Читать книгу Фрэджилити - Владислав Крисятецкий - Страница 2

Будильник разразился своей безобразной трелью в начале девятого, вырывая меня из объятий сумбурных сновидений. Присев на край кровати, я несколько секунд пытаюсь припомнить хоть что-то из того, что снилось, но ничего, кроме бессмысленной беготни по темным переулкам, не возвращается. Такое ощущение, будто сон предпринял отважную попытку разобраться в моей реальной жизни, но ни к чему хорошему эти старания не привели, и он с облегчением воспользовался предложением будильника передать меня в руки наступившего дня. Так что неизвестно, кого именно и от кого этот звон освободил – меня ото сна или сон от меня.

Новый день, между тем, действительно набирал ход. Матово-красные шторы окрасились в алый цвет, но упорно не пропускают внутрь шаловливые солнечные блики. Предусмотрел. Заблаговременно укрылся от утреннего солнца. Надеялся, что отсутствие признаков праздника лета в комнате быстрее приблизит меня к реальности; позволит поскорее понять, что первый рабочий день уже пришел на смену отпуску. И что вместо разочарования внутри меня поселится философское спокойствие. Удалось? Наверное, хотя вряд ли героические шторы тому причиной. Просто жизнь совсем не изменилась по сравнению с началом августа, когда я точно так же стоял у окна и строил планы на приближавшийся отпуск. Что мы имеем к его завершению? Ремонт почти закончен, но лишь на кухне, в прихожей и в Сашкиной комнате – продолжение следует ближе к зиме. Дача? Крыша дома покрыта на две трети, да выправлен покосившийся было забор. И еще много всяких мелочей, не имеющих большого значения. Ожидал другого. Хотел привести в порядок мысли и стряхнуть накопившуюся усталость. Но август не смог освободить меня из моей клетки, ему не удалось придать легкости моим шагам и безрассудности моим поступкам. Тогда к чему это? Зачем защищаться от солнца, если оно не имеет никакой власти надо мной. Прости, лето, за то, что мне не было весело с тобой, – ты честно старалось, но, видимо, со мной что-то не так.

Подхожу к окну и протягиваю руку, чтобы отдернуть штору. Но в последний момент спохватываюсь. Оглядываюсь. Пусть поспит, раз будильник ее не разбудил. Сашка возвращается только завтра, хлопот не оберешься. Но сегодня пусть отдохнет. Может, хотя бы ей этот предпоследний день лета доставит немного удовольствия.

На кухне не удерживаюсь и все-таки выглядываю в окно. Да, все именно так, как я ожидал увидеть. С той лишь разницей, что в глаза бросается не голубизна и безбрежность летнего неба, не отблески ласкового солнца в окнах проезжающих машин, а незаметные до сей поры стайки желтеющих листьев, собирающиеся в саду и на тротуаре. "Дело к осени", – все явственнее слышится мне шепот тополей и берез за окном. Вынужден согласиться и в очередной раз покачать головой.

Есть не хочется, но необходимо – впереди долгий и трудный рабочий день. Трудный оттого, что первый после долгой паузы, а не потому, что много работы, тем более интересной. Вряд ли кто-то вообще заметил мое отсутствие, оно не имело такой уж очевидной значимости для научно-технического прогресса, разве что для начисления моей же заработной платы.

Она входит по привычке тихо, когда я готовлю кофе. Медленно проходит мимо меня и останавливается у окна.

– Кофе будешь? – спрашиваю я, пытаясь придать голосу заинтересованность.

– Буду, – без выражения говорит она, не оборачиваясь.

Не выспалась. Она всегда спала довольно чутко, и мой будильник все же пробрался и в ее сны. Похоже, что ей также не приснилось ничего жизнеутверждающего.

– Через три дня у Лехи день рождения, – произносит она рассеянно.

Действительно. В отличие от меня, у Оли была прекрасная память на даты. Она вообще всегда была более внимательной, более чуткой, более восприимчивой, чем я. Конечно, она наверняка видит, что со мной творится что-то неладное. И, может быть, даже хотела бы помочь, если бы сама не чувствовала нечто подобное. Тяжесть и пустоту, которая не позволяла нам больше разговаривать по душам и слышать друг друга, как было когда-то, еще до рождения Сашки. Она думает, что я не замечаю этого. А я? Замечаю? Замечаю, но тоже не могу ничего с этим поделать. Пройдет. Вернется сын, и мы оба снова станем образцовыми родителями и чудесной парой. По мнению сослуживцев, родственников и родителей Сашкиных одноклассников.

– Мы приглашены? – спрашиваю я.

Не отвечает. Да, дурацкий вопрос. Леха Скворцов наш давний знакомый, один из немногих оставшихся в этом городе людей, которые помнят нас обоих и каждого по отдельности до свадьбы, после нее и сейчас, когда прошло уже больше 12 лет. Конечно, они с Лидкой ждут нас в гости. Посмотреть друг на друга, поговорить на общие темы и понять, что их совместная жизнь ничуть не отличается от нашей. Деньги, шмотки, дети, работа.

– Я сегодня, наверное, буду поздно, – говорю я, моя чашку.

Наконец, она оглядывается. Тени под глазами, спутавшиеся длинные волосы и халат поверх ночной рубашки. И снова это выражение глаз – печаль и отрешенность. Всё вместе – портрет красивой женщины, ведущей неравный бой с тягостным душевным состоянием. Меня начинает раздражать эта картина, ее контуры стали моим вторым "я". Может быть, причина именно здесь? В том, что в этом зеркале я не вижу огонька надежды?

Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга. Я надеюсь, что она скажет мне что-нибудь или что ее глаза изменят свое выражение. Но она лишь снова отворачивается к окну. А я снова начинаю сомневаться, что мне на самом деле интересно, о чем она думает.

– Приятного рабочего дня, – слышится ее голос.

Наверное, нам действительно стоит попробовать поговорить. Ведь мы не чужие, а просто вымотанные, потерявшие контакт, замкнувшиеся в череде одинаковых дней люди. Возможно. Но не теперь, когда мне нужно бежать на работу. И не вечером, когда я, усталый и еще более раздраженный, явлюсь домой. Когда же? Что делать, когда необходимость разговора созрела, но оба собеседника не чувствуют в себе сил его начать? Видимо, это простой вопрос. Видимо, он имеет простой ответ. Но я не вижу его. Или не хочу видеть. Завтра вернется Сашка. Все будет нормально, наши мысли переключатся на него.

– В Сашкиной комнате, наверное, обои уже высохли. Можешь начинать переносить легкие вещи и вешать полки. Я вечером займусь шкафом и кроватью, – сказал я просто потому что надо было что-то сказать перед уходом.

– Хорошо, я все равно, скорее всего, буду дома.

На лестничной площадке, разумеется, снова вывинтили лампочку. А на стенах подъезда, конечно, появилась новая порция надписей. Эминем, вероятно, был бы весьма польщен таким вниманием к своей персоне со стороны русских почитателей.

Во дворе пустынно, для детей в период каникул девять утра – слишком раннее время для прогулок на свежем воздухе, а уж для взрослых, не занятых на производстве, тем более. Разве что традиционная пара пенсионерок из второго подъезда возобновила каждодневное плодотворное общение, сидя на своей любимой скамейке в глубине двора.

Через арку выбираюсь на проспект, тут же окунаясь в шум городского транспорта.

– Андрей! – слышу позади голос Оли и оглядываюсь.

Хм, странно. Открыла окно и высунулась чуть ли не по пояс. Что-то не так в ее внешнем виде, или мне только кажется? Нам ведь очень нечасто доводится общаться вот так, через окно. Медлит в ответ на мое вопросительное выражение лица. Давай быстрее, мне через полчаса надо быть на работе.

– Нет, ничего, – наконец, говорит она. – Хлеба и сметаны купи.

Смотрит на меня еще пару секунд и исчезает в окне.

Глупость какая. Хлеб и сметана. Не могла обратиться ко мне с этой пикантной просьбой, воспользовавшись услугами мобильной связи.

Иду к остановке. Навстречу бойко вышагивает пацан лет шести рядом со своей мамой, за спиной у мальчишки огромных размеров ранец. Скорее, рюкзак толщиной со своего хозяина. Разнашивает перед новым учебным годом. Наверное, новое поколение наших детей должно вырасти в поколение культуристов, раз им с раннего детства доверяют переносить на себе такой груз знаний. Еще совсем недавно Сашка таскал почти такой же. Завтра приедет и примерит на себя очередную порцию платной учебной литературы. Скорее бы приехал.

Девушка с броской внешностью останавливается прямо посреди тротуара неподалеку от остановки, достает косметичку и вынимает из нее губную помаду. Явно лучшего места не могла най…

Секундочку. В лице Оли, когда она выглядывала из окна, действительно что-то изменилось. На лице, вернее. У нее были накрашены губы. Причем ярко, как же я не обратил на это внимания? Но почему? У нее выходной, она собиралась остаться дома. "Хлеба и сметаны купи". Ведь если бы собиралась подышать воздухом, то купила бы сама?

Внезапная догадка замедляет мой шаг, а затем я и вовсе останавливаюсь.

Нет. Что за бредовые мысли, с какой стати? Но кто-то внутри меня повторяет и повторяет эту фразу раз за разом. "Она ожидает любовника". Пошлятина. Оля? Моя жена, которую я знаю почти 14 лет?

Но отчего я так нервничаю? Отчего такой сумбур в голове? Не оттого ли, что я все же допускаю эту мысль? Ведь она уже хозяйничает в моем мозгу, выискивая подтверждения собственной правоты.

За все время нашего знакомства я ни разу не заподозрил ее в измене. И вдруг такая догадка является ко мне вот так, из ниоткуда. И моментально делает из меня круглого дурака – доверчивого, самоуверенного, жалкого. А я почти не сопротивляюсь. Может быть, оттого что нахожусь в состоянии легкого шока. А может быть, оттого что все мои чувства к собственной жене слишком сильно притупились. Все, кроме внезапно объявившейся ревности. Черной и ошеломляющей.

Почему, собственно, ей было не завести себе любовника? Разве я не предоставил ей все условия? Работа допоздна в будние дни, выезды на дачу в выходные. Сашка у бабушки уже почти месяц. Море свободного времени. И море нерастраченной любви, а? Полная потеря контакта с мужем. Можно и из дома не выходить, и даже губы накрасить, все равно этот придурок ничего не заметит, правда?

Разворачиваюсь. Передо мной та самая девушка с губной помадой, которую она прячет обратно в сумочку. Загадочная улыбка и трепетное нетерпение на лице. И вот ее ожидания оправдываются. Откуда-то из-за моей спины выныривает высокий стройный парень, подкрадывается к девушке сзади и обвивает загорелыми сильными руками ее тонкую талию. Радостный смех в два голоса. Она поворачивается к нему, заглядывает в глаза и обнимает за шею. Долгий горячий поцелуй. Страстный, неистовый, юношеский. Да уж, ради этого, конечно, стоило красить губы.

Обхожу эту влюбленную парочку. Походка старика. Иду по направлению к дому. Стараюсь не смотреть людям в глаза. Все улыбаются чудному августовскому солнцу, но уж точно никого не порадует мое перекошенное лицо и пылающие нехорошим огнем глаза.

Снова останавливаюсь. Не имею представления, что должен делать. Идти домой бесполезно – слишком рано, она разумна и расчетлива, ни за что не позовет его, пока не будет уверена, что я далеко. Да и зачем мне там быть? Убедиться? Устроить сцену в лучших традициях немого кино?

Не знаю.

Пока мне лучше уйти подальше от этого дома, так будет лучше. Просто на всякий случай.

Снова иду к остановке и опять сталкиваюсь с той же парой. Хорошо, что им, похоже, нет никакого дела ни до кого, кроме них, на всем свете. Иначе они могли бы заподозрить меня в каких-то недобрых замыслах.

Уехать. Куда-нибудь подальше от этого проспекта, этого дома с центральной аркой, от этих двух счастливых молодых сердец.

Сажусь в первый подъехавший к остановке автобус, даже не взглянув на его номер. Перед тем, как двери захлопываются, успеваю заметить, что парочка осталась стоять рядом с остановкой, поглощенная друг другом. Их ожидает прекрасный день, а может быть, и год. А может быть, и несколько лет безоблачной жизни, до тех пор, пока один из них не поймет всю глупость разделения своей жизни надвое и не найдет себе кого-то получше нынешней чудесной во всех отношениях половинки.

В автобусе людно и душно. Такое чувство, будто все пассажиры вокруг смотрят на меня. Несколько минут не могу собраться с мыслями, словно моя голова ждала удобного момента, чтобы отказать мне в способности думать, анализировать и находить решения. Перед глазами лицо Оли – чужое, бесстрастное. Злоба на нее постепенно сменяется ужасом, чувством полного одиночества и беспомощности, вызываемым этим образом. Никогда бы не подумал, что способен ощущать это так остро. Я никогда не был достаточно дальновидным, способным оглянуться по сторонам и заметить угрозу. Увидеть, что обстоятельства складываются не в мою пользу. Поэтому я никогда не бываю готовым к встрече с неприятностями. Но именно теперь я должен совладать с ними, найти выход – и именно сейчас, когда я меньше всего готов к этому, мое решение является очень важным.

– Следующая остановка – улица Орлова, – произнес мелодичный женский голос из динамика над моей головой.

Горькая усмешка. Очень кстати. Орлова – это, если я не ошибаюсь, фамилия ее мамы. Да, точно. Оля еще шутила, что при желании могла бы выступать на сцене, замещая солистку какой-то из девичьих поп-групп. Могла бы. Красотой не обделена, говорила, что пошла в отца, которого не стало, когда ей было десять. Впрочем, и до этого мама воспитывала ее практически в одиночку, – отец покинул семью в раннем Олином детстве. Вера Аркадьевна. Маленькая энергичная женщина со строгим лицом и постоянно забранными в узел темными с проседью волосами. Мудрая и деловая, с прекрасным чувством юмора. При этом редко улыбавшаяся. Мне запомнилась единственная из ее улыбок – в ЗАГСе, когда она с моими родителями подошла нас поздравить. "Совет да любовь", – проговорила она негромко, но четко. И вдруг улыбка озарила ее лицо, сделала его значительно моложе и одухотвореннее, тут же вызвала ответную улыбку и у нас с Олей.

Совет да любовь. Да-да, вот именно. То самое немногое, что нам было нужно. То самое главное, что сейчас нужно мне. И чего не достать, не получить, не купить ни за какие деньги. Вера Аркадьевна могла бы помочь, но уже семь лет, как ее нет с нами.

Двери распахиваются, и я выхожу из автобуса. Трудно быть среди людей. Тесно рядом с чужими проблемами, еще теснее рядом с чужими радостями. Все счастливы или несчастливы сегодняшним днем и живут ради того, что случится вот-вот. Надеются, что случится. Я не чувствую приближения чуда. Собственно, не чувствовал я этого и вчера, но сегодня у меня нет и того, что было накануне.

Вынимаю мобильник, набираю домашний номер. Может быть, ее голос прояснит мои дальнейшие действия или хотя бы что-то в моем состоянии? Длинный гудок. Еще один.

– Алло, – послышался в трубке Олин голос. – Алло, говорите.

Сброс. Ничего хорошего не могу тебе сказать, дорогая.

Голос как голос. Спокойный, уверенный. Будто ничего и не произошло. Впрочем, его можно принять и за равнодушный, и за самоуверенный. А то, что она не звонит сама и не интересуется моим местонахождением, тоже нельзя считать ни минусом, ни плюсом. Какая, к черту, разница – на работе я или болтаюсь по улицам? Может быть, рядом с ней уже кто-то, кто имеет для нее большее значение, чем я?

Интересно, кто это может быть. Я почти не знаю ее знакомых по работе. Да и почему, собственно, это обязательно должен быть сослуживец? В наше-то время, когда столько возможностей найти себе нового друга.

"Через три дня у Лехи день рождения" – последовал вдруг удар из закоулков памяти.

Пораженный, останавливаюсь, не веря самому себе.

Совсем с ума сошел? Я знаю Леху даже дольше, чем Ольгу. Лучше друга нет в природе! Преданнее, добрее, чем он.

Так ли? А что позволяет тебе сделать такой вывод? То, что он живет такой же пустой жизнью? То, что ему, как и тебе, нужны события, новые ощущения? То, что он видит, во что превращается Оля рядом с тобой? В таком случае, разве избавление красивой женщины от безразличия мужа не есть проявление доброты к ней? В конце концов, разве он не обыкновенный homo sapiens, подверженный страстям и ошибкам, о которых будет сам же впоследствии горько сожалеть?

Как глупо все. Как безнадежно испорчено, если любое, даже самое лучшее, что есть на этом свете, имеет свою тень. Свое скрытое толкование, рождаемое утомленным сознанием в такие минуты, которые переживаю я. Как жить с этим и что изменить в себе, чтобы обрести то, что рассыпается на моих глазах?

Слишком много вопросов, слишком мало ответов. А времени на рассуждения и того меньше.

Ноги несут меня с улицы на улицу, из переулка в переулок, из парка в парк. Со стороны я – обычный человек, решивший проветриться в славный летний денек. Почему нет? Ведь ребенок возвращается только завтра, а жена занята дома своими делами. Конечно, сейчас я должен быть на работе, но вот этого по мне уж точно не видно. Интересно, уже позвонили домой? Вряд ли, голос у Оли совершенно спокойный, да и мобильник не спешит принимать новые звонки. Думают, задерживается парень, никак от отпуска не отойдет. Посмеиваются, наверное. Может, и мне посмеяться? Говорят, помогает. Не страшно, что ничего забавного вокруг. Не страшно, что внутрь себя даже заглядывать больше не хочется. Находят же наши сатирики и юмористы, к примеру, поводы для того, чтобы как минимум раз в неделю смешить своих зрителей? Впрочем, все телевидение в последнее время "отличается вечерней жизнерадостностью", как говорит Леха. Да и сам он, друг закадычный, всегда считался оптимистом, душой их компании. Может, и мне, если повертеть головой, удастся найти что-то смехотворное? Вот хотя бы то строение на углу, закрытое на бессрочный ремонт? Ему ведь ни дать, ни взять, лет пятьдесят стукнуло.

Булочная.

Резко поворачиваю голову налево. Указатель стоит там же, и хотя место деревянной дощечки занимает металлическая пластина, текст, который значится на ней, остался неизменным. "Улица Георгиевская".

Тоже мне, улица. Всего лишь несколько потрепанных временем пятиэтажек, дорогу к которым открывает эта самая булочная, которая больше таковой не является.

Но было время, когда эта улочка считалась для меня едва ли не центральной во всем городе. Здесь я проводил большую часть своего свободного времени. А первый дом на этой улице определил многое в моей дальнейшей судьбе.

В нем со своей мамой жила Оля, когда мы с ней познакомились. Два их угловых окна и балкон на втором этаже одними из первых на всей улице встречали лучи солнца нового дня. Именно это было первым, что пришло мне в голову перед тем, как я увидел ее, свою будущую жену.

Было великолепное майское утро, когда я в самый первый раз оказался на этой улице. Собственно, не только на улице, но и в самом городе. Ведь именно в тот день поезд точно по расписанию доставил меня сюда, за несколько сотен километров от родителей и друзей. Доставил совершенно одного с небольшим чемоданчиком вещей на первое время. Мой путь в тот утренний час пролегал к общежитию, где мне предстояло прожить еще несколько лет до тех пор, пока мы с Ольгой не поженились и не совершили во многом благодаря Вере Аркадьевне шикарный обмен с доплатой, позволивший нам переехать в нашу нынешнюю квартиру.

Такое развитие событий могло показаться смешным и наивным тогда, в то самое утро, когда я увидел Олю в первый раз. Она стояла на балконе и смотрела на рассвет. Весеннее солнце уже показалось из-за горизонта и медленно, метр за метром окрашивало в нежный золотистый цвет этот еще только что казавшийся мрачным и неприветливым дом. Все внимание Оли было приковано к бледно-розовому небу вдалеке, а мечтательное выражение ее лица говорило о том, что и сама она в тот момент находилась где-то очень далеко от своего балкона, от дома, улицы, города… Далеко от меня, случайного прохожего, завороженного этой немой сценой. Наше будущее могло сложиться совершенно по-другому, если бы тот гипнотический рассвет не отпустил ее от себя всего лишь на минуту. Она оторвала взгляд от неба и заметила меня как раз тогда, когда я проходил мимо ее окон. Что-то в моем лице заставило ее улыбнуться. Наверное, тот момент решил все.

– Чудесное утро, правда? – сказала она мне.

– И этим оно очень похоже на вас, – неожиданно быстро нашелся я с ответом.

Ее улыбка стала чуть шире, она снова посмотрела в сторону горизонта. И тут из комнаты раздался женский голос:

– Оля, тебя к телефону.

Так от Веры Аркадьевны я впервые узнал имя этой пленившей меня своей красотой девушки с длинными темно-русыми волосами и светлыми, цвета того памятного майского утра, глазами.

Оля вела обычную жизнь прилежной студентки. Утро и день она проводила в институте, где была на хорошем счету, так как не прогуливала (до знакомства со мной) ни единой пары и отлично училась. Вечером она иногда уходила гулять с подругами, но чаще была дома наедине с конспектами, телевизором и кошкой Мартой. Но обо всем этом я узнал позже, когда мы уже были знакомы. А познакомила нас та самая булочная, куда и Оля, и я часто забегали за продуктами. Как-то раз мы оказались там одновременно, а я, кроме того, оказался там еще и своевременно. Уже у кассы выяснилось, что у Оли не набирается нужной суммы на покупки. Конечно, я оказался рядом, и конечно, не мог не воспользоваться таким подарком судьбы. Правда, из-за этого происшествия Леха Скворцов – в ту пору он уже был моим соседом по комнате – не получил обещанной бутылки кефира, но то были пустяки. Добрый Леха простил мне ту мою внезапную "забывчивость", как и длительное отсутствие, – я провожал Олю, а затем мы с ней долго разговаривали, стоя у ее подъезда.

О, этот подъезд. Ведь впервые мы с Олей целовались именно там. Спасаясь от проливного летнего дождя, мы вбежали туда, смеясь, уже мокрые до нитки. На ней было ее любимое сиреневое платье, поверх которого был наброшен мой светлый пиджак. Ее влажные волосы прилипли к раскрасневшимся от бега щекам. Оля тяжело дышала, продолжая смеяться. В тот момент она показалась мне невероятно, головокружительно красивой. Мои руки сами обвили ее, а губы впились в ее губы, оказавшиеся теплыми, мягкими и чуть сладковатыми. Она не сопротивлялась, поцелуй был долгим и удивительно нежным. Наконец, она чуть отстранилась и заглянула в мои глаза. Я успел заметить игривые огоньки в ее взгляде. Наверное, в тот момент ей, как и мне, хотелось поскорее сбросить с себя стеснявшую движения и чувства мокрую от дождя одежду. Но дома ее уже дожидалась строгая мама, и Оля, немного помедлив, сняла с себя мой пиджак и протянула его мне.

– Мне нужно идти, – сказала она тихим, слегка подрагивающим голосом. – Беги домой, не хочу, чтобы ты простудился.

Напоследок она нежно прикоснулась ладонью к моей влажной щеке. В следующую секунду я уже видел ее поднимающейся вверх по лестнице. Ее тепло и ни с чем не сравнимое чувство счастья, которое она мне подарила, оставалось со мной и позволило мне каким-то чудом не простудиться в тот день, несмотря на то что я еще долго блуждал под дождем с рассеянной улыбкой на лице.

Да, этот подъезд видел мое счастье. Он был едва ли не единственным свидетелем самого главного из того, что между нами происходило. И знакомство с Верой Аркадьевной, которая однажды чуть не столкнулась с нами, когда я в очередной раз провожал Олю. И мои лучащиеся радостью глаза, когда Оля, наконец, согласилась стать моей женой. И свадебный кортеж, увозивший со мной ее, ослепительную в своем белом свадебном наряде. И еще столько историй и разговоров, в которые мы, сами того не подозревая, посвятили его, нашего единственного молчаливого свидетеля.

Впрочем, нет, не единственного. Был еще один герой, чье значение осталось незамеченным Олей, но оказавшееся важным для меня.

Оборачиваюсь, опасаясь не увидеть его на прежнем месте.

Нет, конечно, он здесь. Красавец-клен, своими ветвями уходящий высоко-высоко в небо. Приветливо помахивает мне своей листвой. Узнал меня.

Осматриваюсь по сторонам. Мне повезло, вокруг ни души. Усмехаюсь сам себе, затем подхожу к клену, обхватываю ствол дерева руками. Подтягиваюсь на первой ветке и начинаю карабкаться вверх. Надеюсь, меня действительно никто не видит.

Старина клен услужливо подставляет мне свои ветки, словно приглашая меня забраться еще выше. Но я останавливаюсь на уровне второго этажа и осторожно поворачиваюсь. Вот они, эти два окна, прямо напротив меня, метрах в пятнадцати. В точности, как в тот вечер, в тот единственный раз, когда я вот так же, как непоседливый юнец, вскарабкался на это дерево, чтобы увидеть свою мечту еще раз. Увы, тогда я так ее и не высмотрел, хотя просидел на этих ветках больше двух часов. Наверное, она готовилась к какому-нибудь зачету, – дело было в конце мая. Но тогда я не думал об этом. В тихо опускавшихся сумерках я не сводил глаз с ее окна, следил за огоньком ее настольной лампы и ожидал увидеть хотя бы Олину тень. И спустился с дерева только тогда, когда свет в ее окне погас до следующего утра. Но перед этим…

Где-то здесь, на одной из веток напротив ее окна. Вот. Чувствую, как начинает учащенно биться сердце.

Надпись, нацарапанная перочинным ножиком, оказавшимся в тот вечер со мной. Результат двух часов мыслей и ожиданий. Читаю раз за разом.

"Оля" – первая строчка

"Будь со мной" – вторая.

Конечно, нелепо. Да, по-детски. Безусловно, смешно.

Но отчего так хорошо? Отчего так волнительно смотреть на эти глупые юношеские строки? Отчего мне, тридцатисемилетнему дядьке, так хочется поставить жирный восклицательный знак в конце? Нацарапать его нечем, откуда у меня может взяться перочинный ножик. Но это и не важно. Восклицательный знак уже стоит. Он во мне. Кто-то неожиданно поставил его, как в разлинованную тетрадь отвлекшегося школьника.

Надо спускаться.

Уже спрыгивая с последней ветки, замечаю мальчишку с маленькой собачкой. Они оба шарахаются в сторону, видя запыхавшегося мужчину с глупой улыбкой на лице. Мальчик застывает в недоумении, собака несмело тявкает в мою сторону.

– Привет. Не бойтесь, я местный волшебник-каскадер, – отрекомендовываюсь, отряхивая рукав.

Парнишка растерянно улыбается, пес крутится вокруг его ног, подозрительно поглядывая на меня.

– Как тебя зовут? – спрашиваю.

– Андрей, – гордо отвечает мальчишка, продолжая улыбаться.

– Так вот, дорогой тезка, – говорю я ему. – Не лазай по деревьям, пока не встретишь девушку своей мечты. Ладно?

Улыбчивый тезка пожимает плечами, затем неуверенно кивает. Забавный дядя повстречался ему с утра пораньше.

– Ну и молодец, – как ни в чем не бывало, бросаю я. – А теперь, мне пора домой, если ты не против.

Мальчик снова кивает, собачка издает прощальное "Тяв", и я ухожу. Через несколько метров оборачиваюсь и вижу, что мальчишка еще стоит на том же месте и с любопытством смотрит мне вслед.

Захожу во двор с другой стороны. Конечно, так длиннее, и приходится пересекать всю детскую площадку, чтобы добраться до нашего подъезда. Но зато полностью исключается вероятность быть увиденным из окна собственной квартиры.

Две пенсионерки обрывают свой диалог на полуслове, увидев меня. Кивают в ответ на мое приветствие и провожают удивленным взглядом. Конечно, непривычно видеть соседа в столь ранний час с шикарным букетом красных роз в руках. Сейчас начнут увлеченно перебирать даты, находя разумное объяснение моим цветам в будний день. Смешные.

Подъезд, лестница. Салют, Эминем. Надо не забыть вкрутить лампочку.

Звонок. Раз, два, три.

Неторопливые шаги за дверью.

Тень напротив дверного глазка.

Щелчок замка.

Оля. Спокойствие на ее лице сменяется озадаченной улыбкой при виде меня. Удивление становится еще более отчетливым – она замечает букет. Испытующе смотрит мне прямо в глаза. Ее улыбка становится нежной и искренней.

Да, губы действительно накрашены. Вишневая помада, которую я подарил ей на прошлый День рождения. Она хотела привлечь мое внимание к себе. Но еще час назад я не мог понять этого. Теперь я это вижу так же четко, как и искорку надежды в ее глазах.

Протягиваю ей розы. Она берет их, не сводя с меня глаз.

Мои освободившиеся руки тут же прижимают ее к себе.

– Оля, – говорю я тихо, и через паузу мои губы сами добавляют: – Будь со мной.

Она не отвечает. Лишь ее руки еще крепче обхватывают мою спину.

Январь 2005