Читать книгу Случайный билет в детство - Владислав Стрелков - Страница 5

Мы уже полчаса торчим у беседки – места, где постоянно тусуется компания Громина и куда он мне указал явиться на разбор. Вокруг беседки росли старые берёзы и яблони. В десяти метрах, за кустами шиповника, был забор, отделяющий сквер от дороги. Эта дорога шла мимо школы и жилых домов. По ней мы часто возвращались после уроков домой. А сквер был частью дома отдыха, пока закрытого на ремонт. В скверике часто собирались разные компании. Пили пиво, устраивали разборки, просто тусовались. Сюда же ходили гулять собачники. Собирались в компании, разбиваясь по породам своих питомцев. Сквер был большой, и места хватало всем.

– Может, они не придут? – Савину надоело сидеть, и он принялся ходить туда-сюда.

– Может, – кивнул я, – но проблему это не снимет. Ждем.

Мне самому уже надоело ждать. Странно, раньше я такого за собой не замечал. Всегда хватало терпения, особенно когда подолгу в засадах сидели. Были, конечно, исключения, подобные последнему дню перед отпуском, когда приходилось на солнце париться…

Сейчас тоже жарко, но мы сидим в тени, и сама жара не так достаёт. Недавно отцвели яблони, но пахнет яблочным цветением так, что голова кругом. А ещё пахнет перечной мятой. Все вокруг фантастически ярко-зелёное. Непривычно. В Поволжье май не такой зеленый. Только-только зацветают яблони, листья деревьев совсем недавно, прорвав разбухшие почки, развернулись свежей зеленью. А тут уже вовсю спеет ранняя черешня.

Рядом с беседкой росла большая яблоня. Я поднялся и подошел посмотреть. Завязи уже набухли, формируясь в будущее яблоко. Наверняка знаменитый апорт, который растет только тут. То есть именно такой. Яблоки здоровенные, запросто можно было найти плод весом за полкило. И цвет у них сказочный – жёлто-зелёный фон с красно-коричневой росписью. А вкус! М-м-м, наинежнейший! Всегда с нетерпением ждали, когда созреет самое вкусное яблоко. Мне придётся потерпеть до сентября. Как-то мне Олег звонил, ещё до попадания, что в связи с распродажей земли под частное строительство загубили все яблоневые питомники. Так что того знаменитого апорта больше нет. Эх, люди-люди, что вы творите.

Конечно, этот сорт и в других местах растет, но он не такой, как здесь.

Помнится, интересный случай был. Как-то после выходных мы в управлении у командира в кабинете сидели. Вызовов не было, все вопросы решены, так и сидели – болтали за жизнь. И тут заходит Жихарев с большой сумкой. Вид сияющий, как будто миллион выиграл. Загадочно так глянул и начал медленно сумку расстегивать. Ребята пялятся на это представление молча. Белкин вообще застыл статуей рядом со столом. А Олег как гаркнет:

– Та-да! – и сумку распахивает, а там яблоки.

– Вредно сотрудников на выходные отпускать, крыша от безделья едет, – хмыкнул Белкин, а остальные только плечами пожали. Тот год выдался огромным яблочным урожаем, вот и не впечатлились парни от привезенных даров природы. А Жихарев опять распахивает сумку и говорит:

– Да вы что, мужики. Тут яблоки – вы таких ещё не видали. Здоровые, как дыни! Апорт называются!

И начал выкладывать яблоки на стол. Вот тут народ загудел, удивляясь. А Олег довольно пихнул меня:

– Ну как?

Я его тогда разочаровал. Рассказал историю апорта и то, что видел плоды покрупней этих, на родине сорта.

Да – подумал я, глядя на яблоню, – ждать придется. Опять ждать – подумал уже раздраженно. Блин, чего это я? Или во мне пошли изменения? Я, помнится, в детстве нетерпеливый был, впрочем, как все дети. Это что, моё тело ребёнка начинает влиять на сознание? Скверно будет, если вместо знания о будущем память украсится белым пятном. Ведь я уже изменил течение времени. Вмешался, дав отпор Громозеке. Такого в моей жизни не было. Теперь есть, но я не жалею. И если он появится тут, то закреплю успех, а дальше посмотрим – как дела пойдут.

Со стороны дороги донесся гогот, и через забор перелез чем-то довольный Громозека, за ним легко перескочил Вершина. Кто-то закряхтел, и ограду начал форсировать Толща. Их пришло трое, нет, кто-то еще есть – он подсаживает Тощева с другой стороны. Тощев наконец покорил вершину забора и, вдруг сорвавшись, рухнул вниз. Громин опять заржал:

– Гы-гы-гы, как мешок г…а п…ся, гы-гы-гы.

Зазвенело стекло, и из-за забора появилась рука с авоськой, в которой были две стеклянные трехлитровые банки с пивом. Ага, пивка пришли попить. Так-так, ладно. Я повернулся к Савину:

– Олег, будь у беседки. Только не вмешивайся, я сам все решу, – и прервал возражения друга, – я знаю что делаю, не спорь. Если вмешаешься, то всё испортишь, так что если что-то пойдёт не так, то лучше беги.

– Я никуда не побегу.

Я поднял руки, успокаивая Олега, развернулся и пошел навстречу Громозеке.

– О! Гля, Громила, Связок явился! – Вершина ощерился и показал на меня.

Я остановился между двух больших кустов шиповника и стал ждать.

– Кого я вижу! Фраер явился, не запылился! – Громин, кривя рот так же, как старший брат, шагнул ко мне и спросил:

– Ну, чё, Связок, принес червонец, или тебя по понятиям разобрать?

Я вздохнул – про понятия толкует, а сам на стрелку опоздал. Сделав скорбное лицо, я сообщил Громину:

– По понятиям, опоздавшего на стрелку самого ставят на правило, – взглянул в сторону Вершинина, – не так ли, Вершина? Тебе брательник-аристократ наверняка протравил всю забаркасную суть?

Вершинин придержал за плечо сжавшего кулаки и двинувшегося было на меня Громозеку.

– Откуда по понятиям ботаешь? – хмуро поинтересовался он.

– Не важно, – ухмыльнулся я. Половина дела сделана. Правильно я рассчитал – вон как слушают! Продолжаю действовать по плану:

– Предлагаю развести дело так – я и Громин тут, на этом месте, один на один решаем свой вопрос. Только костями, без перьев. Ты, Вершина, как «ведающий», присмотришь и рассудишь. Потом без лишних базаров расходимся краями, – я склонил голову вбок и, прищурился, – законно?

Вершина, чуть промедлив, кивнул:

– Законно.

Я показал на набычившегося Громина:

– Тогда растолкуй ему.

И отошел на несколько шагов назад. Всё складывается пока нормально, как и задумывал – дам в торец Громозеке, и вопрос будет снят.

– Ну что? – Это подошел Савин.

– Я внёс предложение, – кивнул в сторону собравшейся в круг компании, – решат, что моё предложение правильное, то я разбираюсь с Громозекой и всё, вопрос закрыт.

– А сможешь?

– Смогу, Олег. Ты только не лезь, ладно?

– Хорошо, Серёга, – он показал за забор, – там ещё один сидит, не заметил?

– Заметил, пусть сидит.

Честно говоря, вся эта компания меня не так беспокоила, как тот, что остался за забором. С этими все ясно, а тот что? Чего он там спрятался, готовит какую-нибудь пакость? Или просто испугался? А может, это старший брат Громина? Нет, он бы не прятался. Ладно, посмотрим. И ещё появилась мысль, что вовсе не Макс в этой компании верховодит, а Вершина, вон как тот его внимательно слушает. Самой драки я не боялся. Громин старше меня на два года, на полголовы выше, чуть ли не в два раза тяжелее и соответственно сильнее. Но я подвижней, ну и знаю кой-чего. Буду его изматывать – уворачиваться и наносить удары. Обязательно уходить из-под его кулаков. Если он хоть раз попадет, то весь план летит к чертям. Вот как подустанет, так и ногами можно будет поработать. С ним такая тактика пройдёт. Вот с его братом я бы действовал по-другому, потому что он гораздо сильней и опасней, а после сегодняшних событий ещё и злой, и не только на Коротова.

Наконец совещание закончилось, и Вершинин повернулся ко мне.

– Предъява принята, и условия признаны пацанскими. Ты, Вяз, с Громилой махаетесь здесь один на один. Джаги и дубиналы в ход не идут. Махаловка идет до первой крови. Никто в ваш разбор не лезет. После разбора все базары признаются гнилыми. Слово пацана.

– Вот и отлично! – Я отметил, что в голосе Вершины зазвучали нотки уважения.

Глядя на забор, где сквозь узкие щели досок угадывалась чья-то сидящая фигура, скинул спортивную куртку, развязал галстук и снял рубашку, оставшись в смятой физруком футболке. Все передал Савину. Олег взял одежду и отошел к беседке, шепнув мне:

– Удачи.

Громин, сжимая и разжимая огромные кулаки, ухмыляется:

– Ну что, Вяз, претендуешь на правильного пацана?

– Нет, Макс, мне это ни к чему, – я встряхнул руками и начал плавно перемещаться, готовясь к атаке Громина. Вспомнив фразу из любимого фильма, добавил: – Мне за державу обидно.

Лицо у Громозеки в удивлении вытянулось, потом скривилось, и он, зарычав, резко выбросил вперед свой огромный кулак. Мягко отвожу его руку ладонью и, подныривая под неё, правой наношу удар Громину в грудь.

– Млять! – Макс развернулся, потер ребра и тут же кинулся на меня, молотя кулаками как мельница. Я ушел от двух махов, увернулся ещё от одного, ударил сам, отскочил, поставил блок и зашипел от боли. Все-таки сильно бьёт Громила! А он молотил не переставая. Ушел от очередного бокового удара, Макс по инерции провалился вперед и подставился.

Бац! Громин получает удар в ухо, отскакивает и трясет головой, тяжело дыша. Однако быстро приходит в себя и опять атакует. Но его кулаки уже не так быстры, и я сам запыхался. Нет ещё у меня подготовки, как была в будущем, надо закругляться. Уходя от очередного удара, присел и крутанулся на правой ноге, левой подбивая ноги Громина. Он рухнул, а я вскочил и сделал шаг назад, мельком оглядываясь вокруг и заодно переводя дух. Вершина и Тощев стояли в стороне и внимательно наблюдали, Савин с моей одеждой находился у беседки, а тот, что за забором сидел – так там и сидит. Громин медленно поднялся и, выставив руки, рванулся на меня. Я сделал шаг вперед, чтоб нанести удар и… споткнулся, наступив на старую ветку. Громин крепко обхватил меня руками и заржал:

– Все, Связок, я счас из тебя котлету сделаю.

И сжал руки. Вырываться бесполезно, Громозека сильней. Но он неосторожно приблизил своё лицо, и я, недолго думая, боднул лбом. Объятия сразу разжались, Громин схватился за разбитый нос, из которого хлынула кровь. Все, по условиям я победил, схватка закончилась. Глянул на Вершинина.

– Все было по-пацански, – подтвердил тот. – Базар закончен.

Но Громила так не считал. Он, увидев кровь, размазал её по лицу, потом взревев, кинулся к оставленной у банок с пивом куртке, выхватил что-то из кармана и развернулся ко мне. В руках блеснул нож.

– Гром, ты чё? – Тощев испуганно закрутил головой, а Вершина зашипел:

– Макс уймись, брось перо. Все было по-пацански.

– Отвянь, – Громин махнул клинком в их сторону, те отскочили, потом приблизился ко мне и пошевелил лезвием. – Я тебя на куски порежу, падла. За всё ответишь. И за утро, и за брательника…

И стал, помахивая ножом, медленно приближаться. За спиной раздался треск, это Олег Савин выламывал из беседки доску. Только этого не хватало! Начнется свалка, ещё зарежут кого. Я сделал обманный выпад, и Громозека купился – он махнул ножом, а дальше…

Откуда ему знать, что в теле тринадцатилетнего пацана находится мужик, отслуживший в спецподразделениях двадцать лет, и что на занятиях по боевой борьбе основное направление – это защита от ударов ножом? Особых сил прикладывать не пришлось. Руки, даже в этом теле, словно тренированные, действовали автоматом – Громин угодил в классический захват. Ногами прочертив полукруг, Макс грохнулся на спину, получив вдобавок сильный удар в грудь, чтоб не сразу в себя пришел, а нож остался у меня в руках.

Я посмотрел на клинок. Ручная работа – узкое, длиной в пятнадцать сантиметров, лезвие было насажено на набранную из цветного плексигласа рукоятку, весьма популярную в известных кругах. У меня там, в будущем, дома осталась неплохая коллекция подобных ножичков. Я покрутил его в руке – а ничего, баланс хороший. Глянув на замерших и внимательно наблюдающих за движением ножа Вершинина и Тощева, я усмехнулся, а Вершинин вдруг поднял руки:

– Ты в своем праве, он нарушил пацанский уговор.

Законник хренов! Я сплюнул – резать Макса не собираюсь, но напугаю. Присел рядом с Громиным. Тот отодвинулся, глядя мне в глаза, потом перевёл взгляд на порхающий нож в моей руке и сглотнул. Я усмехнулся – уж слишком испуганно выглядит Громин.

– Успокойся, я резать тебя не буду. Только предупреждаю – дорогу мне не переходи. Ты меня нигде не видишь, я тебя нигде не вижу. Лады?

Громин мелко закивал.

– Вот и славно, Макс. И ещё, мой тебе совет – прекращай дурить и берись за ум. Вот это, – я остановил вращение ножа, – до добра не доведёт.

Я поднялся, глянул на нож и с силой метнул его в забор. Он вонзился рядом с тем местом, где прятался четвертый. За забором ойкнули, и раздался быстро удаляющийся топот. Вот так и не узнал – кто там сидел, но точно не Громин-старший. Я повернулся и сказал Савину, держащему отломанную доску:

– Пойдем домой, Олег.

И забрав у беседки свою сумку и вещи, быстро пошел в сторону дома. Не привыкло ещё мое молодое тело к таким адреналиновым выбросам, но руки уже не так трясутся.

* * *

Я долго стоял под прохладной водой. Душ принес наконец облегчение и… чувство голода. Вышел из ванной и, вытираясь, направился на кухню. На столе обнаружил записку:

«Серёженька, я буду поздно. Извини, но ничего приготовить не успела. Свари картошку и заправь жареным луком. В общем, ты уже взрослый, справишься.

Целую, мама.

P. S. Про хлеб, молоко и сметану не забыл?»

Забыл. Ну что же, тогда сначала посмотрим, что есть в наличии, а потом уже и в магазин…

Я заглянул в холодильник. Так, что тут у нас? Немного вареной колбасы, банка соленых огурцов, плавленые сырки…

М-да, не густо. В пенале с сухими продуктами тоже. Только картошки и лука навалом.

Действительно надо в магазин бежать. Оделся, закрыл квартиру и, перепрыгивая сразу через несколько ступеней, побежал по лестнице вниз. На площадке третьего этажа, не успев остановиться, столкнулся со здоровенным мужиком.

Это оказался Генка Ким, наш сосед. Его квартира была рядом с нашей. Он был старше меня на десять лет и крупней в три раза. Ким до школы серьёзно занимался велоспортом, но бросил, так как вымахал под два метра и перестал давать хорошие результаты. Зато «заболел» альпинизмом. Постоянно в руках держал пару кистевых эспандеров или теннисных мячиков, которые он мял, тренируя пальцы. Сил имел немеряно. Говорили про него – по стенам солирует. Я только когда старше стал, узнал – что значит ходить по стенам соло.

Налетев на Кима, я отскочил от него, словно мячик, и повалился на ступени, но Генка успел придержать меня.

– Привет, – я протянул руку.

– Здорово, – отвечает он и, перехватив теннисный мяч левой, жмет мою. Как тисками. Я потряхиваю рукой.

– Куда-то опять несёшься, везунчик? – добродушно гудит он басом. – Не беги, а то опять что-нибудь сломаешь! Чини потом…

И замолкает, глядя мне в глаза.

– Слушай, это, э-э-э… – Ким становится каким-то растерянным.

– Ты чего?

– Да взгляд у тебя, – Гена даже поёжился, – как через прицел смотришь.

Блин, не отошел ещё, в глазах злость осталась. Перед зеркалом потренироваться, что ли? А то, как на родителей смотреть буду? Ведь тоже увидят. Оба Громина увидели, и Генка вот, случайно…

– Ладно, – говорю ему, – я в магазин шел, так что ничего не сломаю.

Ким встряхнул головой, улыбнулся, легонько хлопнул меня по спине и пошел наверх, а я, получив эдакий кинетический импульс, спустился к выходу. Уже направляясь в сторону магазина, подумал: а ведь он меня «везунчиком» назвал. Это он про его разбитый велосипед и сломанный забор намекает. Столько лет прошло, а помнит до сих пор. Тьфу, блин, всё забываю. Для него это прошлым летом случилось. Но если Генка Ким видел меня совсем недавно, то я видел его последний раз двадцать лет назад. Но тот случай помню до сих пор.

Он тогда откуда-то на своём спортивном велосипеде прикатил, а я с Савиным у подъезда на лавке сидел. Делать было нечего, вот и сидели, смотря на то, как дед Косен (поджарый шестидесятилетний казах) латает недавно сломанный декоративный заборчик газона. Вдоль ограды росли аккуратно подстриженные кусты, а внутри вишни.

Подъехав, Генка остановился и прислонил велосипед к скамейке. Велосипед скоростной, спортивный, на тонких шинах. Я на таких великах ещё не катался, ну и попросил разрешения. Генка никогда жмотом не был.

– Не жалко, катайся. – Быстро подогнал сиденье под мой рост, а сам уселся на скамью.

Наш двор был большим. Четыре пятиэтажки стояли квадратом. Внутри двора так же квадратом проходила дорога. Из-за того, что все дома стояли на склоне, в некоторых местах дорожка шла под уклон.

Водрузившись на велосипед, потихоньку поехал. Было непривычно крутить педали. Привыкая к маленькому рулю, педалям со стременами и легкому ходу, первый круг я проехал медленно. Когда проезжал мимо нашего подъезда, Генка крикнул:

– Скорости переключи! Быстрей поедешь.

Я повернул рычажок и начал быстрей крутить педали. Здорово! Велосипед непривычно резво покатился вперед и почти полетел по дороге. Узкий руль уже не казался таким неудобным. В это время во дворе многие катались на велосипедах, и один из пацанов решил меня обогнать. Ха! Обогнать скоростной велосипед!

Вот только умеючи можно и головой стенку прошибить – это фраза не про того пацана, а про меня. На очередном повороте пацан вырывается вперед, за счет того, что ехал по внутреннему кругу, но я мигом догнал его. Мы мчались уже с солидной скоростью, когда перед следующим поворотом дороги я понял – если не приторможу, то не поверну. В панике забываю, что на таких велосипедах тормоз находится на руле. Отчаянно крича и вращая педали в обратную сторону, я летел как раз на деда Косена, приколачивающего очередную дощечку к ограде.

Тресь!

Приложило, кувыркнуло и шмякнуло всем телом обо что-то жесткое. Я замер в неудобной позе и с зажмуренными глазами.

– Да отпусти же наконец!

Вдруг обнаруживаю, что меня пытаются оторвать от ствола старой вишни, в который я вцепился. Причем висел вниз головой, а с дерева меня снимает Генка. Встаю на ноги. В голове слегка гудит. Ким меня выводит к подъезду и сажает на лавку. Почему-то следом за нами, постанывая и держась за поясницу, плетется дед Косен.

– Ну, ты, Серёга, даёшь! – говорит Ким. – В цирке такого не увидишь!

Вокруг нас накапливаются люди. Соседи начинают ощупывать меня, начиная с головы, заканчивая ногами.

– Где болит?

– Чем ударился?

Сам себя осматриваю, но, кроме того, что немного шумит в голове, больше ничего не обнаружил. Ни синяков, ни ушибов, даже царапин нет.

– Обалдеть! – удивленно качает головой Генка. – Такой полёт и цел. Ты, Серёга, везунчик. Глянь-ка…

Выводит меня на дорогу и показывает на то место, куда я врезался.

М-да. На асфальте, с искорёженным колесом и погнутой вилкой, валяется велосипед, деревянная ограда проломлена, а в густом кустарнике промят проход, причем кустарник очень колючий. Как я не получил даже царапины – непонятно.

– А дед Косен чего, поясницу потянул?

– Ха-ха-ха… – засмеялся Ким, – нет, вы гляньте на него! Да ты его башкой своей за кустами догнал!

– А что, он туда сиганул?

– Ну да. Я даже удивиться этому не успел, потому как следом ты в кусты влетел.

– Да? – чешу в затылке я. – А почему в сторону не прыгнул?

– Да потому, что к подъезду он бы не успел, а с другой стороны тот пацан летел.

– А он-то где? – закрутил я головой.

– Смылся куда-то, – хмыкнул Генка, – испугался, наверное.

Неудобно получилось. Велик сломал, деда Косена… забодал.

– Не унывай, – опять хмыкнул Ким, – наш старик сам за тебя испугался. Сразу меня кликнул и попросил сначала тебе помочь. А велосипед… велосипед починим.

Извинившись перед дедом Косеном, я, вместе с Генкой, починил проломленный забор.

Так, вспоминая, к магазину и пришел.

М-да… а что я хотел тут увидеть? Ставший уже привычным мне супермаркет? Этот гастроном не был похож на те, что будут в будущем. Стеклянные витрины были украшены замысловатыми пирамидами из рыбных консервов. Между ними, в гипсовых вазах лежали муляжи фруктов и овощей. Висели макеты разнокалиберных колбас, выглядевших не очень аппетитно, даже отталкивающе. И всё это было как-то серо, некрасиво… и старо. Вспоминая витрины магазинов будущего, я хмыкнул – конечно, старо. И вообще – тут кругом одни раритеты, как в музей попал. Музей восьмидесятых, блин. И одни музейные служащие, а я тут единственный посетитель.

Внутри магазина стало ещё интересней. Я прошел вглубь, пялясь на полки с продуктами. Ёкарный бабай! А цены-то! Сказочные, то есть всё какие-то копейки стоит. Сахарный песок, макароны, вермишель…

Но выглядят макаронные изделия… как мелко нарубленные резиновые шланги, и цвет соответствующий. Только это смущало одного меня. Люди подходили и брали уже упакованные изделия, совсем не обращая внимания на их цвет. Упаковка тоже не ахти – простой серо-коричневый бумажный пакет. Были и целлофановые, но мало. Помнится, их использовали многократно, отмывая, даже сушили, как бельё, на веревочках.

Я оторвал взгляд от стеллажей с сухими продуктами и прошел в молочный отдел. Протиснулся через толпящихся покупателей. Рядом с пирамидами ящиков, где рядами стояли пустые бутылки, звенели стеклом люди. Оказалось, сегодня завезли пепси, вот и стараются набрать побольше пока экзотического напитка. На ящиках с бутылками пепси-колы стоял ценник – сорок пять копеек. Рядом на полках сиротливо стоят бутылки «Дюшес» и «Буратино» по тридцать копеек, но сегодня на них никто внимания не обращает. Откровенно говоря, мне эти напитки были всегда больше по душе.

В молочном отделе я огляделся. Выбор «велик» – ряженка, кефир, даже сливки есть! Только тара непривычная и давно забытая – стеклянные бутылки с широким горлом и тетра-пакеты пирамидками. Я не решился брать молоко в пакетах, так как они все оказались помятыми и мокрыми, а взял пару молочных бутылок. Сметана была только на развес, а я банку не взял. Не беда. Добыв в соседнем отделе целлофановый пакет, я подошел к продавщице, полной женщине лет тридцати.

– Литр сметаны, пожалуйста. – И протянул свою «тару».

– А что, банки не нашлось? – недовольно заворчала продавщица.

– Увы, мадам, – пошутил я, – дома вместе с головой забыл.

– О как! – подняла брови она. – А деньги хоть, не забыл?

Продавщица наложила сметану в пакет, завязала сверху узелок и протянула мне.

– Держи, безголовый.

– Спасибо, – я чуть склонил голову, – премного благодарен.

– Какая вежливая молодёжь пошла! – донеслось мне вслед. «Вам бы самим вежливость не помешала» – подумал я, подходя к кассе. За всё заплатил всего пятьдесят копеек. В будущем это обошлось бы в минимум в шестьдесят рублей.

Хлебный магазин был рядом. Выбор, по сравнению с будущим, тоже невелик, хотя только белого хлеба четыре вида – обычная буханка, караваем, батоном и лепешкой. То же самое касалось темных сортов хлеба. Я взял буханку белой и пару лепешек, они с молоком больно вкусны.

Сложив все в пакет, двинулся на выход, где и остановился. Наконец я понял – что за мысль не давала мне покоя. Как-то фильм смотрел про Брежнева, так там он в один из магазинов зашел, на полки пустые посмотрел. Напутали режиссеры, не было пустых полок, я только что видел, да и не помню я дефицита. Овощей и фруктов было завались, копейки стоили. И колбасы было несколько видов даже в обычных магазинах, а зайди в кооперативный продуктовый, так там вообще запутаешься с выбором. Пусть цены чуть выше, но не было продуктового дефицита, по крайней мере здесь, в Алма-Ате. Вот некоторых товаров было не достать. Например, телевизоры были в дефиците, магнитофоны, кассеты…

Напротив гастронома стояло два киоска. На одном надпись – «Союзпечать», на втором – «Мороженое». Ноги сами понесли в сторону «Союзпечати», на газеты глянуть, точней на даты. В школе-то как завертелось, так и не выяснил число. Ближе всех лежала «Правда». А дата… двадцать четвертое мая.

– Это сегодняшние газеты? – спросил я.

– Вчерашние, – оторвалась от чтения журнала киоскёрша, – задержали привоз, а что интересует, молодой человек?

Покупать прессу я не собирался. Газет и журналов и дома полно, отец их много выписывал. Почту по утрам приносят. Женщина все ещё вопросительно смотрела на меня, и я помотал головой:

– Нет, ничего.

Двадцать пятое число. Блин, в голове сразу что-то завертелось. Что должно случиться сегодня?

Повернулся и чуть не столкнулся с Ларисой Раевской.

Она облизнула мороженое и, покачивая авоськой с хлебом, прищурилась:

– Прессой интересуешься?

– Нет, больше числами.

– Ты домой, или ещё куда? А то пошли, провожу. – И смотрит заинтересованно.

– Привет! – Это подошла Смольнякова, тоже сумку с продуктами держит. Я заметил взгляд Раевской, явно недовольной появлением Верки. Что-то раньше девчонки не обращали на меня такого внимания, а теперь разом начали глазки строить. Причина-то понятна…

– Привет, – киваю Верке, – я домой иду, пошли?

Направился в сторону дома, а девчонки следом. Они молчали, я молчал. Так и шли. Я чувствовал, что обе хотят со мной поговорить, но только наедине. У нашего двора расстались. Смольнякова и Раевская пошли дальше, а я к дому. На прощание получил от каждой по улыбке! Вот блин, дела творятся!

В подъезде задержался у почтовых ящиков. В нашем отсеке обнаружил толстую упаковку газет. Отец выписывал несколько изданий, включая специфические журналы. Но мне хватило бы одной, все равно во всех новости почти одинаковые. Я зашел в квартиру, кинул прессу на тумбу и, оставив в руках одну «Правду», двинулся на кухню. Там отломил половину лепешки и принялся её есть, запивая молоком. При этом бегло просматривал газету.

Так, на первой странице, как всегда про пленумы, решения, про лозунги… не то, в общем. Дальше про то, что творится за рубежом. Ирак воюет с Ираном. Эти постоянно воюют, а Саддам пока не знает, что ему через десяток лет кирдык будет, но это тоже не то. Что же за событие случится двадцать пятого числа? Откинул газету. Может, в вечерних новостях скажут, если цензура не придержит? Часто о случившемся событии обычные граждане узнавали гораздо позже.

Ой, не заметил, как съел всю лепешку и выпил бутылку молока. Аппетит я, конечно, перебил, но все равно надо что-нибудь приготовить. Картошку пожарить, что ли?

Кажется, плавленые сырки я в холодильнике видел, сделаю-ка я сырный суп! Быстро, несложно и сердито, то есть сытно.

Начистил и нарезал соломкой картошку, поставил её вариться. Налущил лука, нашинковал его, высыпал на сковороду, залил маслом и включил газ. Кастрюля с картошкой закипела, и я бросил в неё плавленые сырки. Зарумянившийся лук переложил в кастрюлю. Сделав огонь слабей, пошел в коридор, к большому зеркалу.

Пора заняться своим взглядом. Как я ни присматривался, не находил в нём ничего такого-эдакого. Глаза как глаза и взор обычный.

Чуть подумав, достал из серванта альбом с фотографиями, нашел своё фото, вгляделся в него, затем посмотрел в зеркало, сравнивая с «оригиналом». Да, что-то есть такое. Усталость – не усталость, злость – не злость, но глаза были… зеркало души, блин. Взор орлиный, мать-перемать – как говорил Белкин.

Попробовать смотреть по-другому? Попытаемся. Начинаю кривляться – и так и эдак. Прищурюсь – не то, выпучусь – совсем не то. Изображу грусть – с таким видом только «на пропитание» просить. Нахмурюсь… ерунда получается. Зрачки к носу – идиотом выгляжу. Даже попробовал сделать глаза, как у кота из «Шрека». Получилось… даже описать трудно, но слеза от этого вида наворачивается…

В дверь позвонили. Потер лицо, разгоняя все выражения, и пошел открывать.

– Это я, – Савин зашел и сразу принюхался: – Чем это так вкусно пахнет?

– Супом, – говорю ему, – есть будешь?

– Не-а, я дома поел, – махнул рукой Олег, – мама никуда не отпускала, пока тарелку каши не склюю.

Мы прошли на кухню. Я снял крышку с кастрюли и посмотрел внутрь.

– Кажись, готово.

Савин тоже заглянул в посудину.

– Что это за варево? Не то ли зелье, которым ты сегодня объелся?

Он принюхался:

– А пахнет! – и махнул рукой. – Ладно, накладывай. Так и быть, попробую его.

Усаживается за стол и улыбается:

– Может, тоже как шпиён глаголить да руками и ногами, махать начну.

– Ну-ну, хлебай, мечтатель.

Мы быстро опустошили тарелки. Суп, приготовленный без приправ из незамысловатых и доступных продуктов, был вкусен и сытен.

– Уф, здорово! – Олег вытер вспотевший лоб и прокомментировал: – Ешь – потей, работай – зябни! Вкуснотища! Рецепт у матери узнаешь, или это семейный секрет?

Я улыбнулся, наливая чай.

– Никакого секрета. Рецепт прост – картошка, плавленый сырок, лук, соль по вкусу, и всё.

– И всё? Постой, так это ты варил? – Он взял лежащую на столе записку и пробежал её глазами. Потом поднял на меня взгляд и пробормотал: – Серый, ты… как… это… а ты кто?

Я рассмеялся:

– Да Вязов я, Вязов. Сергей Вязов.

Савин посмотрел на меня внимательно и начал перечислять, загибая пальцы:

– Драться стал как заправский каратист, по-английски вдруг заговорил, да ещё местную гопоту развёл, сам суп сварил… Ты вчера ещё обычным был, – загнул он все пальцы в кулак, – а сегодня… Что произошло? Скажешь или нет? Или опять забухтишь про желание волшебное?

Я вздохнул. Что ему сказать? Правду? Не поверит всё равно. Сказать – вещий сон увидел, про будущее? Увидел, впечатлился, и бац! – заговорил внезапно по-буржуйски. А про приемы, что тогда сказать? По телевизору изучил? В какой передаче, каком фильме? М-да!

– Знаешь, Серёг, – вытирая пот со лба, говорит Олег, – ты на самом деле какой-то другой стал. Мне начинает казаться, что Зеленина права, считая тебя шпионом.

Обалдеть! Ладно, хоть про глаза ничего не говорит. И что в ответ сказать?

– Ты меня раскрыл! – отвечаю ему шуткой и, хлопнув себя в грудь, объявляю: – Я Серж Эльмс, агент Интеллидженс сервис под номером ноль-ноль восемь. И теперь мне придётся тебя убить или завербовать!

– Да ну, шуточки у тебя, – показушно обижается Савин, – ладно я, а вот что ты отцу Зелениной ответишь, если она всё расскажет ему, да ещё записку представит?

Мля! – только и мог я подумать в этот момент. Все знали, что отец Зелениной, был комитетчиком. А здесь пока к таким фактам присматривались. Точно на заметку возьмут, а мой честный рассказ о будущем, в лучшем случае, покатит на психушку. Проблемы у отца будут точно. Как чуял, что шутка очень неудачная была. Остряк хренов.

Мысленно махнул на это рукой – все равно ничего уже не изменишь, а отец Зелениной, надеюсь, может принять всё это за детскую шутку. И раз начал, то продолжаю гнуть свою линию:

– А я не шучу – не успел узнать самую важную тайну…

Савин поднял в удивлении брови. Я смотрел на него, а он, в ожидании продолжения, на меня.

– В нашей школе я так и не узнал, – сделав паузу, огляделся (типа – нет ли кого рядом) и громко объявил, – какие на завтра заданы уроки!

– Клоун ты, а не каратист, – констатирует Олег, – прав Генка Ким, тебе в цирке выступать надо.

– А чо? – чешу я затылок. – Мож и вправду, ну эту всю разведку, в клоуны, что ли, податься?

Савин крутит у виска, но я сам уже понимаю – надо завязывать.

– Ладно, шутки в сторону, что там задали?

– Да ничего почти. Завтра последний день учиться будем. По математике примеры порешать, по русскому ничего, а вот по литре стих выучить. Это для тех, кто оценку исправить хочет. Так Елена Михайловна сказала.

Елена Михайловна Щупко была нашим классным руководителем, она же вела у нас литературу и русский язык.

– А стих какой?

– Как она сказала – на усмотрение, – пожимает плечами Олег, – а там, мол, поглядим, какую оценку в итоге ставить.

Да, бывали у наших учителей такие бзики, но только чтобы вытянуть нас на хорошую оценку в четверти. Выучить-то выучу, только что учить?

– Сам-то что зубрить будешь?

– Пока не знаю.

Я не помнил, какие у меня были оценки по литературе за седьмой класс. Вообще не помнил оценок в целом. Вроде четверки были, но стоит в дневник глянуть.

– Пойдем в комнату, чего на кухне сидеть?

Зашли в мою комнату. Я достал свой дневник и взглянул на последнюю страницу, где выставлялись итоговые оценки по предметам. Ага, имеются три тройки – английский, русский, физика. Ну, по двум «могучим и великим» все понятно, а вот с физикой у меня в школе были нелады конкретные. Не было понимания этого предмета, хотя после школы как-то начал вникать в суть. Получилось аналогично английскому языку. Те же электрические цепи с законами Ома для меня стали открытой книгой после пояснения одного продвинутого парня. Возможно, получится исправить тройку на четвёрку. Надо будет Василия Владимировича спросить на предмет исправления оценки по физике и английскому, а сочинение по русскому языку и литературе мне придется писать.

Олег в комнате даже не присел. Постояв, он заглянул в мой дневник, хмыкнул и пошел в зал. С оценками я разобрался, поэтому тоже направился туда же.

Савин вытащил из мебельной стенки толстый том Большой Советской Энциклопедии и с ней плюхнулся на диван, а я уставился на телевизор. Хм, что говорить? Привык к своей метровой жекашной «соньке». Опять появилось музейное чувство, только уже в своей квартире. Передо мной стоял раритет. Совсем забыл, что у нас имелось такое чудо советской бытовой техники. «Радуга-704» была одним из первых цветных телевизоров. Рука сама потянулась к выключателю. Вообще, процесс включения напоминал своеобразный ритуал – включить стабилизатор, включить телевизор, повернуть ПТК… экран, напоминавший огромный иллюминатор, начинал светиться не сразу, можно чашечку кофе успеть выпить. Зато цветной! Даже в это время цветные телики имелись не у всех. Я уже говорил – дефицит.

Звук появился быстрей изображения, и кто-то пока невидимый громко сказал: «Ес оф кос!» Блин, это вторая программа, с её образовательными передачами. Они шли одна за другой. Сначала с изучением немецкого, затем английского. Помнится, были передачи с итальянским языком, или такие как «Абевегедейка» и прочие. Ленивчиков не было и в помине, а каналы переключались только ПТК. Я щелкнул пару раз по часовой стрелке и, вместе со звуком, возникло изображение – два человека беседовали на казахском языке. Я за много лет так и не изучил его и знал только с десяток слов. Продолжаю переключать. Следующий канал тоже казахский – что-то рассказывает о природе. Дощелкиваю до десятого – тут сетка с постоянным пищанием, пока трансляции нет. Переключаю до первого канала и вижу любимую тетю всех детей – Валентину Леонтьеву, и передачу узнаю – «В гостях у сказки». Надо же, помню!

Савин оторвался от изучения энциклопедической мудрости и сказал с усмешкой:

– «Кощея бессмертного» будут показывать. Может, ну его, этого неруся? Пошли ко мне. Недавно батя кассет привёз с новыми фильмами.

Оп-па! Сюрприз. Я отлично помнил, что у Савина был кассетный магнитофон, но простой, а не видео. Отец Олега был торгпредом, часто бывавшим за «бугром», а родной дядя привозил из Владивостока японские дефицитности в виде кассетных магнитофонов и кассет к ним. Но вот видео…

Я заглядываю в справочный фолиант и вижу, что Савин читает про «Интеллидженс сервис».

– Не занимайся ерундой, – говорю ему, – я пошутил про разведку.

– Я понял, что ты дурачился, – кивает Олег, но продолжает скользить глазами по тексту.

Показывая на большой справочник, шучу:

– Все равно умней не станешь, или учишь справочный материал наизусть для Елены Михайловны? Уверяю, это не оценят должным образом. Слог не тот.

Олег захлопывает энциклопедию и выдает:

– Ваша ирония в данной концепции не ассоциируется с мистификацией парадоксальных иллюзий, но с точки зрения банальной эрудиции, не каждый локально мыслящий индивидуум способен осознавать критерии утопического субъективизма.

– Во, – выставляю большой палец, – это ты там вычитал? Тогда это и прочтёшь на уроке. Сорвешь бурные овации. А что за фильмы у тебя?

– Две кассеты с Брюсом Ли, – начинает перечислять Олег, – «Большой босс», «Кулак ярости», «Путь дракона», «Выход дракона».

Теперь понятно, откуда он знает о легендарном китайце. Тем временем Савин продолжал:

– Ещё есть – «Одинокий волк Маквей»…

– Маккуэйд, – поправляю я.

– Смотрел? – тут же спрашивает Олег. – А, понял, твой английский.

Не стал его разубеждать, пусть думает, что все эти фильмы я не смотрел.

– Что ещё есть?

– Есть «Челюсти», это про акулу-убийцу, ещё про кукушку и гнездо что-то, не помню точно.

– «Пролетая над гнездом кукушки?»

– Во, правильно, – и смотрит удивленно, – нет, ты точно этот фильм смотрел. Откуда и когда? Он же новый!

– Да. Я его… смотрел, – чуть не ляпнул «давно», – и какой он новый? Почти десять лет прошло, как сняли.

Савин смотрит недоверчиво.

– Да? И как фильм?

– Отличный! Сам-то смотрел?

– Нет, – мотает головой Олег, – я про карате смотрел. Пошли?

– Уговорил, пошли.

Раз уроков задали мало и будет последний день в школе, то можно и расслабиться. И тут же усмехнулся – расслаблялся и снимал стресс я обычно в «Погребке». Где теперь этот «Погребок»? В прошлой жизни остался, будем расслабляться без алкоголя. Здесь пьяный школьник – чудовищное событие республиканского масштаба. А стих я подберу из памяти. Только вот что-нибудь из близкого по годам, а то, что я про автора скажу, если спросят? Ладно, со стихом вечером решу. Выключил телевизор – изображение собралось в яркую точку в центре экрана и постепенно исчезло. Интересно, какой телевизор у Савина? Не помню.