Читать книгу Странные люди, странные места - Дарина Александровна Стрельченко, Дарина Стрельченко, Володя Злобин - Страница 2

Я его вижу, он меня – нет. Я его очень люблю, а он меня – нет. Но так было не всегда.

Когда большой босс перевел нашу команду в район Чижины и закрепил за мной Центральную улицу, я три месяца из комнаты никуда, кроме работы, не выходила. Сложно отыскать место уродливее: жуткая узкая дорога, стройка на стройке, старые магазины, овраги. С любого места виден другой конец Кракова. И все такое угловатое, се-е-ерое.

Я привыкла к Старому Городу и его гордому величию, спокойной красоте, незаметному, внушающему уважение самолюбию. Он мне как родной. Я видела, как строились вокруг него оборонительные стены. Наблюдала, как их сносили. Сейчас от них остался один небольшой кусок и ворота с башней, которые назвали Флорианскими – чудесное место для вдумчивых вечерних променадов, особенно когда нет туристов. Потому что работа у меня, к сожалению, ночная.

Я – как сейчас говорят – курьер. То, что я доставляю, нельзя потрогать или понюхать. Нельзя услышать или ощутить кожей. Это можно только один раз посмотреть, но нет никаких гарантий, что получатель будет помнить увиденное. Оно приходит неожиданно и рассеивается так же легко и стремительно, как клубы дыма на воздухе.

Сны. Я – сновиделец, и я доставляю людям сны.

В Кракове работают и живут четыреста сорок девять сновидельцев. Большой босс, его заместитель, группа по отчетности из четырех сотрудников, три главы отделов. Остальные трудятся на рядовых должностях. Сновидельцы-курьеры обязаны донести до человека его сон не позже, чем через шесть минут и двадцать семь секунд после засыпания. В списке получателей имя заснувшего окрашивается в синий цвет, а рядом появляется мигающий таймер. Ужасно раздражает. Я ненавижу синий, к тому же часто несколько десятков людей засыпают одновременно, и рабочий экран принимается неистово мерцать, как светосигналка скорой помощи.

Через восемь лет работы в Чижинах в моем списке появился новый получатель. Очередной человек, поселившийся в самой середине Центральной улицы, в унылой двенадцатиэтажной коробке из бетона.

«Вот тебя-то мне и не хватало, Марек-чертов-Домбровский, – подумала я тогда. – Чтобы экран ярче мигал, когда вы все разом ляжете».

Но Марек, будто прознав о моем недовольстве, засыпал позже остальных. А вскоре мне приходилось ждать его чуть ли не до трех часов ночи. Раздражало даже больше, чем таймер.

– Это еще что! – говорила соседка по комнате. – Сиал мне как-то рассказывал, что одна девушка из его списка засыпала в шесть утра целых два года. Он тогда работал на ночной смене и просил перевести девушку на дневных, но отказали. Потом выяснилось, что она страдала бессонницей.

Я сразу подумала: вряд ли это про Марека, он не каждый день заставлял меня ждать допоздна. Например, сегодня он обычный человек и ложится спать в одиннадцать вечера. Завтра и послезавтра он – подлец, рядом с именем которого никак не появится таймер. Следующие три дня – снова спит нормально. То есть никакой системы он не придерживался.

Однажды я зашла домой к Мареку до того, как он заснул. В глубине его неприятной однокомнатной квартиры еле-еле горел свет. Откуда-то доносилась кошмарная музыка, состоявшая из утробных криков и визга музыкальных инструментов. Я прошла по коридору до конца и через приоткрытую дверь справа увидела молодого человека в наушниках, делавших его похожим на коалу. Домашняя футболка свободно висела на нем, а пятки и щиколотки скрывались под растянутыми штанинами. Он что-то писал, подтянув к груди колени и согнувшись, словно каменная горгулья.

Тогда я воспользовалась невидимостью: отключила ноутбук, а потом пощелкала выключателями в щитке. Марек почесал затылок. Попробовал включить свет во всех комнатах. И лег спать.

Через день все повторилось. Только вместо того, чтобы дать мне выполнить работу, Марек достал из тумбочки металлический подсвечник и продолжил горбиться за столом. Он попыхтел над своими каракулями примерно полчаса, после чего зарычал, откинув карандаш, задул свечу и упал на старое раскладное кресло.

В следующий раз я задула свечки, чтобы Марек лег вовремя, а он вытащил фонарь. Я прятала батарейки – он включал фонарик на телефоне. Я прятала телефон – он находил батарейки. Я убирала телефон и батарейки – он вытаскивал подсвечник и чертил. А когда я прятала и свечи, он хватался за голову, вылетал из комнаты, с размаху захлопывая дверь, и орал из коридора: «Поиграй и отдай!» – а потом шел к щитку. То есть делал все, чтобы довести меня до белого каления.

Через две недели подобной чехарды комната Марека встретила меня воинственным плакатом, приклеенным к двери на уровне колен:

«Гномик!

Пожалуйста, хватит перекладывать мои вещи и играть с электричеством, это опасно и очень невежливо! Ночь – единственная часть дня, когда я могу работать над комиксом, так что, если ты не прекратишь мне мешать, я буду бороться по-другому!».

Слово «по-другому» он написал красным фломастером и жирно обвел.

В ту ночь я впервые заглянула Мареку за плечо. Просто чтобы понять, почему он так отчаянно хотел отвоевать себе время. На листе бумаги, над которым он склонился, блестел свежими красками сказочный пейзаж: водопад, горы и деревья, достававшие до небес. Марек прорисовал каждый листик, каждый завиток на облаке, каждый блик на мокрых камнях. А рядом в отдельной квадратной рамке сидел посреди травы белоснежный заяц с розовым носиком. Все в зверьке было прекрасно. Кроме одного: голову украшали ветвистые оленьи рога, поросшие алыми цветами.

Я мотнула головой и фыркнула. Марек потрогал ухо, оглянулся – взвизгнул. Подскочил и свалился, уронив за собой табуретку.

– Ты… кикимора?! – Его глазные яблоки чуть не вывалились к моим ногам. Я посмотрела за спину и только потом догадалась: Марек вылупился именно на меня. Забыла о невидимости из-за рогатого зайца.

После того как я сбежала, Марек стал изводить меня ежедневно: он мог не спать до двух, трех, четырех часов утра, вынуждал ходить вокруг его дома и поглядывать в рабочий планшет. И однажды его комната встретила меня новым плакатом. В нем Марек извинялся за то, что обозвал меня кикиморой, уверял, что я намного красивее и выше. Просил зайти еще раз, потому что не успел запомнить все черты моего лица.

Я убедилась, что невидима, и зашла. Марек, как обычно, в скрюченной позе сидел за столом. Я заглянула ему за плечо и увидела наброски существа, похожего на меня: острое лицо, глаза с вытянутыми зрачками и оттопыренные уши. Мои короткие волосы Марек сделал длинными и заполонил ими всю страницу так, что они напоминали морские волны.

– Ну а сегодня ты придешь? – спросил он свой рисунок. – Я уже неделю жду, весь интернет перерыл, а кто ты – так и не нашел, потому что белая женщина по квартирам не ходит, а кикиморы – маленькие и беспокойные. И уродливые, судя по картинкам в гугле, а ты, наоборот, очень красивая, хотя цвет кожи у тебя странный.

– Странный, значит?

Марек дернулся и завизжал даже громче, чем в первый раз. Так мы и познакомились.

С тех пор ночи, в которые Марек не спал, я проводила с ним. Он срисовывал с меня персонажей для своего нового комикса. Мы вместе писали им реплики, вели через препятствия к их целям, придумывали в помощники крылатых лягушек и единорогов с рыбьими хвостами.

История про безбровых существ с вертикальными зрачками и голубой кожей нравилась поклонникам Марека. Они писали ему восторженные сообщения и платили деньги, чтобы он рисовал комикс быстрее. В какой-то миг я осознала, что не могу отвести взгляд от добрых голубых глаз и улыбки Марека, что внимательно слушаю его речи, что радуюсь, когда он не спит. Я будто сама видела чудесный сон, один из тех, которые доставляла людям.

Очнулась, когда меня вдруг повысили до отдела по комплектации сновидений, а Марек уже сотрудничал с кинокомпаниями, с крупными городскими фестивалями и рисовал на заказ. Работы стало несоизмеримо больше. Марек уставал. Он мог забыть важные рисунки перед тем, как пойти в офис. Мог долго искать какой-то предмет, который держал в руке. Мог зайти в туалет, хотя собирался на кухню. Я лишь усмехалась и напоминала Мареку о коварных гномиках. Он в ответ забавно выпячивал нижнюю губу и говорил, что я, в отличие от него, не старею и что это нечестно.

Однажды Марек сказал, что сбегает в магазин за энергетическим напитком и шоколадом, чтобы еще немного поработать, и вернулся под утро. Спустя четыре часа. Без покупок.

– Представляешь, Тэм, я вдруг забыл, где мой дом, – ответил он на мой немой вопрос и глупо улыбнулся.

Мареку было пятьдесят шесть. Во врачебном заключении написали, что у него ранняя стадия болезни Альцгеймера – болезни, повреждающей мозг. Я тогда плотно взялась за Марека: заставляла его есть рыбу и пить лекарства; мы вместе делали зарядку, ходили на прогулки, слушали музыку, учились играть на гавайской гитаре, устраивали партии в шашки, собирали мозаику. И самое главное – я запретила Мареку поздно ложиться спать.

Прошло еще пять лет. Марек продолжал путаться в днях недели и в собственной квартире. Даже хуже: его настроение регулярно портилось, он часто заливался слезами или пластом лежал на полу из-за того, что не мог придумать интересные идеи для нового комикса. С каждым разом мне все тяжелее удавалось сделать так, чтобы Марек пришел в себя.

– Знаешь что, – как-то раз я обняла его за плечи и подала кружку с чаем, – ты ведь можешь находить сюжеты для комикса в своих снах.

– Ну да… – Марек рассеянно провел рукой по седым волосам, разглядывая узоры на ковре. – Хорошо бы. Только я сны уже давно не вижу.

– Как это?

– Я как бы засыпаю и… сразу просыпаюсь. А прошло несколько часов. И так три… четыре раза за ночь.

– И ты… – я тогда чуть не выронила кружку из дрожащих рук, – ты совсем ничего не видишь?

– Не-а. Одну черноту. А может, я их просто забываю? – Марек простодушно захихикал, и вокруг его глаз тут же собралась паутинка морщин. Он был похож на солнце, которое скрыла огромная туча: пытался светить в полную силу, но преграда поглощала весь его свет, позволяя пробиваться наружу нескольким слабым лучикам.

В тот момент я проснулась по-настоящему. На следующий день в отчетном архиве нашла старые документы. Оказалось, Марек исчез из списка получателей семнадцать лет назад, и статья в интернете подсказала почему: люди с деменцией перестают видеть сны. Болезнь отбирает у них даже это.

Я решила, что заставлю мозг Марека работать. Каждый день я по капле собирала нужное количество сна. Вся Центральная улица, каждый человек, живший на ней и значившийся в списке получателей, стал донором для Марека. Он получал причудливые смешения чужих сновидений и каждое утро взахлеб пересказывал мне увиденное. Пусть и не полностью, пусть он забывал какую-то часть, но эта радостная улыбка, глаза, блестевшие жизнью и желанием творить… Ради этого я продолжала нарушать Устав сновидельцев еще два года и четыре месяца. Мареку сказала, что сны он не видел из-за ошибки комплектовщиков.

Однажды в конце рабочего дня ко мне зашел Дерон, отчетник-зануда. Я уже сложила капсулу со сном в рюкзак и собиралась уходить, но Дерон обошел рабочий стол, придирчиво рассматривая оборудование, и заговорил:

– Здравствуй, Тэм. На прогулку по ночному городу идешь? – Он оглядел меня снизу-вверх и засунул руки в карманы. – Можно с тобой?

– Нет, я люблю гулять одна.

Я прошла мимо Дерона на негнущихся ногах.

– А правда, – начал он нарочито громким голосом, – что на улице, которая находится под твоей ответственностью, люди стали плохо спать по ночам?

У меня резко сперло дыхание, а конечности превратились в переваренные макароны.

– С чего ты взял? Намекаешь, что я плохо работаю?

– Я ни на что не намекаю. – Дерон развернулся и сделал шаг ко мне, в руках он держал тонкую стопку бумаги. – А вот последний полугодовой отчет черным по белому говорит, что жители Центральной улицы стабильно теряют в качестве сна в течение двух лет. Суммарно каждый из них потерял девять процентов. Девять, Тэм. Что это значит?

Горло пересохло. Удары сердца отдавались даже в пятках.

– Что курьеры не доносят сны? Что люди болеют и просыпаются посреди ночи? Причин может быть миллион, а ты докопался до меня.

– Причин может быть много, – кивнул Дерон. – Но истинная среди них лишь одна.

– Все умные фразы высказал? Тогда до завтра, мой рабочий день закончился. – Я развернулась, пошла к двери. Дерон схватил меня за локоть и дернул на себя. Его лицо перекосило. Он зашипел сквозь зубы:

– Два дня назад мы проверили всех твоих курьеров: каждая чертова капсула была не до конца наполнена. Невооруженным взглядом и не заметишь, но если измерить содержимое капсулы на точном приборе, то окажется, что несколько жалких граммов сна не хватает!

– Да ты не в себе!

Я попыталась вырвать руку из хватки Дерона, но в ответ он только сильнее сцепил пальцы.

– Я не знаю, куда ты их деваешь, мне и не хочется знать, но это прямое нарушение девятого и двадцать шестого пунктов Устава, и тебе полагается наказание.

Он отпустил меня. Его лицо вдруг приняло спокойное выражение.

– Я готов пойти тебе навстречу. Если ты прекратишь обкрадывать невинных людей, я не стану доносить на тебя, и даже подделаю отчет. – Он красноречиво показал пальцем в потолок. Кабинет большого босса находился на двенадцатом этаже.

– Дерон, мы же давно знакомы. Давай что-нибудь придумаем?

– Ты себя слышишь, Тэм? – брезгливо поморщился он. – Что мы придумаем? Люди страдают из-за тебя! Плохой сон вызывает плохое самочувствие, а плохое самочувствие нарушает сон. Это замкнутый круг. Но ты еще не до конца все испортила, у тебя есть время одуматься.

Я слышала Дерона словно сквозь толстую металлическую стену.

– Слушай, а когда следующее голосование за лучшего работника? Я отдам голос тебе. И уговорю соседку, она дружит с половиной сотрудников, так что большой босс тебя точно заметит и повысит в должности.

– Мне и так скоро дадут повышение, – отмахнулся он, – я пять раз подряд становился лучшим.

– Но эта цепочка может прерваться. – Я чувствовала себя рыбаком, который никак не может поймать рыбу на крючок. – Что скажет босс, если узнает, что ты подделываешь отчеты?

– Вот ты как, – улыбнулся Дерон. – Но есть ли у тебя доказательства этому, кроме моих слов? Я вот могу доказать твое воровство: у меня есть письменные результаты расследования. Впрочем, если тебе неинтересно со мной сотрудничать – так и быть, зайду к шефу прямо сейчас.

Я услышала за спиной его шаги. Комната перед глазами поплыла и наклонилась.

– Не смей! – крикнул кто-то, сидевший внутри меня. В следующее мгновение я увидела перед собой испуганного Дерона. Он удерживал меня за запястье в нескольких сантиметрах от своего лица.

Я пинала его, толкала, пыталась укусить, целилась лезвиями ножниц в его шею и глаза. Он ругался такими словами, каких я никогда не слышала, но от моих ударов уворачивался. В конце концов Дерон отобрал ножницы и толкнул меня. Я напоролась на стол, уронила на себя очиститель кошмарных примесей. В следующее мгновение хлопнула дверь.

Как добралась до квартиры Марека, помню плохо. Первым делом я влетела в спальню, вытащила чемодан и принялась закидывать туда вещи Марека, все без разбора. Потом бросила его и понеслась на кухню. Там, в посуде из-под соли, Марек держал заначку из наличных. Собрала в походный рюкзак все его деньги, документы, все рисунки и блокноты, краски и маркеры, планшеты, стилусы и зарядку. Сам Марек вышел из ванной спустя несколько секунд с развязанным шнурком на штанах и в футболке наизнанку. Рассеянно оглядел меня.

– Я опять что-то забыл?

– Срочно уходим. – Я накинула ему на плечи куртку и завязала узел на штанах. – Обувайся, нас ждет такси.

– Тэм, ты голову разбила?..

– Не важно, одевайся!

Я крикнула на Марека в первый и в последний раз. В его удивленных, замутненных глазах виднелось отражение моего лица, перекошенного не то от злости, не то от ужаса. Я стиснула Марека в объятиях.

– Прости, ладно? Нужно бежать из города – я нарушила Устав, и меня хотят наказать. Я тебя не брошу, мы уедем, и все будет хорошо.

– Но я не хочу… – Марек скуксился и взял меня за руки.

– Я знаю, но так надо. Не бойся, я с тобой.

Мы не успели сделать и трех шагов, как в квартиру ворвался Дерон, большой босс и еще два сновидельца. Кто-то крикнул, чтобы я отошла от Марека. Его было слышно словно издалека, сквозь отдававшееся в ушах сердцебиение. Помню, как укусила за руку сновидельца, державшего меня, и пнула другого. Помню большого босса; его рот открывался и закрывался, глаза смотрели со злобой. Он занес кулак, но Дерон его остановил. А я в это время стояла перед Мареком, раскинув руки.

– Тэм, люди не должны знать о сновидельцах, – с жалостью сказал Дерон, – ему, скорее всего, сотрут память.

– Не трогайте его, он ни в чем не виноват!

Я не соображала, что говорю. Дерон, большой босс, квартира Марека – все поплыло перед глазами, слилось и задрожало.

– Все хорошо. – Марек положил руки мне на плечи и сжал их. – Я и сам с этим справлюсь.

– Что ты несешь?! – Я повернулась к нему. Онемела от его улыбки. Он смотрел тем же взглядом, с каким впервые срисовывал с меня главного героя комикса.

– Тэм, я тебя так люблю! Все хорошее в моей жизни случилось благодаря тебе!

Он захохотал, обнял меня и оторвал от пола. Я вдруг судорожно вдохнула и завыла, слезы переполнили глаза, футболка Марека мгновенно промокла. Он похлопал меня по спине.

– Я догадывался, что сны не мои. Не надо больше, хорошо? Нарушаешь не ты, а мы. Я тоже вор.

– Нет, ты ни при чем!

– Я так устал, Тэм. – Марек прижался щекой к моей макушке. – Все бесполезно. Мне не становится лучше.

– А рисование…

– Прости. Я два года не рисую. Руки не слушаются.

Я посмотрела на него. Он выглядел так, словно преодолел тысячу километров пешком. Марек вытер мое лицо шершавыми ладонями и снова улыбнулся.

– Тогда… тогда будем играть в шашки. Или я научу тебя разгадывать судоку…

– Не надо. Давай сделаем по-другому.

Его предложение устроило всех, кроме меня. Марек сказал, что будет грустить и горько плакать в пустой однокомнатке, и только поэтому я согласилась. Вместо наказания меня понизили до курьера.

Марек живет в Краковском доме для престарелых, я прихожу к нему в свободное от работы время. Сегодня ему исполняется семьдесят семь лет. Он сидит в инвалидном кресле, перед ним на столике лежит простенькая мозаика из шести кусочков. Он собрал два из них. В помещении играет музыка, но не такая, какую Марек любил. Он молчит, смотрит в одну точку. И вдруг поворачивает голову в мою сторону, но его глаза глядят сквозь меня. Я его вижу, он меня – нет. Я его все еще люблю, он меня – нет. Я его помню, но он меня – нет.