Читать книгу Шкатулка демонов - Владислава Сулина - Страница 3

Антон Николаевич не выносил запах курятины. От малейшего намёка его начинало мутить, а иной раз могло и вывернуть наизнанку. Даже на картинках в меню или по телевизору ему было неприятно смотреть на поджаренные ножки, покрытые хрустящей, сочной корочкой. Особенное отвращение вызывала именно курица, зажаренная целиком, или какие-то части её тела. Самая же мерзость – куриные головы. Приплюснутые черепа с вытянутыми, обесцвеченными клювиками, подёрнутые плёнкой глаза и тонкие, ощипанные шеи.

Наталья относилась с пониманием и дома курятину не готовила, даже если знала, что муж вернётся с работы не раньше вечера: если запах не успеет выветриться, мужу непременно станет плохо, и, скорее всего, ночь он опять проворочается, коротко вздыхая во сне как человек, мучимый удушьем.

Острая нелюбовь Антона Николаевича к жареной курице жизни супругов не мешала, Наталья сразу решила воспринимать странность мужа как аллергию. Ну, что в том такого? Бывает же у людей аллергия на рыбу или орехи! И живут. Главное, помнить об этом.

Но случались накладки.

В эту неделю мама Натальи приехала проведать их. В последние месяцы она стала приезжать всё чаще: дело было в том, что Наталья, неожиданно для всех, забеременела. Неожиданно, потому что пять лет назад врачи поставили молодой женщине диагноз бесплодие и супруги давно смирились с тем, что их маленькая ячейка общества так и останется дуэтом. До свадьбы (и в первые годы после неё) Антон Николаевич так много говорил о детях, о том, как устроить ребёнка, как вписать его в жизнь, что Наталья была уверена: он расстроится известием о бесплодии жены. Она даже боялась, как бы муж её не бросил.

Однако ничего подобного не случилось, Антон Николаевич воспринял данный факт спокойно, даже оптимистично, и сразу перестал говорить о детях. Для него вопрос был закрыт и его, как будто, всё устраивало.

И вдруг такая новость! Наталья опять забеспокоилась. Супруга её беременность, казалось, не расстраивала, только и радость выглядела напускной. Мать успокаивала, говорила, что дочери всё только кажется и Наталья соглашалась, но в душе маленькой червоточиной поселилось сомнение.

Мама Натальи, женщина маленькая, деловая и подвижная, тут же взяла на себя всё домашнее хозяйство, оттеснив дочь и от стирки, и от уборки, и от готовки.

– Тебе нужно больше гулять, – уверяла она, – не сиди в четырёх стенах, нечего с ума сходить.

И Наталья покорно шла на прогулку, медленно обходила квартал, брела в парк и всё думала, думала, и беспокойство её никуда не пропадало.

Тем вечером она уехала к подружке и вернулась поздно, как раз вместе с Антоном Николаевичем, который после работы заехал за женой.

– Мама готовит сегодня что-то особенное, – сообщила Наталья и улыбнулась мягкой и неуверенной улыбкой. – Она хотел устроить нам праздник.

– Здорово, – кивнул Антон Николаевич, но Наталье снова показалось, что не искренне, что вовсе он не рад ни ужину, ни её матери, ни… ребёнку.

Она промолчала, потому что, высказанные вслух, слова обретали большую силу, чем не прозвучавшие.

Они вошли в квартиру в облаке холодного воздуха. Наталья скинула пальто и сразу побежала в ванную, и уже за шумом воды услышала вскрик матери. Когда она оказалась в кухне, то увидела мужа, согнувшегося так, будто его ухватили за язык и тянут. Его рвало над раковиной. В комнате стоял сильный запах жареной птицы.

Они лежали на большом блюде посреди стола – маленькие тушки молодых курочек, зажаристые, посыпанные зеленью, обложенные запечёной картошечкой.

– Открой окна! – крикнула Наталья, а сама подхватила блюдо и побежала с ним на балкон. – Во всей квартире! – прибавила она набегу.

Через час последствия инцидента были ликвидированы, от курицы избавились, комнаты проветрили и опрыскали освежителем. Бледный, с влажным от пота лицом, Антон Николаевич сидел в зале на диване и тяжело дышал, конфузливо наблюдая за суетящимися женщинами. Тёща попыталась извиниться, но, поскольку Антон Николаевич извинялся тоже, ничего не вышло, они только запутались в словах. Всё-таки Наталье удалось успокоить всех, однако ужин оказался испорчен безнадёжно. Антон Николаевич ушёл спать, выпив только стакан воды, да и Наталье кусок не лез в горло.

– Извини, я совсем забыла, – снова начала мама.

Дочь слабо махнула рукой.

– Ничего, я должна была предупредить.

– Нет, это ему бы следовало! – горячо возразила женщина, всё ещё переживавшая и потому инстинктивно пытавшаяся оправдаться, нападая на зятя. – Да что с ним такое?!

– Не знаю, – ответила устало Наталья и поднялась из-за стола. – Мам, я тоже пойду.

– Да, конечно-конечно, ложись скорее!

Чмокнув мать в щёку, Наталья погасила свет в коридоре и крадучись зашла в спальню.

– Антоша, ты не спишь?

Антон Николаевич беспокойно вздохнул и повернулся к супруге. Наталья подсела на край кровати и нащупала в полутьме его руку.

– Знаешь, я никогда не спрашивала… – произнесла она.

Антон Николаевич съёжился под одеялом.

– Что с тобой, милый? Это не похоже на аллергию.

Судорожно вздохнув, Антон Николаевич спрятал обе руки под одеяло и минуту молчал, тяжело дыша, будто ему делали ингаляцию. Ему стоило больших усилий заставить голос не дрожать.

– Я был ребёнком, – начал он, – мы жили в деревне и родители держали кур. Каждое утро я ставил на плиту сковородку, бросал кусочек сливочного масла и бежал в курятник. Там я запускал пальцы в ещё тёплое гнездо и доставал яйцо. Мне нравилась яичница, ты знаешь, у домашних яиц желток действительно жёлтый и вкус совсем другой. Я разбивал яйцо о край сковородки и оно выливалось в растаявшее масло, шкворча.

Тут Антон Николаевич остановился, чтобы сглотнуть подступивший к горлу ком.

– Я… в тот день я сделал также, но из скорлупы выпал цыплёнок. Он ещё не успел сформироваться. Попав на раскалённую сковородку, он несколько мгновений дёргался, а затем умер. Я был так испуган… и тот запах! Господи!

Антон Николаевич закрыл лицо руками и повалился на постель. Наталья молча обняла мужа, сочувственно поглаживая его по плечу.

– Всё наладится, – повторяла она, – всё будет хорошо.

Слушая её, Антон Николаевич пытался справиться с отвращением, выворачивавшим его желудок, крутившим кишки, подавить подступающую к горлу тошноту. Ведь живот жены касался его, а он отлично знал, что сидит в нём, что скрючилось там, во влажном, красном, слизистом нутре: маленькое, голое создание с тонкими конечностями и большой головой.

Он не посмел бы рассказать жене, да это было и не к чему, ведь, когда ребёнок родится, всё останется позади. Как только он появится на свет, то станет человеком, пусть маленьким, но человеком, а не той отвратительно тварью, сидящей сейчас внутри Наташи! Все зародыши одинаковы, они похожи как братья-близнецы. Может быть, при определённых условиях из куриного эмбриона может появиться человечек, а из эмбриона человека – вырасти курица?

И ужаснее всего было думать, что сам Антон Николаевич причастен к зарождению этой маленькой жизни, этого комочка слизи, мяса, крови и мягких косточек. В мерзком создании есть его собственные клетки, его частицы. Как он мог быть так неосторожен?!

От подобных мыслей Антону Николаевичу делалось совсем плохо, он бледнел и боролся с подступающей тошнотой. И с каждым днём становился всё мрачнее. Стараясь при жене вести себя непринуждённо, мужчина всё-таки не мог целиком скрыть своё состояние, однако Наталья молчала. Она боялась, что расспросы только усугубят дело, и ждала рождения малыша, чувствуя, что всё разрешится после его появления на свет.

Антон Николаевич тоже ждал. Ночами ему снились кошмары, он просыпался в поту, подле спящей мирным сном жены, и с ужасом глядел на её поднимающийся и опускающийся в такт дыханию живот. Тогда ему хотелось бежать прочь, но он только уходил в кухню и сидел там, в темноте, до самого рассвета.

Отвращение росло в нём с каждым днём, он смотрел на Наталью и его мутило. Наталья молчала по-прежнему. Мама уехала и поговорить было не с кем. Она прочитала на каком-то форуме, как мужья теряют интерес к располневшим, беременным жёнам и думала только о том, как пережить оставшиеся месяцы. После родов она быстро придёт в форму, да. И муж снова полюбит её.

В одну из жарких ночей, когда от духоты не спасали ни открытые окна, ни сброшенные на пол одеяла, Антон Николаевич сидел на табуретке в кухне и глядел сквозь окно на лес высоток, исчезающих в темноте. Они были похоже на лабиринт, гигантский лабиринт из бетона и железа, и спящие дома казались пустыми.

Голова горела, виски будто сдавил двумя руками невидимый силач. Антон Николаевич встал, чтобы налить себе воды, и тут заметил что-то у себя на ноге. Что-то мягкое, оно торчало из внутренней части бедра, над коленкой.

Антон Николаевич остановился. Он ощупал ногу и вскрикнул, почувствовав под пальцами холодное, гладкое тельце, пульсирующее как вена на запястье. Бросившись к выключателю, Антон Николаевич зажёг в кухне свет, зажмурился от ярко вспыхнувшей лампочки, а, когда открыл глаза и глянул вниз, то ничего не увидел.

Мужчина судорожно втянул в себя воздух, не глядя нашарил рукой табуретку и тяжело сел. С ним творилось что-то ужасное, может быть, он сходил с ума, может, стоило обратиться за помощью. Но тогда придётся рассказать историю, которую он пытался забыть столько лет, рассказать совершенно постороннему человеку и видеть, как тот сочувственно кивает головой, как делает пометки в своём блокноте, чтобы потом где-нибудь в уборной рассказать коллегам о шизике с куриной фобией.

Нет! Это было бы выше его сил. Да и к чему, если всё закончится через пару месяцев? Как только ребёнок появится на свет, всё вернётся на свои места. Да, его рвёт от курятины, но от аллергии сейчас страдает каждый третий, ничего особенного.

Он утёр вспотевший лоб, поднялся, прошаркал к двери кухни, погасил свет и побрёл по коридору в спальню.

И что-то прохладное и мягкое коснулось его бедра.

Антон Николаевич закричал, упал, больно стукнувшись копчиком. В темноте коридора, после освещённой кухни, он не видел ничего. Его пальцы, дрожа, коснулись ноги. Заплакав от омерзения, Антон Николаевич нащупал возле колена отросток, точащий из его собственной плоти, мягкое, продолговатое тельце, свисавшее как дохлая крыса, гладкое на ощупь и покрытое тонким слоем слизи.