Читать книгу Готы - В. В. Акунов, Вольфганг Акунов - Страница 5

В 1827 г., в правление императора и самодержца всероссийского Николая I, житель крымского города Симферополя остановил свой экипаж рядом с запряженной волами повозкой, нагруженной странными плоскими камнями. На поверхности этих плит были довольно ясно различимы рисунки или рельефы. За пару копеек возчик уступил ему две самые красивые плиты. На одной из них красовалось рельефное изображение всадника, на другой – несколько строчек надписи на греческом языке.

Вскоре этот житель Симферополя, человек образованный и интересующийся историей губернского города, в котором жил, рассказал о своем случайном приобретении археологу Ивану Павловичу Бларамбергу74. Бларамберг был директором Одесского музея и Керченского музея древностей. Симферополь (греч. – «город общего блага»), всего несколькими десятилетиями ранее именовавшийся Ак-Мечетью (от крымско-татарского Акъмесджит, т. е. «Белая мечеть»), был сравнительно недавно, в 1784 г., присоединен к Российской империи. Поэтому у Бларамберга еще «руки не дошли» до изучения руин многократно разрушавшегося и восстанавливавшегося города. Но, рассмотрев найденные в развалинах древнего городища плиты с всадником и греческой надписью, он распорядился провести пробные раскопки в руинах под Симферополем, близ деревушки Керменчик, на невысоком платообразном возвышении – Петровские скалы, еще не зная, что там в античную эпоху располагался Неаполь Скифский75 – столица Скифского царства в Тавриде76. В ходе раскопок Бларамберг, наряду с большим количеством греческих надписей, нашел обломки известнякового рельефа, изображавшего парный портрет зрелого мужа и юноши. Бларамберг сразу узнал этого зрелого мужа, чей профиль был знаком ему по многочисленным монетам. Это был не кто иной, как царь скифов Скилур, известный всем нумизматам по ценным бронзовым монетам причерноморской греческой колонии Ольвии, вероятно, зависимой от скифского царя. В 130–114/13 гг. до Р. Х. царь Тавроскифии Скилур, известный нам из сочинений античных ученых Плутарха77, Страбона и археологических раскопок, правил обширными территориями от северного побережья Евксинского понта с Таврическим полуостровом до устья Данапр(ис)а78. А юноша, изображенный рядом с ним на мраморной плите, мог быть Палаком, одним из сыновей скифского царя, столь же отважным воином, как и его отец. Палаку было суждено стать преемником Скилура, воевать с греческой колонией Херсонесом Таврическим и погибнуть в войне с Митридатом VI Евпатором, могущественным властелином эллинистического Понтийского царства79 и многолетним соперником Рима, возводившим свое происхождение к древним персидским «царям царей» из рода Ахеменидов и одновременно – к великому завоевателю Александру Македонскому, потомку героя Троянской войны Ахиллеса80, сменившему Ахеменидов на престоле царей Персии и всей Азии.

Цари скифов Скилур и Палак правили в том самом Северном Причерноморье, о котором готские мигранты еще не знали, как о конечной цели их переселения. Скифы, эллинистическое Боспорское царство и древнегреческие колонии в Тавриде время от времени воевали между собой, с местными «немирными туземцами» (таврами, синдами, меотийцами-меотами81 и прочими), понтийцами, римлянами и их союзниками. Но эти ставшие привычными вооруженные конфликты, периодически вспыхивавшие между народами античного мира, жившими вокруг Понта Евксинского и успевших хорошо узнать и изучить друг друга, были, в определенном смысле, «семейными дрязгами» или «разборками», говоря современным языком. Между тем готы, которые с неодолимой силой будут сметать все на своем пути, уже высадились на южный берег Янтарного моря…

Перед ними простиралась бесконечная равнина, которую им предстояло пройти с боями. Она простиралась от Свевского моря до Кавказских гор. Много позже изумленные арабские «земли разведчики» назвали эту бескрайнюю равнину «скифским сухопутным океаном». Эта земля казалась бесконечной и безбрежной, как Мировой океан. Беспредельно обширная страна без естественных препятствий. «Великая Скифия». Или «Великая Скифь (Скуфь)» (как писал автор «Повести временных лет»). Равнина без конца и края, без гор. И только протекающие по ней великие реки, плавно несущие свои воды, указывали землепроходцам направления: на север – к Венедскому заливу82 и к Сарматскому океану83, на юг – к Евксинскому понту и Гирканскому морю84. Водораздел же, проходящий по равнине в районе сегодняшнего Смоленска, был почти не заметен.

За то время, пока готы, постепенно удаляясь от Янтарного берега, перешли через Вистулу, чтобы временно осесть на территории сегодняшней Мазовии и Мазур, прежде чем, наконец, двинуться дальше через «сухопутный океан», на далекий юг, успели смениться пять-шесть поколений. На протяжении этого долгого периода греки, а затем и скифы у Понта Евксинского укрепляли свои города.

Советские археологи нашли, раскопали и измерили остатки этих причерноморских укреплений, в том числе и крупнейшего из них – площадью более 20 га, раскопки которого были начаты И. П. Бларамбергом. Они состоят из больших необтесанных камней. Эти стены можно было бы назвать циклопическими85, если бы камни в них не скреплялись глиняным раствором. Правда, раствор на протяжении долгих столетий отвалился. Каменные глыбы лежат на поверхности, открытые всем ветрам. И не только ветрам, но и всем желающим прихватить камушек или пару древних «камушков» на память. Немало пригородных домов столицы Крыма – города Симферополя – в районе Петровских высот выстроено из скифских камней – камней, выломанных из стен последней столицы Скифского царства, твердыни, именуемой, как и известный итальянский порт близ вулкана Везувий, Неаполем, что означает по-гречески «новый город», или по-нашему, по-русски, – «Новгород». Где находилась прежняя столица скифов – «Старый город», «Старгород», доселе неизвестно…

До того как жители Симферополя принялись «добывать камень» для строительства своих домов из развалин Неаполя Скифского, на территории городища, судя по старинным гравюрам, еще долго сохранялось немало больших капитальных сооружений.

Царь скифов Скилур и его сын Палак выстроили вокруг первой, древней крепостной стены Неаполя вторую, дополнительную полосу укреплений. Поначалу она была предназначена для защиты города от боспорцев и понтийцев с их союзниками, но со временем пригодилась тавроскифам также против вновь и вновь накатывавших на Тавриду с Востока по бескрайней равнине волн сарматских кочевников86. Нашествие этих западных сарматов на Тавроскифию совпало по времени с нашествием их родичей, восточных сарматов (саков, или, по-китайски, юэчжей), на греко-бактрийских потомков «среброщитых» фалангистов87 и неукротимых пельтастов88 Александра Македонского на другом краю Евразийского континента89.

Тавроскифский царь Палак сумел использовать первых сарматских пришельцев в своих интересах: они стали наемниками сына Скилура в войне с Митридатом VI Понтийским, желавшим, казалось, взять реванш за поражения, нанесенные его предкам Ахеменидам Киру II Великому, разбитому и убитому азиатскими скифами-массагетами90 в 539 г. до Р. Х., и Дарию I Великому, разбитому и чуть не убитому европейскими скифами-сколотами в 514 г. до Р. Х. Однако вскоре воинственные сарматы стали представлять угрозу не только для понтийских войск, но и для скифских городов Тавриды.

При первом взгляде на географическую карту создается впечатление, что ни один правитель не имел шансов устоять на этом, так сказать, передовом посту средиземноморской культуры, удержать этот краеугольный камень античного мира в окружении моря враждебных племен и народов, успешно сопротивляться на нем в течение хоть какого-то времени. В своей «Истории упадка и крушения Римской империи» Эдуард Гиббон писал: «Римляне не имели ясного понятия ни о том, как была велика угрожавшая им опасность, ни о том, как было велико число их врагов». Тем не менее римские Малую Азию, Македонию, Паннонию, Далмацию, Ахайю, Фракию, Мёзию защищали горы и бастионы союзников Римской империи. К югу от Тираса91, имея в тылу Карпаты, даки могли успешно защищать римские провинции, расположенные на нынешнем Балканском полуострове92. А Кавказские горы и непроходимые полупустыни Малоазиатского нагорья, непригодные для жизни человека, вообще были непреодолимым защитным поясом, вполне заменявшим и экономившим римским императорам множество воинов.

Но скифы Тавриды находились в менее выгодном положении. Сумев покорить несколько древних греческих городов, они были вынуждены вести войну на два фронта. На первом, южном, фронте тавроскифы сражались с войсками Боспорского и Понтийского царств, которым вскоре пришел на смену новый противник – легионы куда более могущественного Рима; на втором, восточном, фронте – с воинственными, жадными до грабежа сарматами. Но стоило возникнуть третьему, северному, фронту стоило явиться с Севера, с казавшейся столь мирной равнины со спокойно текущими реками, еще одному противнику – и тавроскифам пришел бы конец, о чем скифы, похоже, не догадывались…

Ученые по сей день теряются в догадках, как готы нашли в себе силы проделать столь долгий путь столь широким фронтом. Из нескольких готских родов, якобы уместившихся всего на трех кораблях и втиснувшихся среди первонасельников Янтарного берега, так сказать, «растолкав их локтями», в период пребывания на территории современной Мазовии сформировался целый готский народ. Из племен, неуверенно и робко, мелкими шагами, если не сказать – шажками, удаляющихся от побережья к Вистуле, затем переходящих Висклу и медленно осваивающих заречные земли, – из этих племен некий царь выковал стойкое ко всем невзгодам, крепкое боевое содружество, приобрел союзников и указал сплоченному им племенному союзу направление дальнейшего движения – путь, от которого готы уже не отклонялись; путь, которым они следовали неуклонно, с поразительной для нас, сегодняшних, уверенностью, что он их непременно приведет к некой желанной цели. Ибо между готскими захоронениями в дельте Вистулы и Евксинским понтом до сих пор не найдено следов того, что готские скитальцы останавливались, так сказать, передохнуть с дороги; нет свидетельств готских продолжительных стоянок, «поприщ». Готы безостановочно мигрировали в южном направлении, не поддаваясь искушению остаться или хотя бы задержаться на плодородных землях в течении Данапра, невзирая на то что там было много свободного места, и царил мир. Готам удалось преодолеть вставшие на их пути бескрайние болота, именуемые сегодня Припятскими, Пинскими или Полесскими. Хотя даже много веков спустя командование германского вермахта, чьих военнослужащих в июне 1941 г. Патриарший местоблюститель Русской Православной Церкви митрополит Сергий Страгородский, кстати говоря, назвал в своем послании «безбожными готами», при разработке операции «Барбаросса» вынуждено было учитывать Припятские болота как непреодолимую естественную преграду. Так что в результате группе армий «Центр» пришлось вести наступление севернее, в группе армий «Юг» – южнее Припятских болот.

А вот древние готы, в отличие от своих отдаленных потомков, прошли, хотя наверняка с огромными трудностями, труднопроходимой болотистой местностью между Данапром и Гипанисом93. У готов ведь наверняка были свои «земли разведчики», лазутчики. Благодаря добытым ими сведениям готы, видимо, знали, куда направлять свой путь дальше, сквозь болотные трясины и дремучие леса. Ибо, преодолев болотные трясины, готы отклонились в сторону от прежнего маршрута, и по течению Данапра-Борисфена, «великой и славной», говоря языком Иордана, реки, столь судьбоносной для России, двинулись на юг, к теплому Гостеприимному морю94. Так что – повторяем! – шли они отнюдь не «на авось».

Полтысячелетия спустя, отдаленные родственники готов, скандинавы-норманны (они же – варяги) обосновались на том же Данапре-Днепре, основав на его берегах державу потомков Рюрика (Рорика) Ютландского (Зеландского, Фрисландского)95 – Киевскую Русь. Видимо, не случайно не кто иной, как товарищ Карл Маркс, писал о времени первых Рюриковичей, как о «готическом периоде» в истории России. Процитируем для вящей убедительности соответствующий отрывок из известной работы основоположника марксизма «Разоблачение дипломатической истории XIII века»: «…политика первых Рюриковичей коренным образом отличается от политики современной России. То была не более и не менее как политика германских варваров, наводнивших Европу. Готический (у Маркса gotisch, т. е. буквально «готский». – В.А.) период истории России составляет, в частности, лишь одну из глав норманнских завоеваний <…> В отношении методов ведения войн и организации завоеваний первые Рюриковичи ничем не отличаются от норманнов в остальных странах Европы».

Подчеркнем еще раз: в оригинальном немецком тексте Маркса употреблено прилагательное gotisch, «готиш», т. е. «готский». Но дело не в этом, а в том, что держава Рюриковичей была отнюдь не первым государством на Русской земле, ибо у готов уже давно существовали свои государи. А раз у них были государи, то, соответственно, было и «государство» – царская власть, так хорошо организовавшая и сплотившая их, что готы пронесли свое единство через все трудности долгого миграционного пути, сопровождавшегося периодическими боевыми действиями; власть, оказавшаяся достаточно гибкой и стабильной даже в период резкой перемены обстоятельств, при миграции готов через чужие земли, в непривычных условиях, и вполне приемлемой для иноплеменников, присоединявшихся к странствующему готскому племенному союзу. Под предводительством своих царей готы, «обрастая» по дороге примыкавшими к ним все новыми союзниками, продвигались по достаточно мало заселенной тогда Восточноевропейской равнине, через земли теперешней Южной России, к Евксинскому понту, как если бы их спасение было неразрывно связано с югом, как если бы плодородное Черноземье сегодняшней Украины не способно было дать достаточно пищи им самим и корма – их скоту.

Но, возможно, готам хотелось чего-то большего? Может быть, они были не только «народом без пространства», говоря словами Ганса Гримма о немцах между двумя мировыми войнами, но и народом, стремившимся к завоеваниям, захвату добычи и проживанию во взятых с бою землях и жилищах? Конечно, готы в начальный период своей истории поживились за счет торговли янтарем, но кое-как обогатиться смогли, скорее всего, лишь так называемые князья96, верхушка родоплеменной знати, да и то, пока им удавалось сохранять свои позиции на Вистуле под натиском туземцев и новых пришельцев. Теперь же готы стали многочисленным народом. Широким фронтом продвигались мигрирующие германские племена, (с разного рода негерманскими «вкраплениями», по «Великой Скифии» на юг, подгоняемые надеждами и ожиданиями, – алчные, нетерпеливые и беспокойные, чувствуя, как климат становится все мягче, воздух – все теплее, а небеса – все голубее, и предвкушая близость лежащих на юге богатых городов.

При мысли об «Анабасисе»97, о походе 10 000 греческих «солдат удачи» Ксенофонта98 или о стенах древнеегипетского храма, сохранивших для нас иероглифическую повесть о плавании моряков фараонши Хатшепсут, о подробных описаниях завоеваний Александра Македонского и даже весьма скупых сообщениях о непродолжительных и безуспешных предприятиях, вроде бесславной экспедиции римского префекта Элия Галла из Египта в Счастливую Аравию99, можно только посетовать на судьбу. Почему, в самом деле, нам так мало известно о беспримерном и столь длительном походе готов «со товарищи»?! Конечно, пройти от Македонии до Индии – это, по понятиям IV в. до Р. Х., все равно, что пройти весь мир, или, точнее говоря, пройти из одного мира в другой, совсем неизвестный, неведомый. Готы же прошли от Вистулы до Борисфена давно известными торговыми путями по равнине, где им не угрожали ни засады злокозненных горцев, ни боевые слоны индийских царей. И все же, все же, все же… Этот готский исход, это неожиданное, труднообъяснимое переселение целого племенного союза представляется не просто историческим событием, но поистине исторической сенсацией. Именно с него начался переход восточных, а затем и не только восточных, германцев со своей родины на Янтарном побережье в культурное пространство Средиземноморья. Этот исход многочисленных союзников и их поход по Восточной Европе в южном направлении, до мест обитания понтийских греков, привел в движение народы. Он положил конец «римскому миру». «Пакс романа»100 – продолжительному периоду существования античных народов под верховной властью Рима, относительно мирному, по меньшей мере для северо-востока Римской «мировой» империи. Именно готский исход по праву следует рассматривать как первый толчок, давший начало Великому переселению народов. В своей предыдущей книге, посвященной гуннам, автор этих строк выдвигал иную точку зрения, а именно: считал началом Великого переселения народов нашествие на Европу азиатских кочевников гуннов. Однако у автора было время переосмыслить свою прежнюю точку зрения и пересмотреть ее. Гунны появились на границах греко-римской Экумены лишь через 150 лет после готов, когда все уже было в движении, когда римские границы были давно прорваны «варварами» во многих местах. Гуннское вторжение явилось апогеем, т. е. наивысшей точкой, Великого переселения народов, но данный факт свидетельствует, что это переселение началось до их прихода. И все же многие историки, как до недавних пор и Ваш покорный слуга, никак не могут вырваться из пут старых, устоявшихся клише, согласно которым именно гунны привели в движение варварские народы.

Как бы то ни было, у длительного похода готов и союзных им германцев по недружественной территории, к сожалению, не нашлось своего Ксенофонта. Однако же малоизвестный историограф по имени Аблабий, или, на «вульгарной», простонародной, латыни, Аблавий – именно так его именует в своей «Гетике» не слишком образованный Иордан, – через много десятилетий после готского «Великого исхода» написал-таки сочинение о готах. От него сохранились фрагменты, повествующие о переселении готов из Скандинавии, заселении ими Скифии у Евксинского понта, но, самое главное, описание отдельных германских племен, входивших в готский племенной союз. Аблабий, вероятно, сам – не гот по происхождению, хотя, возможно, в жилах его отца или матери текла готская кровь, жил в период 330–490 гг. по Р. Х. Точные годы его жизни нам не известны101. Аблабия довольно часто цитирует в своих трудах упомянутый выше Кассиодор, магистр оффиций Теодориха Остготского. Но и фрагменты сочинений самого Кассиодора известны нам лишь через Иордана – того романизированного гота, или гото-алана, чье компилятивное историческое сочинение «Гетика» заменяет нам в какой-то мере утраченные труды Аблабия и Кассиодора. Но и это мы должны считать большой удачей. Иордан, чьи небрежность, сумбурность изложения, необразованность, пристрастность, стиль так часто были и остаются объектами критики позднейшим историков, несмотря на все эти недостатки, для нас поистине бесценен. Наряду с Плинием, он служит доказательством того, что мир часто мало что знал бы о великих авторах Античности, если бы каждый из них не был окружен толпой усердных дилетантов, плагиаторов и копиистов. Не зря в Средние века писателей на Руси именовали «списателями»…

Если наши сведения «из третьих рук» верны, то и Аблабий описал великий поход готов от Янтарного берега до Тавриды очень лаконично, без особенных подробностей. Если бы он пользовался готскими героическими песнями, как полагал Теодор Моммзен, то, несомненно, украсил свое сочинение о столь выдающемся событии готской истории большим числом подробностей. Ибо героические песни и сказания (см. хотя бы богатое собрание северогерманской эддической102 и скальдической103 поэзии, сохранившееся в Исландии) содержат не только строфы и рифмы (у древних германцев – аллитерационные), но также имена, географические названия, топонимы, и описания исторических событий, пусть даже в художественно преображенной форме, причем зачастую с поразительно высокой степенью точности и полноты.

Немецкий историк Людвиг Шмидт, опираясь на несколько отдельных античных свидетельств и используя свой большой запас общих знаний о германских народах, реконструировал следующую картину переселения готов в Северное Причерноморье следующим образом.

В не поддающийся точному определению момент времени (но, несомненно, во II в. по Р. Х.) готами в очередной раз овладела тяга к перемене мест. Они вновь пришли в движение. «Усилившись и, возможно, став особенно воинственными благодаря возглавившему их молодому, энергичному предводителю, готы привлекли в свои ряды, в качестве союзников, покоренные ими соседние племена. Вандалов, чьи поселения располагались в (позднейшем) округе Нейденбург104, т. е. в Восточной Пруссии, не слишком далеко от города Кёнигсберга. И бургундов, живших в излучине Вислы и в районе Нетце105» (Герман Шрайбер). «Так они (готы) положили начало великим передвижениям народов, первым последствием которых стала Маркоманская война в правление Марка Аврелия106» (Людвиг Шмидт).

«Точно не известно, но вполне возможно, что готы совершили аналогичный (броску маркоманов на Юг при императоре Марке Аврелии. – В.А.) бросок на Восток, через Пассарге107 в восточнопрусскую Самбию108; это стало бы убедительным объяснением сходства артефактов времен Римской империи, найденных археологами между Самбией и устьем Вислы» (Шрайбер).

Так или иначе, возник союз германцев. Как и ранее, скажем, при Арминии и Марободе, германцы, достигнув единства, почувствовали себя способными вершить великие дела. Снявшись с насиженных мест, они двинулись в путь. Эстии, первонасельники дельты Вистулы, поднаторевшие в торговле янтарем, к ним не присоединились. Этот своеобразный народ, явно не родственный германцам, к моменту переселения готов из Скандинавии жил на Янтарном берегу и на берегу отделенной от моря узкой песчаной косой прибрежной лагуны, известной у немцев под названием Фриш-Гаф, а у нас под названием Балтийской, или Вислинской, косы109. Жил там, возможно, уже два тысячелетия. Этот осколок балтской языковой семьи, отличавшийся уникальной для Европы, поистине «египетской» оседлостью, видимо, обладал выдающимися бойцовскими качествами, позволявшими ему стойко отражать попытки пришельцев извне подчинить или изгнать его с насиженных мест. К тому же, вероятно, эстии, закрепившиеся в просторной, удобной к защите дельте Вистулы, были не так уж легко уязвимы. Поэтому готы, видимо, и решили обойтись без помощи этих строптивых иноплеменников, из которых вряд ли получились надежные союзники. Лишь через 1000 лет отдаленные потомки готов и других германцев – рыцари военно-монашеского Тевтонского (Немецкого) ордена – серьезно занялись подчинением потомков эстиев, именуемых в средневековых летописях пруссами. И после долгих войн все-таки обратили, прямо скажем, суровыми мерами этих своенравных и упорно защищавших свою независимость героев в христианство, не «истребив» пруссов, как многие думали раньше, а онемечив их и превратив в пруссаков.

Особо примечательными в данной связи представляются следующие три обстоятельства.

Во-первых, эстии, пращуры пруссов, признали верховенство над собой могущественного готского царя Германариха, хотя его резиденция находилась далеко от мест их обитания, в причерноморской «Скифии».

Во-вторых, древнепрусский язык содержал немало заимствованных древнегерманских слов.

В-третьих, в готском языке содержались прусские слова и имена, частично сохранившиеся и употреблявшиеся даже в поздний период истории готов, например, в вестготском царстве на территории Испании.

По Людвигу Шмидту, находившаяся под германским влиянием культура Восточной Пруссии просуществовала до VI в.

Сохранившиеся в средневековой Исландии мифы об Одине (Вотане, Вуотане, Водане, Воданазе) – верховном боге древнегерманских светлых богов-асов (азов), записанные в 1200-х годах, т. е. через много столетий после Великого переселения народов, и сведенные в «Младшую Эдду» исландским скальдом Снорри Стурлусоном, описывают жизнь асов и их переселение в Скандинавию из Великой (или Холодной) Svíþjoð (Скифии)110, через которую протекает река Ванаквисль (Танаис). В устье этой реки была страна ванов (вендов-венедов-венетов?), с которыми асы Одина сначала вели войну, но потом заключили мир. Согласно «Младшей Эдде», Один имел владения в Азии (Асии – «стране асов»)111, на востоке от реки Танаис, а также «в стране турок» к югу от горного хребта, служащего границей страны, возможно, Рипейских-Рифейских, т. е. Уральских, гор112. Затем Один переселился в Данию, оставив править в своей прежней твердыне – Асгарде («Граде асов») братьев Ве и Вили. Править страной саксов Один поставил трех сыновей: Вегдега в восточной стране саксов, Бельдега, или Бальдра, – в Вестфалии, Сиги, родоначальника рода Вёльсунгов, – в земле франков113. Дальше Один пошел в страну Рейдготланд и сделал ее правителем своего сына Скьёльда, от которого пошел род Скьёльдунгов, датских конунгов114. Затем Один достиг Швеции, где его радушно встретил правитель Гюльви, и основал Сигтуну. Затем Один поехал на север и поставил править Норвегией сына Сэминга, родоначальника норвежских конунгов, ярлов115 и других правителей. А с собою Один взял сына Ингви, царя Швеции, основателя рода Инглингов. Внук Одина Фроди правил Данией, тогда называемой «Страной готов», во времена жизни императора Августа при рождении Христа. Согласно «Младшей Эдде», асы, потомки Одина, расселившись по стране саксов, принесли туда свой древний язык из Асии – Азии.

Согласно фундаментальному труду итальянского медиевиста116 Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства», готы вобрали в себя иранскую скифо-сарматскую культуру, не чуждую им еще со времен общего праарийского единства. Они сумели ассимилировать многое из содержательной стороны этой культуры, усвоили ее технические приемы, прежде всего ведение боя верхом на коне. Элементы шаманства, мистерии, хтонических культов, присущие древней германской культуре и сгруппированные в мифокультурный комплекс бога Одина-Вотана, как нам представляется, имеют не только рунический источник, но понтийско-германское, или «аланоготское» («гото-аланское»), как предпочитают выражаться иные историки, происхождение. Научившись верховой езде и коневодству благодаря контактам со степными культурами, восточные германцы усвоили также наиболее подходящий для такого рода занятий костюм. Одежда их состояла из штанов для мирных поездок и охоты и доспехов, покрытых железной чешуей (чешуйчатой брони, кольчуги?), на случай войны. Одежда имела культовое значение, неотделимое, впрочем, от функционального: так одевались шаманы. Но мы еще вернемся к этому вопросу, как вернемся и к религиозному значению коня и металлургии, которые тоже были заимствованы у народов Великой Степи, хотя о культе коня у германцев, сопоставимом по значению с культом коня у индийских ариев, писал еще Корнелий Тацит. Чрезвычайно интересным в данной связи представляется образ Вотана-Вуотана-Водана-Водена-Одина, Повелителя мертвых. Религиозно-магический мир представлений древних германцев известен нам прежде всего благодаря скандинавским источникам, относящимся, правда, к более позднему времени. Тем не менее даже поздние и сомнительные подчас свидетельства ясно показывают азиатское (асийское-асовское) влияние (которое многими, однако, отрицается, и не только по историческим соображениям) на германские верования и культы. Далее мы еще не раз убедимся в том, сколь многим все без исключения германцы обязаны готам и сколь многим сами готы обязаны народам, жившим в понтийском регионе между Дунаем и Кавказом. Странно было бы предполагать, что готы, заимствовав оружие и коня у скифо-сарматов, смешавшись затем с гуннами, не переняли хотя бы отчасти их духовные ценности, содержательную сторону их культуры. Их влияние прослеживается в самой ткани готского языка и прежде всего в заимствованиях, относящихся к области военного искусства вообще и коневодству и оружию в частности; тем более оно распространяется на сферу мифологии и концептуальной религиозности. Источники, из которых можно почерпнуть основные сведения о происхождении Вотана-Одина, – это «Деяния данов» Саксона Грамматика и «Младшая Эдда» Снорри Стурлуссона, они сходятся на двух фактах: Один обитает в той части света, которая находится на Юге, откуда он и совершил завоевание Севера, употребив все свое магическое искусство. Его совершенство в умении сочинять песнопения, превращаться в животных, предсказывать будущее, насылать смерть, несчастья и т. д. сегодня мы могли бы определить как нечто сродни шаманскому искусству.

Волшебник и повелитель Вотан-Вуотан-Один, по мнению Кардини, весьма в малой степени может вызвать аналогию с «богом-олимпийцем» в общепринятом понимании этого термина. Об этом свидетельствует само его имя. Корень имени «Вотан» («Вуотан») тот же, что и у слова «вут» (wut), которое означает «неистовство, бешенство, ярость, исступление, одержимость, обуянность». Оно наводит на мысль о шаманском экстазе, о том самом «зверином» трансе, в который, если верить древнегреческому историку Геродоту, прозванному «Отцом истории», впадали представители индоиранского племени, а точнее, племен скифов, накурившиеся конопли: аналогия с берсерками, опьяненными мухоморами, и индоиранцами, ритуально опьянявшими себя сомой-хаомой, очевидна.

Средневековый христианский хронист Адам Бременский подчеркивал: «Вотан сиречь бешенство».

Коль скоро религия германцев благодаря контакту со Степью претерпевает эволюцию и становится тем, что она есть, нас не может не заинтересовать одна ее определяющая особенность: все большая сакрализация лошади, значение которой возрастает по мере возвеличения культа Одина. Конь становится неразлучным товарищем этого бога и непременным участником его свиты. В самом эпизоде инициации Одина устанавливается четкая корреляция: испытание – Космическое древо – лошадь (конь). Космическое древо – это виселица Одина117. Это Мировой Ясень (Иггдрассиль, что буквально означает «Конь Игга»). К Иггдрассилю Один и привязывает своего коня, прежде чем самому повесить (распять) себя на Мировом древе «в жертву самому себе», пригвоздив себя к стволу Иггдрассиля собственным копьем Гугниром, совершая тем самым магически-воинский инициационный обряд, необходимый для самопознания «обретения истинной мудрости». Вера в то, что боги привязывают коней к Мировому древу, на котором бог-шаман Один провисел, «принесенный в жертву самому себе», девять дней и девять ночей, пользовалась широчайшим распространением у племен и народов Средней и Северной Азии. Итак, у Одина имелся волшебный конь Слейпнир, шаманский скакун о восьми ногах. С помощью этого колдовского коня бог-шаман общался с царством мертвых: первые четыре ноги Слейпнира предназначены для передвижения в этом, другие четыре ноги – для передвижения в ином, потустороннем, мире. Все вышесказанное о роли лошади в шаманском «путешествии», ее значении как провожатого усопшего, должно быть, проливает достаточно яркий свет на общность религиозных представлений, в центре которых находится бог-шаман Вотан-Вуотан-Водан-Воден-Один. У бурят существует легенда, в которой тщательно проводится различие между обычным четырехногим и волшебным восьминогим конем, являющимся плодом любви девушки с шаманским прародительским духом. Снова перед нами восьминогий конь как средство общения с иным, потусторонним миром – царством мертвых. Восьминогие кони встречаются не только в германских и бурятских, но также и в японских мифах и ритуалах, что не представляется слишком удивительным с учетом происхождения древнейших японцев от центральноазиатских кочевников-коневодов, принадлежавших, судя по их вооружению, в частности типичным парфяно-сармато-аланским «панцирным кафтанам», к иранской ветви белой расы. Здесь они выполняют погребальную и эстетическую функцию. Но довольно об этом…

С учетом крайней запутанности картины передвижений Одина и его асов по Северной Европе, Людвиг Шмидт, в отличие от многих других, не был уверен в том, что Рейдготланд, упоминаемый не только в «Младшей Эдде», но и другими древними нордическими и англосаксонскими источниками, действительно идентичен области готских поселений, расположенных на территории позднейшей Восточной Пруссии. И это вполне понятно. Если, к примеру, следовать логике Стурлусона, упоминаемый им Рейдготланд, чьим правителем Один посадил Скьёльда, ставшего родоначальником датских царей, – это скорее Ютландия118. Хотя многие современные ученые, например Е. В. Пчелов в своей книге «Генеалогия древнерусских князей», помещают Рейдгот(а)ланд в Южную Швецию, а некоторые, например В. Егоров, отождествляют (Х)рейдгот(а)ланд с державой Германариха, могущественного царя (х)рейдготов («светлых готов»), о которой пойдет речь далее: «Итак, не легендарное, а историческое государство Рейдготаланд было создано в III веке н. э. причерноморскими готами, называвшими себя [hrö: θ] и известными нам в иноязычной передаче как: hros / hrus/ poc/pyc <…> на восточнославянской почве у [hrö: θ] неизбежно должно было отпасть отсутствующее в древнерусском языке придыхание [h], а [θ] перейти <…> в [s]: [hrö: θ] – > [rö: s] – > рос/рус. Поэтому можно с полным основанием утверждать, что превращение в древнерусском языке этнонима грейтунгов [hrö: θ] в «рос/рус» лингвистически вполне закономерно <…> Государство грейтунгов, реальный Рейдготаланд Германариха, можно назвать Русью – Русью Первой» (Егоров В. Русь и снова Русь)119.

Осторожность и взвешенность в оценках делает честь любому серьезному историку. «Но мы истории не пишем», согласно крылатому изречению нашего знаменитого баснописца И. А. Крылова, а лишь популяризируем историю для широких читательских масс. Значит, с нас и спрос совсем другой. Поэтому «без гнева и пристрастия», но и без излишней робости выскажем нашу точку зрения. «Рейдготланд» означает «земля (страна) рейдготов». Этноним же «рейдготы», по одному из толкований, представляющемуся нам наиболее правильным, означает «готы в гнезде» (готы-«гнездюки», говоря языком казаков-запорожцев), т. е. готы, не ушедшие с большей частью своих соплеменников в дальний поход на юг по «сухопутному океану», а оставшиеся у Янтарного моря, на территории будущей Восточной Пруссии. Получается, что «Рейдготланд» – это «Готискандза», из которой ушло на юг большинство ее готского населения и где остались только самые «тяжелые на подъем» готы-«гнездюки». Вполне возможно, именно от этих «рейдготов» протянулась через долгую цепь поколений тоненькая «готская нить», или «готская ниточка», к их отдаленным потомкам, скажем, к появившемуся на свет в 1821 г. в восточнопрусском Нейденбурге (польск. Нидзице) известному немецкому писателю и специалисту в области средневековой истории Рима, тесно связанной с готской историей, Фердинанду Грегоровиусу, не сомневавшемуся, как известно, в своем готском происхождении.

Однако особо многочисленными эти рейдготы-«гнездюки» быть не могли. Археологические находки свидетельствуют о значительном сокращении населения после ухода большей части готов «со товарищи» на юг. Уже во II в., причем, судя по всему, без заметного враждебного давления со стороны иноплеменников там возник вакуум, начавший постепенно заполняться лишь через пару сотен лет. В этот вакуум стали медленно, нерешительно и постепенно просачиваться славянские племена. Вследствие их проникновения земли до Альбиса, занимаемые ранее германцами, ушедшими на юг, оказались заселенными славянами. Названными впоследствии «полабскими», т. е. живущими по реке Лабе-Альбису-Эльбе. Эта смена мест обитания двух многочисленных восточно- и центральноевропейских народов-соседей, приведшая к смешению артефактов, археологических находок разного происхождения, вызвала немало ожесточенных дискуссий в ученом мире. Польские археологи и историки «вычитывали» в найденных захоронениях нечто совершенно противоположное тому, что в них «вычитывали» их немецкие коллеги. Авторы школьных учебников тоже скрещивали мысленные «копья» с оппонентами «по ту сторону умственной (а еще чаще – словесной) баррикады».

А готский племенной союз, придя в движение, уже не останавливался. Правда, готы, по мнению Людвига Шмидта, мигрировали на юг не единой, сплоченной массой, а отдельными отрядами; не сплошной волной, а ручейками, струйками. И этот миграционный поток растягивался во времени на многие годы, о чем свидетельствуют археологические находки. Вследствие этого древняя царская власть, о которой сообщает Тацит, постепенно пришла у готов в упадок. Усилилась самостоятельность родовой княжеской знати. Как писал Людвиг Шмидт: «По легенде о странствиях готов (в поисках новой родины. – В.А.), предводителем первого отряда (переселенцев. – В.А.) был Филимер, сын Гадарига, которого Иордан-Кассиодор ошибочно называет царем и преемником целого ряда древних правителей (готов. – В.А.)».

Что тут скажешь? Вне всякого сомнения, такое событие, как этот великий и всеобщий исход в дальние земли, привел к смене прежних порядков. Однако бесследно исчезнуть они все-таки не могли, ибо царская власть – не понятие, ограниченное определенным пространством и связанное с конкретной областью обитания народа. Разумеется, царская власть в период долгих странствий по великой скифской равнине, орошаемой «великими и славными реками» («Гетика»), не могла осуществляться в прежней форме. В столь же четкой, действенной и жесткой форме, как та, о которой сообщает Тацит, описывая жизнь оседлых готов. Но и на пути в новые земли возникает целый ряд задач, решить которые племя, находящееся под хорошим и умелым руководством, может лучше, чем беспорядочно бредущая, куда глаза глядят, толпа, лишенная руководителя. «В бурном море тяжело без кормчего», как совершенно верно сказано в цитатнике Председателя Мао.

У Иордана в «Гетике» написано:

«Когда там (в «Готискандзе». – В.А.) выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда».

Вряд ли стоит поэтому обсуждать вопрос, был ли Филимер, сын Гадарига, царем-тиудансом (либо реиксом), воеводой-герцогом, родовым князем-кунингом или начальником передового отряда – фуристо. Тот факт, что историки приводят имя его отца, указывает, видимо, на принадлежность Филимера к царскому, или, по крайней мере, княжескому роду, обладавшему властью и в былые времена, возможно, на протяжении целых поколений. А то, что очень скоро ему придется принимать трудные решения, доказывает эпизод с мостом через Данапр, о котором пойдет речь далее. Эта единственная известная нам подробность из сказания о странствиях готов в поисках новой родины на юге, дошедшая до нас в изложении Иордана-Кассиодора со ссылкой на Аблавия.

Поначалу готы и их союзники, очевидно, предприняли попытку обойти болота, известные ныне как Припятские, с юга. Наверно, у переселенцев с Вистулы имелись проводники, которым был ведом путь через пересеченную, но незаболоченную местность в направлении Данапра. Правда, единственным доказательством того, что готы шли этим путем, служит найденный в 1858 г. пахарем под украинским городом Ковелем наконечник германского копья120, украшенный рунической надписью на готском языке (означающей имя копья – «ТИЛАРИДС», т. е. «Несущееся к цели», «Нападающее», или, по иному толкованию, – «Всадник»121). Кроме рунической надписи, наконечник Ковельского копья украшают такие типично германские символы, как знаки богов-асов Одина-Вотана и Тора-Тунара-Донара122 – крюковидный крест и триквестр.

Кстати говоря, похожее готское копье, а точнее – его наконечник, было обнаружено в 1865 г. при строительстве железнодорожной станции Дамсдорф близ прусского (ныне – польского) городка Лебус. Этот артефакт, найденный в готском кремационном захоронении, изготовлен, как и Ковельское копье, из железа с серебряной инкрустацией. Дамсдорфское копье123 также украшено магическими, в том числе тамгообразными124, знаками и рунической надписью «РАН(Н)ЬЯ», т. е. «Бегущее», «Обращающее в бегство» или, в другом толковании, «Испытатель». По мнению Эдреда Торссона, имя копья «Бегущее» имеет значение «Проходящее насквозь», «Проникающее», «Проницающее», «Пронзающее».

Третье аналогичное готское копье было найдено в 1932 г. близ города Розвадова (тогда – польского, ныне – украинского) при случайном обнаружении кремационного погребения всадника125. Этот железный, инкрустированный серебром наконечник украшен тамгообразными знаками и рунической надписью «КРЛУС», т. е., по мнению Торссона, со ссылкой на Вольфганга Краузе126, – «(И) К(Э) РУЛС» – «Я, мастер рун».

Все эти наконечники напоминают самое древнее, так называемое Мосское, готское копье, обнаруженное шведскими археологами при раскопках погребения на «готском острове» Готланд127. Но среди символов на этом железном, инкрустированном серебром наконечнике отсутствуют тамги, поскольку готы, жившие на Готланде и, в отличие от своих странствующих по «Большой земле» единоплеменников, не имевшие контактов с сарматами, не испытывали иранского влияния. Руническая надпись на Мосском копье гласит: «ГАОИС». По-готски «ГАУЙИС» означает «Ревущее». Краузе считает: «Такое имя копья могло бы указывать на широко распространенную в нордическом мире веру в то, что копье, производящее громкий шум, когда войско устремляется в битву, приносит удачу своему владельцу и неудачу его врагам».

Вообще же древнейшим скандинавским артефактом этого рода считается железный наконечник копья, найденный в Овре-Стабю (Дания), чей возраст датируется второй половиной II в. по Р. Х. Руническая надпись на нем – «РАУНЙАР» – означает «Пронзающий», как и сходная надпись на Дамсдорфском копье.

Примечательно, что главным атрибутом власти над миром бога-аса Одина-Вотана служило его копье Гунгнир (Гунгнер), на котором держится весь мир. Оно защищает святость заключенных договоров. Бросая «Мировое Копье» Гунгнир во вражеское войско, Один обрекает его в жертву себе128. Пригвоздив себя этим копьем к Мировому древу, бог битв и «живых мертвецов» познает тайну рун.

Стефан Флауэрс считает эти готские и вообще германские копья магическими предметами, обладающими в битвах силой талисманов, и в то же время – символическими знаками царской и полководческой власти, наподобие скипетров монархов «культурных народов». Известно, что главным моментом при возведении на престол царей германцев-лангобардов, изначально именовавшихся «винилами», т. е. «победителями», долгое время соседствовавших с восточногерманскими племенами, включая готов, было не возложение на них венца-короны, а вручение им священного копья. Винилы пришли из Ютландии в Паннонию, а затем, после 558 г., в северную часть Апеннинского полуострова, идя вдоль реки Пад129, после растворения остатков разгромленных восточными римлянами остготов в общей массе населения Италии. В 773–774 гг. североиталийское царство лангобардов («длиннобородых»), оттеснивших восточных римлян на юг Италии, было завоевано царем франков Карлом Великим, будущим владыкой Священной Римской империи. В знак победы над лангобардами Карл не только венчался «железной» короной их царей130, но и присвоил себе наконечник копья, вручаемого лангобардским царям при восшествии их на престол (или само копье). С тех пор Карл не расставался с сакральным копьем (наконечником) ни днем, ни ночью, как со священным атрибутом царской власти, якобы даже наделившим его даром ясновидения. После того как Карл упал с коня, выронив копье (наконечник), он не прожил якобы и нескольких дней. По мнению Эдреда Торссона, именно этот наконечник лангобардского копья, переходивший от Карла Великого ко многим его преемникам, и был со временем преображен легендой в «Святое Копье», которым якобы римский центурион131 Гай Кассий Лонгин пронзил ребро распятого на Голгофском кресте Иисуса Христа. В действительности же речь шла о древнем сакральном атрибуте германских царей.

Впрочем, довольно об этом…

В сохраненном Аблабием – Кассиодором – Иорданом сказании о странствии готов упоминаются обширные заболоченные земли. Возможно, главным силам и левому крылу мигрирующего народа-войска не хватило места на дороге, шедшей в направлении сегодняшнего украинского города Житомира, и в результате они забрели в болота.

Через реку, по мнению Людвига Шмидта – Данапр-Днепр, готами «со товарищи» был построен мост. Точное место выхода объединенных племен германских переселенцев на берег Данапра нам сегодня неизвестно. Но можно не сомневаться в том, что в те времена Днепр был, во всяком случае, не уже, чем во времена Н. В. Гоголя. Конечно, его ставшее крылатым изречение: «Редкая птица долетит до середины Днепра» – было поэтическим преувеличением во все времена, включая время готских странствий. Однако переправиться через Данапр готским мигрантам было, разумеется, непросто. Вероятно, они построили для переправы через реку понтонный мост, как в свое время римский полководец Гай Юлий Цезарь, переправляясь со своими легионами через Рен(ус), к великому изумлению свевов. Но готы, скорее всего, уже обладали опытом строительства понтонных мостов. Вряд ли они в свое время форсировали вплавь достаточно широкую Вистулу. Прошло, конечно же, немало времени, прежде чем по шаткому мосту через Данапр переправилось достаточно много людей, коней, домашнего скота и повозок. И вот, после того как половина, а может быть, ¹/₃ или 2/3 мигрантов расположились на отдых после переправы станом на восточном берегу, произошло нечто ужасное. Наведенный готами понтонный мост исчерпал свой запас прочности. Он постепенно расшатался, и… челн за челном, плот за плотом стали срываться с якорей132, соединяющие их балки – расходиться. Построенный с таким большим трудом мост стал разваливаться, распадаться на части, а эти части, подхваченные бурным течением, – удаляться по реке от места переправы. Именно так следует понимать сообщение о том, что после переправы части готов с этого, т. е. западного, берега на противоположный, восточный, берег мост через Борисфен «непоправимо сломался». Немалой части готов, не успевших переправиться по мосту, пришлось продолжать свой путь на юг по западному берегу. Поскольку у готов, в отличие от римлян или греков, не было ни времени, ни навыков, необходимых для строительства каменного моста, под «непоправимой поломкой» их моста следует понимать его развал, а под самим «мостом» – достаточно узкий плавучий настил.

Каким бы образом ни «сломался» шаткий готский мост, сколько бы при этом ни погибло людей, скота, коней и всякого добра, для готов эта «поломка» стала настоящей катастрофой и притом совершенно неожиданной, что усугубило ее тяжесть. Даже в туманном, многократно переданном из уст в уста сообщении, записанном на пергамене Иорданом, сохранилось нечто от чувства отчаяния, охватившего странствующий по чужой земле готский народ:

«В поисках удобнейших областей и подходящих мест [для поселения] он (Филимер со своими готами. – В.А.) пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум. Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом, сама природа сделала ее недосягаемой, соединив вместе и то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого [пребывания]133, хотя слышно это издалека» («Гетика»).

Легко представить себе смятение местных уроженцев, спасающихся при приближении вооруженных чужеземных «землепроходцев» со своим скотом в речные поймы Борисфена, или же в заболоченные местности, странным образом пригодные для сельскохозяйственной деятельности и скрытого от чужих, недобрых глаз существования жителей маленьких деревушек, как, скажем, в нынешнем восточногерманском краю Шпреевальд. Но одновременно с этими сообщениями о фактах, в истинности которых Иордан вроде бы не сомневается, в его повествовании ощущается какой-то суеверный страх, как если бы слышащиеся в упоминаемой им «замкнутой местности» голоса скота (и, надо думать, человеческие голоса) были голосами «с того света», голосами мертвецов, нашедших смерть в мрачном море болотных трясин, и то ли предостерегающих своими криками и завываниями тех, кто попадает в эти гиблые места по их следам, то ли стремящихся погубить их, заманив в болотные топи и омуты.

«Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей» – так продолжает Иордан свое повествование. «Ойум» (точнее – «ауйом», или «ауйя») в переводе с готского, да и с других языков древних германцев, означает «земля произрастания злаков», «житница». Родственное слову «ауйом» современное немецкое слово «ауэ», кстати говоря, означает «местность, богатую зерном» (в Центральной Германии)134. А ведь готам была нужна именно житница – щедрая земля, на которой в изобилии произрастают злаки, как, кстати говоря, и древним грекам, вот уже полтора тысячелетия получавшим зерно с берегов Евксинского понта. Только подбирались греки и готы к плодородному, богатому зерном Причерноморью с безбрежными золотыми хлебными нивами тамошних «скифов-пахарей» и «скифов-земледельцев», упоминаемых еще Геродотом, с двух разных сторон: греки – с юга, готы – с севера. Как тут не вспомнить миф о припонтийском «золотом руне» – цели плавания древнегреческих героев во главе с Ясоном, названных по своему кораблю «Арго» аргонавтами! Считается, что «золотое руно» – шкура золотого летающего барана, посланного богиней облаков Нефелой или богом Гермесом по приказу верховного бога Зевса или его супруги Геры со спасательной миссией. На спине золотого барана дети царя греческого города Афаманта – Фрикс и Гелла – полетели к понтийским берегам, спасаясь от преследований мачехи Ино, или, по другой версии мифа, тётки Биадики. По дороге Гелла упала в море, названное после этого Геллеспонтом – «морем Геллы»135. Фрикс достиг берегов черноморской Колхиды. Там он принес золотого барана в жертву Зевсу, а снятое с него золотое руно подарил местным жителям. Золотое руно, ставшее магическим гарантом благоденствия и богатства, охранялось драконом в священной роще бога войны Ареса, откуда оно было похищено и увезено в Грецию аргонавтами под предводительством Ясона. Миф о золотом руне отражает историю ранних связей между Древней Грецией и Причерноморьем. По преданию, золото там добывали, погружая шкуру барана в воды золотоносной реки. Руно, на котором оседали частицы золота, приобретало большую ценность. Страбон, например, сообщал в своей «Географии» следующее: «…В их стране, как передают, горные потоки приносят золото, и варвары ловят его решетами и косматыми шкурами. Отсюда, говорят, и возник миф о золотом руне».

Увы, при всем нашем уважении к Страбону и другим античным авторам данный способ добычи золота причерноморскими «варварами» ничем не подтвержден. И непонятно, можно ли таким способом добывать золотой песок из проточных рек или ручьев. Зато у нас есть гораздо более простое объяснение: «золотое руно» – не что иное, как золотое зерно, тот зерновой хлеб, которого всегда не хватало древним грекам, да и римлянам.

Припонтийский «золотой ауйом» был для готов тем же самым, чем «золотое руно» из мифа о плавании аргонавтов к Евксинскому понту было для греков, а именно: золотыми хлебными нивами Скифии. Грекам приходилось вывозить золотое зерно из Причерноморья в Аттику и дальше на юг морем, опасным путем через Геллеспонт, мимо грозных прибрежных крепостей троянцев и других морских разбойников. Готам же удалось, форсировав Данапр, почти беспрепятственно попасть в самое средоточие хлебной сокровищницы Северного Причерноморья, главной житницы античного мира136.

Но удалось ли это всем готам? Или только части готов? Археологические находки вдоль трассы готского «трека» позволяют сделать следующий вывод. Германские мигранты продолжали свое продвижение на юг по обоим берегам Данапра. Находки соответствующих артефактов подтверждают разрушение или «поломку» готского моста. Но полагать, что только Филимер со своей «половиной» готского племени прибыл на желанный юг и овладел плодородным «ауйомом», очевидно, было бы неверно. Да и предположение, что готы уже в ходе этого первого прорыва на юг, или даже до него, в лице своих разведчиков, «передовых землепроходцев», достигли полноводной реки Ра137, а то и двинулись дальше на юг вдоль по течению Ра, не находит достаточно веского подтверждения. При всем уважении к столь авторитетному историку, как Г. В. Вернадский138, придерживавшемуся этого мнения, не полноводная река Ра, впадающая, как известно, в Каспийское море, а полноводный Данапр-Борисфен, текущий в направлении Тавриды и впадающий в Евксинский понт, указывал путь на желанный юг готам и их союзникам.

«Тотчас же без замедления подступают они к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем, как это и вспоминается в древних их песнях как бы наподобие истории и для всеобщего сведения; о том же свидетельствует и Аблавий, выдающийся описатель готского народа, в своей достовернейшей истории» («Гетика»).

В этом фрагменте как будто слышится победное звучание фанфар, или, точнее, луров139. Разумеется, очень хотелось бы узнать хотя бы в нескольких строфах или словах, в каких выражениях готские певцы-сказители, именовавшиеся у кельтов «бардами», у западных германцев, например у англосаксов, «скопами» и неизвестно как именовавшиеся у гутонов, славили в своих боевых песнях подвиги Филимера, драматическую, едва не обернувшуюся всеобщей трагедией, переправу через Борисфен, победу над спалами, завоевание Тавриды. Увы! Готские героические песни, наверняка не только сложенные, но и неоднократно исполнявшиеся по самым разным поводам, давно отзвучали, забывшись с течением времени. Почти всем, что нам сегодня известно о готском языке, мы обязаны переводу Библии с греческого готским епископом Вульфилой: о нем еще будет подробно рассказано далее. Ибо, кроме него, до нас дошло лишь несколько готских надписей (вроде той, что украшает Ковельское, Дамсдорфское, Розвадовское и Моосское копья), грамот, имен, фрагментов. А как насчет готского отзвука в германском языческом стихотворчестве? Его отдаленное звучание можно, хотя и с трудом, расслышать в норманнских сагах и висах, в сохранившихся нордических редакциях раннесредневековой германской поэзии времен Великого переселения народов. Считается, к примеру, что в некоторых старейших, нордических сказаниях и песнях, например, в «Песне о битве готов с гуннами»140 или песне о кузнеце-кудеснике Вёлунде-Воланде-Виланде – своеобразном «северном Икаре»141 еще сохранились далекие отзвуки словарного запаса языков древних южных германцев. «Великая сумятица», или, говоря по-русски, «Великая смута», которой своим переселением на юг в немалой степени способствовали и готы, поглотила без следа свидетельства существования поэтических произведений, сочиненных готами в честь своего великого похода, ознаменовавшего собой наступление новой эпохи.