Читать книгу Живые души, или похождения Лебедько - Владислав Лебедько - Страница 6

Глава 4

Оглавление

«…старый мост над бывшим оврагом отделял собственно город от Троицкой слободы. Новый мост бывшей Московской заставы устроили в ходе начавшейся в 1891 году прокладки Великой Сибирской магистрали. К мосту подходила улица Ново-Александровской слободы, и от вокзала – Малое бывшее шоссе, после 1864 года – Вокзальная улица. На мосту, над полотном Рязано-Уральской железной дороги – расстаёмся с улицей Ново-Александровской слободы и вступаем на Московскую улицу города. По сторонам улицы сохранились прилепившиеся один к другому каменные двухэтажные особняки состоятельных купцов, разнясь, порой, лишь стилем неброских фасадов. Отдельные здания примечательны не столько внешним видом, сколько историей своей и хозяев. Жили на Московской улице до 1917 года семьи таких фамилий: Придонцевы, Селивановы, Юкины, Чуковы, Абумовы, Любимовы, Маркины и другие…» – сию путевую заметку, невесть откуда взявшуюся, читал Владислав Евгеньевич, въехавши в славный город Рязань. Лебедько, как истый сын не токмо Европы просвещенной, но и безбашенной Азии, отдавал себе, в некотором роде, отчёт о роли последней в русской жизни. Как говаривал в своё время герой Достоевского – Митя Карамазов, «широк человек, слишком даже широк. А я бы сузил». Вот ведь и складывается, что широтою души своей русский человек обязан бескрайним азиатским просторам, начинающимся отнюдь не от Уральского хребта, а как раз таки от Рязани, автор хотел было, попервоначалу, замахнуться так, чтобы сказать, что, мол, даже не от Рязани, а от самой Москвы-матушки, да не дерзнул – робок.

Однако же давай, дорогой читатель, на пару минут отвлечёмся, оставив нашего путешественника, сидящего в своей «тройке» при въезде в Рязань, изучать схемы и путеводители, а сами пустимся неким образом в философствование… Итак – Азиат – слово сие отсылает нас к великому множеству смыслов. Среди оных найдём мы свободолюбие, простор и вседозволенность, – ту самую вседозволенность, что проистекает не из консервативной морали, а из глубинных недр души человеческой. Русский азиат не сводим ни к истерику, ни к пьянице или преступнику, ни к поэту или святому – в нём всё это помещается вместе, в лихо закрученной совокупности всех этих свойств. Русский азиат – это одновременно и убийца, и судия, буян и нежнейшая душа, законченный эгоист и герой совершеннейшего самопожертвования. В таком человеке внешнее и внутренне, добро и зло, бог и дьявол неразрывно слиты. Ежели мы сподобимся окинуть взором ближайшую перспективу времени, то, несомненно, углядим в русском азиате новый идеал, угрожающий самому существованию прогнившего насквозь европейского догматического духа. Идеал, как представляется нам, обладающий совершенно аморальным образом мышления и чувствования, способностью прозревать божественное, необходимое и судьбинное во всём окружающем его, в том числе, в так называемом зле и безобразии, которые он способен чтить и благословлять. Однако же, двигаясь подобным образом в дальнейших рассуждениях, рискует автор заехать напропалую к вещам совершенно уже невообразимым, могущим сбить добросовестного читателя с панталыку. А посему не будем так уж сразу усердствовать, хотя автор и имеет к данной теме некое пристрастие.

Вернёмся к нашему герою: изучивши, помимо карты, путевые записки некоего, не оставившего нам своего имени, негоцианта, с кратким отрывком из которых досточтимый читатель имел удовольствие ознакомиться в начале главы, Лебедько с негодованием выругался, ибо не нашёл среди перечисляемых там Юкиных, Чуковых и Абумовых, славной фамилии Карамболь. Григорий Михайлович Карамболь, делавший при произношении своей фамилии акцент на второе «а», во всякой беседе, сего предмета касавшейся, был настойчив, что называется, до мордобоя, утверждая, будто фамилия его принадлежит истинно русской династии и даже будто бы восходит к кому-то из бояр времён Ивана Грозного. Являлся он уроженцем Рязани, впрочем, в буйные годы молодости проживал некоторое время и в Москве, обучаясь в Высшей Художественной Школе, а позже – в начале восьмидесятых сойдясь коротко с кружком Югорского переулка. После перестройки Карамболь воротился в Рязань, где и проживал, между прочим, как раз на Московской улице, ныне переименованной в Первомайский проспект. К началу нового века Григорий Михайлович достиг довольно громкой и даже скандальной известности в художественных кругах Рязани. Картины его неплохо продавались, а выставки случались в Москве, Питере и даже за границей. Писал Карамболь сначала довольно-таки реалистичные картины с выраженной славянской тематикой: эдакие, знаете ли, хороводы на фоне берёзок, бородатые мужики в вышитых рубахах или, положим, стоптанные крестьянские лапти, от которых исходит немотствующий зов земли русской. Затем живопись его стала всё более съезжать в область каких-то загадочных символов, появились в ней даже некие ацтекские мотивы, однако сам Карамболь настаивал, что сии символы явились ему в результате изысканий истоков славянской цивилизации.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Живые души, или похождения Лебедько

Подняться наверх