Читать книгу Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Белоусов - Страница 7

До обкома можно было успеть и пёхом, но Данила наметил плотнее пообщаться с болтливым Шундучковым, поэтому предпочёл автомобиль и, попросив Константина убавить музыку, пустился мысленно перебирать наиболее «щекотливые» уголовные дела последних месяцев, будораживших внимание высших чиновников, длинноносых представителей общественности, въедливых акул пера и боссов от экономики.

Не без особого интереса относился ко всему этому и обком партии, требующий особых спецдонесений и информации; на этот случай Ковшов и запасся необходимым материалом.

Жизнь свидетельствовала, что всех их объединял нетерпимый зуд о ходе расследований, казалось бы, не имевших непосредственно к ним никакого отношения громких преступлений зарвавшихся казнокрадов, «неловких» взяточников, а также сексуальных маньяков и даже мокрушников. Ажиотаж был настолько высок, что порой выражался в телефонных звонках прокурорам, следователям и судьям, получив среди языкатых журналистов термин «телефонного права». Проявлялось это по-разному. Щепетильные боссы от власти и депутаты, например, деликатно именовали их запросами, требуя под разными предлогами справки и всевозможную информацию, ссылаясь на правовую паутину или же на придуманную и утверждённую на собственных заседаниях инструкцию.

Предшественник Галицкого, задолго начав заботиться о предстоящем покое, закрывал на беззаконие глаза, требуя того же от подчинённых, а вот вновь назначенный с Дальнего Востока обветренный штормами вольных мыслей непреклонный новичок, не успев вкусить местных дрязг «мценских подворотен», сгоряча попробовал враз порубить эти поползновения коррупционной элиты черпать с кухни правоохранительных экзекуторов «горяченькое», о чём недвусмысленно заявил во всеуслышание, воспользовавшись первой же возможностью выступить с трибуны местного актива. Вызвав жалкие хлопки известных «вождей» – его лозунг навести правопорядок отразился на их лицах гримасами недоумения.

– Тайна следствия, независимость и объективность – прерогатива, касающаяся всех! – всё же посчитал нужным оповестить зал оратор. – В том числе и меня. Обещаю вам это обеспечить. Правонарушения должны проверяться, доказываться и обретать статус истины только в суде. Никакого сюсюканья по углам, звонков с пожеланиями и просьбами я не допущу!

Зал заулыбался от такого заверения.

– Заживём, как у Христа за пазухой, с таким командиром! – не удержался от восторга полковник милиции Квашнин, восседавший слева от Данилы.

– Предшественник, помнится, тоже с этого начинал, – скривил губы Соломин, начальник следственного отдела КГБ, ткнувший Данилу в бок справа.

– Вам не Руссо или Бердяева ночами под одеялом почитывать, а налечь на «Государя» Макиавелли, – съязвил сзади дружной троицы вездесущий Шундучков, облёкшийся к тому времени в должность заведующего административным отделом.

– Сплошь Спинозы и Нострадамусы! – выдохнул кто-то рядом.

– Читали в последнем «Московском комсомольце», что Хабалкин прописал? – шептали другим голоском.

– Да что ваш Хабалкин? Вот…

На разговорившихся зашикали, и дискуссия притухла.

Вороша воспоминания, старший советник юстиции Ковшов шагал по ступенькам Белого дома, как с некоторых пор народ именовал здание обкома партии, осторожно присматриваясь ко всему, ибо прекрасно знал, что как раз на таких лучезарных заседаниях, как бюро и партийные приёмы, дерьмо появляется нежданно-негаданно и перед самыми белыми штиблетами! А он в новом качестве в эти апартаменты приглашался впервые.

Полоскала душу ещё одна деталька. Погнали с треском знаменитого и бессменного Боронина. Старый за дверь, а уж новый у ворот. Не из местных, конечно, но и не из Рязани-Калуги, Вологды-Костромы, аж с самого отдела Центрального комитета КПСС! Правда, не ахти с какого, аппаратчик… кроме какой-то общественной академии, за спиной ничего, но успел прокрутиться и в Новороссийске, и в Краснодаре, к тому же воспитанник самого покойника Костика Черненко. Матроны в ожиданиях судачили не без грусти: в возрасте старичок, хоть и бодрится, очочки модные иностранные, личико подтянул, подчистил. Сплетен куча… Новый человек без них, что голый без фигового листа.

Но главное – из ЦК… Как заведено, по-ельцински, без чванства и низкопоклонства Первый враз стал единолично разъезжать по губернии. Маршрутов заранее не объявлял, никого с собой не брал, выезжал внезапно и падал, словно снег на голову. Естественно, не прошло и недели, как безо всяких заседаний бюро обкома полетели кресла из-под задниц десятка блудливых раззяв. «И поделом!» – всплеснул руками заждавшийся перемен плебс. Когда внезапно на голых рынках вдруг появились туши свежайшего мяса, народ, забывший его вкус и цвет, готов был носить Первого на руках. Окрылённые взбудораженные толпы, митингуя, приветствовали начинания нового лидера, плюя в спину прижимистым хозяйственникам. А те, владевшие матерным да с трудом родным, со страхом шептали в тёмных углах, только не крестясь, что-то неразборчивое, вроде: стат суа квиквэ диэс[2] – и молили, чтоб пронесло мимо. Крути головой, успевай собственную спрятать!

Для пущей популярности Первый повыгонял из здания обкома дежурных милиционеров. Вместо них у входных дверей кабинетов появились помощники, спрашивая: кто, куда, к кому, зачем. Люд всех мастей повалил к Белому дому за правдой-матушкой. Бесовские силы тут же завладели ситуацией, вооружившись именем Первого как девизом, открывавшим все двери. В моду вошли многочасовые приёмы-судилища, где перед «искателями справедливости» держали ответ мундироносцы разных служебных систем. Возле Белого дома разномастная братва устраивала катавасию и самостийные брёхи. До рассвета наряды милиции гоняли пьяниц, бродяг, шизиков и прочую шелупонь криминального пошиба. А с белым светом подгребали полоумные старики и старушки с плакатами на грудях и спинах от «Изыди, сатана», до «Взвейся, пламя». Ближе к полудню их теснили «деловые» при мятых штанах и ковбойках, с несвежими яркими галстуками до половины брюха, с дерматиновыми тощими портфелями и подсолнечной шелухой, пулемётной очередью сыпавшейся с губ. Все орали. Каждый про своё, родное. Милиция на свет не вылезала, размазываясь по стенам или вовсе прячась в подворотне.

Такая же баламутная канитель теперь наблюдалась и внутри здания, хотя бардака и шума было поменьше: приметные крепкие парни в одинаковых костюмах укорачивали блудливых. Но дым и гвалт висли под потолком.

На подходе к кабинету Шундучкова люд стыл бетоном, похоже, очередь занималась с ночи. Мундир старшего советника юстиции слабо помогал Ковшову продвигаться вперёд. Словно ангел с небес, рядом появился подполковник Соломин.

– А я тебя разыскиваю. – Пугая толпившихся зелёным мундиром и золотыми звёздочками на погонах, он успешнее стал прокладывать путь вперёд. – Приехал в аппарат секретной информацией поделиться, а Ирина отправила сюда. Думаю, не помешает и мне поучаствовать в очередном нестандартном мероприятии.

– В чём секрет?

– Бандочка своеобразная объявилась в стране. Некая интеллигентная компания. Работает в высших эшелонах власти, владея обширной информацией о наших экономических прорехах. Не исключено – заявится и к нам.

– Бумаги при тебе?

– Пакет опечатан. Решил сегодня за спецсвязь поработать.

– У Геннадия вскрою. Там и обсудим.

– Не возражаю, только без него.

– Надеюсь, выделит уголок без глаз и ушей.

– Тебе ли не знать про его комнату отдыха!

– Ею как раз пользоваться и не надо…

– Пустим воду в ванне, как настоящие шпики.

– Издеваешься?

Зычный бас Шундучкова прервал их пикировку.

– Граждане! Россияне! – кричал Геннадий, размахивая рукой и сдерживая людской напор у своего кабинета. – Пропустите прокурора. Его участие в заседании бюро обязательно! Надеюсь, сорвать бюро желающих нет?..

Это возымело действие. Дальнейшее продвижение осуществлялось веселей, почти без тычков и нажима. Внезапно Соломин замер, зловеще ухмыльнувшись, словно охотник, выследивший неуловимую дичь.

– Ба! Кого я вижу! Удивляйтесь со мной, Данила Павлович, перед нами Фугас! Собственной персоной! Его наши следователи не поймают для допроса, а он здесь окопался. Ну, я его направлю на путь истинный. Наряд милиции нельзя вызвать? – обратился подполковник к Шундучкову.

– Чтобы скандал устроить? – взмолился тот. – Через десять минут заседание, а ты арестовывать граждан, явившихся участвовать в серьёзном мероприятии, задумал? Знаешь, чем это попахивает?

– Прошу без политических ярлыков, – огрызнулся Соломин. – Фугас – уголовный преступник.

– Судим?

– Нет, – растерялся подполковник.

– Тогда ничто не должно помешать излить ему волю на заседании.

– Глумиться изволите, Геннадий Петрович? – Лицо Соломина побагровело от ярости. – Чью волю изольёт этот прощелыга и авантюрист?! – И подполковник решительно двинулся к зеркалу в углу зала, где укрывалась колоритная фигурка щуплого мужичка в потрёпанной кожанке и картузе такого же качества. Кумачовая навыпуск рубашка, поясной ремешок и невесть с какой свалки кирзачи делали бы из него шута, если бы не огромных размеров портфель в руках. Длинного носа и печальных глаз он не подымал на Соломина, хотя давно заметил внимание к собственной персоне. Покорившись случаю, он не двигался.

– Фугасов Модест Иерархович у нас глава известного общественного фонда, – попытался остановить подполковника Шундучков. – Активно сотрудничает с кооператорами, поддерживает связь с епархией, спонсирует культуру и народные промыслы…

– За этим Фугасом, – ткнул пальцем в прижухавшегося мужичка подполковник, – несколько крупных финансовых афер! Наши люди и оперативники генерала Сербицкого гоняются за ним с полгода, а он вот где гнёздышко свил! Ни клят, ни мят, ни дождичка, ни мух.

– Выбирайте выражения, товарищ Соломин! – перегородил дорогу офицеру завотделом. – Вы компрометируете обкома партии!

– Этот аферист вас компрометирует!

– Мы его здесь не скрываем. И знать не знаем о его проделках. Обвинение Фугасову предъявлено? Санкция на его арест имеется?

Страсти накалялись.

– Нет никаких санкций! – будто ожив, бодро выскочил из угла бедолага, защищаясь на всякий случай портфелем. – И никто меня повестками не вызывал! Ни один следователь, ни один прокурор! Вот товарищ Ковшов, которого я хорошо знаю, может подтвердить. Он в прокуратуре курирует следствие и никаких санкций на меня не давал. Мы – люди законопослушные, достаточно мне телефонировать, и я у ваших ног, знаем, что такое вызов в облпрокуратуру!..

Остановить Фугасова было невозможно, у Соломина отвисла челюсть от его брехологии и нахальства, молчал и Ковшов, так как действительно к нему за санкцией на арест не обращались.

– А бумаги отчётные и финансовые документы о деятельности фонда всегда при мне, – не унимался Фугасов, – потому что я никому их не доверяю. – Он тряхнул тощим портфелем над головой, как знаменем на баррикадах.

Эффект имел успех лишь у Шундучкова, однако народ продвинулся к Фугасову.

– Что скажешь, Данила Павлович? – ткнулся в плечо Ковшова Соломин. – Материалов на арест этого подлеца при мне нет. Знать бы, соломку подстелил…

– На нет и суда нет, – буркнул тот.

– Хоть сейчас проверяйте, товарищ прокурор! – нагнетая истерию, щёлкнул замком портфеля Фугасов, но сунулся не к Ковшову, а к Шундучкову.

– Я не правомочен, – замахал тот руками и спрятался за спину Ковшова.

– Хорошо. – Данила обвёл собравшуюся вокруг толпу успокаивающим взглядом. – Будем считать, что временно конфликт исчерпан, но вам, гражданин Фугасов, я предлагаю сегодня же после заседания бюро, если вы приглашены, явиться в следственный отдел управления КГБ. Считайте, что повестку вам вручил при мне подполковник Соломин. Неявка может повлечь привод, а возможно, и ваше задержание.

Фугасов разом изменил выражение лица и даже попытался благодарственно пожать руку Ковшову, но замер, поймав злой взгляд Соломина.

– Я всегда верил в справедливость и милосердие наших законов… – пролепетал он, прячась за спины.

* * *

– Ты до конца бюро его не трожь, – дёрнулся Шундучков к подполковнику, когда они зашли втроём в кабинет завотделом и Соломин принялся звонить на службу.

– Удерёт, сволочь, ещё до конца заседания!

– Своим ребятам команду дам, они его постерегут.

– Обижаешь, – хмыкнул тот. – Это ж все наши отставники. Тяжелы они бегать за таким хмырём.

– Серое вещество сохранили, – внушительно постучал по собственной голове завотделом. – Вот их преимущество!

– Тогда как же ты с их серым веществом явного аферюгу проморгал? – вмешался Ковшов.

– Знаешь, Данила, – Шундучков почесал затылок, – этот Фугасов действительно уже несколько дней отирается в приёмной Ивана. Ты думаешь, я его не засёк? Глаз с него не спускаю. Прорывается с ахрененной просьбой к Первому. Дурак, не дурак? Просит помочь получить кредит в банке на свой фонд. Такие баксы заломил!

– Ну и что? – навострил уши Соломин, придвинувшись и бросив трубку.

– Да ничего. Не принимает его Иван.

– Так гони его в шею!

– Как же гнать… Первый форму блюдёт. Команду дал финансовому богу бумаги Фугасова проверить: обоснование, гарантии, прогноз, другие фигли-мигли… Ну, вы знаете, а я не силён в арифметике.

– Аферист он, – поморщился Соломин. – И бумаги липовые. Мои проверку завершают, сидеть ему с червонец. А если пламя разжечь поярче, искры пиджаки многим солидным чиновникам подпалят.

– Да чую я! Что ты мне мораль читаешь, Вадим? – стушевался Шундучков. – Сам было сунулся к Первому, а меня тормознул тут один… Влиятельное лицо.

– Ваш финансовый бог?

– Если бы! Выше бери. Московский покровитель.

– Ну наши руки тоже не коротки! – взорвался Соломин. – Надо будет – дотянемся и до столицы.

Однако завотделом уже помрачнел, ему явно не хотелось откровенничать с обоими. Проверив, плотно ли прикрыта дверь кабинета, он невнятно спросил у Ковшова:

– Сегодня закроешь Фугасова?

– Представит убедительные материалы коллега, – кивнул Данила на Соломина, – будем думать.

– Представлю, не сомневайся, – сжал губы подполковник.

– Вот, видишь? – Данила попытался понять, что тревожит Шундучкова, и не находил ясности в его бегающих глазах. – А ты радуйся, Геннадий, прекратит аферист маячить в приёмной и отрывать твоего шефа от важных государственных начинаний.

Неоареопаг[3]

Новое, вероятно, готовилось к концу, а пока тривиально приоткрылся занавес и с такой же тривиальной трибуны Первый, открывший заседание, обстоятельно представил залу членов бюро, приглашённых гостей и ветеранов. Далее он пожелал всем творческой работы, объявил, что впервые, учитывая пожелания трудящихся, заседание состоится открытым и без заранее заготовленных штампов, по обсуждаемым вопросам может, не записываясь, выступить каждый. Электорат заметно оживился, а Ковшов даже принялся настраивать свой портативный магнитофон, смутив рядом сидящего Шундучкова, тут же накинувшего свою лапу на аппарат:

– Спрячь!

– Ты чего испугался, открытое же заседание? Вдруг что дельное прозвучит.

– Спрячь от греха подальше! – просопел тот, отводя глаза.

– Не понял, – попытался возразить Данила и сымпровизировал: – Иван по примеру Бориса обожает голос народа пуще волейбола и свердловского мёда.

– Кончай бузить!

Сказанное было принято к сведению, и всё заладилось до поры до времени.

Первый опрокинул в аудиторию несколько модных тезисов о том, что сначала надо на́чать, потом ускорить и, наконец, перестраивать, и, завершая, объявил:

– Поговорим запросто на тему о том, как мы живём…

Станиславский одобрил бы паузу, выдержанную далее, и Первый многозначительно завершил:

– И что надо делать, чтобы жить лучше.

Первые ряды, занимаемые секретарями «первичек», хозяйственниками и ветеранами партии, бодро захлопали, но в задних рядах кто-то из предпринимателей лихо засвистел, прячась за спину соседа, однако тут же, заглушая всех, грянул бравурный марш, и лишь он смолк, не давая опомниться, Первый, не думая покидать трибуны, совершенно случайно, как он выразился, вспомнил, что утром он и члены бюро прогулялись по берегу красавицы Волги, заглянув на ведущие судоремонтные и судостроительные гиганты, рыбзаводы и рыбохозяйственные базы. Вернее, тут же поправился он, туда, что от них осталось. И не поверил собственным глазам – пароксизм системы! Удар ножом в сердце областной экономики! Застой и разруха вместо перестройки!

Для электората это не было новостью, но первые ряды послушно и возмущённо застучали штиблетами по полу, требуя наказать виновных, отчаянная голова в задних рядах тут же отыгралась свистом. Пользуясь суматохой, на сцену взобрались две натренированные старушки, наперебой затараторившие об ужасах затопления уникального природного санатория сбросами химического монстра.

– И это ещё не всё, что нам досталось в наследство! – авторитетно заверил зал Первый, и он не ошибся, сцену прочно заняла новая личность.

Чудак так ужасно выглядел, что на него взирали, как на туземца с Панамы. Тощ. С впалыми глазами и щеками, наполовину беззуб и, похоже, давно ничего не держал во рту. Со зловещей медлительностью он вытащил из-за пазухи ссохшуюся и местами зеленоватую буханку хлеба и, размахивая ею над головой, дико взвизгнул:

– Вот чем кормят российский народ!

Зал ахнул.

Незнакомец же подбежал к трибуне и шарахнул по ней буханкой так, что та разлетелась на куски, а оратор, видимо, запамятовавший сценарий, пригнув голову, едва успел спрятаться.

– Шундучков! – заорал он, шаря по залу в поисках завотделом, но это оказалось лишним: трое молодцов в тёмных костюмах уже волокли упирающегося полоумного со сцены.

– Хлеб! – буйствовал тот в их руках. – Теперь он сродни чугуну! Вот что жрёт трудовой класс! Позор!

Вскочивший с места Шундучков, растолкав повскакавших с мест зевак, мигом вырос перед Первым.

– Какого чёрта?! – не сдерживаясь, выругался тот, отталкивая завотделом, пытавшегося привести в порядок запачканный пиджак начальника. – Это безобразие!.. Кто допустил?.. Гоните скотину вон!..

На сцену вбежал Сербицкий, и генеральский мундир враз покончил с сумятицей, а Первый взгромоздился на прежнее место.

– Я оскорблён!.. – начал он мертвенным тоном, когда зал стих. – Я оскорблён не меньше вашего. Кормить народ такими отбросами – это тягчайшее преступление.

По мере продолжения голос его креп и мужал, становясь с каждым словом свинцовее:

– Кто мог такое позволить в наше время? Прокурор!..

Пролети муха, её бы услышал каждый – так замер зал.

– Присутствует прокурор на заседании? – Крик Первого сорвался на фальцет.

Шундучков подтолкнул Ковшова. Данила поднялся.

– Ковшов, – представился он, – исполняющий обязанности прокурора области по случаю нахождения Галицкого в командировке.

– Так, так… – задумался Первый ненадолго и обратился к электорату: – За такой хлеб следует отвечать?

– В тюрьму! – Мощный гул голосов ударил в потолок и стены.

– Слышал глас народа, товарищ Ковшов?

– По всем прозвучавшим здесь фактам нарушения законности будут проведены проверки, товарищ первый секретарь, и виновные привлечены к ответственности. – Понимая, что для него всё только начинается, Данила продолжал стоять.

– Не хотелось бы сомневаться. – Первый поедал злобным взглядом Ковшова. – Однако на деле прокуратура потворствует бракоделам и безобразным фактам бесхозяйственности, в чём мы убедились с членами бюро сегодня!

За его спиной на экране тут же застрекотал ролик с выразительными картинками искорёженных барж и мелких судёнышек, ржавеющих на берегу Волги.

«Это же материалы недавней нашей проверки! – сразу узнал Данила. – Начальник экологической инспекции взялся их доработать, установить владельцев заброшенных посудин и возвратить вместе с фотоснимками для прокурорского реагирования!..» Вихрь мыслей пронёсся в его сознании: «Без Шундучкова здесь не обошлось! Несомненно, он воспользовался ими, выманив под предлогом у Нефёдова, и использовал в этой коварной комедии. Конечно, постарался устроить всё именно в отсутствие прокурора области. Но это же откровенная подлость!.. То-то он метил на вакантное место вместо Галицкого, когда решался вопрос о должности… А вкусив горечь неудачи, обозлился и ринулся всеми правдами и неправдами в обком – в заведующие именно административного отдела. Ведь партия требовала, чтобы все ей кланялись, а этот отдел курирует всю правоохранительную систему в области, следовательно, одним махом Шундучков становился на голову выше прокурора…» Выходит, зря Данила не верил слухам, что бывший транспортный прокурор, надавив на начальника аэропорта, который полностью был в его лапах, в пустом самолёте лично привёз Первого из столицы, доставив его в обком…

У Ковшова побелело лицо и свело скулы от ярости: «В клозет, наверное, за ручку водил, чтобы не качнуло, чай на блюдечке подавал, стервец, размазывал нас всех директору сегодняшнего цирка!..»

Данила заскрежетал зубами.

– И никто не несёт ответственности? – вернул его к происходящему голос Первого. – С себя надо начинать, товарищ Ковшов. Начальник милиции мне жаловался: прокуроры перестали арестовывать явных взяточников и жульё! А ведь нам как раз сейчас нужны громкие дела на зажиревших казнокрадов. Одного, другого за решётку лет на пятнадцать, и у других, глядишь, пропадёт интерес к дыркам в государственном кармане. Есть такие факты, генерал?

Сербицкий подскочил из-за длинного стола, где восседали члены бюро, лихо боднул воздух головой:

– Есть, товарищ первый секретарь! Как раз над рядом таких дел работают мои ребятки.

– Тогда не будем терять времени, – оглядел притихший зал Первый. – Заместитель, он и есть заместитель. Переговорю-ка я по этому вопросу с прокурором области. У кого он на приёме, говорите?

– У Рекункова Александра Михайловича либо у его первого заместителя Баженова. – Краем глаза Данила только теперь заметил, что Шундучков, сидевший рядом, пропал, слева его крепко подпирал коленом полковник Квашнин да за спиной покашливал время от времени подполковник Соломин.

– Если вас не затруднит, помогите мне по телефону найти ваше начальство, – подчёркнуто вежливо съязвил Первый. – Только без этих… проволочек… А мы продолжим заседание, товарищи.

Данила развернулся к дверям. Для него заседание бюро закончилось, поэтому он совершенно безразлично отнёсся к тому, что, опережая его, по другому проходу зала торопливо спешит к выходу и генерал милиции.