала, как тебя брат окликал. Мирослав… Я его тоже знаю: мы вместе в концерте выступали.

Ее мигом застывшие сапожки твердо стучали по заледенелому асфальту.

– Уже сейчас… будем дома… – пообещал Матвей.

Как бы не так!

Ну кто мог ожидать такую подлость!

Когда свернули на Пароходную, увидели, что над тротуаром извергается гейзер. Клубы пара синели в утреннем воздухе, вода урчала и заливала перекресток. И когда успела случиться авария? Ведь полчаса назад все здесь было спокойно! Видать, от мороза лопнула труба…

Неподалеку чернела аварийная машина, переругивались рабочие. От гейзера несло теплом, но вокруг уже наросла бугристая наледь. По ней сбега́л кипяток, дымился, растекался в широченную лужу и остывал, но замерзал не сразу. Матвей охнул, представив, какой окружной путь им предстоит. Озеро на полквартала! Он потянул Машу:

– Давай вон туда! Может, проскочим!

Слева, в полусотне шагов, кто-то успел проложить мостки – хлипкие досочки на фанерных коробках и перевернутых ведрах.

– Маша, жми вперед! Если сорвешься, я поймаю!

– Ага! – храбро отозвалась она.

Не успел он поймать, балда неуклюжая! Сапожок сорвался с доски, вода хлынула в коротенькое голенище.

– О-ой!.. – Наверно, здесь, вдали от фонтана, вода была уже ледяная.

Мак ухватил Машу за бока, рывком поставил на доску, толкнул в рюкзачок:

– Беги! Вон к тому дому!

Двухэтажный деревянный дом громоздился над застывшими кустами совсем рядом. Но все же, пока бежали к воротам, ноги успели заледенеть – не только у Маши, но и у Матвея. Он успел зачерпнуть воду меховым ботинком.

Ворвались в калитку, дернули дверь на старинном крыльце. Полутемные сени сразу дохнули теплом с запахами столетнего дома. Тоже не лето, но можно отдышаться. А потом – на второй этаж, по лестнице с пузатыми столбиками рассохшихся перил… Ключ – в скважину. Обитую стеганым войлоком дверь – на себя! Ух… Загоревшаяся в прихожей лампочка показалась удивительно уютной.

Мак сдернул с Маши рюкзачок и куртку, толчком усадил ее на скамейку под вешалкой, двумя взмахами стянул сапожки.

Правая ступня была мокрая. А левая нога – сырая чуть не до колена. Мак испуганно ухватил ее в ладони, размял, но понял, что это бесполезно. Щипком дернул колготочную материю.

– Вот что, снимай это дело. И повесь вон туда, на батарею. А я устрою горячую воду…

– Ой, Мак… неудобно…

– Хочешь помереть от чахотки? Да не стесняйся: никого дома нет…

То, что не надо стесняться его, Мака, подразумевалось как бы само собой. Они же спаслись от одной беды!

Он сбросил ботинки и, оставляя мокрые следы, убежал в ванную. Сдернул с гвоздя жестяное корытце, грохнул им об эмалевое дно, пустил из крана тугую струю. Вода была вполне горячая, без скидок на морозы. Корытце отозвалось жаром, паром и гудением. Мак положил над ним, поперек ванны, полку от старого стеллажа, получилась скамья. Он сбегал на кухню, принес тюбик горчицы, выдавил в воду желтого червяка, разболтал. Горячо, но терпимо. Так и надо.

– Маша, где ты там? Иди сюда!

– Куда идти? Я заблудилась! Такая квартирища…

Мак выскочил в прихожую. Маша смущенно топталась на коричневых половицах голыми белыми ногами.

– Пошли…

– Ой… – Она слегка заупиралась, видимо машинально.

Мак взял ее за локти, буквально вдвинул в ванную. Рывком усадил на скамью, развернул. Маша снова ойкнула и вздернула ноги. Мак ухватил их за щиколотки, решительно поставил в корытце, жестяное дно гулко прогнулось.

– Ай, Мак! Горячо же!

– Не дрыгайся! Скоро притерпишься…

– Я сварюсь!

– Зато не будет никакой простуды. Это мамино решительное средство…

Все-таки приятно чувствовать себя спасителем слабого симпатичного существа. Этакое пушистое тепло щекочет жилки… Впрочем, «существо», наверно, не столь уж беспомощное. Да и симпатичности у него – одни лишь веснушки. Они, кстати, совсем теперь не видны – растворились в свете желтого плафона… Хотя нет, иногда все же проблескивают.

Маша опять хотела поднять ноги.

– Терпи! – Мак пальцами надавил на ее твердые коленки.

Они стали мокрыми, заискрились, и – вот забавно! – на них, так же, как на щеках, мелькнули чешуйки овсяного света. Мак смутился и отвел глаза.

– Жарко, – пожаловалась Маша.

– Сними свитер, я повешу…

Маша послушно стянула зеленый свитерок, взъерошив при этом желто-серые кудряшки. Протянула Маку. Он унес его на вешалку, предупредив через плечо:

– Не вздумай выскакивать!

А ноги все еще ломило от холода. В комнате он стянул сырые носки, вылез из пиджака и брюк, сбросил рубашку. Остался в тоненьком спортивном костюме. Поддернул до колен узкие штаны и вернулся к Маше. Она сидела тихо, уже не пыталась выдернуть из воды ноги.

– Терпишь?

– Ага…

– Маш… а можно я сяду с тобой? А то ведь я тоже промочил. Мурашки в позвоночнике…

Она не удивилась и не смутилась. Подвинулась.

– Давай скорее, пока мурашки совсем не сгрызли.

Мак не стал садиться рядом. Выдернул из угла гладильную доску, положил над корытцем против Маши. Сел с размаху, сунул ноги в воду.

– О-ой! И правда горячо!

– Вот видишь, а меня заставил…

– Но для пользы же… А ты терпеливая.

Маша смешно посопела.

На шее, в разрезе клетчатого платьица, у нее блестел сплетенный из серебристой проволоки крестик. Мак посмотрел на него и сказал:

– Каждому свое испытание. Кому горячая вода, кому ледяная. Сегодня ведь Крещение. Некоторые люди в прорубь окунаются, несмотря на мороз.

– Ненормальные…

– Ну почему ненормальные?! Раз такой обычай…

Маша сразу поправилась:

– Ненормальные не потому, что глупые, а потому, что с особым устройством организма…

– И характера… Я бы каждому давал орден Храбрости… Двенадцатой степени… А тебе орден Терпеливости. За горячую воду…

Она впервые улыбнулась. Посмеялась даже… И вдруг ойкнула.

– Что? – испугался Мак.

– Кажется, ногу сводит…

– Которую?

Маша сморщилась, шевельнулась:

– Эту…

Они сидели, перепутавшись в воде ногами (как-то незаметно это получилось), и теперь Мак ощутил краем ступни затвердевшую Машину мышцу. Сжал девчонкину ногу двумя подошвами, как тисками, и начал толчками разминать ее.

– Легче?

– Ой… да… Отпустило.

– А у тебя раньше так случалось?

– Да. Но не часто…

– Ты будь осторожней во время купания. А то как скрутит на глубине… Меня один раз скрутило. Хорошо, что Мир был рядом… Он всегда рядом…

– Меня тоже один раз… на глубине. На даче… А рядом был соседский мальчишка, Борька Челябин, по прозвищу Танкоград. Он меня тут же выволок на песок за волосы… У меня волосы были тогда как шапка. Может, помнишь какие, когда мы были в четвертых классах.

– Помню, – соврал Мак. То есть сперва соврал, а потом в самом деле вспомнил девчонку из четвертого «Б» с прической из густых пыльно-желтых колец. И спросил с неожиданно ревнивым щекотаньицем: – И ногу он тебе тоже массировал?

– Нет, она сама прошла. С перепугу…

– Но, наверно, этот Танкоград в тебя сразу влюбился? Храбрые принцы всегда влюбляются в спасенных кудрявых принцесс… – Это уже без всякого щекотаньица, а так, с дурачеством.

Маша шмыгнула носом-клювиком.

– Он был не принц, а хулиган. Я с ним на следующий день чуть не подралась…

– Почему?!

– Из-за одного мальчишки. Маленького, похожего на Эльку. Или, вернее, на Федю Огонькова, только поменьше. Помнишь Огонька?

– Кто его не помнит…

– Ну вот… А этот Данька такой же, щуплый, как кузнечик. Таких часто оттирают в сторонку… У Борьки был полевой бинокль, он всем ребятам по вечерам давал посмотреть на Луну, полнолуние назревало. А Даньке не давал, издевался даже: «Руки – как соломинки, уронишь бинокль на ногу, она раздавится, а мне отвечать…»

Я говорю:

«Приятно измываться над тем, кто меньше, да?»

А он:

«Если жалеешь его, дай свой бинокль».

«Издеваешься, да? У меня же нет!»

И тогда он вдруг:

«А хочешь этот получить?»

Я говорю:

«За какие денежки?»

«А давай поспорим на что-нибудь. Если выспоришь – будет твой…»

Я сперва не поняла, к чему это. А он вдруг:

«Спорим, что не сможешь состричь машинкой свои кудри! А если сострижешь, бинокль – твоя добыча…»

– Вот сволочь! – искренне сказал Мак.

– Ну нет… Наверно, его просто что-то царапало внутри… такое… Он ведь не думал, что я это по правде сделаю…

– А ты сделала?!

Я говорю:

«Давай. Только с ремешком и футляром»…

– Ненормальная, – убежденно сказал Мак. – Не потому, что особый организм, а сумасшедшая…

– Две мастерицы в поселковой парикмахерской так же сказали. А я им объяснила, что это для кино. Мол, поблизости снимают фильм, и в нем нужна стриженая девочка. Ну, они сразу меня зауважали…

– А на самом-то деле зачем ты это? Из-за бинокля?

– Ну… главным образом из-за Даньки. Жалко его было… А еще назло Танкограду. Ну… и еще…

– Что? – осторожно спросил Мак.

– Понимаешь, хотелось хоть одно лето побыть настоящим мальчишкой. Чтобы вместе со всеми футбол гонять, по оврагам лазить, в разбойников играть…

– С волосами разве нельзя?

– Можно, только… ну всё будто понарошку. Мама с бабушкой ахали: «Ты же девочка!» Мама крик поднимала, если видела меня в шортах… А тут уж никуда не денешься…

– И что сказала мама? – хмыкнул Мак.

– Упала в обморок. Сделала вид… Полежала две минуты и уехала в город, а оттуда в командировку, в Омск. Она работает экспедитором в фирме «Стеклянный мамонт»…

– А бинокль-то этот… Танкоград… тебе отдал?

– А куда бы он делся? Он же при всех пообещал. Мальчишки его сгнобили бы…

Мак подумал, что еще сказать, и спросил:

– Как нога-то? Не болит больше?

– Ни капельки… А вода уже и не горячая, а просто теплая. Будто мы на мостике у прогретой лужи. И будто лето вокруг…

– Значит, у тебя осталась память о том лете, да? Бинокль…

– А вот и нет! Я его сразу Даньчику отдала. Мне-то зачем? У меня дома есть сорокакратная труба, папин подарок… А про лето у меня и без того осталась память. Меня стали звать не Машей, а Мишей, Мишкой. И всё мне стало можно… как стриженому Мишке. Из рогатки стрелять, по березам лазать и даже драться…

– Ты умеешь драться? – огорчился Мак. Почему-то не хотелось ему, чтобы она была… чересчур уж Мишка. Ведь с виду-то совсем не такая.

– А это и не надо уметь, – деловито объяснила Маша. – В драке главное – не бояться. Сцепи зубы, размахивай посильнее кулаками – противник и не выдержит… Танкоград в этом скоро убедился.

У Матвея шевельнулась мальчишечья солидарность.

– Маш, он ведь все-таки спас тебя…

– Ну… да. Поэтому я и лупила его не сильно, а слегка…

«Небось не очень-то он и сопротивлялся…» – подумал Мак. И спросил:

– А Данька? Наверно, был рад без ума от бинокля?

– Рад… Но главное не в бинокле. Он сделался как мой спутник. Не как ординарец какой-нибудь, а просто… мы всегда стали вместе. Он один раз сказал: «Если с тобой что-то случится, я тебя спасу не хуже, чем Танкоград…» А когда я уезжала, даже расплакался…

– И ты. Да? – в упор сказал Мак.

– Ну и что? Был конец лета, волосы отросли немного, я опять стала почти как девочка… Мак, давай выбираться на сушу, пора…