Читать книгу Царевна - Владислав Лесков - Страница 1

На Москве раздался тревожный набат колокола Успенского собора. Толпа, сгрудившаяся у красных кирпичных стен Кремлевских башен, сиротливо охала и крестилась.

– Царь умер! – пронес над ней ветер обрывки слов патриарха Иокима.

Меж ног толпы просунулась голова юродивого:

– Царь православный умер, а царевич Петр с еретиками дружбу водит. Латинские обычаи привечает. Антихрист. Стрелец, сдерживающий толпу, покосился на юродивого и загнутым носком кожаного сапога, ударил его по измождённому, грязному лицу:

– Чего несешь, сучий сын. Царскую особу хаишь? Юродивый завопил от боли и уткнулся головой в талый с черными проплешинами апрельский снег. Из его головы, с небрежно торчащими клочьями волос, в грязную жижу тянулись тонкие струйки алой крови. Бабы протягивали к служивому руки, стремясь ухватить стрельца за уши, щеки, и губы, словно лебеди-шипуны.

– Ты, пошто святого человека изобидел, ирод? – заорали мужики в неугомонной людской толпе.

– Креста на тебе нет, злодей! – неслось со всех сторон.

Стрелец отшатнулся. Толпа наступала на него, стремясь ухватить руками, сгрести и кинув себе под ноги затоптать, как полудохлую амбарную мышь.

– Ну, назад все, псы! – к стрельцу на помощь подскочили еще несколько служивых.

─ Над царевичем потешаться посмели? Стрельцы стали оттеснять толпу к избам Посадской Ямской слободы.

– Дави их братцы, – разносилось средь стрелецкого строя.

Стрельцы выдавливали посадских с площади широкой грудью и черенками бердышей. Из Спасской башни, по мосту к Лобному месту спустился боярин в соболиной шубе и бобровой шапке.

Развернув грамоту, он обвел площадь и прочел первую строку:

– «Государь наш, Фёдор Алексеич, почил волею Господа и нарек наследниками царства своего, царевича Петра Лексеича, от матери его Натальи Нарышкиной и царевича Ивана Лексеича, от матери его царевны Марии Милославской. На то, будет воля царская и сие завещание».

Народ охнул и замолчал.

Боярин сплюнул на снег кровавый сгусток и продолжил:

– А кто сие завещание не примет, тот волею Государей Московских будет обезглавлен. Соправителем сих государей державы нашей, в виду их малых лет, Господь дал в соизволение царице нашей Софье Алексеевне Милославской, сестре их. На том целуйте крест и идите с Богом.

Но толпа не желала расходиться. В сторону стрельцов полетели проклятья и комья смерзшейся земли.

– Ироды! – голосили бабы.

– Каина дети, – вторила им толпа в изношенных зипунах. Народное волнение распалялось все больше и больше, и уже никто не обращал внимания на затихшее тело юродивого, лежащее на почерневшем от копоти, снегу. У одноглазого мужичка с жидкой бородкой в заиндевевших от холода руках, блеснуло калёное лезвие ножа. Он прильнул к толстой бабе в разноцветном платке и тут же отпрянул, пытаясь скрыться в толпе.

– Убили. Убили, царица небесная, – заверещали бабы в толпе. Одноглазого мужичка тут же поймали за рукав изодраного кафтана и, кинув на снег, принялись зверски топтать ногами. Стрельцы бросились к месту драки, пытаясь прорезать толпу и вытащить убийцу на площадь.

Боярин мерзко хмыкнул и развернулся к стрелецкому старшине: – Утихомирь тут всех.

– Я во дворец пойду, царево завещание исполнять, вся Дума, почитай, в сборе, а я тут на мужицкие склоки смотрю. Старшина кивнул:

– Будет сделано боярин!

Он махнул кому-то рукой и, из ворот вышел еще один стрелецкий полк. Стрельцы в зеленых кафтанах с пищалями наперевес сделали первый шаг в сторону беснующейся толпы.

– С плеча снять! – зычно выкрикнул стрелецкий старшина.

– Без команды с патроном заряжай! Стрельцы скинули ружья и высыпали в замок порох.

– Первый выстрел в воздух! – скомандовал старшина.

– Первый выстрел в воздух, – эхом пронеслось по строю.

Толпа испуганно шарахнулась назад.

– Пли. Пли. Глухой раскат выстрела десятков пищалей, словно весенняя гроза, пронесся над Лобным местом, сорвав с колокольни Ивана Великого десятки ворон и галок. Выстрел был настолько силён, что заставил испуганно вздрогнуть родовитых бояр в Думской палате, а придворный писарь невольно опрокинул чернильницу на лист царского указа в Посольском приказе. Толпа бросилась наутек, оставив в таявшей весенней жиже юродивого и окровавленное тело одноглазого мужичка, что еще недавно так ловко орудовал в толпе острым ножом, срезая у посадского люда кошельки с пояса. Толпа рассеялась.

Казацкий старшина довольно крякнул:

– Так-то лучше, а то гляди, чего удумали, бунт учинять.

– Сенька? – звонко крикнул он.

Перед старшиной тотчас возник стрелец:– Слушаю господин урядник.

Старшина покачал головой и плюнул на подтаявший снег.

– Убери этих двоих, – он указал на тела, лежащие на площади. И кровушку соскребите. Он повернулся в сторону Ивана Великого и перекрестился.

– Чует мое сердце, еще немало здесь люду православного поляжет, – с досадой заметил он рядовому.

– На все Божья Воля! – равнодушно ответил стрелец.

– Ну, ты иди уже исполняй, – старшина ласково хлопнул его по плечу.

– А как выполнишь, доложи. Я пока в казармы наведаюсь. Старшина развернулся и широким шагом зашагал в сторону ворот Кремля.

Толпа тем временем рассыпалась по узким улочкам многочисленных слободок Москвы. Стеленные кривыми деревянными досками тротуары меж рядов посадских изб и каменных палатей бояр, не выдерживали такого количества бегущего народа, люди падали в непролазную весеннюю грязь улиц.

В думской палате было тихо. Бояре в высоких шапках и пестрых кафтанах с меховыми воротниками испуганно переглядывались между собой.

– Ну, чего же ждать нам теперь? – скривился боярин Василий Голицын.

– Так сейчас царевна Софья нам все и поведает, – усмехнулся думный дьяк Шакловитый.

– Али ты куда спешишь, батюшка?

Голицын тяжело вздохнул:

– Куды мне теперь спешить-то Федор Леонтич?

– Ну, так и потерпи немного, чай не пахоту сеять.

Голицын покосился на остальных бояр. В глазах Нарышкиных читался страх. Причина его была видна издалека. Место, на котором стоял трон московских государей, было пусто. Стоило ли думать об обезглавленной России? Нет Государя – нет и трона. Вместо него стояла маленькая резная табуретка, которую принесли из покоев дворца кто-то из слуг.

– Не бывало такого! – шептались меж собой бояре.

– Что удумали Милославские?

Князь Василий Голицын ликовал:

– Нарышкиным конец. Вернут имения и вотчины, отнятые прежним царем Федором Алексеевичем. Но патриарх Иоаким еще в силе, и не отдаст Нарышкиных, за спасибо живешь. Патриарха нужно переизбрать. Кандидаты-то есть? У входа в думские палаты послышался шум.

Из дверей появился бирюч и зычным голосом прокричал:

– Царевна Софья Алексеевна Романова, соправительница Государей Московских.

Софья прошла в думу и присела на табурет, что стоял вместо трона. Расправив полы платья, она посмотрела на собравшихся в Думе бояр. Царевна догадалась, о чем шепчутся эти дородные, обрюзгшие от изобилия придворных яств, тучные детины с посохами в руках и высокими меховыми шапками.

– Здраве будьте, князья-бояре! – спокойно произнесла царевна.

Бояре встали и поклонились:

– И ты будь здрава, матушка царевна.

– Знаю причину кручины вашей, – продолжила она и указала на сдвоенный трон Государей, одиноко стоящий в стороне.

– Отныне править буду сама! – твердо произнесла она. А что трона нет бояре, так государство наше вроде, как в войне, в неустройстве своем. А коли так, то где ж вы видели, князья-бояре, что бы царь с собой на войну трон брал. На табурете сидит, по-походному.

– А будет устройство в державе нашей и трон будет.

– Верно, Федор Леонтич? – царевна пристально посмотрела на Шакловитого.

– Все верно матушка, – закивал думский дьяк.

– Принцесса Софья весьма остроумна, – подметил иноземный посол шепотом. Ловко она поставила на место этих зазнавшихся снобов бояр.

– Но ведь царевичи еще на троне, – оборвал его посланник английского короля.

– Сейчас узнаем, милорд, – усмехнулся немецкий посол. Во всяком случае, наши задачи в Московии не меняются, кто бы из особ сей трон не занял.

Однако. Однако будет весьма прелюбопытно. Софья вновь взяла слово:

– Хочу объявить вам волю свою!

Бояре насторожились, вокруг воцарилась тишина. Все с нетерпением ожидали решение Софьи.

– Федор Леонтич, неси указ!

Царевна протянула руку. Думный дьяк Шакловитый, шаркая по ковру каблуками сафьяновых сапог, устремился к царевне со свитком в руках.

– Сама зачту, – пояснила царевна. Шакловитый спрятался за ее фигуру.

– С соизволения Господа нашего, беру в руки свои управление державой нашей единачально. Регентом и помощником в сем деле будет назначен наш первый человек, князь Василий Василич Голицын. Дума охнула. Бояре нервно заерзали на скамье. У многих из них были с Голицыным споры и тяжбы.

– В продолжении…! – царевна обвела думу тяжелым взглядом. Хотя по ее голосу было видно, что ей и самой сейчас стало тяжело.

– В продолжении, царевич Петр Алексеевич с матерью своей бывшей царицей Натальей Нарышкиной удаляется со двора в село Преображенское, для их же здравия и безопасности. Софья свернула свиток.

Патриарх Иоаким в углу заскрипел зубами. Но стрельцы были грозной силой. Игнорировать их требования, значит обречь себя на постриг и ссылку в дальнюю обитель. Патриарх лишь проскрипел зубами и промолчал.

– Федор Леонтич, – произнесла царевна, – выйди на крыльцо, скажи стрелецким полкам, что воля их исполнена. Шакловитый засеменил к выходу. Во дворе у думской палаты, собралось более двух тысяч царских стрельцов. Шакловитый поморщился. Он еще помнил, какой грозной силой могут быть эти воины в красных кафтанах с пищалями наперевес.

– Стрельцы! – громко закричал Шакловитый. В честь своего воцарения Царевна Софья Алексеевна жалует каждому из вас: по десяти рублев денег. Жалует вас званием придворной стражи. Ну и харчи, соответственно.

Стрельцы одобрительно гудели. Из их строя вырвался низкорослый толстяк и заорал:

– Слава царевне! Слава!

Стрельцы вздернули руки с оружием вверх:

– Слава царевне Софье!

Бояре в Думе испуганно съежились. Царевна пришла к власти на стрелецких штыках. Что она еще может удумать. Софья улыбнулась. Этот крик был ей милее всего сердцу.

А с опальным царевичем Петром и Нарышкиными будет время решить. Сейчас главное упрочить свое регентство над государством. Слабоумный братец Иван Алексеевич преградой не будет, но все же, он Милославский. А раз так, то и опираться она может на всех Милославских. Ну и что, что баба, зато своя. А Нарышкиным быстро бороды повыдергивают. Царевна вышла из думы, оставив бояр наедине со своими мыслями и страхами. Сейчас все складывалось, как нельзя лучше. Думный боярин Артамон Матвеев и князь Михаил Долгорукий были мертвы. Нарышкины уже скорее мертвы, чем живы. Царевич Петр уедет в село Преображенское. Теперь ничего не мешает устроить личную жизнь. Царевна вспомнила, как еще в девичестве при царствовании своего брата Фёдора Алексеевича, они с сестрами тайком бегали смотреть театральные представления. Как это было загадочно и в то же время волшебно. И только маленькое оконце в стене отделяло ее от этих сильных и красивых шутов, балагуров и актеров. Этих античных героев, что спасали красивых женщин от лап чудовищ. Эта жуткая медуза Горгона и Одиссей. Геракл, сын Зевса и простой смертной женщины. Это пугало и очаровывало одновременно. Но теперь все в прошлом. Она царица этой огромной державы, а детские страхи остались позади. Ей больше не нужно ходить в одиночестве под каменными сводами Коломенского дворца, выглядывать в окна и с замиранием сердца рассуждать, что где-то там есть другая жизнь.

Другая, совершенно не похожая на жизнь ее сестриц, запертых в полутемных комнатах дворца, где единственными подружками были служанки. Она еще молода и красива, она найдет свое место в истории. Софья улыбнулась сама себе в зеркальце и спокойно положила его на столик.

– Царевна, – раздался тихий голос из приоткрытой двери. Она узнала его. Милый сердцу друг. Теперь она может не опасаться перетолков посадской толпы. Князь Василий Василич достойный претендент на руку и сердце русской царевны. Не государь, но разве кто из латинских государей достоин ее руки. Нищие, презренные и малоземельные холопы. Ее держава могла вместить десятки таких государств.

– Проходи князь, – тихо произнесла она. Голицын вошел в покои царевны и, склонившись у ног величественной Софьи, робко поцеловал ее руку.

– Исполнены ли мои указы, князь? – спросила она.

– Ваше Величество! – с восторгом произнес Голицын. Все выполнено. Царевич Петр и его мать Мария Нарышкина в Преображенском. Я оставил несколько своих людей с наблюдением.

Софья кивнула.

– Устал ли ты, Василь Василич? – нежно с придыханием спросила она.

– Разве можно устать на службе у ее величества, – отозвался Голицын, с нежностью и нескрываемой страстью, расцеловывая руки Софьи.

– Ну, пока еще рано называть меня Величеством, князь.

– Ничего не рано, моя царственная принцесса. – Голицын рванулся вперед и обнял царевну.

Софья была обескуражена его напором, но сдалась. Она лишь прошептала:

– Князь, еще не все закончено. Но его уже было не остановить.

Утро пришло в Москву ярким апрельским солнцем. Уже не слышно во дворе боя барабанов шального Петруши. Не слышно и криков полоумного братца Ивана. Она словно попала в другой мир. Где все её. Её косматые облака, нависшие над сводами «Ивана Великого». Её города, слободки и монастыри, больше не нужно прятаться, скрывая лицо под тяжёлым балдахином, как ее сестрицам. Она – Царевна.

Софья умылась и дала знак служанкам:

– Собирайтесь, едем к молебну в Троице-Сергиеву Лавру. Служанки забегали по покоям, доставая из сундуков наряды царевны.

На пороге появился дьяк Шакловитый:

– Далече ли матушка собралась?

– В Троицу боярин, – бросила Софья. Хочу помолиться в избавление от грехов.

Шакловитый усмехнулся:

– Так много ли их матушка, так с наперсточек.

– С наперсточек, но мои! – отрезала царевна.

Карета с царевной покатила по талому снегу. Шакловитый перекрестился:

– Ну, дай-то Бог.