Читать книгу Славный город Беллуно - Владислав Ярославович Ардалин - Страница 4

Солнце, все так же плавно перетекая и окрашивая весь Край в яично-желтый, уверенно достигло своего положения, непременно обозначающее уже во второй раз начало дня, только на этот не для Долины Осени в целом, а для ее Осенних людей в частности. Густой туман начал постепенно рассеиваться, уступая место ясному и прозрачному как стекло пространству, оставляя после себя лишь небольшие улики, в качестве доказательства, что еще некоторое время назад он действительно был здесь и все было под его полномочиями. Мокрые из-за влаги тумана опавшие листья источали восхитительный, богатый и терпкий запах земли и перегноя, который подхватывал горный воздух и ответственно – как пчелы бережно доставляют пыльцу в свои ульи – разносил этот сладкий и одновременно с легкой горчинкой запах по всей Долине. Окружение постепенно нагревалось, лесные обители начинали активизироваться в полную силу и только Ундина, сегодня по-особому убаюкивающе мирно, продолжала прошивать ниткой долину насквозь, стремясь навстречу с неизвестностью, хотя и это было бы слишком лживым описанием, ведь стремилась она, как старики стремятся купить утренний, свежеиспеченный хлеб. Начинало светать и вместе со всеми живыми механизмами природы запускался механизм жизни городской. Одновременно, словно артисты синхронных выступлений, улицы Беллуно стали, как сладкий и душистый мед тягуче обволакивает горло, заполняться жителями.

Независимо от статуса главного, самого большого, величественного, красивого, старого и развитого города в Долине Осени – Беллуно имел схожий темп жизни с остальными. Первыми, кто совершал действие в еще непроснувшемся городке, сонливость которого выдавалась в ветреной зевоте, оставлявшей слезы на глазах Долины – верные стражники, пусть и в небольшом количестве, существовавшие в качестве носителей трех основных функций: культурно-исторический пережиток прошлого, оставшийся после Великой войны; внутренний правопорядок, если кто-то из хулиганов решил бы совершить низкое дело; и защита от диких зверей, которые могли по совершенной случайности или же с совершенно определенными намерениями забрести в город, и которых приходилось в таком случае аккуратно отпугивать и отгонять. Среди всей этой системы стражников имелось разделение на некоторое количество дозоров и патрулей, привязанных к определенному времени и носивших название с ним связанное. Посему первое событие, происходившее в славном городе Беллуно – это смена ночного дозора и патруля утренним, что и символизировало начало работоспособности всего остального механизма городской жизни.

По общему счету стражники сменялись в течении дня четыре раза и, если у патрулей смена проходила непосредственно на улицах города, то дозоры чередовались уже на стенах старинного Замка – главного достояния каждого города Долины – с одной лишь оговоркой, что Замок в Беллуно, как и все остальное в этом славном месте, был более величественным и устрашающим, нежели шесть остальных. Находился он чуть поодаль от остального поселения, на возвышенности, в центре которой гордо стояло сердце Замка – неприступный донжон, на пол оборота прикрытый бездной Края. На пути к донжону, вошедшему непременно встречались могучие стены, толщиной в пять метров и представлявшие из себя два полукольца – одно из которых было непосредственно началом Замка, а второе ребром для его сердца. С интервалом в каждые десять метров на стенах, подобно пеньковым свечам, располагались сторожевые башни разных размеров и форм: от массивных квадратных до стройных округлых, являющихся смотровыми площадками для дозоров. Подле первых стен у Замка располагался ров – искусственное ответвление Ундины, проползающей чуть левее.

Фортификационное сооружение Беллуно построили давно, еще во времена основания города – в те дни шла Великая война между Долинами и надежные укрепления являлись необходимостью. Война давно канула в лету, а Замок решили использовать в универсальных целях: как место заседания управителей, центр приема важных гостей и проведения балов, темница для заслуженных преступников и наблюдательный пункт для присмотра за окрестностями Долины и города.

И только после смены ночного дозора с патрулем на улицы Беллуно выходили все те, без кого полноценная жизнь не представлялась возможной, – виноградари, фермеры и пастухи начинали подтягиваться к своим тучным пажитям. Примерно в это же время на свое место выходили братья-мельники, известные благодаря двум исключительным фактам, с их профессией никак не связанным. Первый – следствие любой братской связи, предписывающей носить одну фамилию на двоих, – привлекший больше всего внимания к ним, из-за в меру сложного и в меру забавного произношения, а именно – Кабутерманнекины. Чаще всего из-за столь ломающей язык фамилии, которую правильно не мог произнести никто, ее без спроса делили на две части, давая одну половину – одному брату, а другую – второму, от чего впоследствии и получилось название «Мельница братьев Кабутера и Маннекина».

Вторая причина, подарившая братьям известность в Беллуно, заключалась в их привычке напевать одну и ту же песенку, по их словам, подслушанную у какого-то волка. Песенка оказалась невероятно въедчивой и спустя пару недель многими подхваченной, вынуждая, без возможности выбросить ее из своей головы, продолжать напевать до конца рабочего дня:

Вслед за братьями-мельниками к мучной цепочке славного города присоединялся новоиспеченный пекарь Вертер, который для своей профессии был еще достаточно юн, но уже не страдал от переживаний, присущих его возрасту, и, в отличие от братьев-мельников, справлялся со всем один. Его пекарня располагалась сразу же после мельницы, около полей, и чтобы добраться до нее, Вертеру было необходимо выйти из своего дома, стоявшего чуть выше площади города, пройти пару метров до Улицы Первой Королевы – самой широкой и протяженной улицы в Беллуно, – а затем дойти непосредственно до площади. После нее Вертера ожидал поворот направо, прямо к высокому мосту, пролегавшему над спокойной Ундиной. За мостом начиналась окраина города и дорога, уходящая сразу в три направления: налево, к железнодорожной станции; прямо, в редкие леса с проторенной дорогой к ближайшему к городу и направо, к разнообразным постройкам, среди которых были не только упомянутые «Мельница братьев Кабутера и Маннекина» и «Пекарня юного Вертера», но и небольшой склад общего назначения с различными трудовыми инструментами, а также домик, являющийся перевалочным пунктом между рабочими часами и часами отдыха.

За фермерским домиком, по виду в некоторой степени походившим больше на сарай, расположились обширные, вечно источающие резкий сладкий аромат виноградники. Стройные ряды кустов привлекали любопытных насекомых и непослушных мальчишек, прибегающих для очередного воровства сладких ягод. Приторный запах опьяняюще бил в нос, настраивая фермеров на нужный лад. Виноградники занимали почти все место под посевы, скромно оставляя кусочек земли пшенице и некоторым другим зерновым, по большей степени для пропитания скота. Сразу же после виноградника и участка зерновых, буквально через тропинку шириной в несколько человеческих ступней, выступала в полтора метра высотой жердевая изгородь, огораживающая левады. Лошади единственные удостаивались моциона вблизи города, в то время как остальным животным место отводилось у горных пажитей.

Финальным рубежом Беллуно по эту сторону реки считался большой, протяженный по всей ширине левады скотный двор – место очень важное и, не смотря на простое предназначение, невероятно красивое, особливо в моменты закатов. В эти минуты жители Беллуно – от озорных детишек до влюбленных пар – забираются на высокую, размером с замковую, водонапорную башню томатного цвета, стоящую правее от скотного двора, и созерцают неописуемую красоту простирающегося перед ними славного города, его окрестностей и непроглядной бездной Края, окрашенной в приглушенные цвета уходящего солнца.

А Вертер, пекарь, о котором мы совсем забыли закончить повествование, преодолев весь этот живописный путь, каждый раз торжественно и с гордым видом входил в свою маленькую пекарню, носившую изначально, еще до его прихода, совершенно другое название, по мнению многих шибко интереснее – «Янтарная блажь». Вертер же был завистливым малым и постоянно раздражался, проходя мимо мельницы, носящей фамилию двух братьев. От этого наш юный пекарь не один год выбивал новое название для своего деревянного детища, еженедельно напрашиваясь к управителям города в Замок, и в конечном итоге добился своего. Воспользовавшись непременно заслуженным за настойчивость правом назвать свою пекарню по-новому, так, как он хочет, с соблюдением, конечно же, всех прав и норм морали, – Вертер, еще питаясь юношеской завистью, назвал ее самым простым вариантом, который для него казался единственно верным – «Пекарня юного Вертера». После этого случая наш выпечки дел мастер, не изменяя привычки, входил в свою пекарню торжественно и с гордым видом, ощущая чувство победы над невидимым противником, очевидным только ему.

Как только виноградари, фермеры, пастухи, братья Кабутерманнекины и Вертер занимали свои рабочие места и настраивались на предстоящий день, с разницей в пару минут, следующей доминошной костяшкой в этой педантично вертикально-выстроенной цепи, становились и другие важные представители осуществления жизни Беллуно, подтягиваясь к своим рабочим местам. Лавочники вместе со своими помощниками, носильщики, различные мастеровитые ремесленники: шелкопрядения, плетения, кожевенного ремесла, кузнец, плотник и другие имеющие отношение к производственной системе города. Во всю начинали работать железнодорожные пути, запуская будто артерии по телу, непрерывное передвижение по всей Долине Осени, изобилующее к утру свежими торговыми поставками.

И лишь через пару часов, когда утренний дозор с патрулем успевал насчитать не один десяток оленей, на время и по ошибке выбегающих из чащобы; когда подходила к концу культивация первых кустов и посевов, скот достигал места выгулки, а пекарь, мельники, ремесленники, торговцы и их подмастерья уже успевали начать производственную цепь, наполняя свои лавки первыми товарами, в это же время день начинался в третий раз – уже для всех остальных жителей Беллуно.

Семья фон Дерихт входила в их число. После поступления Герты в институт знаний в Арзи и Альберта студентом-подмастерьем к профессору Теобальду прошло насыщенных полтора года. Упорная девушка преодолела свои проблемы и на данный момент скорее дружила, нежели враждовала с каждым из своей группы. Профессор Бюрен затянул свои исследования и все это время продолжал изучать феномен Края, от чего у Альберта была постоянная работа и он вошел в амплуа полноценного ученика. Постаревшая еще сильнее Элиза все также продолжала заниматься делами по дому, иногда поддерживая связь с влиятельными друзьями из Замка. Хотя ее жизнь, по сравнению с внуками, и поддалась изменениям в наименьшей степени, в ней за эти полтора года все-таки произошло небольшое изменение – Элиза решила посадить на заднем дворе дома саженец липки. Она не задумываясь сделала это – сразу же после того, как Альберт и Герта смогли окончательно определиться с будущем, и направили себя в дальнейшие русла – посчитав это важным событием, стоящим того, чтобы его как-то запечатлеть. Поэтому она посадила маленькую липу, окружила ее таким же миниатюрным деревянным ограждением из толстых палок, переплетенных бечевкой и периодически в течение дня выходила, чтобы стоять, угрюмо согнувшись в плечах, и наблюдать за ростом маленького деревца, которое не пережило толком ничего, но в которое было вложено так много. Совсем не поменялась жизнь только у вечно жизнерадостного, все такого же незаметного комочка глупой шерсти – Шнобеля. Он ежедневно, весело виляя своим хвостом, степенно ожидал очередных прогулок, издавая звонкие лающие звуки и одновременно совершая головокружительные обороты вокруг своей оси.

Сегодняшний солнечный и обволакивающе теплый день не был исключением из этих, так мимолетно пролетевших, полутора лет, от чего все, уже следуя своему точному графику и поставленной мышечной памяти – медленно начали вписываться в темп пробудившегося города.

Они бодро проснулись и начали быстро собираться. Элиза встала как обычно намного раньше остальных, и, пока внуки только готовились прибирать смятые постели, умывать свои слегка отекшие после ночи лица, принимать душ и одеваться – Элиза к этому времени успела дойти до «Пекарни юного Вертера», купить там свежеиспеченный, еще горячий пшеничный хлеб с кедровыми орехами на пару с Беллунским граубротом, отличительная изюминка которого была в добавлении к серому хлебу семян тыквы и специй из душистых семян кориандра и тмина. По приходу домой Элиза спешно помыла руки, выложила на стол мягкий и воздушный, словно хорошо взбитая подушка, хлеб и во всю приступила готовить один из своих коронных завтраков, который она делала чуть ли не каждый день.

Для начала старушка достала медный чайничек с потрескавшейся деревянной ручкой, аккуратно протерла его и поставила подле плиты. Затем, из того же ящичка, из которого она достала чайничек, она взяла кофий, врученный друзьями и привозившийся ими периодически из Долины Лета. Элиза насыпала зерна так, чтобы их хватило по крепости напитка ровно на троих и приступила к их перемалыванию. Засыпав полученный перемолотый кофейный порошок в чайничек, она добавила к нему немного сахара и щепотку соли для раскрытия вкуса и усиления аромата. Далее следовало добавление мягкой воды, собранной из рудника, находившегося на заднем дворе дома. И лишь после всех махинаций, Элиза поставила чайничек на огонь в печь, предварительно ее распалив и, пока кофий начинал медленно прогреваться, она наконец приступила к готовке других, не менее важных атрибутов, своего коронного завтрака.

Она отрезала от свежекупленного пшеничного хлеба шесть кусочков – по два на каждого члена семьи, не считая собаки. Его корочка хрустела, но при этом внутри хлеб невообразимо мягким. Единственно верным штрихом, имевшим возможность дополнить мучную симфонию оставалось жирное сливочное масло, заботливо нанесенное на каждый ломтик. В комнате начинало пахнуть карамельным запахом кофия. Элиза слегка приоткрыла окно, дабы выпустить наружу всю духоту, от чего к запаху готовящегося напитка, прибавился утренний, свежий, с нотками дерева, грибов, реки и чернозема, запах воздуха.

Тем временем бабушка Лиза перешла к следующему блюду, для чего понадобилось три куриных яйца. Она налила воду в кастрюльку и, поставив рядом с варящимся кофием, бросила туда необходимые ингредиенты. Со второго этажа дома отчетливо пробивался звук льющейся воды – Альберт или Герта только сейчас добрались до душа.

Покамест яйца и кофе медленно достигали готовой кондиции, Элиза взялась за последнюю часть сытного завтрака – мясные колбаски. Взяв сковородку и смазав ее на этот раз растительным маслом, она поставила ее вместе с колбасками на плиту – по сути своей, вторую печку, меньшую в размерах и предназначенную исключительно для готовки. К сие моменту подошла пора снятия пенки с чайничка – сразу же сняв его с огня, Элиза подождала, когда напиток уменьшиться в объеме, а пенка осядет. Затем снова поставила его в печь и повторяла, пока счетчик не дошел до заветной цифры три. Тогда она окончательно вытащила чайничек и влила в него чайную ложку ледяной, рудниковой воды.

И только после напряженного ритуального приготовления с поражающими воображение деталями бабушка Лиза взяла старинный кофейник и перелила туда приготовленный напиток, затем поставив на стол вместе с тремя фарфоровыми чашками, одна из которых была слегка сбита у каемки. Хлеб, смиренно ожидавший с момента нанесения масла на кухонной тумбе, был также перенесен на стол. При этом Элизе приходилось постоянно думать об аппетитно скворчащих колбасках, то и дело переворачивая их. Звук душа наверху временно прекратился, но лишь затем, чтобы с новой силой продолжиться – в ванную пошел кто-то второй, а в одной из комнат загрохотали шкафы и тумбочки.

Заметно уставшая Элиза сняла кастрюльку с яйцами, вытащив их – дабы не обжечься – с помощью специального приспособления, и филигранно поставила каждое в серебряные пашотницы, каждую к своей чашке. Настало время для финального аккорда – мясных колбасок. Старушка ловким движением вилки и ножа, не протыкая их, чтобы сок оставался внутри, переложила все три на общую тарелку, на этот раз поставив ее возле кофейника по центру. Дело оставалось за малым. На кухне уже во всю хозяйничали неподвластные самому красноречивому поэту запахи готовки: пряные ароматы мяса, карамельно-сладкие нотки кофия, еле слышимый во всем этом многообразии запах варенных яиц – дом начинал играть новыми красками. Ко всему торжеству ароматов вежливо вписывался запах благородного дерева – дом начинал прогреваться от солнца. А финальной точкой – словно капли лимона на приготовленную рыбу – была свежесть реки, протекавшей буквально через пару метров от окна. Элиза достала серебряные приборы, творог и две стеклянные банки, липкие по бокам – одну с душистым медом, а другую с ежевичным вареньем.

Все было готово к трапезе, поэтому Элиза, как обычно, загоняв себя и устав уже под начало дня, села на стул, и направив свою голову в сторону лестницы на второй этаж, откуда уже не доносились никакие бытовые звуки, кроме неразборчивого разговора, громко, предварительно набрав полные легкие, крикнула:

– Завтрак!

С небольшой задержкой Альберт с Гертой появились на лестнице и, по всей видимости, продолжали дискуссию, начавшуюся еще после умывания, о каком-то предстоящем театральном событии, в скором времени должным проходить на главной площади, и давно необходимым наличием отдельного для таких мероприятий здания. По планировке дома лестница у семьи Элизы была прямая, белесая с желтовато-красным оттенком, сделанная из дуба. Она была богато отделана косоурными балками с перилами и балясинами, на каждой из которых красовалась гравюра герба Беллуно – щит синего цвета с двумя, пересекающими друг друга по центру желтыми линиями, сверху на которых горделиво стояли два дракона-змея. Сверху над щитом ореолом возвышался Замок Беллуно, а снизу всю это картину опоясывали две веточки местных деревьев – рябины и дуба – перевязанные ленточкой, символизировавшей устоявшийся мир. Весь остальной дом, состоящий из нескольких коридоров, прихожей и восьми комнат, среди которых было три спальни, две гостиные, кухня, обеденная и ванная, были отделаны в богатой манере с высокими потолками, в очередной раз подчеркивая значимость семьи фон Дерихт и заслуг ее предков перед славным городом.