Читать книгу Ландшафты Хаммфреда - Владислав Шпаков - Страница 2

– Дорога там круто поворачивает вправо и идёт под уклон. Она вообще извилистая, как ты помнишь, и водители обычно сбрасывают скорость на серии поворотов. Но этот поворот – одиночный, огибает скалу. Водитель, который попал туда впервые, да ещё и ночью, тормозит в последний момент – увидев, что асфальт «ныряет» за склон. Хаммфред же находился сразу за поворотом – где скорость машины ещё достаточно велика. Ночной шторм зацепил этот район лишь самую малость, так что на асфальте остался тормозной след от колёс кареты скорой помощи – они короткие, так что не думаю, что этот Нильссон превысил скорость. Но даже тридцати километров в час оказалось достаточно, чтобы Хаммфред скончался на месте. Мы проехали до самого озера – как и сказал Тыскман, а ему об этом рассказали патрульные, – никаких намёков на ещё одну аварию. Если бы не свидетельство доктора, который спешил на вызов, бедолагу водителя арестовали бы на месте. Я поговорил с обоими, они не напуганы, но обескуражены. К тому, что указано в протоколе, им совершенно нечего было добавить. Тело инженера они сразу повезли в больницу, по дороге сообщив о случившемся в полицейский участок. Нет, не думаю, что доктору и водителю было о чём сговариваться. Но тут есть кое-что другое…

Слушая Линда, Стурм медленно чистил яблоко перочинным ножом. Он выискивал на его поверхности малейшие изъяны, отвлекая себя от мыслей о том, к чему клонит Линд.

– В телефонную компанию я позвонил уже из управления. Вызов в службу спасения поступил без четверти два пополуночи, с номера Тумбю-семнадцать, это вилла некоего господина Эглунда. Местный ландсфиск1 навестит его, а заодно выяснит, гостил ли кто-нибудь в Тумбю накануне – в частности, Август Бу Хаммфред. Если это была чья-то глупая шутка, то дело ясное, но, видишь ли… Меня с самого начала беспокоил один нюанс, всё никак не мог его нащупать, однако свербило. И только когда Тыскман сказал, что вызов был ложным, я осознал: всё дело в месте, где Хаммфред был сбит. Смотри, эта дорога находится на полпути между Сальгренской и Мёльндальской больницами. И с той и с другой стороны на неё есть по несколько съездов. Но если карету скорой помощи вызывать ближе к повороту на Тумбю, то неважно, в какую из больниц оператор переадресует вызов – машина в итоге окажется именно там, и будет ехать именно с этой стороны. Причём, скорее всего, водитель окажется там впервые, потому что в маленьком уютном Тумбю никогда ничего не происходит, туда не ездят ни врачи, ни полиция, ни пожарные.

– «Свербило», значит, – Стурм водрузил яблоко на гору очисток. Как всякий человек, почти полностью лишённый воображения, он не любил двусмысленности. Это качество, бесценное для исполнительного трудяги, привело его в кресло начальника уголовной полиции, и оно же, в некоторой степени, делало его отличным другом, не способным на участие в каких-либо интригах. Но иногда он раздражал и комиссара, и Линда.

– Хуже нет, Ругер, когда у тебя свербит. Если у тебя свербит, это значит, что-то обязательно пойдёт не так как надо, где-нибудь обязательно всплывёт гадость, а добропорядочные подданные короля окажутся такими мерзавцами и сукиными сынами, что Господь их всех угомони… Так этот Хаммфред точно не был под мухой?

– Даже если бы он был пьян, как смоландский батрак в день получки, вопрос всё равно был бы в другом, – ответил Линд. – Среди его вещей есть саквояж с туалетными принадлежностями, несколько бумаг, адресованных в «Атлас Крону» – какие-то бухгалтерские расчёты – и ещё чековая книжка и бумажник с сорока двумя кронами двадцатью пятью эре. Опять же, похороны на Восточном кладбище и контракт с нотариусом – недешёвое удовольствие. Словом, Август Бу Хаммфред был господин состоятельный и вполне мог позволить себе такси, чтобы добраться до Тумбю или уехать оттуда. Но ночью по дороге он шёл пешком. В телефонной компании уверяют, машину туда никто не заказывал. Ни ночью, ни вечером, ни днём ранее.

– Чтобы приехать туда, он мог поймать такси на улице, – возразил Стурм. – Или же его подвёз кто-то из знакомых.

– И тогда дело ясное, – снова согласился Линд. – Если же нет, то всё это очень странно.

– Опять свербит? Почему ты сам туда не поехал, к этому, как его, Эглунду?

Линд почесал нос, обдумывая, как объяснить лишённому воображения человеку свою идею, не вполне укладывающуюся в обычный протокол расследования.

– Тот, кто позвонил в службу спасения, по сути не сделал ничего криминального, – начал он. – Это может оказаться не более чем ошибкой, которая привела к трагическим последствиям, а в худшем случае – глупой хохмой, обернувшейся несчастным случаем. Но всё может оказаться совсем иначе, если мы ответим на вопрос, что этот инженер, этот благопристойный подданный короля делал, чёрт его дери, в два часа ночи на пустынной лесной дороге.

– Самогонщики, – печально кивнул Стурм. – Помнишь, в двадцать втором? Вот какие дела там творились раньше. Хочешь яблоко? Нет? Да-а, спокойные времена заканчиваются. В городе полно безработной деревенщины, мордобой и кровопускания каждую неделю, во Втором отделе куча дел по ростовщичеству. Они, – он постучал пальцем по газете, усыпанной яблочной кожурой, – называют это «эпохой индустриального прорыва»! «Прорыва»! Хорошенький получается прорыв… Тут у каждого засвербит. Так ты поедешь в Тумбю?

– Сначала хочу поговорить с квартирной хозяйкой Хаммфреда. Он меньше года назад составил завещание и сообщил ей телефон нотариуса. Как знать, может, был болен или что-то ещё.

– Опасался за свою жизнь, хочешь ты сказать, – Стурм жевал яблоко и снова напоминал моржа в зоопарке; Линд отвернулся. – Что же, это повод для предварительного расследования. Аргумент для комиссара, если он опять начнёт бухтеть, что мы разводим волокиту на пустом месте. Скажу: есть факты, указывающие, что крупный инженер из столичной фирмы опасался за свою жизнь. Да?

– Конечно, – подбодрил его Линд. – Эпоха индустриального прорыва и всё такое.

Стурм понимал сарказм, но не иронию:

– Если тут снова замешана шайка самогонщиков или что похуже, шум будет на всю Швецию! Но уж с муниципалитетом и этими – из газет – я тогда разговор поведу начистоту. «Волокита на пустом месте»… Ты верно сказал, что в Тумбю полиция не ездит, а сейчас-то надо бы патрулировать все окраины. Да некому.

Линд встрепенулся.

– Слушай, Эрик…

– Нет! – рявкнул Стурм, с быстротой стрекозы уловив, куда теперь подул ветер его мысли. – Штатным расписанием уголовного отдела прислуга для старшего инспектора Линда не предусмотрена! Мы закрыли эту тему!

– Мне нужен всего один человек на пару дней, – Линд старался говорить медленно и веско, словно пытаясь пробиться сквозь плотный занавес моржовых усов. – Пусть это будет старик вроде Янссона, или даже бестолочь, как Хедлунд, или больной или покалеченный, распоследний констебль, да хоть сам чёрт – мне просто нужен кто-то, кто будет принимать звонки в моё отсутствие. На кой мне телефон в кабинете, если сообщения принимает дежурный – и всё время их путает, даже если вспоминает, что звонили?

– Выучка и дисциплина, Линд! – Стурм подался вперёд. – Много от тебя было жалоб на нерадивых дежурных? Ни одной. Как я могу назначать взыскания, если ты выговариваешь мне, а не этим олухам? Их всех нужно воспитывать. Тебя тоже!

– Меня уже воспитывали, – сказал Линд. – Вороватый папаша и гётеборгские подворотни. Вырос ищейкой. Ничего толковее уже не получится.

***

На Тегельтакгатан он решил пройтись пешком. Подёрнутый туманом канал взялся сопровождать его, но это было неприятно, и Линд поскорее перешёл мост и свернул во дворы. Там в воздух, пропитанный запахами прели и мокрых стен, из приоткрытых форточек ручейками сочились ароматы обеденной стряпни. Линд впервые за много дней почувствовал голод. И сразу же к нему, начавшему оживать, вернулась боль.

Все простые чувства, воспоминания, ассоциации – словно не принадлежали ему больше. Все желания, вызванные обычным течением жизни, будто были поданы ему кем-то из жалости, как нищему. Он больше не мог пойти домой, чтобы пообедать, потому что дом был другим. Он не мог заставить себя перекусить в кафе, потому что бутерброд, купленный там, неизбежно пришлось бы сравнивать с тем, что готовила Ида, а это было сравнение с иной жизнью. Даже голод казался каким-то краденным.

В Кунгспарке на террасе кафе джазовый ансамбль готовился к репетиции. Саксофонист начал наигрывать «Весенние ветры» и кто-то рассмеялся над этой остротой – надо же, народная песня в исполнении саксофона. Над входом горела неоновая вывеска. Линд подошёл к стойке и заказал кофе.

– С коньяком? – узнав его, спросил официант.

– Ещё слишком рано для коньяка, – ответил Линд. – Самый обычный кофе, какой у вас есть, пожалуйста.

***

Квартира Хаммфреда находилась в одном из трёх одинаковых двухэтажных домов, построенных в начале века, когда этот район ещё можно было считать почти окраиной. Места там хватало, поэтому каждый домик был обнесён кованой оградой, отделяющей палисадник и задний двор от соседних.

Замка на калитке, конечно, не было. Линд, сам не зная зачем, обошёл дом и дровяной склад и подёргал ручку двери чёрного хода. Заперто, как и следовало ожидать.

Судя по подписям на почтовых ящиках у парадной двери, Хаммфред жил в квартире номер четыре, на втором этаже, а фру Рюг – под ним, во второй. Линд зашёл в подъезд, поднялся по короткому пролёту и нажал на кнопку звонка.

Фру Рюг, маленькая пожилая женщина с неожиданно низким и сильным голосом, совсем недавно плакала, судя по припухшим векам, а в прихожей пахло успокоительными каплями. Когда Линд представился, она приложила ладонь к губам и с видимым усилием сдержала новый порыв слёз. Линд дежурно ободрил её и сказал, что полиция не требует от неё какого-либо участия.

– Я всего лишь хочу осмотреть квартиру господина Хаммфреда. Вы не могли бы открыть её?

– Конечно, – ответила фру Рюг. – Сегодня там несколько раз звонил телефон, но я не смогла подняться. Ноги как ватные. Не могу представить, что скажу, когда сниму трубку… Как я скажу о случившемся тому, кто звонит. Мне и самой кажется, что ничего этого не может быть…