Читать книгу Гуд бай, Берлин! - Вольфганг Херрндорф - Страница 6

4

Оглавление

Врач менее разговорчив.

– Это всего лишь кусочек мяса, – говорит он. – Мышца, – говорит он. – Это ничего, заживет. Ну, может, останется небольшой шрам, но шрамы красят мужчину.

И так каждый день. Каждый день он смотрит на повязку и говорит одно и то же – что останется шрам, и что это не страшно, и что потом это будет выглядеть так, будто я был на войне.

– Как будто ты воевал, парень. Девчонки просто без ума от этого, – говорит он так, словно в этой фразе кроется какой-то глубокий смысл, но я в ней никакого особого смысла не вижу. Потом врач подмигивает мне, а я подмигиваю ему в ответ, хотя ни черта не понимаю. Но, в конце концов, этот мужик мне помог, так почему бы мне не помочь ему?

Потом наши с ним разговоры стали более обстоятельными. Точнее, это был один разговор. Когда я уже мог снова ходить (хромая, конечно), врач привел меня к себе в кабинет – у него там в виде исключения стоит стол, а не какой-нибудь медицинский прибор. Садимся мы друг напротив друга, как два босса, обговаривающие условия сделки. На столе стоит пластиковое человеческое туловище в разрезе, из него еще органы разные вынимать можно. Толстая кишка напоминает мозг, а на желудке облупилась краска.

– Мне нужно с тобой поговорить, – объявляет врач. Это, конечно, самое дурацкое начало разговора, какое можно придумать. Я жду, когда он начнет говорить, но, к сожалению, если уж человек так начинает разговор, сначала он не говорит вообще ничего.

Врач пялится на меня, потом отводит глаза и открывает зеленую папку. Он не просто открывает папку, а делает это как-то очень тщательно, наверное, с тем же выражением лица, с каким разрезал бы какому-нибудь пациенту живот. Очень осторожно, очень сосредоточенно, очень серьезно. Он хирург. Что ж, пожелаем ему удачи.

То, что происходит потом, уже не так интересно. В общем, врач хочет узнать только одну вещь: откуда у меня рана на голове, на лбу справа, ну и все остальные тоже. От аварии на автобане, как я уже говорил. Да, это он и так знал. А голову я разбил, навернувшись со стула в полицейском участке.

Врач задумчиво соединяет кончики пальцев. Да, так и нужно написать в отчете: упал со стула в полицейском участке.

Он кивает.

Я тоже киваю.

– Все это останется между нами, – говорит врач, немного помолчав.

– Понятное дело, – отвечаю я, как последний дурак, и подмигиваю сначала врачу, а потом – для верности – пластмассовому туловищу.

– Мне можно рассказывать обо всем, не стесняясь. Я твой врач, а это, кроме всего прочего, означает, что я обязан хранить врачебную тайну.

– Хорошо, – говорю я. На что-то подобное он уже намекал мне пару дней назад, до меня только сейчас дошло. Чувак обязан хранить врачебную тайну, и ждет, что я ему расскажу что-нибудь такое, что можно будет хранить в тайне. Но что я ему расскажу? Как это невообразимо круто обоссаться от страха?

– Это не просто вопрос отношения. Это халатность и оставление в опасности. Они не должны были просто так полагаться на твои слова, понимаешь? Они должны были не оставлять тебя одного и сразу же вызвать врача. Знаешь, как это было опасно? Так ты, говоришь, упал со стула?

– Да.

– К сожалению, мы, врачи, очень недоверчивые люди. Я имею в виду, те, кому пациент не безразличен. И я как твой лечащий врач…

Да, да. Бог ты мой. Врачебная тайна. Я уже понял. Но теперь-то что ему от меня нужно? Узнать, как падают со стула? Кренишься на бок, а потом – шмяк? Врач долго качает головой, потом делает еле заметное движение рукой, и только тут я начинаю соображать, к чему он клонит. Надо же, доходит как до жирафа! Это все его чертова стеснительность. Почему он никогда прямо не говорит?

– Не, не! – кричу я и машу руками, будто пытаясь разогнать огромный рой мошек. – Ничего такого не было! Я просто сидел на стуле, поднял штанину, увидел, что с ногой, голова закружилась, и я брякнулся на пол. Без постороннего вмешательства.

Хорошее выражение. Я его из сериала «Место происшествия» выучил.

– Точно?

– Точно. Да. Полицейские были очень милые. Дали мне водички и носовой платок. Просто у меня голова закружилась, и я боком рухнул на пол.

Я выпрямляюсь перед столом врача и дважды, как высокоодаренный в театральном плане человек, демонстрирую, как именно меня повело вправо.

– Ладно, – медленно произносит врач.

Он что-то карябает на бумаге.

– Я просто хотел уточнить. Все равно в высшей степени безответственно. Большая кровопотеря… если бы действительно… хотя, в общем, не похоже.

Врач закрывает зеленую папку и долго смотрит на меня.

– Не знаю, может, это меня и не касается, но все-таки спрошу. Если не хочешь, не отвечай. Чего вы вообще хотели? Куда ехали?

– Не знаю.

– Конечно, можешь не отвечать. Мне просто любопытно.

– Я бы вам сказал, но если скажу, вы все равно вряд ли поверите. Такое у меня ощущение.

– Я верю всему, что ты говоришь, – врач приветливо улыбается. По-товарищески.

– Но это очень странно…

– Что ж там такого странного?

– Это… ну да. Мы ехали в Валахию. Видите, вам это кажется странным.

– Да нет, не странно. Я просто не понял. Куда вы ехали?

– В Валахию.

– Это как?

Ну да, звучит все равно как «в жопу мира». Врач смотрит на меня с интересом, и я чувствую, что краснею.

Мы не стали развивать тему. На прощание, как взрослые люди, мы пожали друг другу руки. Я рад, что мне не пришлось злоупотреблять его обязанностью хранить врачебные тайны.

Гуд бай, Берлин!

Подняться наверх