Читать книгу Девонская Пустошь - von Seven - Страница 2

***

Где за маревом сна дирижабль поднимается к свету,

Там девонские рыбы выходят в цветочную пустошь,

В них заложат прекрасную вечную душу,

И закроют в священные силуэты.

Если долго идти, можно выйти в такие места,

Где стена из травы охраняет упавшую птицу,

Адонис заправляет звезду в вознесенные спицы,

И Луна согревает затёкшие руки креста.

***

Мне уже не доплыть, не дошить, не сносить,

Эту землю, что зюйд утомлённо собою качает,

Это зрелое сердце терновник мишени венчает,

Дай разрежу бинты, чтоб удобнее в куртке носить.

Мне уже не доехать до ветреной гавани Хайфы,

Где Кармель занесло над водой под косящим уклоном,

Голубянка садится согреться в листву сикомо́ра,

Унося в спинном мозге Ветхозаветный кайф.

***

Вы слишком счастливые, чтобы такое прощать,

Пшеница роняет зерно заплутавшим в ботинки,

Какой славный путь, где от девочки и до скотины,

Но каждый из нас это то, что он возвращает.

Я смею надеяться, смею хватать всё своё,

У дня, что ко мне сволочным октябрём расположен,

Я выберу, выбью и высплю моё положенное,

Пока упаду обезглавленная ноябрём.

***

Оно мне стоило над бездною всего,

И красный крест спине продрогнувшей зачтётся,

И утро по ту сторону нутра без стрелок не очнётся,

И свет не выстрелит Твоим лицом в окно.

Оно кириллицей в коленных чашках ноет у меня,

Сплавляет паводком громничные окурки от свечей,

Оно бездонным глазом у светящихся грачей,

Дышать выхватывает безнадежного червя.

***

Звезда одаренных полей в мистической усталости,

Где вербы о бессмертии снегу семафорят,

Там просыпается обкусанное ветром море

Травы, неся ее, как невозможный парусник.

Давиду отвечает светом невпопад,

Войдя в чертог, над аналоем долго мнётся,

О твердь Марии на протоны бьётся,

Волхвы поочерёдно в снайперский ее глазок глядят.

***

Ленинградской радисткой кодирован шифр о тебе,

Под хрипящий псалом стервенелая кружится мельница,

Так смели мою немочь, как рожь в животе зашевелится,

И последнее дуло сржавеет в цветочной фате.

Ночь завалит связного над вросшею, мокрою крышей,

Похудел южный крест, порасклеились перекрестия,

Я кодирую в вербную стынь запрещенные Богом известия,

Днепр ёжится жабрами, – тоже их слышит.

***

Нагваль проводит нас в убежище, под лисьи норы,

Задержка дыхания, воздух совсем не течёт,

Где Стикс, отклоняясь в сансару, упорно трясёт,

Заполненный вещими снами потерянный ящик Пандоры.

Где в элемент химического, непостигнутого ряда,

Как в протоплазму ихтиандра был заложен страх,

Там тень на виражах  петли  времён  прозрачна и остра,

И груз, и сдачу получает камнем доппельга́нгер.

***

Цепляясь тёплой, старой кофтой за торчащий гвоздь,

В моём побеге к солнечной, распятой частоколом точке,

Я проверяю состояние вишнёвых почек,

А вдруг там ветка без меня или тугая гроздь.

И, пробиваясь, через тьму проглоченных потерь,

Через солёный наст чумных эритроцитов,

Последним вернисажем гиацинтов,

Застелет март тебе уже ничью постель.

***

Воскресение вступает на землю с трезубцем массивным,

Но под пропастью звёзд нераспетое горло не сушит,

Я, веками себя не умевшая видеть и слушать,

Получаю в  наследство рожденную верой клепсидру.

Звёздный угол над Азией спит до утра вечным сном,

Со вчерашнего дня остаются болящим пароли,

Скулят семинаристы в свежих переломах,

И не дрожит рука, перевернувшая клепсидру дном.

***

Не потерять соборам этот поднебесный свет,

Химерами в прыжке спартанском выжать,

Тот часовой, что в сводах до утра не выжил,

На солнечном булыжнике несёт мальтийский крест.

Забытое с прощённым по окружности не сходится,

В соборах, поразбросанных листвой по Балтике,

Господне лето провожают на свободу кьянти,

Когда опомнятся.

***

За отпечатками попросят сбросить имена,

Пусть память выжившим по-новому причёсана,

Я жду, когда сомлевшая земля очнётся,

Поить согретым молоком сухие семена.

За отправлением последует кимвал,

И порт приписки и ужасен, и прекрасен,

Царапает Евангелием по дну лагуны ежечасно,

Покинутый командой серафимов трал.