Читать книгу Отравленная сталь - Всеволод Георгиев - Страница 4

Тем же вечером нотариус ужинал в ресторане с одним джентльменом. Разговор шел о погоде, о предстоящем Рождестве, о ценах на бензин, короче, светский разговор, изысканный и пресный по причине отсутствия интереса к теме беседы.

Когда подали кофе, собеседник нотариуса спросил, когда тот возвращается в Европу? Нотариус ответил, что завтра он заканчивает дела и надеется вечером сесть в самолет. Собеседник выразил надежду на то, что нотариус не настолько будет обременен предстоящими делами, чтобы отказаться от приглашения на ланч.

– Зная вас, – предположил он, – я полагаю, что в целом ваша миссия для вас абсолютно транспарентна, вами раскрыта и практически завершена.

В сдержанном кивке нотариуса одновременно проявились и уклончивость и самодовольство. Они настолько не сочетались друг с другом, что собеседник не удержался от улыбки.

– Я бы дорого дал, – сказал он, – чтобы узнать, что вы сейчас подумали? Настолько непередаваемо было выражение вашего лица. Жаль, что я не художник!

Нотариус, который в это время подумал, не пахнут ли его руки рыбой, тоже улыбнулся.

– Я подумал, что по прилете надо озаботиться покупкой рождественского карпа.

– Кстати, о карпе, – оживился собеседник, – у меня есть знакомый, большой любитель рыбалки. Он – корреспондент одной крупной газеты, поэтому он – еще и рыболов в сфере новостей. Так вот, он уполномочен выложить очень крупную сумму за какую-нибудь важную новость. Наличными.

Нотариус, как бы невзначай, поднес одну руку к носу.

– Ох уж эти корреспонденты!

– Уверяю вас. Помнится, в прошлом году он очень хорошо заплатил за сведения об ордене Храма Солнца, там произошло массовое самоубийство или убийство. Возможно, вы слышали об этой истории. Кажется, у вас в Швейцарии тоже есть отделения этого ордена.

На этот раз кивок нотариуса был не менее выразителен, однако встречен без улыбки. Собеседник весь подобрался и задал действительно интересующий его вопрос.

– В связи с орденом мне пришла в голову одна мысль. Кажется, на данный момент вы тоже можете стать ньюсмейкером. Я слышал, вы здесь для того, чтобы установить, кто будет главой известной нам обоим корпорации, не так ли? Сегодня эта новость стоит очень дорого. Завтра она не будет стоить ни цента. Вы меня понимаете?

Нотариус поднес вторую руку к носу.

– Большие деньги, – добавил собеседник.

Нотариус покачал головой, лицо его сделалось профессионально непроницаемым. Руки рыбой не пахли. Подумав, он смягчился.

– Послушайте, – сказал он, – я вас прекрасно понимаю. Но… я знаю не многим больше вашего. Ведь там с незапамятных времен все шифруется и кодируется. Ничто не говорится просто и прямо, без намеков, загадок, аллюзий и метафор. И в итоге выливается в головоломку. Даже если бы кто-то на моем месте и захотел бы что-то узнать, он должен быть Эйнштейном или экстрасенсом.

– Так я и думал! – сокрушенно сказал собеседник.

– Вот видите!

И беседа снова вошла в нейтральные воды.

А через час, оставив нотариуса, этот джентльмен имел встречу в хорошем номере отличной гостиницы с другим джентльменом – пожилым итальянцем, сохранившим остатки военной выправки. Итальянец вышел в рубашке и домашних туфлях.

– Ну, что?

– Никакой полезной информации.

– Даже за деньги?

– Даже за деньги нельзя открыть то, чего не знаешь.

– То есть?

– Завещание зашифровано.

– Я так и знал!

– Кто бы мог сомневаться!

– Папаша Миллер, хитрый лис, все предусмотрел.

– Само собой!

– Ладно! Кто может, пусть сделает больше! Ужинать будешь?

– Я только что поужинал с нотариусом.

– Ах да!

– Что теперь?

– Что теперь? Посмотрим, может, вдова и сын Миллера как-то проявятся.

– А если не проявятся?

– Значит – не судьба! Завтра все узнаем.

– До свидания.

– Чао!

Пожилой отставник был спокоен и вальяжен. От прошлого остался холодный профессионализм и привычка к действию, но в целом все тонет в равнодушии, индифферентности. Все проходит…. Ну, выберут его Великим Хизром, ну, не выберут. Все равно время смоет и это. Если выберут, ненадолго появится интерес к жизни. Он знает, что ненадолго, точно знает. Хорошо, есть такая штука – экстраполяция. Заглянешь вперед и успокоишься. Позади – много всякого, хорошего и плохого. Дело не в том, кем жил, а как. Жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы было неловко рассказать, но приятно вспомнить.

За окном сиял в ожидании праздника город. Снежинки кружились, не касаясь асфальта. Из темной комнаты с высоты, как на четкой фотографии, удачно смотрелась композиция из освещенных розоватых небоскребов, ярких витрин, разноцветных вывесок, реклам, белых и красных автомобильных светлячков.

Отставной генерал корпуса карабинеров, бывший полковник контрразведки Спецьяле отошел от окна. Он привык скрываться в тени. Нет нужды всем знать полковника Спецьяле, а сдавшего дела – тем более. Только избранные, посвященные знали его псевдоним, данный ему в честь знаменитого средневекового монаха и просветителя Иеремии Савонаролы.

Между тем вдова и сын Ивана Францевича Миллера, которых мы оставили на улочке среди домиков-игрушек, пытались разгадать зашифрованное послание. Лена, как могла, перевела его Виталику.

– Ну, и что он имел в виду? – спросил Виталик.

– А я знаю?

– Но ведь ты должна принять решение.

– Мы должны принять решение, Виталик, мы. Таково условие завещания.

– Все равно, ты его лучше знала, тебе и карты в руки.

– А ты зачем у меня? Для мебели?

Виталик замолчал и стал смотреть вдаль, стараясь сосредоточиться. Больше всего ему хотелось завести этот восхитительный двигатель и ракетой рвануть вперед. Лена в задумчивости смотрела на его руки, которые любовно поглаживали руль. Нет, это невыносимо! В отличие от мужчины, женщина возьмется за дело в последнюю очередь, сперва она попросит помощи. Мужчина помощи ни за что просить не станет. Но ее мысли, похоже, угадал Виталик. Нх глаза загорелись и встретились. Оказывается, эти двое способны были понимать друг друга без слов.

– Мне кажется, я знаю, что делать. Только не говори, что это ты придумал, – сказала Лена.

– А что тут думать?! Просто я не знал, что это можно сделать.

– Будешь знать, деревня! Заводи!

Просить дважды Виталика не пришлось. Через пять минут они остановились у ближайшей плазы, и Лена направилась к телефону-автомату. Виталик, сканируя глазами пространство, шел за ней.

Позвонить из автомата в Москву оказалось парой пустяков.

Костя был дома. Лена облегченно вздохнула, когда он взял трубку.

– Ты откуда? – спросил Костя.

– Да все оттуда же!

– А слышно лучше, чем из Москвы.

– У нас тут балалаек не делают.

– Что-то случилось?

– Пока нет. Но может. Если ты не поможешь.

– А где Виталик?

– Да здесь он, здесь! С ним все в порядке, не считая того, что он влюбился в мою машину. Нам, Костя, требуется интеллектуальная поддержка. Хорошо, что ты оказался дома.

– Еще бы! У нас ночь, между прочим.

– А! Я тебя разбудила? Тем лучше! В том смысле, что иначе можно было тебя не застать.

– Так что там у вас?

– Короче, слушай. Завтра утром я, вернее, мы должны выбрать кого-то на место Ивана. Это такая история, я тебе потом расскажу. Короче, Иван дал указания, но они сформулированы в виде какого-то ребуса. Такого ребуса, который мы с Виталиком будем разгадывать долго и упорно и можем вообще не разгадать. Ты понял?

Костя окончательно проснулся.

– Да, я понял. Диктуй.

– Записывай, – Лена прочла ему текст на английском языке. – Тебе перевод нужен?

– Подожди!

Костя замолчал, видно, перечитывал текст.

– Так, понятно! – бормотал он.

– Костя.

– Да.

– Что тебе там понятно?

– Имена – псевдонимы. По-моему, это в традициях иллюминатов.

– Костя, ты мне скажи, кого выбрать?

– Надо подумать. Давай так: ты мне через полчасика перезвони. Я попробую все сделать.

– Ты уверен?

– Ну, если за полчаса не удастся, то завтра ты точно получишь решение. Будь спокойна. Еще что-нибудь? Вы там осторожнее! За вами не следят? Дело серьезное.

– Виталик очень внимательно смотрит.

– Хорошо. Все! Время пошло! Жду твоего звонка через полчаса.

Виталик, пряча голову в воротник, встретил Лену вопросительным взглядом.

– Ну, как?

– Все о’кей! Перезвоню через полчасика. Пойдем пока выпьем кофе в Тим Хортоне. Ты такого еще не пил.

Виталик в очередной раз позавидовал Лениному оптимизму.

Костя же сел за стол и постарался как можно точнее перевести текст на русский. Это заняло у него минут десять. Перечел его раз, другой, обреченно вздохнул и позвонил Артуру.

Артур спал чутко.

– Постой, постой, – сказал он, когда Костя зачитал ему свой перевод, – как там написано: «я согласен с одним из них» или «я согласен только с одним из них»?

– Пожалуй, так: «я согласен с мнением только одного из них».

– Ага, это значит, что с мнениями остальных он не согласен.

– Получается так.

– Все ясно! Тогда эта задачка имеет одно решение.

– Какое?

– Председателем должен стать второй.

– Второй? Шаррон?

– Да.

– Слушай, Артур, у меня ночью голова плохо соображает. Поделись по-быстрому, чтобы я мог им объяснить.

– Все просто! Первый быть председателем не может, потому что на него никто не указал, тогда с чем соглашаться-то? Если бы был третий, то тот, кто выбирает, должен согласиться с ним самим и со вторым, который тоже показал на третьего. В этом случае выбирающий согласился бы с мнением сразу двоих, а он сказал, что согласен с мнением только одного. Остается второй. В таком варианте выбирающий согласен с мнением только одного – первого и не согласен с мнением оставшихся. Финиш.

Костя записал.

Артур вернулся в кровать. Людочка так и не проснулась. Артур лежал на спине и смотрел в потолок. Ночное небо прояснилось, на полу с удобством разлегся лунный свет. Таким образом, комната была освещена снизу, даже потолку досталось немного света. Артур вспомнил далекое лето на Костиной даче: он лежит, закрыв глаза, и слушает, как полуночничают, хихикая в темноте, Людочка и Лена, позвякивает рукомойник, доделываются какие-то последние дела, заканчиваются приготовления ко сну. Он засыпает и видит во сне белые колени Лены, они прохладные, он прижимается к ним лицом, кожа у Лены нежная, особенно она нежная изнутри бедра.

– Нет, – говорит он голосом трагика, – нет! Мне честь дороже страсти!

От звука собственного голоса Артур проснулся. Лунный свет на полу спрятался под пушистое одеяло из облаков. В комнате темно.

– Чего ты говоришь? – бормочет Людочка.

– Спи, спи, – гладит ее Артур.

Людочка и не думает просыпаться. Нет сил ни поднять руку, ни поднять веки.

– Мой милый, хороший, – шепчет она во сне, – купить тебе галоши?

Артур слушает ее ровное дыхание и думает о том, как там Лена за океаном в новой роли. Пятидесятилетняя королева красоты, будто навечно обрученная с приключениями. Ее ангел-хранитель только успевает поворачиваться. Сейчас он послал ей Виталика. Ну, что ж! Виталик – не лыком шит. Не слишком чуток? Неправда! Визионер, у него интуиция. Медвежковат? Ну, знаете ли, медведь – быстрый и ловкий хищник, славен тем, что предвидеть его действия невозможно.

А Лена? Куница! Пропал медвежонок! Интересно, успела она уже затащить его на свои шелковые простыни? Артур покосился на Людочку и, немного поколебавшись, разрешил себе немного позавидовать Виталику. Нет, не потому, что он с Леной, нет. А потому, что Виталик где-то далеко, в Новом Свете участвует в тайных интригах, распутывает загадки, кругом агенты, небоскребы и элегантные машины, а рядом красивая женщина. А он, Артур, чем занят?! Спит как сурок! И ничего в его жизни не происходит. Нет у него ни машины, ни денег, ни приключений, ни тайн, ни интриг. Женщина? Женщина есть. Тоже спит как сурок… как сурчиха. И никаким агентам он не нужен. И вообще…

Артур полежал еще немного на спине с закрытыми глазами. Ну и что?! Мушкетеры двадцать лет никому не были нужны, а потом понадобились! Не жалеть себя! Не жалеть! Быть готовым! А если?.. А! Плевать на все! Он повернулся на бок, может, так удастся поскорее уснуть.

Тем временем Лена и Виталик опять позвонили Косте и получили наконец ответ задачки. Виталик продолжал осматриваться вокруг, он зачем-то заглянул под машину, ничего не увидел, поднял капот, закрыл, вздохнул и, счастливый, нырнул в салон. Лена, переживая триумф, ждала, когда они поедут, ноздри ее раздувались, глаза сверкали в темноте. Львица, попирающая свою добычу. Иван Францевич знал, на кого положиться. Крейсер, управляемый капитаном Виталиком, плавно описал две дуги и выехал на дорогу.

Они заказали ужин в номер, и Лена, упоенная победой, заставила Виталика вернуться в их молодость, в вешние года, туда, где они, не задумываясь, устремлялись друг к другу, без вопросов, без ответов, без сложностей и взаимных упреков, обычно сопровождающих глубокие чувства, без тревог, сомнений, ревности, упрямства, упиваясь честным, и потому чистым, притяжением молодых тел, желанием слиться в одно единое тело.

Смущенная и радостная улыбка Виталика была ответом на вызов прекрасной мачехи, назначенной ему то ли Провидением, то ли Судьбою, когда она протянула под столом ногу в чулке и положила ее ему на стул. Ступня излучала тепло, и Виталик погладил ее рукой. Лена опустила ресницы. Они оба старались сохранить равновесие. Торопливость убивает самое ценное – возможность насладиться моментом.

Как ни в чем не бывало завершился ритуал ужина, поговорили о пустяках, вечер не отличался от предыдущих. Не отличался за исключением финала: участники не разошлись по своим комнатам. Освободившись от одежды, они присели на кровать. Простое, будничное действие перенесло их в прошлое, где на зимних тротуарах чернели раскатанные ледяные дорожки и прозрачный воздух февраля освежал пустые вечерние, наспех убранные улицы Москвы. По ним Лена и Виталик шли с тренировки, останавливаясь в неосвещенных местах для поцелуя. Губы так красноречивы, когда молчат!

Лена, Лена! Совсем юной она вышла замуж и стала просто Ивановой. Ее муж написал брошюру, маленькую, неосторожную, опрометчивую, не против властей, наоборот, актуальную в тот период начавшейся на Ближнем Востоке войны. Он вышел без прикрытия на противника, который шутить не привык, и вскоре его нашли в петле. Лена легкомысленно решила выяснить, что же плохого он сделал, и ей предстояло тоже – как бы случайно, выпасть из окна. Но противник уготовил ей иную участь. К ней пришли люди, представились и убедительно попросили работать по их плану. Они были частью безжалостной машины. Пример мужа не позволял в этом сомневаться.

Виталик познакомился с ней, когда она, по их наущению, сошлась с уверенно шагающим по карьерной лестнице человеком. Его следовало остановить. В результате и его тело вынули из петли. Лена держалась из последних сил. Виталик познакомил ее с Костей, и тот протянул ей свою крепкую, будто выкованную из космического металла, руку. Вместе они выиграли время, Лена вырвалась из пут, а события, как крутые морские волны, стерли многие человеческие творения, планы, да и самих людей тоже. Она стала сильнее, но былое не травмировало в ней женщину.

Наутро Лена и Виталик, вновь повесив на грудь бейджики, проследовали в комнату за дубовой дверью. Их познакомили с тремя мужчинами – претендентами на место Ивана Францевича. Нотариус и два свидетеля сначала убедились в подлинности вчерашнего документа. Затем нотариус зачитал завещание, и Лена объявила решение: Пьер Шаррон. Последовала минутная пауза, но возражать никто не стал и объяснений никто не потребовал. Принесли шампанское (Виталик его только пригубил). Все понимали значение момента, даже приглашенные свидетели, не зря же они служили в этом храме шотландского обряда, они еще не знали, кто есть кто, по лицам избранников невозможно было догадаться, кого из них осчастливили высоким стулом. Присутствующие подписали какие-то бумаги, еще раз приложились к шампанскому и разошлись. Известие понеслось по коридорам здания, по проводам в Европу и Америку, проникло в узкий круг посвященных, заставило напрячься спецслужбы, ибо им еще предстояло выяснить, кто скрывается под именем друга Мишеля Монтеня, французского поэта Шаррона. Это имя – лишь псевдоним избранного.

Но до этого, под шампанское, когда вышли свидетели, Пьер Шаррон, или как там его, своим решением повысил Лену до старшего надзирателя. Ей предстояло получить соответствующие регалии, выдержки из устава, где были указаны ее права и обязанности. Всего ей знать не полагалось, так как формально она не вступала в организацию. «Ты стала кем-то вроде почетного академика», – сказал ей Виталик. Ему полагалось знать еще меньше.

Виталик доверял Косте, а Костя его заклинал ни в коем случае не вступать ни в какие организации. В итоге Виталик тоже остался за штатом, хотя и получил некоторые права. Обязанности его, собственно, заключались в помощи Лене, что он и так исправно исполнял бы независимо от своего членства. Единственно, на что он согласился, – это носить часы на правой руке, а также усвоить некоторые знаки, по которым члены ассоциации могли узнавать друг друга. Тайные знаки применялись в случае острой необходимости, например при угрозе здоровью, жизни или свободе, ну и конечно, в связи с угрозой срыва выполняемой миссии или хода операции.

Солнце ярко освещало парковку машин. Оно отражалось от их капотов, крыш и стекол. Солнца – вот чего не хватало последнее время! Теперь это стало ясно. С Лениных плеч свалились тонны груза. Она велела Виталику ехать прямо в ресторан.

Тем же вечером отставной генерал Спецьяле, он же – Джироламо Савонарола, вылетел домой. Рождество надо встречать дома. Хотя семьей он так и не обзавелся. Здесь нечем гордиться. Когда-то семью заменяли агенты. Аген-тессы? Да. Стефания… Теперь эта суперподпольщица, «суперкладестини» – ухоженная женщина, член Европейского парламента. Скажи кому-нибудь, что в молодости она в джинсах и кожаной куртке носилась на мотоцикле, чуть не попалась полиции, когда искали Альдо Моро, сочтут тебя сумасшедшим стариком. А то утро в Милане? Утро перед покушением на премьера Мариано Румора. Летящие занавески в их номере, и она – в чем мать родила, встала пораньше, чтобы успеть забежать к Бертолле, а потом вернуться и позавтракать вдвоем с ним, со Спецьяле в маленьком кафе на площади. Не поверят! Строгий костюм, украшения от Тиффани. Но он-то видит. Видит, как она снимает очки, которые носит для солидности, садится в свой «ягуар» и рвет с места так, что машина приседает на задние колеса.

Кем же они были на самом деле? Он – генерал? Генералом Спецьяле стал, когда в корпусе карабинеров создали подразделение «красных беретов» GIS – «Группо Динтер-венто Спецьяле». Она – политический деятель? Она им стала после того, как отцвели осенними цветами «Бригате Россе» – «Красные бригады». Так? Ничуть не бывало, как любил говорить папаша Миллер. В век париков, шпаг и кринолинов их назвали бы авантюристами. Как Джузеппе Бальзамо и Лоренца Феличиане. Спецьяле и Стефания устроили все как хотели и вышли сухими из воды. Их почитали и награждали. Почитают и награждают. Выдвигают и выбирают. Они поменялись ролями: он ушел в тень, она вышла из нее. Но у него, как и тогда, власти больше.

Да, его сегодня не выбрали. Не так уж и плохо. Амбиции до добра не доводят. Амбиции множат врагов. Скромнее надо быть, скромнее. Но, чтобы выдвинуться, надо быть общительным, приятным в общении. Вот два условия, редко уживающиеся в одном человеке.

Если говорить о сегодняшнем событии, о выборе на место папаши Миллера, самое лучшее – быть всегда вторым. Вот высшее мастерство! А первым? Первых – их много! Их забывают, их проклинают, спорно или недобро хвалят. Первый всегда подставляется. Быть вечным вторым – вот достойная цель!

В конечном счете, все умирают. Никто не знает, когда умрет, зато все горазды обещать светлое будущее. Ришелье не говорил «я сделаю», Ришелье говорил «я сделал».

Спецьяле пошел дальше Ришелье, он даже «я сделал» никогда не говорил. Пусть все идет будто само собой, а я вроде как в сторонке.

Он посмотрел в иллюминатор. Внизу, далеко, в десяти километрах, ревел океан. В салоне первого класса было тихо и просторно. В теплой дымке скользили стюардессы, красивые, как летние дни. Гм! Вдова папаши Миллера тоже красивая. Раз-два – и разбила его надежды стать первым. И правильно сделала, вторым быть лучше. Услышать вердикт из красивых губ приятнее, чем из сухой щели нотариуса. Нет, нотариус никогда бы и не догадался, на ком остановил свой выбор Миллер. Красива и умна. И пасынок ее, видно, тоже далеко не дурак. Скромен, молчалив, внимателен, как умный пес. Взглядом напоминает отца. Высок, крепок, спортивен. Красив…

Гм! Странные они, эти русские! Каждый по отдельности – пример для подражания. Ну, бывают, конечно, будто укушенные бешеной собакой, у кого их не бывает. И все-таки преимущественно – первый сорт. Но как только соберутся вместе в своей холодной стране – натуральное стадо баранов, и впереди обязательно баран. Бе-е-е! Откуда-то возникают и криворукость и лень. Неудивительно: там так мало солнца. Вот уж где строят планы на светлое будущее, сплошные протоколы о намерениях, одни за другим, да еще один глупее другого. И ведь никто никогда не спросит и никогда не получит ответа на вопрос «а что, собственно, ты сделал?». Никто ни за что не отвечает, никому ничего не надо. У нас вон Муссолини ответил, да еще как ответил. Спецьяле тогда мальчиком был, он шнырял в ликующей и яростной толпе на пьяцца Лорето и помнит, как притихла толпа, и он притих, когда увидел поднятые над площадью тела дуче и Клары Петаччи. Они были подвешены за ноги.

А ведь это на примере русских Курцио Малапарте показал Муссолини, как надо организовывать государственный переворот. Они устроили его в конце войны, той – первой. И царя убили и всю его семью тоже. Все ответили разом и за все, причем в том числе и невиновные. А потом те, кто неистовал, тоже ответили, а с ними заодно, как водится, тоже невиновные. Но все равно, те, кто на виду, ответили первыми. Таков закон. Так что не надо быть на виду. Лучше – на вторых ролях.

Спецьяле скривил губы и посмотрел вниз. Внизу над темной бездной клочками повисли белесые облака.

В это время в Италии разгорался скандал в связи с коррупцией в армейском руководстве и расхищением армейского имущества. К ответу призвали пять тысяч генералов и офицеров.