Читать книгу Полный форс-мажор - Владислав Вишневский - Страница 10

Полковник Ульяшов

И у полковника Ульяшова были вопросы. Много вопросов. И какие! Его, конечно же, не интересовала жизнь разных молодых и прочих шведов вместе с Европой, Америкой и всеми странами Африканского и Азиатского регионов. Его интересовала собственная жизнь. Она, дороже всех мыслимых благ. Потому что – он точно знал – скоро должна закончиться. И не трагический случай тому, не старость, а собственная глупость. Хотя память подсказывала разные жизненные варианты как выкрутиться, выжить, но не как уберечься. Один из них. Он помнил. Много лет назад, четверых советских – тогда ещё советских! – моряков унесло на барже в бушующий океан. Шуму было… Все газеты об этом писали. Штормом баржу сорвало. И не с адмиралами разными или капитанами какими, а именно с рядовыми моряками-срочниками. И не шпаровская это экспедиция, не подготовленная, со связью, продуктами и контролем GPS и GPRS, а случайная, драматическая… Их унесло, и они затерялись… Без воды, без еды, безо всего, вообще. Больше полутора месяцев их в океане носило… Но они выжили. Да! Похудели, естественно (что Ульяшову бы, пожалуй, не помешало), сильно загорели (это полковнику лишнее), вернулись с закалённой советской психикой (чем-чем, а этим Ульяшов, в принципе, переполнен), с опытом выживания в экстремальных условиях. Вот! Последнее («с опытом выживания») Ульяшову как раз бы сейчас! Моряки ели солдатские ремни и сапоги, кажется. На завтрак, обед и ужин. Ели! Размачивали и ели! Кушали, если по культурному. Что как раз полковнику в недалёком будущем и предстояло. Причём, не важно, как и где, но тоже добровольно-вынуждено. Правда, у советских моряков это было жизненной необходимостью, а у полковника, делом чести, то есть вынуждено. Смысл разный, но результат точно будет противоположным. Он не вынесет этого. Категорически. Не подавится, но умрёт, безусловно, и однозначно. Понимание этого, полковника убивало. Сильно и заранее. Но время ещё было. Для действий. Не для слёз – они в душе уже были, ниагарским водопадом текли, их безысходный форс-мажор вызывал, а «для оптимизации процесса в сторону положительной (для полковника Ульяшова) динамики». Что в переводе на обычный язык означает, сбивай, товарищ полковник, молоко лапками в сметану – народная мудрость! – выберешься (Возможно!) Один вариант из миллиона, может и миллиарда. Но, для оптимиста, каким себя раньше считал Ульяшов, больше – меньше, не важно. Главное, вариант был. Значит, на него курс!

Получив от генерала мудрое напутствие (чего раскис? вперёд! действуй! решай!) полковник бросился к музыкантам. Их непременно нужно было задержать. Сейчас и срочно. Никаких отпусков (он теперь врио командира)!

Полковник влетел в оркестровый класс. Запыхавшийся и вспотевший, лицо красное… Остановившись в центре комнаты, она удивительно пустой была, кроме срочников и дирижёра. Срочники чуть со стульев не попадали, стоя на них, окна тряпками протирали, а дирижёр авторучку из рук выпустил, он за столом сбоку сидел, ошарашено на вторжение повернулись.

Оглядываясь, Ульяшов перевёл дух, в классе шла влажная приборка, спросил:

– А где остальные? – Он видимо имел в виду музыкантов.

Срочники и лейтенант (он поднялся со стула, вытянулся), смотрели на полковника с удивлением, срочники даже с грустью.

– Как где, в отпуске… Кто где… Уже! – вымолвил лейтенант. – С утра.

– Почему?

Вопрос был непросто неожиданным, был глупым, недостойным полковника, переглянувшись, отметили срочники, но в нём мог скрываться драматический для них подтекст: они ведь тоже, некоторые, должны были поехать в краткосрочный отпуск (десять дней не считая дороги).

– Приказ потому что… – всё ещё не понимая смысла вопроса, как и самого появления полковника, сообщил лейтенант, и добавил вообще что-то гражданское. – Тю-тю уже… отдыхают. – Тю-тю прозвучало как модуляция, без иронии, без издёвки, как народное выражение.

Ульяшов на модуляции и споткнулся, вспыхнул.

– Как это тю-тю, понимаешь, почему тю-тю, а работать кто за них будет, со мной в смысле, а? Двадцать девять дней осталось, товарищ дирижёр, понимаешь, двадцать девять. А завтра уже двадцать восемь! Понимаете, двадцать восемь!! Считай двадцать семь!

Дирижёр, естественно, такую арифметику не понимал, он так и сказал:

– Не понял, какие двадцать восемь, почему двадцать восемь… У нас сорок пять суток, вроде… И у меня… у всех…

– Какие сорок пять, Фомичёв? Ты с ума сошёл Уже почти двадцать восемь. Понимаешь? Двадцать восемь! И ни часа больше. Времени нет, нет времени. Нужно работать, работать и работать…

Дирижёр ничего не понимал, был сбит с толку, как и его музыканты-срочники, которым «сильно повезло» присутствовать при разговоре двух начальников, мяли в руках мокрые тряпки, переступали с ноги на ногу. Как и лейтенант, зеркально шмыгали носами,

– Где работать, что работать, товарищ по… полковник? – растерявшись, переспросил лейтенант. – Вы про физическую силу? Музыкантам-срочникам тяжёлое поднимать нельзя.

– Про вашу я говорю, товарищ дирижёр, про умственную, про интеллектуальную силу… Понимаете? Про неё! – Воскликнул полковник и начальственно рубанул рукой воздух. – Всё! Объясняю обстановку: всех музыкантов немедленно вернуть… решается честь наших войск, и моя… Я за командира остался, он в курсе… Итак…

Дирижёра как ознобом передёрнуло.

– У меня вечером поезд… – сообщил он полковнику свою новость.

– Какой поезд, какой вечер, отставить! У вас ни одной минуты лишней… – вскричал товарищ полковник. – Не понимаешь? Бери телефон, звони всех немедленно назад… Вам работать надо, готовиться.

Полковник, как-то неожиданно даже для себя, легко заменил местоимение «нам», на «вам». Из чего получилось, что не он теперь отвечает за проблему, а дирижёр. Да, да! И нервничать сейчас должен был не товарищ полковник, а товарищ дирижёр. Удивительная ситуации, странная. Полковник нервничает, а ответственный за мероприятие – лейтенант – удивительно спокоен. Поразительно спокоен. Невероятно спокоен. Как это, почему? Он же сейчас должен – теперь, в смысле – как белка крутиться, как… неужели это не ясно? – Вы не понимаете остроту и важность ситуации, товарищ лейтенант?

Лейтенант не понимал, вытаращив глаза, немо завис, как на люфт-паузе… И музыканты срочники тоже, раскрыв рты, перестали наводить чистоту, с мокрыми тряпками в руках, стоя на стульях, замерли… В удивлении застыли и портреты композиторов, на стенах.

– Кому звонить, им? – всё ещё не по-военному недоумевал лейтенант. – Так они уехали. Звонить бесполезно. Сегодня понедельник, товарищ полковник, уже 14.37. а мы в 10.00 отключили телефоны – так договорились – чтобы не беспокоить. Следующий сеанс связи ровно через неделю с 10.00 до 11.00. Всё. Отпуск же, товарищ полковник, отпуск. Целый год люди ждали! А что случилось? Что за пожар? Я не в курсе.

– Какой пожар, тьфу-тьфу, – сплёвывая через плечо, полковник быстро оглянулся. – Этого нам только не хватало. Никаких пожаров! Мы победить должны, вот в чём!

Дирижёр удивлённо вскинулся, даже шею вытянул.

– Ой, неужели снова Стокгольм?!

– Какой Стокгольм… – Ульяшов в сердцах рукой обречённо рубанул. – Авиаторов…

– Каких авиаторов…

– …Американских? – Подал голос сержант Смирнов. Голос с подоконника прозвучал в контрастном с полковником регистре, восторженном. Там где-то, за бугром, Смирнов запросто мог встретиться со «своей» Кэт. Катрин. Неужели?! Вот радость!!

Ульяшов нервно дёрнул головой.

– Забудьте, Смирнов, а ещё лауреат… Наших, авиаторов, российских.

Дирижёр опустился на стул.

– Не понял… Мы же не… Ульяшов начальственно перебил.

– Вот-вот, и я «не!» – с нажимом, сердито воскликнул он. – Информирую! Возникла настоятельная необходимость авиаторов с вашей помощью победить… Наших, отечественных. Настоятельная и неожиданная. Не пугайтесь. Престиж войск этого требует. Неожиданно, конечно. Мы – командование! – понимаем, переживаем за вас, но… Нам же, – полковник с нажимом исправился, – ВАМ же не впервой… Стокгольмы всякие брать, как говорится. Так, нет, товарищ лейтенант?

Лейтенант всё ещё не понимал.

– Простите, не понял…

– Да чего непонятного, взять и победить вертолётчиков, – пожал плечами полковник. – Все дела.

Срочники ахнули, но не попадали со стульев-этажерок, как должны бы, удержались.

– Вертолётчиков?! – озвучил общий вопрос сержант Смирнов.

– Да, этих… вертолётчиков.

– В каком смысле? – тупо переспросил дирижёр. – Сбить что ли?

На что товарищ полковник простецки хохотнул:

– Во-во, именно… Или они нас… Ха-ха!

В адекватных улыбках скривились и лица присутствующих.

– Шутка, да, товарищ полковник? – Переспросил дирижёр и сам себе ответил. – Конечно шутка. Шутка.

– Да нет, товарищ дирижёр, какие уж тут шутки, всё самое серьёзное, без шуток. – Возразил Ульяшов.

Сержант Смирнов спрыгнул с подоконника…

– А, я понял, – заявил он. – Наверное, марш лучше тех авиаторов нужно сыграть, да, товарищ полковник? Это мы можем…

Лоб Ульяшова пошёл морщинами.

– Это какой ещё марш?

Смирнов прыгнул за фортепиано, открыл крышку, напевая, легко проиграл марш композитора Хайта «Всё выше» «…стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере слышим»…, дирижёр оторопело, Ульяшов мысленно, скептически препарируя слова марша, слушал…

Смирнов прервал исполнение, закрыл крышку фортепиано.

– Хороший марш, товарищ полковник, – заметил он. – Отличный! Как раз про них, про вертолётчиков… Гармония хорошая, слова… Хайт, товарищ полковник.

Полковник с общественным мнением согласен не был, хмыкнул.

– Ничего особенного, товарищ сержант. Мне не нравится. Старая песня… Винты уже не в моде. Сейчас другая эра. Ракет и ракетных войск. За это я и… вот! – Полковник не стал вдаваться в детали своего пари, не та аудитория, да она и не нужна полковнику. Сообщил главное. – Мы их обязательно победить должны, сбить просто. Чтоб не смеялись. Мы – о-го-го уже, понимаешь, в Европе вас знают, пусть и они знают. Они уже готовятся, кстати, я звонил. Назад – получается, нам, – полковник вновь оговорился, но быстро исправил смысл, – вам дороги нет. Ни на какие отступные они не идут. И хрен с ними! Надо – значит надо. Шаг сделал – иди. Слово не воробей… Короче, что делать будем, товарищ лейтенант? Вы у нас ответственный, ваше предложение?

Дирижёр едва не поперхнулся.

– Я?! – прижав руки к груди, переспросил он, и защитился. – Я не могу! У меня поезд вечером: «Москва-Владивосток», товарищ полковник. Скорый.

Уляшов, как ждал, игривым голосом переспросил:

– Да что вы говорите? – и немедленно перешёл на сугубо командный тон, полковничий. – Отставить! Никаких мне, понимаешь, скорых! Этого я не слышал, и вы не говорили. Это отменяется. И без шуток здесь, товарищ лейтенант! Ваши музыканты нужны в полку прямо сейчас, очень срочно, в крайнем случае, завтра. Немедленно! Это приказ. Заварили, понимаешь, кашу… вам и… Что делать будем, ум-м? У вас двадцать восемь дней. Считай двадцать семь.

Фигуру дирижёра смяло…

– Это приказ?

– А что же я здесь с вами, скажите, делаю, чай что ли пью?

Лейтенант уцепился за последнее.

– Кстати, про чай, может…

Ульяшов резко отказался, как обиделся.

– Вы что? Никаких «про»! Всё постороннее отменяется. Только про музыкантов. Ваши предложения, товарищ лейтенант!

Лейтенант растерянно моргал глазами.

– Подумать надо… Вспомнить, географию составить.

Ульяшов наседал.

– Чего вспоминать, какую географию?

Сержант Смирнов пришёл на выручку лейтенанту.

– У нас кто куда поехал, товарищ полковник, – пояснил он. – Страна большая.

Ульяшов отмахнулся. Даже речь произнёс.

– Про страну я уже слышал. Мы с генералом, как и все россияне, гордимся необъятными просторами нашей Родины, несметными её богатствами, и… – Полковник неожиданно запнулся, умолк, похоже, потерял нить разговора, немо вращал глазами. – О чём это я? – Не найдя ту важную мысль, чертыхнулся, махнул на неё рукой. – Короче, не отвлекайте меня, я серьёзно. Делайте что хотите, товарищ лейтенант, думайте, составляйте вашу географию, но чтобы через полчаса, вы, товарищ руководитель, с вашими непременно конкретными, чёткими и ясными для командования предложениями, ко мне в кабинет. Как штык! Подчёркиваю, если вы офицер и настоящий патриот, эээ, наших войск. В противном случае… сами знаете что. И вообще, я вам удивляюсь. Вы, товарищ лейтенант, молодой вроде специалист, серьёзный руководитель, мы так надеялись, только что к нами пришли, с высшим гуманитарным образованием, должны бы всё знать, казалось, и всё продумывать не сейчас, а заранее. А вдруг тревога, вдруг, то да сё. Мало ли… А музыкантов нету. Что делать? Как это? Как на врага, прикажете, идти? Под тру-ля-ля? Нет, только под вашу музыку, товарищ дирижёр, только под оркестр. Так и по штатному расписанию положено, и по… Короче, или грудь ваша, товарищ лейтенант в крестах, как говорится, или голова…

– В кустах… машинально продолжил лейтенант.

– Вот именно. Ха-ха! – Полковник коротко, без смеха, хохотнул, закончил сурово. – Повторяю, это не шутка, лейтенант! Это приказ! Работайте, Фомичёв. Я жду.