Читать книгу Закатный ураган - Владислав Русанов - Страница 3

Кикимора зашипела и оскалила клыки. Гребень жестких, бурых с прозеленью волос от загривка до темени встопорщился от возбуждения.

Гырр понял, что сегодня умрет. Умрет нехорошей смертью, ведь из звериного брюха заказан путь в охотничьи угодья предков. Пальцы его шарили вокруг в поисках камня поувесистей, глаза ловили каждое движение разъяренной твари. Но духи болот, как назло, попрятали все камни, а попавшийся под руку сук оказался трухляв и легок.

Все же человек приготовился встретить смерть в бою. Охотники племени не станут стыдиться за него.

Когтистая лапа рванула бледные корешки очерета. Кикимора чуть подалась назад, сжалась перед прыжком…

Сперва Гырр не понял, почему хищник прыгнул не вперед, а в сторону, нелепо поджимая лапы, и забился, заскреб когтями липкую грязь. Из левой лопатки кикиморы словно выросла отшлифованная палка.

Оглянувшись, мальчик увидел двух гривастых тонконогих зверей, на спинах которых сидели существа, смутно напомнившие его сородичей. Их отличали раскосые глаза и острые кончики ушей. Одно из них подняло руку, указывая на Гырра пальцем, откинуло резким движением головы серебристо-серую челку, упавшую на бровь, и произнесло, переливчато выпевая звуки:

– Шо кул’ан-салэх имэр мид’э лаан бюэх…

Заворчав спросонок, Гырр открыл глаза. Вот уж больше десяти зим один и тот же сон преследовал его и всегда приходил перед рассветом. Теперь он научился смутно понимать хозяев. Фраза сида на той битве с кикиморой означала: «Этот щенок-человек принесет нам много побед». Что ж, сказанное оказалось правдой.

Гырр потянулся, выудил из бороды блоху и с хрустом разгрыз ее.

Близилось время кормежки.

В соседних клетках ворочались, поскуливали, рычали прочие обитатели бойцовых ям ярла Мак Гегры.

В урочный час скрипнула дверца. Как обычно, тут же заклекотали два стрыгая, не слезая с насестов, захлопали подрезанными крыльями. Заворчал просительно, зацокал длинными когтями по серому камню годовалый детеныш пещерного медведя.

Угрюмый прибиральщик Сенха катил тележку по проходу, ловко просовывая сквозь прутья решеток куски свежеприготовленного мяса. Стукнул железной палкой по лапе клыкана, норовящего зацепить его за полу куртки:

– Не балуй!

Напротив Гырра он остановился. Постоял, поцокал языком, дивясь на широченные плечи и украшенные шрамами руки, каждая из которых не уступала толщиной его туловищу. Протянул ломоть пожирнее:

– На, держи, Дубх’кроо!

Для всех сидов Гырр был теперь Бюэханом – Победителем, – и только Сенха, старательно прячущий привязанность к детенышу-салэх под напускной строгостью, звал его, как и десять лет назад, – Черноглазым.

Гырр подхватил еще теплую козлятину и впился в мякоть. Прибиральщик покатил тележку дальше, а в дверь уже входил, слегка пригнув голову, чтобы не зацепить притолоку, Дамах Лох Ойнах – старший распорядитель зверинца. Сразу от входа он отступил в сторону, пропуская сида в белоснежной мантии до пят. Не менее дюжины длинных косиц, спадавших с головы незнакомца, были украшены маленькими серебряными колокольцами.

– Прошу тебя, каннэс, – приглашающим жестом Лох Ойнах указал на клетку Гырра. – Будь так добр, осмотри его рану.

Человек умел слушать и запоминать. Белые одежды, косы и обращение «каннэс» – мудрый – означало, что перед ним филид. Скорее всего, Кондла Пестрое Крыло, придворный мудрец и советник ярла.

Рана! Какая рана?

Увлеченный утренней трапезой Гырр только сейчас почувствовал тупую боль и жар в левом предплечье – последствие прошлого боя, когда против него выпустили сразу двух северных волков. Первого он отбросил, оглушив кулаком, но второй, извернувшись в прыжке, сумел-таки вцепиться в поднятую на защиту горла руку. После этого Гырр перехватил серого за задние лапы и лупил по стенам, утрамбованному полу арены и пытающемуся подняться на ноги сородичу до тех пор, пока Сенха с напарником, Конадом, не выплеснули на него по ведру ледяной воды.

Лох Ойнах, вполне удовлетворенный результатами боя, лично осмотрел рану, наложил лепешку вонючего горного воска и забинтовал. Но вскоре Сенха обратил внимание, что подопечный осторожничает, старается меньше двигать рукой, и поднял тревогу.

Филид остановился перед Гырром, оглядел его, склонив голову к плечу.

– Нет, Дамах, – произнес он скрипучим голосом, свидетельствовавшим о бессчетном числе прожитых весен, – все-таки неправильно, не должно животное настолько походить на нас. Возможно, прав Мак Кехта, уничтожая этих тварей где только можно?

Лох Ойнах хмыкнул:

– Будь осторожнее со словами, каннэс. Погляди, он все понимает. Только говорить не может. Понимаешь, Бюэхан?

Гырр заворчал, склоняя крупную голову с космами черных волос.

– Видишь, понимает.

Кондла брезгливо поджал губы:

– Уродливая тварь. Ладно, Дамах, что там у него?

– Нагноение, жар. Вообще-то я промыл рану, как положено.

– Посмотрим. Привяжи его, а лучше, переведи в клетку поменьше, чтобы я мог…

– Не волнуйся, каннэс, он не шелохнется, – распорядитель открыл низкую дверку и, согнувшись в три погибели, забрался к человеку. Почесал его за ухом, положил ладонь на загривок. – Ведь не шелохнешься? А, Бюэхан?

Гырр басовито заворчал, зажмурил глаза и замер.

– Видишь, каннэс? Не бойся, иди.

Кондла, морща нос – салэх есть салэх, что со зверя возьмешь? – вошел в клетку. Опасливо прикоснулся к раненой лапе.

– Не бойся, каннэс, снимай повязку, – подбодрил его Лох Ойнах.

Под заскорузлым от гноя полотном оказалась синюшная опухоль, на ощупь горячая и твердая.

– Промывал, говоришь? – скептически пробормотал Кондла. – Эх, не знал бы я тебя еще до отплытия из Б’енэхт Ольен.

Дамах закусил ус, нахмурился. Вины за собой он не чувствовал, но о причине нагноения не догадывался, а потому злился.

– Сейчас поглядим. – Пестрое Крыло уже забыл и о грязи, и о вони. Отпустив края мантии, упавшей прямо в желто-коричневую лужу, он поднес обе ладони к предплечью Гырра. – Сейчас, сейчас…

Между сухими ладонями целителя и опухолью возникло слабое свечение.

– Промывал, говоришь… Верю. Промывал.

Филид выпрямился, опять брезгливо сморщился, подобрал испачканный подол.

– Там застряло что-то твердое. Щепка или кость. Дай нож.

Лох Ойнах вытащил из ножен и протянул рукоятью вперед корд – почти что короткий меч.

– Не бросится? – примериваясь, снова недоверчиво произнес Кондла.

– Терпи, Бюэхан, терпи, – вместо ответа Лох Ойнах чуть сильнее прижал пальцы к загривку человека.

Когда филид сделал два быстрых разреза клинком, Гырр не дернулся. Только напряглись и расслабились шейные мускулы.

– Хорошо, Бюэхан. Молодец, – похвалил сид.

Кондла надавил на края раны, и вместе со сгустком зеленоватого гноя наружу выскочил обломанный волчий клык.

– Вот оно что! – пробормотал Лох Ойнах. – Ну, теперь до травли все заживет.

– Промоешь и забинтуешь сам? – Пестрое Крыло вытер пальцы об одежду – все равно выбрасывать.

– Конечно. Благодарю тебя, каннэс, – церемонно поклонился распорядитель зверинца и уже в проходе между клетками добавил: – А с Мак Кехтой я не согласен. Салэх понятливые, учатся на лету. Дай мне срок, и у нас будут новые домашние звери. Сильнее собак и умнее коней.

– Смотри, Дамах, чтобы твой Бюэхан не свернул однажды тебе шею, – с сомнением покачал головой филид.

– Не свернет, – усмехнулся Лох Ойнах. – А вот кикиморе Сенлайха из Ласточкина Гнезда через пол-луны придется туго. К кикиморам у него особый счет, но Сенлайх-то об этом не знает. Мой совет – заключи с кем-нибудь пари. Не прогадаешь.

Холодный горный воздух пьянил, врываясь в легкие. Снег с перевалов сошел, но зима изредка напоминала о себе утренними заморозками, иголочками инея на замшелых валунах по обе стороны наезженной тропы.

Гырр бежал легко и размеренно, бесшумно опуская на камни босые ступни. Только поскрипывал новый кожаный ошейник с шипами – подарок ярла Мак Гегры. Тонкая цепь соединяла ошейник с седлом Лох Ойнаха, рысящего на соловом, косящем глазом, скакуне.

Позади тянулся караван поставленных на колеса походных клеток – и ярл, и Лох Ойнах достойно подготовились к предстоящим травлям. Сам Эохо Бекх – верховный король сидов – обещал посетить развлечение, приуроченное к празднику Начала Весны – Арэх Фьелэ.

Далеко опередивший процессию ярл натянул поводья и дождался, пока Лох Ойнах с Гырром поравняются с ним.

– Жарковато для начала абр’аана, – не то спросил, не то утвердительно сказал Мак Гегра, расстегивая вычурную пряжку, и сбросил шерстяной плащ на заднюю луку.

– Твоя правда, мой феанн, – отозвался Дамах, подставляя нежным лучикам поочередно обе щеки, – но в долинах в это время уже распускаются цветы.

– Как Бюэхан? – этот вопрос Мак Гегра задавал в сотый, должно быть, раз.

– Пышет здоровьем. Гляди, феанн.

Лох Ойнах мимолетным движением правого шенкеля и левого повода поднял коня в галоп. Гырр помчался рядом, не отставая. Чувство рвущейся наружу силы переполняло его настолько, что он задрал лицо к небу, издавая протяжный клич.

– Просто чудо, – продолжил распорядитель зверинца, когда ярл нагнал их. – Такого салэх я еще не встречал. Он способен голыми руками задушить молодого грифона, не говоря уж о кикиморе Сенлайха.

Он хитро прищурился и подмигнул феанну. Ярл ответил улыбкой.

– Знаешь, феанн, что я думаю? – вел дальше Лох Ойнах. – Я хочу научить его драться оружием.

– В своем ли ты уме, Дамах? – поразился Мак Гегра. – Зверь с оружием? А правила травли?

– В правилах об оружии ничего не сказано, мой феанн. Кому в голову приходило, что звери будут сражаться мечами или секирами? А Бюэхан справится, я уверен. Вчера, – Лох Ойнах оглянулся на Сенху, правившего первой повозкой. Сид кривился и держал руку за перевязью. – Вчера, когда разбивали вечерний бивак, клыкан умудрился открыть дверцу. Сенха кинулся остановить его, но получил когтями так, что бросил палку. Так вот, Бюэхан подхватил палку и загнал клыкана обратно в клетку. Не чудо ли?

– Поразительный зверь, – согласился ярл. – Надо будет…

Он не договорил, отвлекшись. За поворотом тропы был виден мостик через бурный ручей Аен Айр, сбегающий с ледника, и на нем перекосившаяся телега с клеткой. Очевидно, колесо соскользнуло с обмерзшего ночью бревна.

Несколько сидов совместными усилиями пытались поставить распряженную повозку на место, но она раз за разом срывалась, грозя перевернуться и покалечить одного, а то и всех сразу.

Неподалеку на серой в яблоках кобыле гарцевала, хлеща зажатыми в кулачке перчатками по конской гриве, сида в расшитой гранатами замшевой курточке – дочь ярла Мак Тьорла из Светлых Склонов, и Мак Гегра имел самые серьезные виды на брак с наследницей старинного рода.

Ярл учтиво кивнул, поднеся ладонь к глазам. Лох Ойнах склонился до самой холки солового, отведя правую руку в сторону и назад.

– Рад видеть тебя, высокородная феанни, – ярл приблизился, сдерживая затанцевавшего жеребца.

– Не могу ответить тем же, хоть твоей вины в том нет, – отвечала ярлесса. – Видишь…

Она махнула перчаткой в сторону суетящейся челяди, громко вздохнула, перекинула за спину толстую, отливающую платиной косу. Дело на мосту не двигалось с места. Сиды бранились, в клетке ворочался, урча, крупный зверь.

– Пещерный медведь? – на слух определил Мак Гегра.

– Да, феанн. Отец надеется выиграть давний спор с Мак Снахтой. Но, видно, не судьба.

Лох Ойнах окинул оценивающим взглядом клетку:

– Позволишь, мой феанн?

– Что ты надумал? – искренне поразился ярл.

– Хочу показать выучку Бюэхана.

– Э, постой, – запротестовала Мак Тьорла. – Мы еще не добрались до ристалища.

– Прости, высокородная феанни, – повторно поклонился Дамах. – Я не собираюсь стравливать зверей прямо здесь. Просто погляди, на что способен наш салэх.

Он подвел Гырра к опасливо расступившимся сидам.

Медведь в клетке утробно ворчал и пробовал на прочность решетку. Блестящие капли слюны слетали с желтоватых клыков.

– Бюэхан, возьми, – Лох Ойнах постучал хлыстом по задней оси повозки.

Гырр послушно сжал дубовый брус в ладонь толщиной.

– Подними.

Тугие мускулы человека напряглись, ошейник врезался в побагровевшую шею… Повозка медленно приподнялась.

– Толкай, Бюэхан.

Шаг. Другой. Третий.

Затаив дыхание, сиды Мак Тьорлы и Мак Гегры наблюдали, как салэх перемещает клетку, которую обычно везла пароконная упряжка.

– Во имя Небесной горы, – прошептала Мак Тьорла, когда повозка оказалась на противоположном берегу ручья, там, где дожидалось ярлессу прочее зверье бойцовых ям Светлых Склонов. – Какая силища!

– Довольно, Бюэхан. Отпусти, – скомандовал Лох Ойнах.

Гырр разжал пальцы, позволяя колесам коснуться каменистой земли, и вдруг его внимание привлекло движение на запятках одной из повозок. Он повернул голову и остолбенел. Прямо на него глядели огромные глаза цвета спелого желудя. Не раскосые, как у сидов, а…

Человек, женщина – Гырр разглядел тонкую шею, волну расчесанных на пробор волос, а главное, незаостренные уши – предмет гордости хозяев.

Мгновением позже он понял, что женщина сидит совершенно свободно, без привязи, и одета в длинную рубаху на манер домашних одеяний обитателей горных замков. Чем-то она напомнила Гырру подростков родного племени. Племени, о котором он уже не вспоминал даже во снах.

– Куда, Бюэхан? Стой!

Несмотря на окрики Лох Ойнаха, под дружный хохот сидов Мак Тьорлы, Гырр сделал шаг вперед. Завороженно, будто в тумане. Ему захотелось прикоснуться пальцем к легкому пушку на разрумянившейся щеке, вдохнуть аромат волос, наверняка вымытых и вычесанных от вшей заботливой хозяйкой или ее слугами.

Позади ржал соловый, через силу переступая боком. Стальная цепь, натянутая человеком, волокла его вперед, а трензель стремящегося остановить их сида разрывал рот.

– Стой, Бюэхан!

Гырр протянул раскрытую ладонь. Женщина испуганно отшатнулась, сжалась в комок, готовая к прыжку.

– Эй, феанн, прикажи убрать свое чудовище от моей зверюшки, – процедила сквозь сжатые зубы Мак Тьорла, поднимая самострел, – или я прикончу его!

– Бюэхан! – удар хлыста Лох Ойнаха ожег плечо. И еще один. – Ко мне!

Под взглядом медленно развернувшегося человека сиды попятились. Мак Гегра потянулся к рукояти меча, а ярлесса поднесла приклад к плечу.

С неохотой, опустив голову, Гырр вернулся и занял место у левого стремени Лох Ойнаха.

– Опусти оружие, высокородная феанни, – Мак Гегра сделал вид, что сбивает щелчком пальца несуществующую пыль с эфеса. – Этот зверь слишком дорог мне. Может быть, весен через сорок…

– Благодарю за помощь, – ледяным голосом отозвалась сида. – Нам нужно продолжать путь. Внимательнее следи за своими повозками, феанн.

Она отвернулась, ткнула кобылу шпорами и умчалась в голову колонны.

Взгляд, брошенный Мак Гегрой на Лох Ойнаха с Бюэханом, не сулил обоим ничего доброго.

Впервые за много ночей Гырру не приснилась кикимора.

И вообще ничего не приснилось. Только он опускал веки, ворочаясь на куче свежей сосновой стружки, как перед глазами появлялись волосы цвета клыкановой шкуры, румянец испуга на щеках и полоска зубов, блестящих, как ракушки – любимое лакомство детства. Гырр не думал о предстоящей схватке с кикиморой, хотя Лох Ойнах, стремясь подогреть ярость питомца, издали показывал ее, шевелящуюся в клетке. Ему хотелось быть рядом с женщиной. Видеть ее, дышать одним воздухом, изредка прикасаться, ощущая тепло молодого тела.

Через клетку ворчал клыкан. Топтался с ноги на ногу пещерный медведь Мак Тьорлов – помещение для зверей у хозяев арены было одно на всех.

Гырр подошел к решетке, взялся за граненые прутья. Сталь подалась с жалобным, протестующим поскрипыванием. Когда человек протиснулся сквозь дыру, проснулись стрыгаи, захлопали крыльями сослепу.

Прикорнувший на расстеленном у стены плаще сторож вскочил:

– Что здесь?

Это были последние слова в его жизни.

Осторожно отворив дверь, Гырр выглянул в коридор. Втянул широкими ноздрями воздух. Домашних любимцев не запирают на ночь с бойцами, но на закате ярлесса проведывала пещерного медведя.

На зависть охотничьим псам Гырр встал на след, миновал три коридора, поворот, сторожку со спящим караульным. Убивать сидов оказалось еще проще, чем волчат-переярков. Почему же тогда они владеют людьми, а не наоборот? Наверное, дело в острых полосках железа, палках с наконечниками-жалами, в том, что кони и псы им служат…

Покои Мак Тьорлов не охранялись. Запомнившуюся фигурку боец разглядел на ворохе шкур у прогоревшего камина. Желудевые глаза глянули в упор.

– Гырр, – произнес человек, ударяя себя в грудь.

– Фан’л’ог, – помедлив, ответила женщина. Человеческой речи она либо не помнила, либо не знала никогда.

Мужчина махнул рукой, показывая на окно:

– Бежим. Лес – дом.

Фан’л’ог покачала головой, не понимая.

– Гырр – сильный. Гырр прокормит двоих.

Ответ тот же.

Отчаявшись в уговорах, Гырр напряг плечи и руки. Покрасовался. Потом сделал вид, что вылезает из окна и бежит. Вдохнул полной грудью, показывая свободу, показал на себя, после на Фан’л’ог.

В этот миг хлопнула дверь, в комнате стало тесно от вооруженных сидов и рычащих псов. Гырр сжал кулаки, с вызовом заревел.

Из толпы шагнул Лох Ойнах.

– Бюэхан! Вот я тебя… Ко мне!

Рука сида потянулась к ошейнику. Гырр отшатнулся и прорычал, коверкая хозяйскую речь:

– Эмах! Прочь!

В другое время Дамах Лох Ойнах удивился бы поразительным способностям любимца, но не сейчас, под угрозой потери лица перед ярлом.

Узкая ладонь рванулась к загривку Бюэхана, как рогатая гадюка. Так некогда Лох Ойнах ловил и укрощал строптивых волков. Гырр оказался быстрее хищников. Его пальцы сомкнулись на жилистом запястье сида. Сжались. Кость хрустнула, заставив Лох Ойнаха дрогнуть и отпрянуть.

– Спускайте собак! – резкий окрик Мак Гегры перекрыл царящий шум.

Псы бросились вперед. Не охотничьи, ловчие. Обученные не убивать, а хватать и удерживать.

Но Гырра-то учили убивать!

Рычащий комок покатился по зале, влетел в камин, поднимая облако пепла.

Один пес забился, судорожно пытаясь вдохнуть изломанным горлом. Второй, жалобно скуля, полз, волоча задние лапы.

– Сети!

Мелкоячеистые сети опутали и человека, и собак. Дальше в ход пошли веревки с петлями и цепи.

Баюкая сломанную руку, Лох Ойнах наклонился над Гырром, вздохнул:

– Ты разочаровал меня, Бюэхан.

Фан’л’ог прижималась к коленям побелевшей от гнева Мак Тьорлы. Голос сиды звенел закаленным клинком:

– Я же просила тебя, феанн Мак Гегра, усмирить свое чудовище! Я не желаю, чтобы этот похотливый самец домогался ее!

Ярл наклонил голову:

– Да простит меня высокородная феанни за причиненное беспокойство. Пусть убьет кикимору Сенлайха, и я собственноручно выхолощу эту тварь. – Краем глаза Мак Гегра проверил реакцию Лох Ойнаха, но сид смолчал, разделяя мнение господина.

– Принято, – кивнула ярлесса. – Мир. Не забудь пригласить меня, феанн, когда… Когда возьмешься за нож.

– Твои желания – закон для меня, феанни.

Спеленатый Гырр не мог ни сопротивляться, ни даже закричать, лишь хрипел перетянутым горлом и в ярости вращал глазами.

Утреннее солнце позолотило ристалище.

– Кикимора Мак Рота против салэх Мак Гегры! – провозгласил маршал травли.

Гырр шагнул босиком на холодный песок. Из противоположной дверки быстрыми прыжками выскочила кикимора. Матерый самец. С проседью на горловом мешке.

На расстоянии трех шагов друг от друга бойцы остановились.

Кикимора зашипела и оскалила клыки. Гребень жестких, бурых с прозеленью волос от загривка до темени встопорщился от возбуждения.

Гырр понял, что сегодня умрет…

Я вскрикнул и вскочил, ударившись локтем о каменную кладку. Сердце колотилось, словно намеревалось проломить грудную клетку. Задыхаясь, огляделся по сторонам.

Все по-прежнему.

Тьма, нарушаемая лишь слабым желтоватым светом из глазка в прочной двери. Сырость, от которой уже начинало ломить надорванные работой в шурфе суставы, и вонь.

Вот моя привычная обстановка на второй день заключения. Ко всему можно привыкнуть, но увиденный кошмар выбивался из обычного хода событий.

Я-то думал, что мои сны, изредка приходящие во время путешествия с прииска Красная Лошадь к городку со смешным названием Пузырь, остались в прошлом.

Оказалось, нет.

Сегодня ночью я, недоучившийся жрец, бесталанный чародей, старатель-неудачник Молчун, был Гырром, парнем-салэх, угодившим в бойцовые ямы сидов лет за семьсот до моего рождения. Жил его жизнью, видел его глазами, переживал его чувства. По крайней мере, упоминавшийся ярл Мак Кехта, тот самый, кто первый из перворожденных высказал догадку о разумности людей, наших диких предков, погиб во время Войны Обретения, окончившейся больше шестисот лет тому назад.

Действительно ли имели место увиденные мной события или они всего лишь плод больного, издерганного рассудка?

Что предвещает мой сон?

Какой новый поворот злосчастной судьбы?

Еще пять дней назад мне казалось, что жизнь начала налаживаться. Привольная дорога, надежные спутники и видимая впереди цель. И вот теперь я оказался в подземелье, запертый в тесной камере, темной и сырой. Все тело ломит после непривычной мне скачки от Пузыря до Фан-Белла – столицы королевства Ард’э’Клуэн. Но пуще натруженных мышц болела душа, мучаясь неизвестностью. Какова судьба моих спутников? Что ждет меня здесь? Куда девали Гелку?

Впрочем, по порядку.

Гелка – это девочка-арданка. Когда-то ее отец, Хард, содержал харчевню на прииске Красная Лошадь, где я, как и десятки прочих старателей, искал самоцветы. В березозоле нынешнего года всю ее семью вырезали конные егеря короля Экхарда. Они прискакали на прииск в погоне за перворожденным, старшим дружинником ярла Мак Кехты.

Звали его Байр Лох Белах, и, сколько стоит наша Красная Лошадь, он приезжал дважды в год за податью, десятиной. Потому нельзя сказать, чтоб на прииске его любили. Избитого до полусмерти Лох Белаха распяли на стволе старой липы, росшей во дворе «Развеселого рудокопа» – харчевни, хозяином которой и был отец Гелки. А потом пошла гулять вольница. Егеря и часть наших, почувствовавших пьянящий вкус свободы и безнаказанности, начали бесчинствовать. Разграбили харчевню.

Всего я не видел. Не видел, как убивали Харда и Гелкиных сестер. А вот мать ее прямо на моих глазах Воробей – кличку свою дурацкую он получил за то, что слегка подпрыгивал на ходу, – ногами забил. Видно, нутро отбил – тем же вечером померла. Гелку подобная участь ждала бы – что насильникам девичьи слезы? – но нашелся на прииске один человек, сумевший пойти наперекор силе.

Тогда еще я не знал его имени. Только прозвище. Сотник. И то, что он из Пригорья родом. Положим, я и сам неразговорчивый и замкнутый, но по сравнению с ним – просто болтун и хохотун. Сотник в одиночку, голыми руками разметал десяток Экхардовых гвардейцев. Я, видя это, глазам своим не верил. Ну, не может обычный человек так сражаться! Глупый Молчун, ты просто плохо знал пригорян. В общей свалке Сотник отобрал у одного из егерей меч и мечом тем срубил их предводителя – капитана Эвана. Тут уж и наши смелости набрались. Начатое им дело довершили. Никто из пришельцев не ушел живым с прииска.

А Сотник пропал. Исчез, сгинул без следа в лесу, раскинувшемся на холмах вокруг Красной Лошади. Он только мне признался, больше никому, что убитый капитан егерей был его братом. Родным, единокровным. Но, видно, слишком уж разошлись пути братьев, слишком разными они выросли. Эван ведь первым бросился на Сотника. Сзади зарубить его хотел, да не вышло.

После той ночи страха приисковый быт долго в порядок приходил. Убитых хоронили, раненых лечили. Нового старшего выбирали – прежний голова Желвак куда-то удрал, как только жареным запахло. В те дни Гелка и прибилась ко мне. Не может же подросток в одиночку выживать в краях, где не всякий взрослый выдюжит.

Своих детей у меня никогда не было, да и, скорее всего, уже никогда не будет. А о такой дочке, как Гелка, любой отец только мечтать может. Тихая, скромная, за работу возьмется – любое дело ладится. Если бы не досужие пересуды, может, я так и остался бы жить на Красной Лошади. Удочерил бы ее по закону – как там у арданов положено? Так нет же, злые языки хуже острого ножа. Когда я от головы нашего, Белого – справедливого и серьезного мужика, услыхал, что-де судачат на прииске, что не дочка у меня в хижине живет, а любовница, такая злость взяла… Прямо бери, что в руках унесешь, и удирай куда глаза глядят.

И удрал. Вместе с дочкой.

Тут еще оказия подвернулась. На Красную Лошадь новые гости нагрянули. Гости нежданные и незваные. С клинками острыми и самострелами бойкими. Вдова погибшего в последнюю войну ярла Мак Кехты припожаловала. Она, после того как арданское войско ее родовой замок, Рассветные Башни, разрушило, камня на камне не оставив, начала людям мстить. Со звериной жестокостью. Да что там – звериной! Хищники себе такого не позволяют… Животы вспарывать, младенцев живьем жечь, руки-ноги рубить, кишки по веткам развешивать. Это только сиды перворожденные могут да мы – люди. И кто кого злее и беспощаднее изничтожает, не знаю. Во всяком случае, с уверенностью утверждать не берусь.

Ох, и лютовала Мак Кехта!

До сих пор матери непослушных детей ею пугают по городам и селам, во всех северных краях.

А в середине жнивца припожаловала со своим летучим отрядом к нам на прииск. Сперва я подумал, за десятиной. Оказалось, нет. Другую цель имела неугомонная сида. Не корыстную, а вовсе даже сердечного свойства. Ладно, не буду досужим сплетникам уподобляться.

Я напросился к телохранителю Мак Кехты, Этлену, чтоб выбраться вместе с сидами с прииска. Так и случилось. Выбрались. Хотя вовсе не так, как задумывали.

В ту же ночь на перворожденных ударил отряд петельщиков под командой своего капитана. Не меньше трех десятков бойцов привел с собой капитан Валлан. Всех сидов перебили. Только Этлен уцелел и вытащил из боя полуживую ярлессу. Пришлось мне их уводить через рассечку и прорытые стуканцом – зверем злобным и опасным, обитателем Севера, – ходы.

Больше десяти дней мы блуждали под землей. Вначале по старой штольне, оставшейся от прошлых поколений старателей, потом по пещере, промытой подземными водами в известковых породах. Там погиб Этлен, загрызенный стуканцом. Там же мы нашли старинный артефакт. С виду – невзрачная деревяшка приблизительно две ладони в длину да толщиной с мое запястье. А на самом деле – Пята Силы, артефакт, имеющий огромное значение для поддержания равновесия нашего мира. Это нам потом тролль объяснил. Точнее, не тролль, а последний представитель народа фир-болг. Единственный, кто выжил после войны, объявленной им сидами. Отряд перворожденных в незапамятные времена проник на остров в северной части Озера, на берегах которого сейчас лежит моя родина – Приозерная империя, и выкрал артефакт с гранитного алтаря в фир-болжьем капище.

По словам Болга, как последний фир-болг разрешил себя называть, если вернуть Пяту Силы на место, на алтарь, то зло и жестокость из нашего мира должны исчезнуть. С трудом верится, но… Попытка, как говорится, не пытка.

Почему бы не попробовать? А вдруг Болг прав? Вернем артефакт, и люди с перворожденными перестанут резать друг другу горла. Да и народы северных королевств навсегда прекратят войны и междоусобицы.

Мечта…

Красивая и почти несбыточная.

И мы решили попробовать вернуть Пяту Силы на место.

Мы – это я, феанни Мак Кехта, Гелка и Сотник. Оказалось, не сгинул он без вести в зимнем лесу. Болг подобрал его больного, обмороженного, выходил в своем лесном убежище. Вот только один глаз пригорянину спасти не удалось. Конечно, и я, и Глан – настоящее имя Сотника – отдавали себе отчет, что нелегко будет пробраться через три страны, за несколько сотен лиг на юг. Тем более в компании остроухой сиды, чей внешний вид, не говоря уже об имени, вызывает жгучую ненависть у всех людей. Да и для девочки-подростка этот путь наверняка нелегким окажется. Ей бы жить тихой, спокойной жизнью, учиться грамоте… А не по лесам верхом скакать. Но тут наши с Гланом возражения натолкнулись на яростный отпор и со стороны феанни, и со стороны Гелки. Чуть ли не силой нас заставили свое общество терпеть.

Теперь я жестоко раскаиваюсь в собственном безволии. Нет, нужно было настоять, убедить Гелку остаться. Потому что в городке со смешным названием Пузырь, выросшем на перекрестке торговых путей в северном Ард’э’Клуэне, нас с ней захватила в плен шайка вооруженных людей. Кто они такие, я так и не понял за все пять дней, проведенные в пути до Фан-Белла. Имена, вернее клички, запомнил, а вот зачем они нас везут в столицу арданского королевства, по чьему приказу, так и не понял.

Ватага, схватившая нас, была небольшая, но состояла из опытных, хорошо вооруженных людей. Их предводитель, Кисель, добрых два дня ждал отставших ватажников – коренастого поморянина и рябого в длинной кольчуге, а с ними еще пяток воинов. Как я понял, он поручил им схватить Сотника и Мак Кехту. Да только не нагнали они нас ни на первый день, ни на второй. Это вселяло надежду. Значит, сида и пригорянин не дались запросто. А то, чего доброго, и поубивали дерзнувших напасть на них. И мне захотелось поверить в возможное освобождение.

Напрасно.

До Фан-Белла никто нас так и не освободил.

Кисель злился, кусал ус, ходил мрачнее тучи, но пленников, то есть меня с Гелкой, не обижал. Видно, в задании неизвестный наниматель четко оговорил – целыми и невредимыми доставить. Изредка получаемые мною пинки – не в счет. Подумаешь, эка невидаль. Вообще-то, я заметил, что ватажники меня слегка опасались. Рук старались не развязывать, а если и приходилось – по нужде ведь связанным не сходишь, – то всегда за спиной стоял один ардан с обнаженным мечом и еще один в паре шагов сзади сторожил – с заряженным самострелом.

За кого они меня принимали? За великого воина или могущественного чародея? Не знаю, не знаю. Какой из меня боец, по-моему, при пленении любой догадаться смог бы, если не слепой и голова варит. Рябой Тусан и его товарищ, меченный шрамом, не дали к себе даже прикоснуться, а меня под орех разделали. Или боятся, что колдовать начну? Так я, сколько ни пытался, так за всю дорогу и не смог Силу ощутить. Колдун, курам на смех.

По моим подсчетам, прибыли мы в столицу Ард’э’Клуэна на семнадцатый день месяца златолиста. Въехали с северо-запада, миновали причалы с выстроившимися вдоль бревенчатого помоста судами – тут были и веселинские струги, и байдаки поморян, и лодьи речной стражи короля Экхарда. Из обрывков разговоров наших захватчиков я понял, что король Экхард, который сговаривался с Витгольдом и Властомиром идти войной на перворожденных, умер в конце лета. Сейчас «оленью» корону принял его сын. Когда принцем был, Хардваром звался, а теперь Экхардом Вторым стал.

Смеркалось, когда мы миновали ворота в крепостной стене. Фан-Белл окружали не каменные стены, а высокий вал с частоколом из толстых бревен поверху. Проникнуть в город жители окрестных сел и слобожане могли через двое ворот, защищенных бревенчатыми же башнями с площадками для лучников и караулками внизу. Кисель показал стражникам какой-то знак – то ли перстень, то ли грамотку, я не разглядел, – и этого оказалось довольно. Десятник стражи даже поклонился, пока его подчиненные отодвигали тяжелую створку ворот.

Когда-то давно, больше десяти лет назад, я побывал в Фан-Белле, но, проезжая по полутемным улочкам, не узнал ничего. Может, его отстроили заново после очередного пожара? Изредка слухи на Красную Лошадь доходили – деревянный город страдал от неосторожного обращения с огнем. Иногда выгорали целые кварталы. А может, просто у меня память такая слабая?

К месту назначения мы добрались уже в кромешной темноте. Желтоватые отблески двух факелов не давали разглядеть что-либо за пределами освещенного круга. Какая-то каменная громадина. Похоже, замок. Чей, интересно знать.

Тут нас с Гелкой разлучили окончательно. Арданы и в пути нас рядом не сажали, спать поблизости друг от друга не укладывали. Разговаривать не разрешали. Только и удавалось взглядом обменяться, улыбкой, кивком головы дочку подбодрить. А теперь нас свели в подземелье и посадили по разным комнатам.

Мне досталась темница в подлинном смысле этого слова. Никаких окон, никакого освещения. Камера три на четыре шага. Точно подсчитано, не один раз проверил. У одной стены сбитый из горбыля топчан. Ни о какой постели даже речи не шло. Впрочем, если были бы в темнице какие-то тряпки, я бы их сам скинул на пол. Только вшей от прежних постояльцев мне не хватало.

В углу темницы – бадейка для отправления естественных надобностей. За те два дня, что я провел взаперти, никто нечистоты не выносил.

Ни стола, ни стула. Темно, хоть глаз выколи. Только в коридоре, куда выходит дверь моей камеры, факелы горели, и то не частые. Свет проникал в маленькое – пядь на полторы – прямоугольное отверстие в двери. Через него же дважды в день охранник, угрюмый и неразговорчивый, просовывал глиняную миску с едой – крошево вареной моркови с репой, и кружку воды, хвала Сущему, не затхлой.

Второй день я предавался размышлениям – кто нас приказал схватить и для чего? Ответа пока не находилось.

Еще в Пузыре люди Киселя тщательно меня обыскали. Отняли нож, сумку с Пятой Силы и мешочек с самоцветами, отложенными за восемь лет работы на прииске. Теперь, даже если случится чудо и нам удастся сбежать, прощай надежда на безбедную жизнь где-нибудь в отдаленной провинции Приозерной империи. Прощай нарисованный в воображении маленький домик с садиком, книга, которую начал писать в уме. Придется зарабатывать.

Умею я немного, но все же кое-что делаю неплохо. Могу ловушки ставить на пушного зверя – соболя, куницу, белку, лису. К трапперам, что ли, прибиться? Могу руду добывать… А могу и писарем куда-нибудь устроиться. Все-таки ученье в Храмовой Школе даром не прошло. Пишу нынешними рунами и старыми – сидскими. Понимаю и старшую речь, на которой перворожденные разговаривают. Может, толмачом попробовать?

Смешной ты, Молчун, право слово. Сидишь в темнице, под замком, не знаешь, оставят ли тебя в живых, или завтра повесят на заднем дворе, или полторы ладони стали под лопатку сунут и в выгребную яму сбросят, а рассуждаешь о том, как дальше жить намерен, как на пропитание зарабатывать…

Ты выберись сначала, с друзьями встреться да попытайся ту ношу, какую сам на себя взвалил, до цели донести, а потом и рассуждать будешь.

Стрежень Ауд Мора, две лиги севернее Фан-Белла, златолист, день девятнадцатый, полдень.

Ясеневое тело корабля легонько поскрипывало в такт согласным движениям длинных весел. Узкие лопасти уходили в воду без плеска, без брызг, показывая многолетнюю выучку гребцов. Высокий форштевень расталкивал темно-серую воду Ауд Мора. Грозно щурилась на заросший очеретом пологий левый берег грифонья голова. Шею искусно вырезанного хищника обхватывала рука впередсмотрящего, чьи раскосые глаза внимательно обшаривали теряющуюся в призрачной завесе дождя полосу водной дороги. Кончики ушей наблюдателя заострялись кверху, выдавая его принадлежность к старшей расе – перворожденным. Любой встречный житель северных королевств назвал бы его остроухим и с радостью угостил бы отточенной сталью.

Только попробуй это сделать, когда за спиной сида тридцать два его сородича, одетые в кольчужную броню да при оружии. Мечи, дротики, самострелы – все, чтобы отбить любопытство ненужного и непрошеного свидетеля. Чем меньше салэх – так перворожденные называли людей – узнают о глубоком южном рейде сидского корабля, тем лучше.

Впрочем, один человек все же присутствовал на потемневшей от соленой воды палубе. Около степса (четырехгранного отверстия в середине кильсона, куда вставлялся шпор мачты, уложенной сейчас вдоль судна) сидел, скрестив ноги, невысокий сухощавый человек – южанин, по всем признакам. Седые виски, темная полоска усов над верхней губой, левый глаз закрыт чисто отстиранным льняным лоскутом. На коленях – меч. Некоторые перворожденные из числа гребцов бросали на его оружие презрительные взгляды.

Как же! Благородное оружие в звериных лапах.

Они не видели воина из Пригорья в деле.

Напротив человека восседал на резной скамеечке Эйан Мак Тетба, последний морской ярл расы перворожденных. Совершенно белые волосы – даже для сида он выглядел очень, очень старым – свободно спадали на спину. Поперек лица, закрывая оба глаза, легла белая повязка, украшенная сложным узором из самоцветной пыли – филигранная работа искусников-перворожденных. Из-под вышитой ленты виднелись неровные края застарелого шрама. Никто из ныне живущих не знал, где и как Эйан потерял глаза. Слепцом он покинул Б’энехт Ольен – Благословенную Землю и привел остатки своего рода к Берегу Надежды (Дохьес Траа по-сидски). Даже Эохо Бекх, король сидов и верховный владыка Севера, не помнил Мак Тетбу зрячим. Но мало кто из ярлов, и представителей древних морских родов, и более молодых, ставших горским народом, мог поспорить с незрячим стариком в прозорливости, мудрости, воинском искусстве. Казалось, Эйану не нужны глаза. Опыт прожитых лет и другие, невероятно обострившиеся за многовековую жизнь слепца чувства заменили ему зрение.

Мак Тетба глядел на сухопарого салэх. Точнее, просто сидел, повернувшись лицом в его сторону. Он слышал размеренное ровное дыхание без малейших признаков беспокойства, легкий шорох, с которым пальцы человека ласкали черные кожаные ножны. Впервые перворожденный испытывал что-то похожее на уважение к грязному животному.

По левую руку от ярла на круглобоком сундучке примостилась сида в вороненой кольчуге. Золото волос опускалось чуть-чуть ниже плеч. Когда-то, скоро уж год тому назад, она обрезала косу, поклявшись на честной стали перед лицом зверски убитых сородичей мстить проклятым салэх, где только сумеет достать их клинком ли, арбалетным ли бельтом.

С тех пор произошло много событий. Отросшие неровно обкорнанные волосы – это лишь малая малость. Ярлесса Фиал Мак Кехта отыскала заветную любовь с тем, чтобы похоронить ее навсегда. Байр Лох Белах остался глядеть вечные сны на кривовато сбитом помосте близ прииска Красная Лошадь.

Прошел всего десяток дней, и высокородную феанни подстерегла новая утрата – гибель старого советчика и учителя. Телохранитель Мак Кехты, белоголовый Этлен, не знал соперников в бою на любом оружии ни среди перворожденных, ни среди людей. Но с чудовищем подземных глубин, ужасом старателей и рудокопов, встреченным в пещерах под холмами, он не совладал. Победитель в бесчисленных стычках и боях погиб от зубов стуканца.

После были странствия по лесам в широкой долине Аен Махи. Унизительная зависимость от салэх по имени Эшт, Молчун, и сопровождавшего его человеческого детеныша. То, что люди заботились о ней совершенно искренне и бескорыстно, не ища выгоды и не требуя награды – кормили, лечили, купили довольно хорошего коня, – порой доводило болезненно гордую сиду до бешенства. Мак Кехта злилась на весь свет и готова была рубить всякого, кто под руку подвернется.

Один раз подвернулся траппер. Еще на правобережье Аен Махи. Хитрый, жадный, злой человечишка. Никчемная душонка, если у салэх вообще наличествует душа. Сида не жалела, что обагрила его кровью один из клинков, оставшихся ей от Этлена.

А вот проклятье, брошенное ей в лицо женой, вернее, вдовой траппера, заставляло задуматься. «Пускай кровь, тобой пролитая, на тебя ж и падет…» Мак Кехта великолепно понимала убогую, каркающую речь салэх и не сомневалась, что правильно перевела услышанное.

Проклятье крови – не шутка. Вознесенное к чертогам Небесной Горы, оно рано или поздно исполнится. И нет дела высшим силам, что произнесло его низшее существо – самка грязного салэх.

А если вспомнить еще встречу с бэньши – ночной плакальщицей, предвещающей смерть. Киин’э, тарэнг’эр’эхт баас.

Мак Кехта почти поверила в свою неизбежную гибель, когда свалилась от неведомой болезни. Вот вам и близкое общение со зверообразными! Живущие замкнутым миром в горных замках перворожденные заразных болезней не знали. От ран, полученных в сражении или на охоте, спасало лекарское искусство филидов, достигших замечательных успехов на этом поприще. К примеру, Айлиль Черный Буревестник, входящий в Большой Совет из Уэсэл-Клох-Балэ, поднимал заступивших одной ногой за пределы чертога смерти. Поднимал и возвращал к полноценной жизни. Раздробленные в осколки кости, сломанные хребты, разорванные, словно канаты, связки…

А вот с моровым поветрием филиды бороться не умели. Больше того, погруженные в высокоученые размышления, даже не догадывались об их опасности.

Ярлесса аж поежилась, представив, как приходит в голову любого из правителей людских королевств идея свести с лица земли перворожденных, просто-напросто заразив их любой из болезней, спасения от которой филиды не нашли, да и не искали.

Но с чем не справился бы и весь Большой Совет, оказалось по плечу лекарю-самоучке из салэх. Молчаливый спутник Мак Кехты, Эшт выходил ее, не прибегая к чародейству. Одними лишь настойками трав и сушеных ягод поставил на ноги, и не считал совершенное подвигом.

Этот задумчивый, тихий человек, порой проявляющий твердость стали наилучшего закала, своим бескорыстием выводил сиду из душевного равновесия.

Достаточно вспомнить его внезапное решение вернуть М’акэн Н’арт на островной алтарь в разрушенном капище фир-болг! С немытыми звериными лапами, а туда же – древнюю святыню хватать! Гордая сида не смогла не пойти с ним вместе, презрев опасности путешествия на Юг, через населенные людьми земли.

И вдруг в городке на севере человеческого королевства Ард’э’Клуэн Эшт исчез. Вместе с детенышем-салэх и с Пятой Силы. В тот же вечер саму Мак Кехту попытались убить. Или пленить… Для высокородной сиды это одно и то же.

Когда в окно комнаты, где она предавалась невеселым раздумьям, влетели, вышибая ставень, два вооруженных головореза, ярлесса даже не удивилась. Проклятие крови должно когда-то сбыться. Но сдаваться на милость провидения она тоже не собиралась. Один из нападавших получил клинком поперек морды – умойся кровушкой, грязная тварь! Второй оказался удачливее – сумел схватить Мак Кехту и даже приставил нож ей к горлу. Как будто свыкшуюся с неизбежностью смерти клинок у горла остановит!

Эх! Как выпучились глаза потного вонючего зверя! Как сквозь длинную резаную рану брюха рванулись наружу сизые петли кишок!

– Баас кюэр’дах, салэх? Смерть ищете, твари? Та – Мак Кехта! Я – Мак Кехта! – почти весело бросила феанни в перекошенные ненавистью и злобой лица врагов.

А было их немало.

Но пригорянин успел положить всех в считанные мгновения, не дав ярлессе еще раз обагрить клинок кровью.

В какой-то миг ей показалось, что не худощавый смуглый человек в латаной рубахе пляшет в окружении размахивающих сталью бойцов, а сид с длинным хвостом снежно-белых волос, прихрамывающий от полученной еще у Кровавой лощины раны, снова ведет игру со смертью.

Обман зрения. Пустые мечты. Этлена уж не поднять никаким чудом.

Но с этого вечера слово Сотника, которого она на старшей речи звала К’ееделом, значило для Мак Кехты почти столько же, сколько и свое собственное.

Именно она остановила дружинников Мак Тетбы, готовых изрешетить человека десятком дротиков. Да и то сказать, кто знает, не перебрался бы он на борт корабля прямо с крутого обрывистого берега и не перерезал бы половину перворожденных прежде, чем погибнуть?

Так что польза от примирения вышла и Сотнику, и воинам Эйана Мак Тетбы. Сейчас они заключили нечто вроде военного союза. До поры до времени.

Зрелище морского сидского корабля с грифоньей головой на форштевне в сотнях лиг от Дохьес Траа несказанно поразило Мак Кехту. А еще больше озадачила цель похода перворожденных, изложенная Мак Тетбой на борту, куда они с К’ееделом поднялись, бросив после недолгого размышления лошадей на берегу.

Оказалось, последнего морского ярла направил на поиски Фиал Мак Кехты Большой Совет филидов с согласия и одобрения самого Эохо Бекха. Утехайр Семь Звезд – глава Совета – и Морана Пенный Клык – его правая рука – во время гадания на день С’аухн определили ее связь с неведомой опасностью, проснувшейся после долгих лет покоя. Несомненно, так необычно показала себя Пята Силы – М’акэн Н’арт. И связь была самая прямая. Кто, как не Мак Кехта, решила во что бы то ни стало присутствовать у алтаря на острове, когда человек, Молчун, возложит Пяту Силы на гранитную поверхность? А если понадобится, и самой водрузить артефакт. Ведь сняла его рука перворожденного, а значит, представитель той же расы и должен вернуть украденное.

Мак Кехта выложила все Эйану Мак Тетбе, выложила так откровенно, как если бы говорила с отцом. Или с филидом-наставником. Не утаила ни малейшей детали.

Сотник при этом молчал, угрюмо царапая ногтем бронзовую пряжку ножен. Старшую речь он понимал с пятого на десятое – отдельные слова, не более.

Мак Тетба долго не отвечал. Втягивал резко очерченными ноздрями влажный, холодный ветер над гладью Ауд Мора. Вслушивался в шорох дождевых капель над водной поверхностью, в шепот очерета и камыша на близком берегу. Вертел в пальцах сложную конструкцию из веточек омелы, ивовых прутиков и неограненных драгоценных камней. Ею снабдили морского ярла филиды Уэсэл-Клох-Балэ с тем, чтобы указать путь к Пяте Силы и Фиал Мак Кехте.

– Эйан, шив’ лиом’э ахэн’, аат’ эниш М’акэн Н’арт? – не выдержала ярлесса. – Эйан, ты можешь узнать, где сейчас Пята Силы?

Ярл покачал головой:

– Ниа шиил’. Не думаю.

– Иэрэхт’эл. Попытайся.

Мак Тетба снова надолго замолчал.

– Фиал, шив’ к’рэд’э эр шкелл фир-болг? Фиал, ты веришь в сказку фир-болг?

– Шеа, Эйан. К’рэд’. Да, Эйан. Верю.

Слепой старик осторожно установил сработанную филидами штуку на палубу. Отнял пальцы. Замер.

Все присутствующие невольно затаили дыхание.

Получится ли?

Сложное переплетение веточек и прутиков с узлами-кристаллами зашевелилось, покачнулось и развернулось заостренным аметистом в сторону феанни. Похожая на фиолетовую сосульку тонкая палочка самоцвета дрожала, подобно язычку гадюки. Казалось, она колеблется, не чувствуя уверенности.

Мак Кехта напряглась, закусила губу. Вздох разочарования, готовый вырваться у трех десятков перворожденных, вдруг сменился невнятным гулом удивления, смешанного с восторгом. Конструкция вновь дернулась, провернулась на досках палубы и нацелила аметист на восход – вверх по течению Ауд Мора.

– Ард’э’Клуэн! – воскликнула Фиал.

– Фан-Белл… – проговорил Сотник.

– Лейс? Удалось? – напрягся Мак Тетба.

– Шеа, Эйан. – Мак Кехта сжала кулаки. – Да, Эйан.

– Кэарт го л’оор. Ну, хорошо, – склонил голову старик. – Саал’э эр сор. Идем на восход.

Почему-то уверенность в его голосе не звучала.

– Мы оставим корабль далеко от поселения салэх, – быстро проговорила Мак Кехта. – Не стоит без нужды подвергать риску столько перворожденных.

Сотник с интересом глянул на нее. Точного смысла слов он не разобрал, но догадался по интонации, к чему ведет феанни.

– Я и не думал брать город салэх штурмом, – без усмешки заметил ярл.

– Пойду я один, – подал Сотник, для верности ткнув себя в грудь, а потом поднял один палец.

– Нет! – встрепенулась сида. – Я тоже!

– Не стоит. Велика опасность быть раскрытыми. Город – не поселок трапперов, – позволил себе нанести легкий укол пригорянин. – Один я проберусь незаметно. Таких, как я, в толпе из десяти десяток.

– Что говорит салэх, – повернул к Фиал незрячие глаза Мак Тетба.

– Он говорит, что должен идти в город один, – перевела сида. – Что для перворожденного существует опасность быть раскрытым…

– Он прав, – кивнул старик.

– Но как же… – возмутилась Мак Кехта. – Ты тоже, Эйан? Я должна!..

– Быть узнанным в городе салэх – смерть. Ты не пойдешь с ним, Фиал. Не годится нам посылать на гибель своих феанни.

– Но Эйан!

– Нет, я сказал. Но и К’еедел не пойдет один… Улад, Сенха, – бросил Мак Тетба через плечо.

Два сида приблизились и встали за его спиной. Один тонкий золотоволосый с глазами как сапфиры. Небольшой шрам превращал его левую бровь в силуэт летящей над морем чайки. Второй отличался более широкими плечами и длинными усами, серыми, словно остывший пепел костра.

– Они помогут ему, – указательный палец Мак Тетбы едва заметно качнулся в сторону Сотника. – И проследят, чтоб салэх не вздумал бежать с Пятой Силы. Переведи ему, Фиал. Я еще подумаю, стоит ли везти артефакт в Уэсэл-Клох-Балэ.

Мак Кехта обиженно поджала губы, но спорить поостереглась. Морской ярл – полновластный хозяин и господин на палубе своего корабля.

Сотник, выслушав ее перевод речи Мак Тетбы, не выказал ни озабоченности, ни обиды.

Покачал головой, поднял один палец:

– Одного возьму. С двумя некогда нянчиться. Были бы оба глаза, – он слегка усмехнулся в усы и коснулся повязки, пересекающей лицо.

Мак Кехта, едва сдерживаясь, то ли от раздражения упрямством салэх, то ли от недовольства словами морского ярла, – перевела.

Мак Тетба покачал головой:

– Фиал, шо салэх ф’иир ниабюэ лиих? Фиал, этот человек правда непобедимый воин?

– Шеа. Да.

– Кэарт го л’оор. Ну, хорошо. Шюю’л Улад. Пойдет Улад.

Синеглазый сид приложил ладонь левой руки к сердцу, отводя правую назад. Жест почтения у перворожденных.

Сотник окинул его взглядом, кивнул и, слегка поклонившись ярлу, повернулся лицом по ходу судна.

Серая вода Ауд Мора пузырилась под мелким обложным дождем. В преддверии Халлан-Тейда осень оплакивала уходящий год. Будет ли наступающий год удачнее? Не вынудит ли пролить слез вдвое больше?