Читать книгу Сети судьбы – 2. Танго «казенного дома» - Владлен Росс - Страница 2

На следующий день меня арестовали. И, конечно, был суд, на котором рассматривались положительные и отрицательные стороны каждого.

Учитывая то, что я имею медицинское образование, обвинитель посчитал, что удар был «специализированный», поэтому мне дали восемь лет усиленного режима.

Хотя этот удар я изучил на «курсах разведки».

Когда меня уводили, я услышал, как кто-то из дружков потерпевшего пригрозил мне, что меня и там достанут. Мне уже было все равно. Но мысленно я даже захотел встретиться там с ними.

С некоторых пор, когда надо было делать выбор: терпеть или бороться? Быть униженным или защитить честь? По-другому – попасть в милицию или в больницу? Я предпочитаю первое!

Но главным переживанием для меня было то, что я не представлял, как это скажется на моих родителях. В первую очередь вся боль была о них. На себя мне было наплевать. И я ничуть не сожалел о содеянном!

Перед судом, пока шло следствие, сидя в одиночной камере, я вспоминал и детство, и студенческие годы. Задавал себе вопрос: «И зачем я что-то читал, занимался часами на пианино, учил лирические произведения классиков, а в итоге сел в тюрьму, как закоренелый урка!»

Скажу больше. В армии у меня появилось желание после демобилизации поступить в мединститут. И целью мечты было – стать нейрохирургом.

Прочитав книгу, довольно большую (сейчас и не вспомню автора) про «живую клетку», я все больше увлекался этой темой. В школе и в училище, конечно, давали знания о строении и работе клетки живого организма. Но то, что я узнал из книги, не входит ни в какое сравнение!

Желание поскорей осуществить мечту толкнуло однажды подойти в госпитале к врачу и спросить его о возможности досрочно комиссоваться по какой-нибудь причине.

Попал я на невропатолога, потому что он стал на меня смотреть таким взглядом, как смотрел Виктор (о котором я рассказывал в первой книге), гипнотизируя своих подопытных. Ничего не выражающие глаза смотрели сквозь меня, как рентгеновские лучи. Я почувствовал, как какая-то волна пробежала от головы до ног. Затем еще одна. Я сосредоточил свой взгляд на его переносице и не моргая замер.

Волн больше не появлялось, он расслабился и спросил, почему я не закосил на медкомиссии при призыве. Короче говоря – отказал.

Наверное, еще тогда я подсознательно хотел избежать такой моей будущей «демобилизации».

А ведь мне предлагали в армии связать свою судьбу с двадцатипятилетней службой в качестве медика и были готовы направить меня на учебу в Питерский мединститут. Но представив то, что мне пришлось бы двадцать пять лет топтать сапогами грязь в этой или подобной дыре, я отказался.

Что ждало меня впереди – я совершенно не представлял.

Так вот что имела в виду цыганка! Вот истинный «КАЗЕННЫЙ ДОМ»! Но ведь армейская казарма тоже является «казенным» домом. Выходит, для меня это уже второй «дом»?! Выходит, тогда уже не один, а целая сеть «казенных домов»?! (как гостиниц!)

Судя по рассказу моего нового знакомого, оказалось, не так страшен черт, как его малюют!

В. Росс

Сначала меня доставили в какой-то милицейский пункт в райцентре.

Поздно вечером, сидя в камере один, а точнее – растянувшись лежа на спине на нарах и глядя в потолок, я все обдумывал случившееся. Дни не считал, а только все думал и думал.

Вот какой черт принес этого «баклана»?! Ну некуда девать энергию – иди в спортзал, бей мешки с опилками! Так нет же! Интересней бить по живым «снарядам», тем более что по физическим данным превосходишь и в силе, и в росте, и в тренированных навыках бокса. Никто ему не давал «сдачи», никто! Все боялись и терпели.

Как я уже говорил, что он тренировался в спортзале с мастером международного класса по боксу в спаринге.

И вдруг часов в 11—12 ночи приходит старшина милиции и дает команду: «На выход!»

«Куда это на ночь глядя?» – подумал я.

Заводит в свою «дежурку», и… я вижу своего отца, который приехал с Кавказа в такую даль и глушь, чтоб повидаться со мной.

На столе стоит открытая бутылка вина, за которой, видимо, дежурный повыспрашивал обо мне, прежде чем выпустить меня из камеры. Налили и мне стакан, пожелав скорейшего освобождения. И еще отец предостерег меня от дальнейших срывов там, чтоб, не дай бог, не усугубить свое положение.

Как в воду глядел! Экстрасенс!!!

По дороге к месту назначения в зарешетчатый вагон, где уже ехало человек пятнадцать, подсадили еще около десяти человек. И часам к двум дня мы прибыли на место. Из вагона нас пересадили в два «воронка» и повезли в зону.

Пока пересаживались, я окинул взглядом окрестности и увидел, что это станция какой-то, на мой взгляд, деревни.

Везли недолго и остановились перед воротами «Исправительно-трудового учреждения», где после проверки документов «воронки» заехали в предзонник.

Там нас выгрузили и по одному стали заводить в небольшую комнату, где сидело несколько офицеров, которые решали, кого куда определить.

Подошла моя очередь.

Смотрю, среди офицеров один, лет тридцати с небольшим, выделяется своим внешним видом: длинные волосы, как у «битлов», слегка ложившиеся на плечи, усики, черные солнцезащитные очки и фуражка заломлена, необычной формы. Мы так в армии заламывали свои фуражки, под европейский или американский стиль: вынимали пружинную проволоку, которая держала «натянутый блин».

А уж когда он встал, то я увидел, что концы его (расклешенных!) военных брюк оторочены молнией.

Короче, стильный для той обстановки, да и всего края, офицер «западно-киношного» вида.

И он, когда услышал про мое образование, сразу сказал остальным офицерам: «Это мой».

Затем кивнул мне на выход. Оказалось, что он – начальник медслужбы.

По дороге к больнице он сказал, чтоб я отращивал волосы. Ведь я был «под машинку» подстрижен. Я его спрашиваю: «Какой длины?» На что он ответил, что как у него. А когда я его спросил, что если кто-нибудь из военных надзирателей придерется, что говорить? Он успокоил меня, сказав, что напишет справку, согласно которой меня нельзя стричь, и положит ее под стекло на столе начальнику колонии.

Так я попал на отбытие срока в медучреждение – длинное одноэтажное строение, где, кстати, был зубоврачебный кабинет!

И под той «крышей были свои мыши».

Там был своего рода сходняк «авторитетов». Они там проводили все свое время: играли в карты, варили чифирь и многое другое. У них там была своя небольшая палата, в самом конце больницы, и они, конечно, числились заболевшими.

Вот главврач и представил меня этим «ворам» как нового обитателя этого заведения. Они, услышав, что я родом с Северного Кавказа, приняли меня как своего! Заварили в кружке плиточного чая и пригласили отведать.

Передали мне по кругу. Видимо, из-за того, что чай прессованный, его количества оказалось достаточно много для кружки. Мне такой вкус поначалу показался просто ядом. Но по обычаю это и называлось «чифиром».

И разумеется, они знали, за что я здесь и что из себя представляю! Я и в дальнейшем удивлялся тому, как подробная информация попадает в зону к зэкам за месяц, а то и раньше.

Стали знакомиться. Главный среди равных был высокого роста, крепкого телосложения, жилистый и, видно, выносливый, лет сорока двух, вор. Не знаю, правильно ли я так называю его? Не думаю, что он был, как в фильмах, – «вор в законе». Просто вор.

А может, и не просто, поскольку из его разговоров я понял, что он не воровал, а грабил различные заведения, учреждения и спецпоезда. А еще он говорил, что, когда он бил, у него лопалась кожаная перчатка. А на вид спокойный, аж ленивый!

Второй наоборот – небольшого роста, кругленький, шебутной, постарше возрастом и все время мучившийся болями в пояснице, и поэтому всегда скрюченный и со страдающей гримасой.

Ну и третий был, который ничем особо не запомнился. Таких в разведке хорошо иметь: никаких особых примет ни во внешности, ни в поведении.

Был в больнице из постоянно там живущих еще один зэк, который работал там в рентген-кабинете лаборантом, проявлял снимки. Высокий, со стеклянным глазом и неприятной рожей. А уж когда я узнал, за что он сидит, я старался с ним даже по делу не общаться.

Вот слушаешь иногда по телевизору про какого-нибудь насильника или в отношении женщин, или особенно в отношении к детям, и какой-нибудь «умный журналюга» рассуждает, что такой преступник получит «свое» на зоне, что долго не протянет, что таких там не любят.

Должен сказать, что это полная чушь! Вот он, спокойно себя чувствует, работает, со всеми спокойно общается, смеется, чифирит. А ведь он свою десятилетнюю дочь изнасиловал! И таких там – пруд пруди!

На мое счастье, в больнице работали три женщины-вольнонаемные. Одна – врач-терапевт, супруга начальника медслужбы. Высокая, стройная, симпатичная. И две медсестры, одинакового невысокого роста. Но одна из них шустрая «как веник», с короткой прической, совмещала и работу сестры-хозяйки, отвечала за белье и прочее. Звали ее Нина. А вторая была, можно сказать, красивая, несколько флегматична, с прической, как у моей «первой любви». Была недотрога. Так, во всяком случае, она вела себя. И разговаривала с зэками на расстоянии не ближе двух метров.

Ее звали Тамара. Разумеется, каждый зэк, в том числе и я, могли только мечтать о «любви» с такой красавицей.

Работа у меня была – «не бей лежачего». Особо желающих лечить зубы было немного. Так – в основном «острые боли». Поэтому у меня было много свободного времени. А проводил я его по-разному. И читал, и тусовался с другими зэками, прогуливаясь по огромной территории зоны, и заодно знакомился с обычаями, контингентом, обстановкой.

Нине я нравился. Она все время заигрывала со мной. Волосы у меня отросли, но не как у главврача, покороче. Пошел я как-то вымыть голову, намылил, согнувшись над ванной, а тут заходит Нина и предлагает полить мне, чтоб смыть мыло. И стала поливать. Я вытер волосы насухо, ничего не заметив. А утром смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Вроде я, а вроде и не я. Оказалось, у меня поменялся цвет волос. Она поливала мне голову перекисью водорода, и я превратился из темно-русого в светло-коричневого шатена.

Вот так она заигрывала со мной. Или когда я направлялся во врачебный кабинет, чтоб поболтать с Тамарой, она как прыгнет сзади, обхватив меня и руками, и ногами, и говорит: «Не ходи к ней!» Ревновала.

Но я все равно шел и «заговаривал мозги» Тамаре, желая понравиться ей.

В конце концов, через полгода я добился своего. Выбирали момент, когда «главный» с женой-терапевтом и медсестрой Ниной уходили, а на дежурстве оставалась Тамара, вот мы и запирались в кабинете, пока у всех был послеобеденный «тихий час».

Так что мне в этом плане было легче себя ощущать в «местах не столь отдаленных», чем остальному контингенту.

Здесь я познакомился с одним, можно сказать, земляком – Алексеем. Посадили его за то, что, когда он работал в совхозе трактористом, увез один прицеп с картошкой «налево». Родом он был из Ставрополя. Крепкого телосложения, был уважаем всеми в зоне.

Такой крепкий работяга! Вспоминали с ним свои родные края, мечтали, что когда-нибудь, возможно, удастся вместе пивка попить на воле.

Вот он мне и рассказал, когда узнал от меня, что я могу на пианино играть, что здесь в зоне сидит гитарист, который играет и классику, и испанские произведения. И что так играет, что он раньше никогда не слышал подобного.

Ну и повел в барак, где тот жил.

Высокий, худой, похож на больного туберкулезом, но, к счастью, здоровый парень лет под сорок поднялся нам навстречу. Познакомились, поговорили. Его звали Никитой, а чаще – Кит. Он взял гитару и заиграл джазовые композиции, на которых я, можно сказать, вырос под радиоприемник! Я обалдел! Это был профессионал наивысшего класса!

Он рассказывал про музыкантов-настоящих «звезд», с которыми ему приходилось работать, про разные приключения, когда работал в музыкальном составе со знаменитой тогда певицей Руженой Сикорой. Даже не верилось, что я разговариваю с таким великим музыкантом!

Как только «судьба не играет человеком»!

В клубе было «раздолбанное» пианино с порванными струнами и с наполовину отсутствовавшими клавишами. Нашлись любители музыки, которые стали помогать реставрировать этот «гроб». Вместо порванных струн натянули стальную проволоку от расплетенного троса. Для восстановления клавиш ребята сделали рейд по всей зоне, собирая футляры от зубных щеток. Мы их в кипятке распрямляли и, вырезав нужные формы, приклеивали. Получилась разноцветная клавиатура, как детская!

В итоге пианино «зазвучало», и я стал собирать оркестр. Нашлись аж два трубача, еще двоих научили примитивно извлекать звуки. В каморке клуба горой были свалены остатки инструментов для духового оркестра. Два барабанщика, один из которых стал играть ритмы на «маракасах», сделанных из консервных банок и заполненных песком с мелким гравием. Второй реставрировал барабаны и, конечно, использовал две тарелки из этого духового набора. Гитаристов – море (обычных, на трех аккордах). Народу-то в зоне – полторы тысячи! Один парень был поклонником контрабаса, хотя играть не умел ни на чем. Так, очень нравился ему этот инструмент.

Пришла в голову мысль – изготовить контрабас самим. На территории нашли две широкие скамейки из цельных досок. Короче говоря, этот парень так увлекся, что обстругал эти доски, склеил их столярным клеем, из бруса вырезал гриф, с завитушкой на конце. Не помню, каким образом колки были сделаны (кажется, от гитары взяли), от руки нарисовали форму контрабаса, вырезали заднюю стенку из очень толстого листа фанеры.

В итоге получился инструмент, издалека не отличишь! Струны тоже из расплетенного троса. Стоишь рядом – слышно слабо. Отойдешь метров на двадцать – тридцать – кажется, что рядом играет. Удивительно! Научил я этого парня нотам. Он мигом выучил и скрипичный ключ, и басовый. И все размеры длительностей нот выучил! Так собрался оркестр: четыре трубы, две гитары аккомпанирующие, гитара-соло, барабанщик, второй барабанщик на «маракасах», контрабас и пианино.

Стали репетировать, основные партии играли мы с гитаристом, где он и я импровизировали, а трубы и остальные создавали красивый фон для импровизаций.

Очень здорово у нас зазвучала композиция «Панорама Бразилии» Арри Баррозо. Виртуоз-гитарист играл такой красивый, с навороченными аккордами латиноамериканский ритм! Еще играли разную музыку из кинофильма «Серенада солнечной долины». Все, конечно, в облегченном варианте, как адаптированный текст на иностранном языке. Но звучало все сочно! А учитывая профессиональные импровизации Кита – вообще здорово!

Я так увлекся его красивыми и сложными по звучанию аккордами, что и сам стал брать в руки гитару и заниматься по часику в день. Переписал все имеющиеся у Кита ноты для себя и стал выучивать по такту-два из его шедеврально аранжированных им для гитары произведений. Да еще сами музыкальные темы – красота мелодий: «Радуга-Over The Rainbow» Гаролда Арлена, которую я раньше слушал по радиоприемнику в исполнении таких джазовых исполнителей, как Рэй Чарльз, Сара Вон. «Лаура-Laura» Давида Раксина, «Лунная серенада», «Одиночество-Solitude» и другие в таком же духе.

Я не чувствовал себя зэком. Возможно, и потому что обе медсестры и врач-терапевт Инна так мне и говорили: что я не похож на «заключенного». Я думаю, отросшие волосы тоже играли немаловажную роль. Да и потом, скучать и тосковать о жизни там, за забором, у меня не было времени. Весь день я был занят то занятием музыкой, то чтением разных книг. Ну и работой по специальности. И в итоге моя жизнь ничем не отличалась от жизни всех работников этого заведения: вольнонаемных или военного персонала. Что хорошего в их жизни? Оттрубят в зоне весь рабочий день – и домой, в глушняк, по грязи в дождь.

Один горец сказал мне: «Человек столько раз человек, сколько знает языков».

В. Росс

Познакомился я еще с одним «терпигорцем» – бывшим инженером точных наук. Общаясь с ним, решили с пользой провести время здесь – выучить иностранные языки. Он где-то нашел толстенный разговорник «Пять тысяч фраз и выражений» на пятнадцати языках. Мы решили изучать сразу пять языков: немецкий, французский, испанский, итальянский и китайский. А общаться между собой на английском, т.к. и я, и он кое-что знали и из школы, и из самообразования.

А у меня еще и опыт общения в армии с узбеком – бывшим гидом!

В армии я регулярно почитывал адаптированные книжки на английском, заучивая новые слова.

Решили выучить по тысячи пятисот фраз на каждом языке. Брали фразу и запоминали сразу на всех пяти. Потом тренировали так: я задавал ему вопрос на одном каком-нибудь языке, а он отвечал на другом. И так далее. И все шло неплохо.

Так вот, дошло до того, что инженер Василич предложил запатентовать метод изучения сразу нескольких языков. Я-то далек от этой темы – патента. А он уже патентовал свои разработки. В общем, оформил он все как надо: рукопись отдал в управление, чтоб все напечатали, и заказал отправку заказным письмом с уведомлением.

И представьте! Через какое-то время на его имя приходит ответ из «Бюро по открытиям и изобретениям при совете министров и т.д.» Все лагерное начальство стало здороваться с ним чуть ли не с поклоном. Еще бы! Переписка с таким органом – письма из министерства. Метод, конечно, не запатентовали, т.к. по их ответу было понятно, что нет возможности его проверить. Это им надо набирать группу и обучать таким методом, чтоб подтвердить рационализаторский эффект. Поэтому они рекомендовали отправить этот «труд» в редакции соответствующих направлений для публикации.

В конце лета мы решили с ним заняться закаливанием. На территории был общий умывальник – труба на подпорках, длиной метров двадцать, с торчащими клапанами-сосками (как в старых умывальниках) через каждый метр, из которых шла вода, если открутить главный кран. А другой конец трубы заканчивался сужением и торчал вверх. На конце тоже был кран. Вот мы и открывали главный и верхний кран, и становились под душ, несмотря на уже холодную погоду.

Купались мы так вплоть до снега. И всегда вокруг нас собиралось человек пять зэков в телогрейках, с удивлением и завистью смотрящих на нас. Уж когда перекрывали воду, чтоб не замерзла в трубе, мы были вынуждены прекращать «оздоровление».

Так шла жизнь в настоящем «казенном доме». Человек ко всему привыкает!

А в больнице у меня постепенно все ближе складывались отношения со всем гражданским медперсоналом. Я стал полноправным медработником и порою замещал нашего главного врача при его отсутствии.

А отсутствовал он частенько – был любителем охоты. Уйдет или уедет – не знаю – дня на три, вот и стою «на стреме». Приходилось иногда оказывать помощь при травмах и после драк, и полученных на производстве.

Как-то в воскресенье прибегает в медсанчасть один зэк, а там кроме меня никого из медперсонала. Он мне: «Быстрей в парикмахерскую! Там один порезался!» Ну я хватаю «перекись», пару упаковок стерильных бинтов – и с ним. Забегаем в зал, и я вижу: сидит молодой парень в кресле, а вокруг кресла огромная лужа крови. Смотрю, а у него горло перерезано.

Я на месте обработал порез перекисью и сделал ему повязку, но не туго. А то еще помер бы не от раны, а от удушающей повязки.

Притащили мы его в медсанчасть, и я позвонил своему главврачу домой. Благо городской телефон у него в кабинете был и сам он оказался дома. Не заставив себя долго ждать, он примчался – и сразу за дело. Постепенно, по миллиметру открывая повязку и обрабатывая открывшуюся часть порезанной шеи йодом, он делал обезболивающий укол и тут же накладывал шов. Слава богу, никакой крупный сосуд не был поврежден!

Через некоторое время работа была закончена. Больного перенесли в палату, где он через пару дней распинался мне в благодарностях за то, что спас ему жизнь. Причиной же была утраченная любовь – он получил письмо от любимой, что она выходит замуж.

Была для меня еще одна возможность получить опыт – участвовать в полосной операции.

Правда, главным оперирующим врачом был хирург, прибывший в зону извне.

В медсанчасть обратился мужик огромного телосложения с жалобами на боли в животе. Живот у него раздулся, как барабан, и был твердый как камень. Вызвали хирурга по скорой, и он поставил диагноз «непроходимость кишечника». В народе это называется «завороток кишок».

Из-за боли мужик уже сознание терял.

Везти его в спецбольницу не было времени. Решили оперировать на месте, тем более в медсанчасти была маленькая операционная. Хирург дал указание Нине нагреть побольше воды, погорячее. Наш «главный» исполнял роль анестезиолога, медсестра подавала зажимы и пр. инструмент, а я исполнял роль ассистента. В мою обязанность входило сушить операционное поле и перевязывать сосуды.

Когда нам открылся весь кишечник, я увидел, что он весь был черного как уголь цвета. Хирург выложил его в таз с горячей водой и, о чудо! Кишечник стал приобретать сначала фиолетовый, потом бурый и, в конце концов, красно-розовый цвет. Но одна часть, метра полтора, так и осталась черной. Хирург удалил эту часть и сшил реанимированные концы.

Я задался вопросом: а как же он уложит весь кишечник в нужном порядке в брюшную полость? Оказалось, что все намного проще. Он (хирург) просто, как связку сосисек, перетягивал его из таза с горячей водой в брюшную полость, и кишки сами укладывались зигзагом, как они должны быть. Вот загадка человеческого организма! Потом он обильно обработал все внутри антисептическим раствором.

Мне же поручил наложить последние швы. Так мужик был спасен!

А после успешной операции, как было принято тогда у хирургов, чокаясь стаканами со спиртом (мне тоже перепало), все пожелали больному скорейшего выздоровления.

Дисциплина в зоне была в основном в отношении одежды и в построении перед походом на работы или в столовую. Все были одеты в черные брюки и куртки, напоминающие китайские. И обязательно сапоги. Кое-кто шил себе фуражки-«сталинки», были там и портные.

А еще я познакомился с зэком – бывшим высокопоставленным чиновником министерства культуры.

Полного телосложения, наикультурнейший человек, еврей по национальности. Ко всем обращался на «вы».

Рассказывал, как он ездил по разным странам, устраивал различные выставки, мероприятия и прочее.

А в то советское время, если украл у государства до пятидесяти тысяч, то срок до пятнадцати лет. А если перевалило за пятьдесят тысяч, то расстрел.

Вот у него и был срок пятнадцать лет.

Он с большим возмущением рассказывал, что «как государство врет» насчет тайны вкладов. «У меня, – говорит, – сберкнижки в пяти городах были, так все нашли! Вот тебе и „тайна вкладов“!» А с наслаждением рассказывал, что: «…очень приятно, когда заходишь в любой магазин и не задумываешься, хватит денег на покупку или нет. Сунешь руку во внутренний карман, пальцем разорвешь бумажку, которая пачку денег скрепляет, и примерно отсчитываешь нужную сумму».

Однажды он получил передачу, в которой было несколько бананов. Тут же подскочил один паренек, весь блатной из себя, внешне похожий на Шарикова из Булгаковского произведения «Собачье сердце», и попросил банан со словами: «Как же я люблю бананы!». И, получив банан, стал откусывать его, не почистив. На что «культурный» сказал ему, что обезьяны – и те чистят!

Некоторые, конечно, по-своему проводили там свое время. Было много и тех, кто кололся наркотиками. Был, например, один мужичок, маленького ростика, худой, но крепенький. Так вот, он рассказывал мне, что колется уже очень много лет, женат, имеет двух детей, и жена знает про его вредную привычку. Спрашивал меня, не хочу ли я «поджениться»? Это означало, не хочу ли я трахнуть какого-нибудь, выражусь культурно, гея.

И тут же со смехом стал рассказывать, как ему привели одного огромных размеров, страшного, толстого «петуха», говорящего с акцентом какой-то южной республики, до которого он никак не мог дотянуться. Так тот «петух» развернувшись схватил его за шиворот и со словами: «Што ти тянешь? Вот как надо!» – почти по воздуху перетащил его и поставил впереди себя. «Так я, – говорит, – выскользнул из своей куртки и дал деру под общий гогочущий смех».

От его предложения я тактично отказался. Не буду же я ему рассказывать, что у меня все хорошо в этом плане.

Где они только доставали себе это зелье? Но не у всех, видимо, была возможность достать вовремя дозу.

У одного была такая ломка, что он летом набрал в шприц зеленеющей от жары дождевой воды из бочки и вколол себе в вену. Главный врач вызвал скорую, и его увезли. Больше его не видели.

Появился у меня еще приятель, можно сказать, земляк – с Кавказа. Аджарец по национальности, из Батуми. Широкоплечий, крепкий, с орлиным носом. Игрок в карты. По натуре очень справедливый и честный. Он приносил ко мне в кабинет деньги, выигранные в карты, на хранение.

Я сразу вспомнил рассказы училищного Виктора (из первой книги), потому что он столько приносил, вынимая из-за пазухи, что единственным местом, куда можно было спрятать столько, была тумба под плевательницей в моем зубоврачебном кабинете.

Сама плевательница представляла из себя миску из нержавейки, которая вкладывалась в углубление огромной деревянной тумбы. Никаких дверец не было, ее можно было только поднять, и то с трудом. Почему-то она была еще и очень тяжелая. Наверное, для устойчивости – из толстых покрашенных досок. Поэтому она стояла на одном месте, и ее никогда не передвигали.

Однажды в воскресенье, когда я опять дежурил один, он пришел с очередным выигрышем, но и с разбитым носом. Он рассказал, что двое, чтоб обыграть его, стали мухлевать, и началась драка. В общем, он один дрался против восьми человек, взяв в помощь табуретку.

А вот и раненые потянулись. Разбитые головы, носы, ссадины.

У одного было вывихнуто плечо. По его рассказу, он схватил ведро с водой для мытья полов и размахнулся. Я уложил его на кушетку и попробовал вправить. Но он не дал мне сделать ни одного движения, заорав от боли. Тогда я применил ему наркоз, употребив большую ампулу хлороформа. Положив на область рта и носа сложенный вчетверо кусок бинта, я отломал носик ампулы и прыснул на бинт. После трех вдохов он уснул, и я по выученной в училище схеме вправил вывих, услышав даже щелчок в суставе.

Очнувшись через минуту, он рассказал, что увидел красивый сон: будто он в поле с разнообразными цветами, а вокруг летают красивые бабочки. И что он себя чувствовал, счастливым, и сон был очень длинным.

Хорошо, что серьезных переломов не было.

Потом они все равно продолжали играть, и в тумбе количество денег то увеличивалось, то уменьшалось. Но было всегда много.

А вот и еще о тумбе!

С моим начальником, главврачом, мы уже настолько сдружились, что в пределах санчасти были просто друзьями.

Он очень продвинутый в жизни человек, хотя и жил в этой провинциальной глуши. Начитанный, постоянно занимающийся самообразованием. Поэтому мы много и часто беседовали на разные темы.

Но как-то зашел разговор о спиртном. Он предлагает мне состязание «кто кого перепьет». Так, смех за смехом, шутка за шуткой, он приносит в мой зубоврачебный кабинет две бутылки водки, которые были в его кабинете в сейфе.

Медсестра Нина принесла пару банок «китового мяса», хлеба, луковицу, что-то еще. Одну бутылку я спрятал под тумбу. Короче говоря, допили мы и вторую, и он пошел в свой кабинет еще за чем-то. Принес бутылку спирта. После части выпитого из этой бутылки он отключился. Я держался, если это можно так назвать, только потому, что мне надо быть все время начеку – я же зэк. Мы с медсестрой оттащили его в его же кабинет, уложили на диван и заперли на ключ.

И вдруг! Позвонил в медсанчасть майор – начальник режима (!) – и сказал медсестре, что через час-полтора он придет ко мне вырывать зуб.

Бутылки спрятали под тумбу, медсестра отмыла плевательницу от «чего там только не было!».

А главное – она реанимировала меня в ванной, поливая холодной водой на опущенную голову. Полчаса, не меньше, она лила воду на меня, пока я уже не выдержал холода. Я-то не чувствовал, но в кабинете наверняка стоял «аромат» спиртного и «китового мяса».

Да еще пациент – УЖАС ВСЕЙ ЗОНЫ!

Ну, будь что будет! Вот и он! Сел, рассказал про свои страдания. Я надел маску, глянул и, можно сказать, задумался. Это был разрушенный, гнилой зуб мудрости на нижней челюсти. За седьмым зубом его и не видно! Стоматологи знают, что это – смерть стоматолога! Нет, удалить все можно, но время и мучения несравнимы! Обезболил я хорошо и приступил. Полтора часа мы с ним «кряхтели», но я вышел победителем! Он ушел довольный, ничего не сказав про мой вид и запах в кабинете.

Через часа два после моей победоносной работы и мой «главный» проснулся. Я рассказал ему, что он проспал самое интересное, и мы достали, на радостях, что все обошлось, из-под тумбы остатки. Потом уже и я не помню, как оказался в своей палате, где жил и ночевал обычно.

Время шло.

Все больше и больше я узнавал о людях. Все группировались по рангам, по интересам и по непонятным критериям. Это были группки по 2—5 человек, которые в свободное время прогуливались по огромной территории зоны туда-сюда.

Среди моего круга появился еще один культурный зэк. Это был врач – терапевт по специальности. Не знаю, почему мой шеф не взял его в больничку, как меня, но Лева (так звали терапевта) никогда не приходил ко мне в кабинет поболтать. Да он и так чаще все один и один.

От него я впервые услышал, что эфир для наркоза, который в стоматологии используется для высушивания полости в зубе, можно пить вместо водки! Он рассказывал, что сам узнал об этом и даже много раз пробовал, работая в сельской местности в Прибалтике.

Не помню, в какой именно стране, но по его рассказам, там – это самое распространенное средство пития или оплаты за какой-нибудь труд. А получилось так, что за услугу привезти и наколоть дров один селянин попросил у него флакон эфира. Лева дал ему флакон (не дефицит же) и спросил, зачем он ему. Тот при нем откупорил и прямо из горлышка сделал два-три глотка. Лев подумал, что тот сейчас рухнет глубоким наркозным сном. Однако ничего не произошло, и Лева сам попробовал чуть-чуть. И тоже не уснул, а почувствовал хмельное состояние.

Вот какие метаморфозы?! Но чтоб не усомниться в его рассказе, я затащил его к себе в кабинет, и он при мне сделал два глотка эфира! Сам я не рискнул повторить этот безумный эксперимент.

Были в зоне и особенно блатные, постоянно ведущие себя вызывающе. Приставали к более слабохарактерным и задавливали их, вымогая то сигареты, то еще чего-нибудь. И их всегда было слышно во время прогулок с их громкой «феней».

Но вдруг в один день все эти блатные как-то поумолкли. Прямо тишина настала. А оказалось! Самый блатной из всей этой громкой своры оказался «петухом»! Он, надавив на одного тихонького паренька, затащил его под деревянную большую сцену и… не поверите, стал настаивать, чтоб тот его «трахнул»! Чего только не бывает в жизни?! Не зря в обиходе существует выражение: «Наглый, как педераст».

Наступила зима. Таких морозов я еще не видел! В какой-то день был такой мороз, что дышать на улице невозможно. Говорили, что в 6 часов утра было 56 градусов ниже нуля. Воздух был сизого цвета, как туман, и тишина, как будто и звуки примерзли где-то. Прям как на кладбище! А ведь, хочешь не хочешь, а по нужде выходить приходится.

Общий деревянный туалет был в виде длинного сарая, в котором на длинном возвышении было двадцать пять отверстий-толчков. Так вот, по утрам в эти два дня небывалого мороза никто не добегал до толчков. Справляли только малую нужду, рядом со спальными бараками. Образовались метровой высоты ледяные желтые горы.

Дело в том, что струя, достигая земли, сразу замерзала, и горка льда росла на глазах.

Если плюнешь, на землю падает льдинка. А воробьи? Вылетая из-под карниза, тут же начинали снижение и через четыре-пять метров падали замертво. Это я видел своими глазами.