Читать книгу Сказки Скотного двора - Всеволод Ляпунов - Страница 4

Потехе – ей всего час-то и положен, остальное время – делу. Дело – оно прежде всего! Но и бездельников пока хватает…

Ой, много сейчас течений разных развелось – социалисты и демократы, либералы и коммунисты – кого только нет! Всякой твари – по паре. И все свою точку зрения до хрипа в горле отстаивают. Всё кричат: это только мы знаем, как сделать, чтоб всем хорошо было! Правда, сами мы ничего делать не умеем, но как делать, знаем. Если же оно с нашей подачи плохо получилось – так это не мы виноваты, а те, кто нам мешает – те же социалисты и демократы, либералы и коммунисты, только не мы! Потому – ату их всех! А некоторых – так тех в особенности! Они ж на нас совсем не похожи! Они не так говорят! Они не те причёски носят! Не ту музыку слушают! Значит – они вообще не наши! Ату их, ату!

А по нашему мнению – если б каждый своим делом на совесть занимался – так оно б всем хорошо и было.

…Вынул Петух Петя голову из под крыла – ну точно, проспал. Как есть – проспал! Рассвело уж, да и давненько. Солнце высоко-высоко успело подняться, припекает совсем не по-утреннему. А он-то, Петя, и прокукарекать забыл. Вот ведь оказия какая! Вся Скотина без него проснулась. Суета на Скотном Дворе, жизть общественная ключом бьёт, кипит. Коровы жвачку жуют, Хряк Борька из лужи своей восстал, о забор бок чешет, Кот Черныш на том же заборе важно восседает. И всё – без его побудки. Хозяин – и тот давно на крылечке сидит, с похмелюги мается, дружка свово Федора ждет с лекарством утренним. Авось, Федя полстаканчика отмерить не забудет.

Опешил Петух. Как так? Непорядок! Во, «вестник зори», опростоволосился-то!

Куры-дуры по Двору рассыпались, лапами навоз гребут, да с него всякую вкуснятину выклёвывают. Уж на что, вроде, при сурьёзном деле, но на Петю косятся, квохчут завлекательно. То крыльями похлопают, внимание к себе привлекая, то перья на хвосте расщеперят. Курочка Ряба, так та вообще от Пети не отходит – и подмаргивает, и подмигивает… А одна, Пеструшка, глянь-ка, гоголем ходит, на других Кур свысока поглядывает. Не иначе кто-то её ужо помять-потоптать успел, пока Петя на насесте дрых.

Встрепенулся Петя, горло наскоро «кукареком» для порядку продрал, да пошёл по Скотному Двору Французей искать. Пошто Французей? А слыхал Петя, что Французеи до женского полу шибко охочие. Где слыхал и от кого, то не помнил: иль Учёный Гусь когда помянул, а, может, Белый Крыс-книгочей рассказывал. Дескать, бабники те ещё, всему миру известные. Наверняка они, Французеи эти самые, здесь чего и наследили. Хошь никогда их в глаза не видывал, и как выглядят – понятия не имел, но всё ж искать отправился.

Ходит, шпору гусарскую другою шпорой бьёт грозно, во все закоулки Двора пытливо да придирчиво заглядывает – ан, нет Французей, хошь заищись. Утки – есть, Гусь – имеется, Овцы во главе с Бараном Бяшей – тоже в полном наличии. Всякой твари – по паре, а то и не по одной. А вот Французей – нет!

Подумал Петя, подумал, решил Татарвей искать. Они, бают, в своё время тоже потоптали немало. По новой ходил – ходил, искал – искал, так ведь и Татарвей нет. Хотя кто такие Татарвеи и с чем их едят – Петя тоже представлял себе смутно. Именно, что только слыхал что-то. Но на тех и других заглазно шибко уж обиделся. Неча, понимаешь, делать чужакам в нашенских краях. Пусть в своих краях своих Кур топчут!

Подошёл Петя к Свинье Хавронье, что у корыта сыто хрюкала. Душу ей оскорблённую излил, о наболевшем пожалился. Хавронья баба правильная, даром что Свинья. Завсегда мужику посочувствует. Та его внимательно выслушала, а потом по большому секрету и рассказала, что спозаранку какой-то Чёрный Петух из нездешних во Двор заскакивал, да Пеструшку походя и облагодетельствовал. Да ещё из его Петиной кормушки овсов вволю отклевал.

Обиделся Петя кровно на Чёрного Петуха.

– Ах, так, – решил он. – Ну, я ему покажу, где раки зимуют! – но для начала Пеструшке добрую трёпку задал, чтоб знала наперёд, с кем связываться. Добро б, соседский Кочет, Белой Московской породы, или там Рыжий Мичуринский с Дальнего Двора, а то Чёрный, да нездешний!

К Французеям да Татарвеям Петя свой гнев чуть умерил, всё ж не они Пеструшку мяли-топтали, а какой-то Чёрный Петух, но всё равно и к тем и к другим стал относиться с подозрением, а ежели встретит их когда, то и трёпку им задать твёрдо решил. Для профилактики. На Чёрного же Петуха злобу затаил нешуточную.

И решил Петя скинхедом стать. Голову себе наголо побрил, ходит по двору строевым шагом, на Кур и всякую прочую живность строго поглядывает, а с утра ещё и ура-патриотические лозунги с забора орать повадился. И так он этим увлёкся, что и про Кур своих совсем вспоминать перестал. И как их топчут – забыл, да так, что те на него уже и обижаться начали. Тоскуют, понимаешь ли, без любви да ласки. Одна отрада у них и осталась – Черный Петух. Нет – нет, а заглянет на огонёк, потопчет родимых, пока Петя по округе марширует. Вот она, охота, которая пуще неволи.

А голова его бритая по осени мёрзнуть стала. Заболел Петя менингитом, да и слёг. Хозяйка же, недолго думая, эту самую бритую голову ему и срубила. Лапша, правда, с него недурная получилась. Все хозяйству польза.

И всё почему? Для Кур-то разницы нету – белый ты, чёрный аль рыжий. Им, Курям, не цвет, а суть подавай. Вот надо было Пете на насесте поменьше дрыхнуть да службу исправно несть – так и пенять не на кого. Про лозунги позабыть, но делом своим исконным прилежно заниматься. И в лапше плавать бы не пришлось.

Тут и сказочке конец.

* * *

– Хороши здесь девчонки! Даром что село дальнее, а вон, какие красавицы! Вчера в клубе на танцах – просто глаза разбежались. Одна другой лучше.

– Да, уж конечно заметил. Не слепой, поди! Только у красавиц этих, я тебе скажу, интерес свой имеется. Ты вот – городской. И я – городской. Потому-то они возле нас и увиваются. А из нашего города девчонки – на москвичей и питерцев падкие. Московские, так те – за иностранца замуж хотят…

– Интересно: а заграничные девицы? Им что, марсиан подавай?

– Вот уж не знаю. Кто их поймёт? Что ни говори, а женщина – существо загадочное…