Читать книгу Сказание о наших готских предках - В. В. Акунов, Вольфганг Акунов - Страница 4

Мне почему-то думается, что дело было раннею весной. Лет этак две тысячи «с гаком» тому назад. В начале апреля Янтарное море, вероятно, уже не было сковано льдом. И в то же время подошли к концу запасы корма для домашнего скота. После долгой скандинавской зимы в области обитания готов (нынешнем Гёталанде-Готаланде, буквально – «Готской земле», на юге современной Швеции) царила беспросветная нужда. То, что обсуждалось членами отдельных родов долгими зимними вечерами, стало неизбежным. Части готского народа предстояло сняться с насиженных мест и отправиться на поиски новых земель, чтобы там поселиться.

Существует древнее сказание о том, как это делалось. Ему, конечно, можно верить или нет. Но оно представляется нам достаточно достоверным и убедительным. Именно в силу своей суровой, неприкрашенной простоты. По этой легенде, народ в подобных случаях разделялся на три большие группы, включавшие каждая в примерно равном количестве молодых и старых, богатых и бедных, земледельцев и скотоводов. А потом жеребьевкой решалось, какой из этих трех одинаково сильных и состоятельных групп надлежит покинуть родную землю. Чтобы своим уходом дать возможность выжить остальным.

Когда обитателям Гёталанда (подобно многим другим народам между Тихим и Атлантическим океанами – например, древним грекам и римлянам, аналогичным путем основывавшим новые колонии для избыточного населения) пришлось тянуть жребий, Европа давно уже не была малонаселенной частью света. По которой когда-то бродила всего пара тысяч охотников на многочисленные стада мамонтов. Находя убежища в пещерах. Покрывая стены этих пещер разноцветными изображениями животных. Конечно, численность тогдашнего населения территорий, занимаемых сегодня Швецией и другими странами, прилегающими к Балтийскому морю, была далека от современной. Но в те далекие времена человеку требовалось гораздо больше места, чем сегодня. Тогда человек поддерживал свое существование тремя способами. Либо полеводством , которым занимался преимущественно на пригодных для обработки земли свободных пространствах, чтобы не тратить слишком много времени и сил на рубку и корчевку леса (дело весьма долгое и трудоемкое). Либо животноводством, для занятия которым требовались обширные пастбища. Или же полеводством в сочетании с животноводством. В последнем случае земли, само собой, требовалось еще больше.

При столь экстенсивном и неэкономном, с точки зрения использования земельных угодий, образе жизни, земли должно было постоянно не хватать. Особенно с учетом подтвержденной многими источниками привычки северных германцев предпочитать захват новых земель рубке и корчевке лесов с целью превращения земли в пашни для растениеводства и луга для скотоводства. Эти «норманны» («северные люди»), как их стали называть впоследствии жертвы их набегов и миграций, старались по возможности щадить свои леса, немалая часть которых сохранилась и доныне. И охотнее брались за мечи, чтобы завоевать себе новые земли под пашни, поселения и пастбища.

Однако, прежде чем начать сражаться, готам предстояло сесть на корабли и переплыть Янтарное море. Это звучит фантастичнее, чем было на самом деле. Потому что число переселенцев вряд ли было слишком большим. В готском сказании о переселении с «острова Скандза» (Скандинавского полуострова), донесенном до нас античными историками, речь идет всего о ТРЕХ кораблях. «ТРИ» – любимое, сакральное, число сказаний и легенд. Так что на самом деле кораблей у готов, несомненно, было больше. В отличие от генуэзца Христофора Колумба, отплывшего в 1492 г. из средневековой Испании (основанной фактически вестготами и свято почитавшей память своих готских основателей) пролагать морской путь в Индию (и открывшего «попутно» Новый Свет) действительно всего лишь на трех кораблях. Возможно, за легендарными «тремя кораблями» готских мигрантов скрываются три флота, или три флотилии. А может быть, один флот, совершивший три рейса, пока не перевез всех переселенцев. Впрочем, это не так уж и важно.

Важно другое. Была ли в то далекое время у «северных варваров» историческая и техническая возможность совершить подобное вторжение? Ведь переправа целого народа (пусть и не слишком многочисленного, с современной точки зрения) через Янтарное море была именно вторжением.

Ответ один. Все говорит в пользу возможности, осуществимости такого предприятия. Древнегреческий мореплаватель Пифей из cредиземноморского порта Массалии (Массилии, нынешнего Марселя) за триста лет до описываемых нами событий вышел из устья Гарумны (нынешней Гаронны), в месте ее слияния с Дуунной (нынешней Дордонью) и обогнул Оловянные (Британские) острова. В далеких каледонских (или, говоря по-нашему, шотландских) гаванях потомок Одиссея выведал у местных мореходов сведения об оживленном морском сообщении между Британией и Скандзой. Моряки указали греку путь, предупредили об опасностях. Предупрежден – значит, вооружен. Пифею – в IV в. до Р.Х. удалось доплыть до Туле (Тиле, Фуле, Филе, Тулы, Фулы – крайней северной точки обитаемого мира, то ли Оркнейских, Шетландских или Гебридских островов, то ли Норвегии, то ли Исландии, то ли даже Гренландии). Соответствующие сведения дошли до нас в сохранившихся отрывках бесценного Пифеева «перипла» – описания плавания на край света – содержащего данные о жизни в Западной Скандинавии, о полярной ночи, приливах, отливах и многом другом.

Следовательно, мореплавание в этих широтах было распространено задолго до Великого переселения народов. На территории нынешней Швеции сохранились подобия древних ладей, выложенные из необтесанных камней. Мореходное искусство скандинавских народов уже в давние времена стояло на таком высоком уровне, что перспектива переплыть Янтарное море их нисколько не страшила. Ведь они были привычны к плаванию по гораздо более опасному и суровому Северному морю (или «Дышащему океану», если выражаться языком массалийца Пифея). Да и корабельного леса было сколько угодно. Поэтому то, что писал упомянутый выше историк готоаланского происхождения Иордан (Иорнанд), служивший нотарием (секретарем) у (восточно)римского военачальника в ранге военного магистра Гунтигиса Базы (отпрыска царского готского рода Амалов), и, соответственно, хорошо знавший родовые предания Амалов, в своем труде «О происхождении и деяниях гетов», сокращенно именуемом «Гетика», запечатлевший на тысячелетия начало перелома в судьбах всего античного мира, несомненно, следует рассматривать как нечто большее, чем просто древнюю легенду:

«…на просторах северного океана расположен большой остров по имени Скандза, подобный лимонному листу, с изогнутыми краями, вытянутый в длину и закругляющийся. О нем же сообщает и Помпоний Мела, говоря, что Скандза расположена в Коданском заливе моря и что берега ее омывает океан. Скандза лежит против реки Вистулы (нынешней Вислы – В.А.), которая, родившись в Сарматских горах (Карпатах – В.А.), впадает в северный океан тремя рукавами в виду Скандзы, разграничивая Германию и Скифию. Скандза имеет с востока обширнейшее, углубленное в земной круг озеро, откуда река Вагн, волнуясь, извергается, как некое порождение чрева, в океан. С запада Скандза окружена огромным морем, с севера же охватывается недоступным для плавания широчайшим океаном…».

То, что «Скандза», т.е. Скандинавия (у некоторых авторов – «Скатинавия» , «Скандзия» или «Скандия») воспринималась людьми античного мира в качестве острова, не должно нас удивлять.

Сильно вытянутый Скандинавский полуостров примыкает к европейскому материку лишь на относительно узком участке между Ботническим заливом и заполярной норвежской областью Финнмарк.

Поскольку же Ботнический залив стал судоходным не ранее 900 г. п. Р.Х., античные географы считали полуостров Скандзу островом.

Однако Иордан совершенно правильно описывает Каттегат, как омывающий «прилегающую к океану» сторону нынешней Южной Швеции. Он также верно указывает на существование на «Скандзе» большого внутреннего озера, практически делящего современную Швецию пополам между городами Стокгольмом и Гётеборгом («Готским замком»), лежащим в устье реки Гёта-Эльв (Гота-Альв, «Готской реки»). После нескольких типичных для античных географов замечаний о волках, лишающихся от мороза зрения на льду замерзающего Янтарного моря, и о суровой скандинавской зиме, жестокой не только для людей, но даже для диких зверей, готский историк продолжает:

«С этого самого острова Скандзы, как бы из мастерской, [изготовляющей] племена, или, вернее, как бы из утробы, [порождающей] племена, по преданию вышли некогда готы с королем своим по имени Бериг. Лишь только, сойдя с кораблей, они ступили на землю, как сразу же дали прозвание тому месту. Говорят, что до сего дня оно так и называется Готискандза (Gutisk andja, т.е. «Готский берег» – В.А.).

Вскоре они продвинулись оттуда на места ульмеругов («островных ругов», от «хольм», holm/holmr= «остров» ; по мнению ряда авторов, германцы-руги в те давние времена занимали остров в Балтийском море, названный в память о них Руга-Рюген, и переименованный пришедшими туда впоследствии славянами в Руян – «остров Буян» позднейших легенд, сказаний и былин – В.А.), которые сидели тогда по берегам океана; там они расположились лагерем, и, сразившись [с ульмеругами], вытеснили их с их собственных поселений (согласно гипотезе Всеволода Игоревича Меркулова, готы на своем пути проследовали через остров Ругу-Рюген и прилегающие к нему земли; да и на карте готской миграции, составленной Марком Борисовичем Щукиным на основе археологических данных, путь готов также пролегает мимо Руги – именно близ этого острова, по мнению ученого, подчеркивает Максим Жих в своем исследовании «Славяне и готы на Волыни и в Верхнем Поднестровье. Проблема локализации земли Oium и "племени" (gens) Spali», высадились на материковый берег первые готские мигранты из Скандинавии, представленные т.н. густовской группой памятников – наиболее ранней из идентифицируемых с материковыми готами). Тогда же они подчинили их соседей вандалов, присоединив и их к своим победам. Когда там выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда (по смыслу текста, через море – В.А.)».

В этом месте нам представляется необходимым сделать следующее замечание.

Традиционно германских и других «варварских» (например, гуннских) царей времен Великого переселения народов именуют по-русски «королями». Нам это представляется неверным. И вот почему. Слово «король» («кароль», «краль», «круль»), как титул верховного правителя (аналогичный германским словам «кунинг», «конунг», «конге», «кёниг», «кинг») вошло в славянские языки (и в венгерский – в форме «кираль») не ранее IX в. п. Р.Х. Как производное от германского имени «Карл». Карлом звали царя германского племени франков, коронованного в 800 г. в италийском «Вечном Городе» Риме на берегах Тибра папой (епископом) римским венцом (западного) римского (а не «франкского» или «германского») императора и вошедшего в историю как Карл Великий. Само древнегерманское имя «Карл» происходит от слова «карл» («керл»), означающего «муж(чина)». Изначально оно пришло из древненорвежского (скандинавского) языка («нуррён»), в котором «карл» означало «свободный человек», в отличие от «ярла» – аристократа, представителя родоплеменной знати, и «трелла» («дрелла») – раба. Поэтому мы в дальнейшем будем именовать в нашей книге «варварских» правителей, живших до Карла Великого, не «королями», а царями (за исключением цитируемых источников, переведенных на русский язык не нами). Но это так, к слову. «Мы же на прежнее возвратимся» (выражаясь языком средневековых русских летописцев).

Предприятие готского царя Филимера было чем-то явно новым для высокоразвитой римской Европы. Народы, населявшие берега Средиземного моря (именуемого римлянами Внутренним или просто «нашим морем», по-латыни – «маре нострум»), давно забыв тягу своих далеких предков к дальним странствиям, ко времени готского «прыжка» через Балтику уже давно оседло жили в городах, занимались земледелием. На протяжении столетий они существовали в рамках прочно устоявшихся государственных форм. Привычно обращая свои взоры лишь на «вечный» Рим, только от него ожидали они добра или зла. Янтарное море тоже можно назвать «средиземным». Но там все происходило не «цивилизованно», не в духе порядков высокоразвитой Римской империи, а все еще очень «по-варварски». Народы переселялись, куда хотели. Оседали, где им нравилось. Расчищали себе жизненное пространство силой меча, копья, ножа (а иногда – простой дубины). Более слабый, поневоле, уступал место более сильному. Даже цари (или, точнее говоря, царьки) нисколько не догадывались о том, что готовят изменение судеб не только своего, но и множества других народов. Что сражаются за земли, за которые другие народы будут сражаться после них, на протяжении двухсот веков. Что они поселяются в устье Вистулы (в «Гетике» Иордана – Висклы), реки, где через два тысячелетия разразится величайшая из войн в истории человечества. Всех их, селившихся там друг рядом с другом в те давние годы, занимали гораздо более скромные, приземленные мысли. Они думали о гораздо более простых вещах. О пище и о жизненном пространстве для людей и для скота.

В труде «Размышления о французской революции» англо-ирландского консервативного мыслителя Эдмунда Бёрка содержится следующая сентенция: «Чтобы мы любили свою страну, она должна обладать чем-то, за что ее возможно любить» (другой вариант перевода: «она должна быть милой нашему сердцу»). Вероятно, в пору седой готской древности «скатинавскую» родину готов любить было особенно не за что. Не была она «милой готскому сердцу» – и все тут. Не могли готы отнести к себе пословицу: «Где родились, там и пригодились»…

О том далеком времени до нас не дошло ни одного готского сказания, ни одной героической песни, сложенной в честь переправы готов через море. Или в честь обретения ими новой родины. В отличие, скажем, от подробных, содержательных саг, сложенных тысячу лет спустя о заселении другими северными германцами Исландии (возможно, Туле, до которой доплыл массалиец Пифей) и сохранившихся до наших дней. Видно, не достигли еще древние германцы уровня своих исландских потомков. А если и достигли, то… уж слишком беспокоен и подвижен был окружающий их мир. Так что ни у кого из готов не было ни времени, ни сил вырезать рунами на дереве или, тем более, на камне, длинные песни и сказания.

Так что остается нам, дав волю фантазии, самим попытаться представить себе, как целая треть готского народа переплывала Янтарное море (именуемое у Иордана также Германским). Вероятнее всего, никто из готов не думал, что плывет «на авось», «в никуда», или «куда глаза глядят». Торговцы – вечные первопроходцы и «разведчики земель» у всех народов – несомненно, и до готского переселения курсировали между устьем Вистулы-Вислы и Скандзой. Ведь река Вистула традиционно была торговой артерией между Евксинским понтом и восточным Средиземноморьем, на юге, и землями, прилегающими к Янтарному морю, на севере. Устья рек, особенно столь важные, как дельта Вистулы-Висклы – были с древнейших времен населены гораздо гуще, чем другие части суши. Ибо торговля давала куда больше возможностей. И обеспечивала куда лучшие условия жизни и заработка. Да и рыболовство было в то время не слишком трудным и весьма доходным ремеслом. Рыба служила дополнительным питанием и товаром для меновой торговли с жителями поселений, расположенных выше по реке.

Вряд ли готские мигранты ожидали найти дельту Вистулы полностью незаселенной. Скорей наоборот. Переселенцы из Гёталанда в «Готискандзу» предполагали, что смогут жить там без чрезмерного вложенья сил и средств. Без инвестиций (выражаясь современным языком). Без необходимости самим валить и корчевать леса. А потом долго ждать урожая. Нет, это заселение готами первой освоенной ими территории на европейском материке было заранее просчитанным и спланированным захватом. Ибо в «Готискандзе» – стране, чьи зажиточные обитатели – к примеру, те же упомянутые Иорданом ульмеруги (руги, ругии) или их соседи, давно занимались весьма прибыльным мореходством и торговлей, завоевателям наверняка было чем поживиться. Там готских переселенцев ожидали не убогие селенья бедных пахарей. И не кочевья легких на подъем, подвижных, как песок, номадов, способных быстренько откочевать со своим скарбом на колесах табунами и стадами мелкого и крупного скота подальше от свалившихся им на головы неожиданно пришельцев. А, так сказать, уютное и теплое «гнездо» для готских «кукушат».

Но это «гнездо» очень скоро оказалось им мало. Ибо из-за моря в «Готискандзу» прибывали все новые готы. Ведь до них очень скоро дошли известия об удачном захвате новой земли, завоеванной (как видно, без особого труда – хотя, кто знает?) воинственным передовым отрядом готского народа. Мигранты прибывали с семьями. Заключались все новые браки. В условиях наступившего в «Готискандзе» мира и обретенного изобилия готский народ стал плодиться и размножаться.

Свидетельства более поздних, лучше известных ученым времен, говорят, что подобный, вообще-то достаточно типичный, процесс, занимает, при наличии определенных обстоятельств и условий, относительно немного времени. Передовой отряд потомков (хоть и отдаленных) готов Филимера – викингов-норманнов, более поздних выходцев из «Скандзы», поселившихся в западной части королевства франков (получившей в честь них название Нормандии), насчитывал на первых порах всего пару сотен мигрантов. Очень скоро они стали получать подкрепления из Скандинавии. Всего через несколько лет «северные люди» во франкских владениях стали настолько многочисленными, что смогли перейти к все более глубоким рейдам и обширным завоеваниям в центральных областях Франкской державы. Аналогичным образом обстояло дело с норманнскими вооруженными мигрантами в южной Италии и на Руси. Да и с арабами, принявшими в VII в. ислам. Молниеносно переправившись через Геракловы столпы (получившие, в честь арабского полководца Тарика ибн Зияда название Джебель аль-Тарик, «Горы Тарика», или, по-нашему, поевропейски – Гибралтар), воины ислама быстро покорили южноиспанские области, а вслед за тем – и другие части Испании (разбив ее предыдущих покорителей – вестготов).

По какой же причине готы на протяжении нескольких десятилетий оставались в этих первых покоренных ими прибрежных областях дельты Вистулы? Вероятно, переправа через Янтарное море занимала больше времени, чем переправа через Британский океан или Геркулесовы столбы. К тому же норманны и арабы были, видимо, более воинственными и подвижными, чем готы. Германские переселенцы с «острова Скандзы» готского периода предстают мысленному взору позднейших историков довольно медленно странствующими племенами, не привыкшими еще к образу жизни вооруженных грабителей, как к чему-то само собой разумеющемуся. В отличие от более поздних морских (и сухопутных) разбойников – стремительных арабов и норманнских викингов.

У Иордана и его предшественника Кассиодора, записавших готские сказания, говорится, что в «Готискандзе», на новой родине, обретенной готами на южном побережье Янтарного моря, успели смениться пять готских царей, прежде чем переселенцы со «Скандзы» в «Готискандзу» решились покинуть это насиженное «гнездо» и отправиться дальше. Что может с равным успехом означать: готы прожили в Южной Прибалтике и сорок, и пятьдесят, и восемьдесят и даже сотню лет. Но это – с одной стороны. С другой же стороны, надо учитывать следующее. Готские переселенцы, несомненно, пребывали, на захваченных ими в «Готискандзе» прибрежных плацдармах, в состоянии перманентной войны Теснимые туземцами, стремившимися сбросить незваных гостей в море, из-за которого те приплыли, готские «вооруженные мигранты» нуждались в энергичных и молодых царях (или, точнее говоря, военных предводителях – «войсковых царях», «гееркёнигах»). А значит, готские цари самой силой вещей сменялись довольно часто.

Все это может разочаровать уважаемого читателя. Ибо звучит слишком уж неопределенно и туманно. Особенно если сравнить эти первые сообщения о готах с тем, что нам известно, например, о ранней истории Рима. Италийского города-государства, разросшегося до размеров «мировой» державы. Все подробности и перипетии развития которого – в том числе, в период первых десятилетий пребывания готских мигрантов в устье Вистулы – известны нам не только из современных – преимущественно бульварных – романов и повестей. Но и из немалого числа античных литературных памятников. Тщательно фиксировавших даже самые мельчайшие события в жизни «потомков Ромула». И все-таки нам очень повезло, что мы знаем о первых шагах готов по европейской «Большой Земле» хотя бы столько, сколько знаем. Ибо вся обширная территория Германии в начале христианской эры представляла собой, с точки зрения «цивилизованных людей», «терра инкогнита». Т.е. «неведомую землю».

Землю, недоступную для изучения и описания образованными людьми античного мира, в силу своей непроходимости. Люди греко-римской Экумены давно уже проложили караванные пути через пустыни, и даже горные дороги через Альпы. Но обширные, дремучие леса и болотные трясины казались им по-прежнему непреодолимыми препятствиями. А древняя Центральная Европа была настолько переполнена болотными трясинами и дремучими лесами, что мы сегодня просто не можем себе этого представить.

А между тем, нам хорошо известно, что греческий историк и географ римской эпохи Страбон уже вскоре после Рождества Христова, в годы правления принцепса Октавиана Августа оставил на страницах своего труда упоминание о готах. Значит, была на то причина.

И этой причиной было наличие, и даже изобилие в балтийской «Готискандзе» уникального по своей ценности товара. Т.н. «солнечного камня». «Электр(он)а» (по-гречески), «электр(ум)а» (по-латыни), или, по-нашему, по-русски – янтаря. Из-за своего золотистого цвета янтарь назывался по-гречески и по-латыни так же, как и сплав золота с серебром. По мнению ряда историков – например, Юргена Шпанута, янтарь упоминается Платоном в диалоге «Критий», повествующем об Атлантиде, под названием «орихалк» («желтая медь»).

Кстати, этому же Страбону мы обязаны приведенным в его «Географии» любопытным пассажем о географе Эратосфене (прекрасно знавшем, между прочим, о шарообразности Земли), свидетельствующим о том, что не все носители античной культуры смотрели на «варваров» свысока: «В конце своей книги Эратосфен критикует тех, кто делит все человечество на две группы – на греков и варваров, а также и тех, кто советовал Александру (Македонскому – В.А.) считать греков друзьями, варваров – врагами; было бы лучше, продолжает он, делить людей по хорошим и дурным качествам, ибо есть не только много дурных греков, но и много образованных варваров – например, индусы и арианы (под «арианами» античный автор подразумевает не христиан-еретиков, в его время еще не существовавших, а иранцев, т.е. в первую очередь персов и мидян-мидийцев – В.А.), кроме того, существуют римляне и карфагеняне с таким удивительным государственным устройством». Увы! – люди столь широких взглядов составляли в то время незначительное меньшинство. И всетаки они были! Но довольно об этом. Вернемся к «солнечному камню» и его добытчикам.

Украшения и материалы для их изготовления – любимые находки археологов. Они остаются неизменными на протяжении тысячелетий. Нередко изделия древних ювелиров столь миниатюрны, что укрываются от жадных взоров и цепких рук кладоискателей. Как легкий и простой в перевозке товар, их находят вдоль всех древних торговых путей. Можно сказать, что именно украшения ведут нас по Древнему миру, как световые сигналы.

Из янтаря, этой легкой и хорошо поддающейся обработке окаменелой смолы хвойных деревьев, начиная с Каменного века, изготавливали не только подвески, бусы и другие украшения, но и художественно оформленные предметы домашнего обихода. Об этом свидетельствуют археологические находки, причем не только на побережье Балтийского моря, получившего название Янтарного, по встречавшемуся на его побережье в изобилии «солнечному камню». В древности янтарные амулеты и фигуры животных отличались довольно внушительными размерами. Судя по этому, запасы янтаря были тогда еще очень далеки от истощения. До нас дошла чаша для питья диаметром семь с половиной сантиметров, выдолбленная из цельного куска янтаря.

Когда массалиец Пифей, как новый Одиссей, плыл меж Геркулесовых столбов, на Крайний Север, т.е. в IV в. до Р.Х., янтарь уже ценился так высоко, что считался священным. Священным почиталось и место наибольшего скопления «электрона» – остров Абал в устье Виадра (нынешнего Одера). Море выносило на берега Абала целые глыбы янтаря. Впоследствии этот остров получил у немцев название Свантевустров (вероятно, искаженное славянское «Святой остров» ; в раннем Средневековье на острове жили сменившие готов славяне, поклонявшиеся там богу Свантевиту-Святовиту). В этой местности был найден крупнейший известный в истории кусок янтаря весом почти десять килограммов. По рекам Видуе и Вистуле издавна пролегали пути в «Страну янтаря». Но только после того, как римляне начали приобретать янтарь в больших количествах, чем греки и другие средиземноморские народы (особенно в императорский период римской истории), наряду с упомянутыми выше «янтарными реками», стали приобретать все большее значение «янтарные пути», проходившие по суше. Главный «янтарный путь» вел из «Готискандзы» и области расселения силингов (которых некоторые считают частью вандалов, другие же – отдельной восточногерманской народностью) на юг, по территории римской провинции Норик, через Виндобону (нынешнюю Вену) или Карнунт. Последний отрезок Янтарного пути проходил по Эмилиевой дороге – главной дороге Северной Италии – и вел в прославленный, богатый город Аквиле(й)ю. Важный стратегический и торговый центр, основанный древними римлянами в 183–181 гг. до Р.Х. на побережье Адриатического моря, чтобы держать в повиновении тамошних венетов (о венетах еще будет сказано далее). Соединительный пункт римских дорог, ведших в Паннонию, Норик, Далмацию, Истрию. Дорожный узел, именуемый порою (как впоследствии – Венеция) «царицей Адриатики». Из данного, не подлежащего никакому сомнению, исторического факта можно сделать следующий вывод. После непродолжительного периода упадка торговли янтарем (вызванного, возможно, уничтожением римлянами контролировавших «янтарный бизнес» древних этрусских торговых династий, в ходе римско-этрусских войн) торговля «солнечным камнем» пережила новый взлет. Ибо спрос, как всегда, определял предложение. В императорский период римской истории янтарь пользовался все большей популярностью. Этот рост популярности «электрона» – дорогостоящего, но тем более желанного «солнечного камня» привел к его широкому распространению не только в самой Италии, сердце Римской «мировой» империи, но и в завоеванных римлянами землях (провинциях). Как среди представителей древней родовой знати, разорявшихся, но не желавших соразмерять свои доходы с расходами. Так и среди тщеславных «нуворишей». «Новых римлян» (выражаясь современным языком), или «новых людей» («гоминес нови», как их именовали сами римляне). Выбивавшихся «из грязи в князи» худородных «скоробогачей». Сплошь и рядом – вчерашних рабов. Вольноотпущенников-либертинов, выкупившихся на свободу у своих разорившихся хозяев – выродившихся потомков аристократических фамилий. Но, несмотря на свое «низкое» происхождение, не желавших ни в чем уступать своим прежним господам. Потомкам бессмертных богов, или, по меньшей мере – Энея и других легендарных троянских героев (к которым возводили свое происхождение преисполненные фамильной спеси отпрыски древних патрицианских римских родов, не представлявшие себе жизни без привычной роскоши). Широчайшее распространение «электра» по всей территории Римской державы подтверждается многочисленными находками ювелирных украшений и других изделий из «солнечного камня», доставляемого (по тогдашним понятиям), с самого края света. Наибольший «урожай» произведений ювелирного (и не только ювелирного) искусства, изготовленных из янтаря, дали раскопки Аквилеи. Древнего, гордого своим богатством торгового города, являвшегося южной конечной точкой протяженного сухопутного торгового пути, начинавшегося на южном побережье Янтарного моря, в «варварских» землях готов, герулов и вандалов.

Наряду с янтарем, основными товарами, вывозимыми в Римскую «мировую» державу из «варварской» Германии, были пчелиный мед, воск, меха, кожи, рабы, а также…белокурые косы германских женщин и девушек для париков богатых римских модниц (к описываемому времени – преимущественно брюнеток). Среди высших сословий древнеримской державы царил форменный культ «нордической» внешности…

Во время своего многотрудного плавания на Север около 140 г. до Р.Х. массалиец Пифей еще не встречал на побережье Янтарного моря готов. Вместо готов в будущей «Готискандзе» жил германский народ лугов (лугиев, лигиев, луйев, лугийцев, лигийцев), ассоциируемых большинством археологов с носителями пшеворской культуры и соотносимых рядом современных историков с вандалами. Лишь римский ученый-энциклопедист (или, как сказали бы древние греки, «полигистор») I в. п. Р.Х. Гай Плиний Секунд (Плиний Старший) заменил эти устаревшие географические данные актуальными, приведя в своей «Естественной истории» этноним новых обитателей Янтарного берега – гут(т)онов (т.е. готов). Римский историк I–II вв. п.Р.Х. Публий (Гай?) Корнелий Тацит, автор фундаментального труда «О происхождении, расположении, нравах и населении Германии» (сокращенно – «Германия»), именовал их готонами:

«За лугиями живут готоны, которыми правят цари, и уже несколько жестче, чем у других народов Германии, однако еще не вполне самовластно. Далее, у самого Океана, – ругии и лемовии; отличительная особенность всех этих племен – круглые щиты, короткие мечи и покорность царям».

Из данного отрывка «Германии» Тацита можно заключить, что готы не истребили лугиев, а лишь оттеснили их вглубь материка, на юг (впоследствии ассимилировав лугиев, по мнению ряда современных авторов). Известный нам из готского сказания факт исхода готов с территории нынешней Южной Швеции и захват ими земель в устье Вистулы был осуществлен под руководством царей, также подтверждается Корнелием Тацитом. В другом его известном сочинении – «Анналах» – изложение римского историка становится подробнее, он даже приводит имя одного из готских предводителей:

«Был между готонами знатный молодой человек по имени Катуальда, в свое время бежавший от чинимых Марободом (царем маркоманов и других народностей – членов германского племенного союза свебов, или свевов, предков современных швабов, завладевших Бойгемом, или Богемией – нынешней Чехией -, неоднократно воевавшим с римлянами – В.А.) насилий и, когда тот оказался в бедственных обстоятельствах, решившийся ему отомстить. С сильным отрядом он вторгается в пределы маркоманов и, соблазнив подкупом их вождей, вступает с ними в союз, после чего врывается в столицу царя и расположенное близ нее укрепление. Тут были обнаружены захваченная свебами в давние времена добыча, а также маркитанты и купцы из наших (римских – В.А.) провинций, которых – каждого из своего края – занесли во вражескую страну свобода торговли, жажда наживы и, наконец, забвение родины < … > Для Маробода, всеми покинутого, не было другого прибежища, кроме милосердия Цезаря. Переправившись через Дунай там, где он протекает вдоль провинции Норик, он написал Тиберию (римскому принцепсу Тиберию Юлию Цезарю Августу, пасынку императора Октавиана Августа – В.А.)< … > И Маробода поселили в Равенне < … > Сходной оказалась и судьба Катуальды, и убежище он искал там же, где Маробод. Изгнанный позже силами гермундуров (древнегерманского племени, родственного свебам и проживавшего на территории современной немецкой федеральной земли Тюрингия – В.А.), во главе которых стоял Вибилий, и принятый римлянами, он был отправлен в Форум Юлия, город в Нарбоннской Галлии…».

Данное сообщение Тацита также представляется нам весьма интересным. Из него явствует, что европейская трансконтинентальная торговля продолжала процветать, несмотря на военные действия. Мало того! Несмотря на затяжную войну, в которую Маробод (в других источниках – Марбод), отсиживавшийся в своей созданной самой природой, окруженной горами бойгемской естественной крепости, вовлек римлян, основные торговые пути между Средиземным и Янтарным морями оставались, как и прежде, оживленными. Римские купцы стали «своими людьми» среди населявших южную Прибалтику германцев. Не только не угрожавших жизни римских выходцев, но и не чинивших регулярно посещавшим «Готискандзу» римлянам никаких препятствий в бизнесе (выражаясь по-современному). Очевидно, готские переселенцы из Скандии пришли в самый центр области, где издавна процветала интенсивная международная торговля. Нам думается, это было не случайно. В боях с местными уроженцами готы силой копья и меча завоевали себе жизненное пространство в дельте Вистулы, как области высокого, в сравнении со скудной «Скандзой», благосостояния и уровня жизни. И теперь занялись его обороной. Ибо на просторах древней Европы центров оживленного товарообмена, подобно «Готискандзе», открывавших перед теми, кто их контролировал, все новые возможности обогащения, было все еще очень немного.

Почему готы мигрировали именно в такую область, а не в какую-либо живописную и тихую лесную зону, нам становится ясно из краткого сообщения об их появлении в земле лугиев. А также из того факта, что почти все античные географы обозначают готов осень схожими этнонимами, указывающими на их принадлежность к одной и той же германской народности. Независимо от различий в написании этих этнонимов. С учетом путаницы названий, царящей в античной географии, да и в географии вообще, данное обстоятельство представляется далеко не случайным совпадением. Частичное объяснение ему мы находим в «Естественной истории» Плиния Старшего:

«Ныне вполне установлено, что янтарь ввозят с определенного участка прибрежной полосы Германии, отстоящего почти на шестьсот миль от паннонского Карнунта (в районе нынешнего Петронелля в Австрии на полпути из Вены в Братиславу – В.А.). Еще жив римский всадник, которого Юлиан, надсмотрщик над играми гладиаторов при императоре Нероне, посылал для изучения [пути, по которому ввозят янтарь] . Этот Юлиан изучил все пути торговли (commercia) янтарем и все побережье, откуда он происходит, и привез такое его множество, что янтарными привесками стали украшать сети, с помощью которых загоняли зверей на подиум…». А в другом переводе: «… привез такое огромное количество янтаря, что сетки, защищающие балкон от диких зверей, скреплены были янтарем, а вся арена и носилки для убитых гладиаторов и все прочее снаряжение, необходимое для игр, были сделаны из янтаря, чтобы создать разнообразие в самой пышности каждого отдельного дня этих игр».

Ничего себе уровень жизни, наверняка подумает всякий, прочитавший эти строки! Но одновременно и: ничего себе уровень государственного расточительства! Вот на что шли средства, высасываемые из подданных «мировой» державы жадными щупальцами имперского фиска! Но это так, к слову…

Вес самого большого куска из числа привезенных Юлианом достигал, если верить Плинию Старшему, тринадцать фунтов. Уже цитировавшийся нами Тацит в «Германии» рассказывает о приобретаемом римлянами у германцев необработанном янтаре: «…нетрудно понять, что это – древесный сок, потому что в янтаре очень часто просвечивают некоторые ползающие по земле или крылатые существа; завязнув в жидкости, они впоследствии оказались заключенными в ней, превратившейся в твердое вещество». А в эпиграмме римского поэта Марка Валерия Марциала говорится о муравье: «…капнул янтарь и обвил тонкое тельце его. Так, при жизни своей презираемый всеми недавно, / Собственной смерти ценой стал драгоценностью он». Но дело не в этом. А в том, что готские мигранты получили в свои руки «золотую жилу» (хоть и была она в действительности не золотой, а янтарной, но уж так говорится)…

В «Естественной истории» Плиний Секунд, со ссылкой на Пифея, сообщает о гут(т)онах, бродящих по Балтийскому побережью, собирающих янтарь и продающих солнечный камень» тевтонам. Если верить «Германии» Тацита, они «обшаривают и море, и на отмелях единственные из них собирают янтарь, который они называют глезом (это готонское название янтаря – glesum – явно родственно немецкому названию стекла «глас» =Glas, английскому названию стекла «гласс» =Glass, латинскому названию льдa «глаций» =glacies, французскому названию льда «гляс» =glace, да и русскому слову «глаз» – все их объединяет свойство прозрачности – В. А.). Но вопросом о природе его и как он возникает, они, будучи варварами, не задавались и ничего об этом не знают; ведь он долгое время лежал вместе со всем, что выбрасывает море, пока ему не дала имени страсть к роскоши. У них самих он никак не используется; собирают они его в естественном виде, доставляют нашим купцам таким же необработанным и, к своему изумлению, получают за него цену».

Согласно Плинию, германцы привозили янтарь главным образом в римскую Паннонию (включавшую южную часть нынешней Нижней Австрии и современную Венгрию). Иначе говоря – в район «Янтарного пути», прилегающий к Адриатике. По сведениям римского энциклопедиста, Коданский залив до Кимврского мыса (т.е. до нынешнего мыса Скаген на северной оконечности датского полуострова Ютландия) полон островов, самый знаменитый из которых – Скатинавия, размеры которого еще не изучены:

«Там гигантская гора Сево, не ниже, чем Рипейский (Уральский – В.А.) массив, причем она образует огромный – до самого Кимврского мыса – залив под названием Кодан. Он усеян островами, из них самый известный – Скатинавия. Размеры его не исследованы, а на той части, которая одна только пока изучена, в своих пятистах деревнях живет народ гиллевионов. Они свой остров называют «второй землей» (alterum orbem terrarum, буквально – «вторым земным кругом» – В.А.). [Остров] Энингия, как считают, размером не меньше Скатинавии.

Далее благодаря [доходившим до этих мест] римским войскам [нам стали] известны 23 острова. Из них самые значительные (nobilissimae) : Буркана, его римляне зовут… Глезария за янтарь (вспомним приведенное выше германское название янтаря, заимствованное римлянами – «глез» – В.А.)… А напротив … в Германском море разбросаны Глезарские [острова], их нынешние греки назвали Электридами за то, что на них рождается янтарь (electrum)».

В то же время Плиний сообщает и о некоем острове «Скандиас», отличном, по контексту его «Естественной истории», от «Скатинавии». Темна вода во облацех, как говорили наши предки…

Причины этой – конечно, не единственной – дальней экспедиции ясны и понятны.

Причуды и прихоти непредсказуемого принцепса Нерона Клавдия Цезаря Августа Германика вынуждали его окружение постоянно выдумывать что-нибудь новое, чтобы удовлетворить душевнобольного императора. Получить столько янтаря, чтобы украсить им всю цирковую арену, в установленный Нероном срок, путем торговли тогда было невозможно (а если и возможно, то по непомерно высокой цене). Вот и пришлось знатному римлянину на императорской службе лично, в сопровождении рабов-носильщиков и/или погонщиков вьючных животных, а также, естественно, многочисленной вооруженной охраны, отправиться к Янтарному морю, в страну электраглеза «Готискандзу». Ушлые, дошлые и хитрые купцы предпочитали помалкивать о путях в земли, от торговли с которыми получали доходы. Или распространять о них зловеще-фантастические слухи для отпугивания конкурентов. Но теперь «Глава мира», «Вечный Город» на Тибре благодаря этой счастливой случайности получил, наконец, достоверные сведения «из первых рук», не укрывшиеся и от внимания усердного и любознательного Плиния, привыкшего все тщательно записывать.

Второе античное свидетельство наличия прямых контактов между устьем Вистулы и римской Италией примерно на полтысячелетия младше, т.е. ближе к нам по временной оси (Теодор Моммзен датирует его периодом 523–525 г. п. Р.Х.). Этот документ также касается торговли янтарем, что вообще-то удивительно. Оказывается, что и в беспокойной, мало изученной по сей день позднеантичной Центральной Европе, сотрясаемой пограничными сражениями и нашествиями «варварских» народов, по-прежнему исправно (и, должно быть, без особых перебоев) функционировал древний сухопутный торговый маршрут – «Янтарный путь» между Прибалтикой и Адриатикой. Даже после того, как его перестала охранять состоявшая из ираноязычных наемных сарматов римская конная стража – Сарматская ала.

Знатный римлянин Кассиодор (полное имя: Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор), магистр оффиций (премьер-министр), секретарь тайной канцелярии (канцлер, хранитель печати) готского правителя Италии (удостоенного звания римского консула и сенатора) Флавия Теодориха (Теодериха, Феодориха, Феодорика, от готского Тиудереикс, Тиудиреикс, Тиодрик, т.е. «царь народа») Великого из рода Амалов, префект претория (глава гражданского управления) Италии и прочая и прочая и прочая, не только был образованным человеком, но и думал (что тогда еще случалось крайне редко) об ученых, которые придут ему на смену. За свою долгую жизнь (490–583 п. Р.Х.) он доказал свою большую мудрость, между прочим, тем, что завершил весьма активную раннюю фазу своей жизни второй, созерцательной, фазой. В 540 г. Кассиодор уединился в кафолическом (православном) монастыре под названием Виварий, расположенном в южноиталийской области Калабрия. В этом монастыре, основанном им несколькими годами ранее, Кассиодор, не приняв монашеского пострига, посвятил себя научным занятиям. Нам еще не раз придется обращаться к написанной им «Истории готов» (основному источнику труда Иордана и первой истории «варварского» народа, написанной римлянином, именно с целью включить историю готов во всемирный процесс). Но в данном случае речь идет о т.н. «Вариях» – сборнике самых разных документов, включая важнейшие письма, адресованные Кассиодором в основном своему господину и повелителю. В «Вариях» содержится и текст письма царя осевших в римской Италии восточных готов (остготов) Теодориха далеким эстиям – обитателям устья (дельты) реки Вистулы, жившим в конечной точке ведшего по ее течению торгового пути к Янтарному (у Тацита – Свевскому) морю, написанного между 533 и 526 г.

В этом письме царь италийских остготов и одновременно – римский сенатор – Флавий Теодорих, если верить Кассиодору, благодарил эстиев за ценные подарки, присланные в древний венетский город Равенну к его царскому двору, и среди них – за янтарь, дар моря, сверкающий волшебным блеском, чье происхождение неизвестно. Цитируем:

«Приятно нам знать, что вы услышали о нашей славе и отправили послов, которые пробрались через множество диких народов, чтобы искать нашей дружбы. Мы получили янтарь, который вы послали нам. Вы говорите, что собираете это самое легкое из всех веществ у берегов океана, но как он прибывает туда, вы не знаете. Но, как автор по имени Корнелий (т.е. римский историк Тацит – В.А.) сообщает нам, он собран на самых удалённых островах океана, будучи образован первоначально из сока дерева (откуда его название «сукцинум»), и постепенно укрепляется высокой температурой солнца (т.е. медленно затвердевает на солнце – В.А.). Таким образом, это становится источаемым металлом, с прозрачной мягкостью, иногда краснеющим цветом шафрана, иногда пылающим с подобной пламени яркостью. Затем, скользя вниз к краю моря, и далее очищенный вращением волн, он долго плывёт к вашим берегам и выбрасывается на них».

Может показаться странным, что остготский царь из италийской Равенны (где своего янтаря никогда не бывало), поучает обитателей давно покинутого готами (по крайней мере, в большинстве своем) Янтарного берега, эстиев, о происхождении янтаря (видимо, полагая, вслед за Тацитом, что им самим оно неизвестно). Но суть не в этом. Совершенно очевидно, что Кассиодор изначально рассматривал «письма», собранные в «Вариях», как исторические свидетельства своей эпохи. Ибо его «письма» часто содержат сведения, которых получатели этих «писем» явно не могли не знать. Следовательно, Кассиодор не столько записывал их тексты для современников, сколько сохранял их для потомков. Правда, в письме далеким эстиям царь италийских готов и римский консул Теодорих, по Кассиодору, счел необходимым сделать специальную оговорку:

«Мы подумали, что лучше будет рассказать вам об этом, чтобы вы не предполагали, будто ваши предполагаемые тайны (тайна янтаря – В.А.) избежали нашего знания…»

И призвал эстиев чаще посещать его «на путях, открытых их любовью», ибо обретенная дружба богатых царей всегда полезна. Ведь эти цари, обрадованные маленьким подарком, всегда стремятся дать взамен гораздо больший.

«Мы посылаем вам подарки с нашими послами и будем рады вашим дальнейшим посещениям тем же путем, что вы открыли, и окажем вам в будущем милость».

Приведенное нами первое сообщение о Янтарном береге носит случайный характер, как следствие безумной прихоти римского императора Нерона, сохранившееся благодаря страсти Плиния к собиранию всяческих сведений об окружающем мире. А вот второе – официальное письмо, исходящее из государственной канцелярии столицы италийских готов Равенны. Так сказать, документальное историкоэкономическое свидетельство…

Еще в самом начале христианской эры, после двух тысяч лет господства на рынках предметов роскоши североморского янтаря, в поле зрения средиземноморских торговцев (шедших по стопам своих финикийских, карфагенских и этрусских предшественников) попали гораздо более богатые залежи янтаря на южном побережье Балтийского моря. При римском императоре начала III в. п. Р.Х. Марке Аврелии Антонине Гелиогабале (Элагабале, Элиогабале) ввоз «солнечного камня» в Римскую империю сократился. Причем сократился так резко, что причины следует искать не столько в изменении вкусовых предпочтений римских любительниц (и любителей) роскоши (главным из которых был сам Гелиогабал), сколько, прежде всего, в чем-то другом. А именно – в изменении ситуации на торговом «Янтарном пути», в первую очередь – в его средней и северной части.

По мнению большинства современных историков, сообщение Плиния касается времени первого переселения готов из «Скатинавии» в дельту Вистулы. Эта миграция в «Готискндзу» произошла не ранее 100 г. д.Р.Х. и не позднее 100 г. п. Р.Х. Свидетельство Кассиодора приходится на «золотую пору» готской истории. Прибывший некогда со «Скандзы» на немногих кораблях, спасаясь от жестокой нужды, готский народ – Готтиуда , дойдя до далекой Италии, создал, при Теодорихе Великом, сильнейшую державу Запада. И доказал, в лице этого выдающегося деятеля позднеантичной истории, что готы – уже не «грубые варвары», но достойные наследники римской, а если быть точнее, то и всей древней, высокой средиземноморской культуры.

Но и в рамках этого пятисотлетнего периода янтарь, как своеобразный «ископаемый маяк», помогает «пролить свет» на темные периоды готской истории, сообщая необходимую нам информацию о готах. Так, например, известно, что примерно к 100 г. п. Р.Х., как свидетельствуют находки древних монет (или их отсутствие), торговля между «Янтарным берегом» и средиземноморскими землями пришла в упадок. В Прибалтике было найдено много тысяч римских, греческих, византийских, а впоследствии – также арабских монет. Поскольку все эти монеты поддаются датировке, то с большой степенью точности свидетельствуют о состоянии торговли столь давних времен, что о ней у нас не имеется иных свидетельств. Они дают нам представление об удивительно тесных связях между Янтарным побережьем, Адриатикой, Евксинским понтом и Восточным Средиземноморьем. Об активно используемом «торговом мосте» через области, о которых, скажем, историки Германского Второго рейха времен Гогенцоллернов утверждали, что их цивилизовали только немцы.

Между 196 г., последним годом «нормальной частоты» находок ископаемых монет, и 220 г. – годом кризиса Римской империи в правление погрязшего в грязи, крови и роскоши распутного Гелиогабала, на пребывавших ранее в состоянии относительного спокойствия территориях между Вистулой, Карпатами (Сарматскими, или Венедскими, горами) и Евксинским понтом (современным Черным морем) появилась новая, воинственная и весьма динамичная сила. Первоначально эта новая сила действовала в качестве противовеса римлянам, стремившимся расширить сферу своего влияния за Данубий, вплоть до упомянутого выше Бойугейма, Бойгема или Богейма (современной Чехии-Богемии, названной так по своим автохтонам – кельтскому племени бойев).

Вероятно, она сыграла определенную роль в переселении германских племен (известных впоследствии как аламанны, или аллеманы) из района севернее нынешних Судет и Рудных гор на Запад. А возможно, способствовала и волнениям, охватившим в период 214– 218 гг. даков (народ гето-фракийского либо же иранского происхождения) и причинившим немало хлопот римскому императору Антонину Каракалле. Этой не поддающейся ныне точной идентификации силой, скорее всего, были готы. Ибо они как раз в период 220–230 гг., покинув дельту Вистулы, завоевали себе очередную «новую родину». Эта третья (после «Скандзы» и «Готискандзы») страна пребывания готских мигрантов («Ойум» или «Ауйом», о котором еще пойдет речь далее) располагалась на территории нынешней Южной России, в Северном Причерноморье (Припонтиде).

На первый взгляд, эти беспокойные, неугомонные, неутомимые готы были народом непосед. Однако, при ближайшем рассмотрении, они оказываются народом, которому потребовалось двести-триста лет на преодоление «дальней дистанции» от теперешней Южной Швеции до Черного моря. Причем не настоящим кочевым народом, вечно пребывающим в пути. А народом, ставшим номадом поневоле и стремящимся к оседлости (но только в подходящем месте). И, судя по всему, прошедшим путь от «Скандзы» до Понта Евксинского не разом, а в три или даже в четыре этапа, с довольно продолжительными промежуточными остановками (или, как говорили наши предки, «поприщами»).

Первым «поприщем» был Янтарный берег. Именно там готы впервые вступили на европейский материк. Возможно это произошло на месте нынешнего польского порта Гдыни. О чем говорит его немецкое название Готенгафен (Готенхафен, Готенгавен), т.е. «Готская гавань». Готы высадились там, чтобы сражаться. Сражаться до победы. А, победив, остаться на какое-то время на завоеванной территории. Иначе им пришлось бы сражаться непрерывно – или возвратиться восвояси.

Следующим «поприщем» стали, видимо, земли, расположенные в более удаленной от Янтарного берега материковой зоне. Скорее на правом, чем на левом берегу Вистулы. Там, близ реки, близ моря, готы, готовые принять последующие волны переселенцев со «Скандзы», поддерживающие связи между «Готискандзой» и своей старой «скатинавской» родиной, пережили первую фазу консолидации и выжидания. Возможно, в этой фазе готы нуждались в передышке, чтобы вновь собраться с силами. После жестоких схваток с соседями. Вытесненными готами из центров торговли янтарем и отброшенными от побережья вглубь материка.

В период между 150 и 200 г. п. Р.Х. готами снова овладел дух дальних странствий. Судя по всему, начался масштабный, хотя и очень медленный, процесс постепенного отделения и отселения отдельных готских племенных групп, приведшего вначале к незначительным, а затем – к все более серьезным волнениям в дельте Вистулы. «Птолемей размещает континентальных готов/гутонов на правом берегу Вислы, в пределах Европейской Сарматии, что отражает, по всей видимости, начавшийся процесс их передвижения на юго-восток» (Максим Жих. «Славяне и готы на Волыни и в Верхнем Поднестровье. Проблема локализации земли Oium и племени (gens) Spali»).

Свидетельства этого процесса имеют главным образом археологический характер. И, к сожалению, не могут расцениваться как неоспоримые. Вследствие двух факторов. Во-первых – торговли, способствовавшей переходу тех или иных изделий от одной народности к другой. И, во вторых – этнических миграций, приводивших к соседству не только живых, но и мертвых представителей разных народностей (вплоть до возникновения смешанных захоронений»). Эти два фактора поставили под вопрос однозначность атрибуции этнической принадлежности погребальной утвари, характерную для погребений более спокойных эпох. Характеризующихся куда меньшей мобильностью племен и народов.

После победы сил антигитлеровской коалиции над гитлеровской Германией в ходе Второй мировой войны польские археологи занялись изучением найденного при раскопках древних захоронений между современными Варшавой и Сандомиром. Родство и сходство этих археологических находок, свойственные им общие черты, установленные аналогии, позволили классифицировать их с большей или меньшей степенью точности. И отнести их к нескольким, достаточно расплывчато очерченным, группам. Например, к доримской пшеворской культуре железного века. Локализованной на территории Южной и Центральной Польши и характеризующейся сходством захоронений, погребальной утвари, керамики и т.д. Область распространения пшеворской археологической культуры, согласно древнеримским источникам, населяли упомянутые выше лугии. Польские ученые ассоциируют ее с венедской и считают праславянской. А почти все немецкие ученые – германской. Хотя при этом и расходятся во мнении, какие именно германцы были, по преимуществу, ее носителями – готы, вандалы, силинги (которых иные историки, впрочем, считают частью вандалов) или же более мелкие германские племена гарниев, гелизиев, манимов и наганарвалов.

Еще теснее была связана с готами, судя по всему, т.н. мазовецкая группа (названная так по месту соответствующих археологических находок, сделанных на территории современной польской области Мазовии). Даже наиболее скептически настроенный на этот счет Рольф Гахман писал: «Кроме того, может считаться чрезвычайно вероятным – практически несомненным – что материковые готы идентичны мазовецкой группе… Карты распространения мазовецкой группы, заселения Вестергётланда (Южной Швеции), а также (острова – В.А.) Готланда … свидетельствуют о росте числа поселений и расширении заселенного пространства в Скандинавии, равно как и об уплотнении зоны поселений в Мазовии и Мазурах. В культурном отношении между всеми названными областями существуют черты большего или меньшего сходства, наряду с многочисленными различиями… Мазовецкая группа, несомненно, имеет более тесные культурные связи с юго-западом и югом, т.е. с зоной прочих групп пшеворской культуры, чем с Севером».

С ростом числа поселений дело обстоит следующим образом. Если народ плодится и размножается, или же если его численность возрастает вследствие притока новых мигрантов, то растет и число свидетельств существовавших в прошлом поселений этого народа. Если численность готского населения на территории нынешней Южной Швеции возросла настолько, что стало необходимым его разделение с целью частичного переселения, это должно было проявиться как в числе и плотности мест прежних поселений, так и в увеличении числа остатков новых поселений в местах переселения.

А поскольку народы даже в процессе миграции склонны придерживаться своих исконных традиций, артефакты, найденные на протяжении всего миграционного пути должны отличаться определенными чертами сходства. Хотя и смешанными с чужеродными элементами. Характерными для покоряемого или ассимилируемого готскими переселенцами автохтонного населения осваиваемых готами новых областей. Все это, конечно, очень сложно. Но вместе с тем и очень интересно. В данном вопросе исследователи должны стремиться быть предельно точными и проявлять немалое усердие. Чего требует сам уровень поставленной задачи. Чтобы точно проследить за увеличением числа мест поселений, необходимо изучить их в очень большом количестве. Мало того! Исследователям необходимо быть совершенно уверенными в том, что они полностью исследовали сравниваемые ими территории. Поневоле задаешься следующим вопросом. Известно ли уважаемым археологам, усердно занимающимися раскопками готских (и не только готских) древностей на острове Готланд, в Южной Швеции, Мазурах, Мазовии и в дельте Вислы, пробиваясь сквозь местами твердый, а местами – мягкий грунт, изречение Иоганна Готфрида Гердера. Человека, родившегося, между прочим, в восточно-прусском Морунгене, в тех самых местах, где до него, когда-то, жили готы, прибывшие на материк из «Скатинавии» :

«Не по поверхности твоей земли ты ходишь, бедный человек, но по крыше дома твоего, который лишь вследствие наводнений смог стать тем, что он есть сегодня».