Читать книгу Бывает. Современная поэзия - Вячеслав Иванов - Страница 6

У старой школы

С кривым углом

Жил белый голубь

С одним крылом.

Такой красавец!

Аж грусть брала,

Что кот-мерзавец

Лишил крыла.

Потерю вынес!

И год спустя

Прозвали – Витязь –

Его шутя.

Посмотришь – бродит,

Не зная бед,

И раны вроде

Давно уж нет,

Но как увидит

Полет своих,

Бывает Витя

Подолгу тих.

И кормят хлебом

Наперебой,

А он на небо

Глядит с тоской.

Мне снился мой велосипед –

Складной видавший виды «Аист».

Как будто я на нем катаюсь.

Как будто мне двенадцать лет.

Дороги пыльной полоса

Мне тоже снилась ночью этой.

Как будто день. Как будто лето.

Как будто я открыл глаза.

А на багажнике моем,

Поджав колени, ехал Боря.

Как будто он еще не болен

И покидать способен дом.

Всю ночь мы с ним с горы неслись

И непрерывно хохотали.

А я крутил, крутил педали,

Опередить пытаясь жизнь.

Деревьев яркие мазки

На серый холст ложатся снова.

И кисть художника седого –

Как продолжение руки.

Он разбросает стаи птиц

Небрежным вроде бы движеньем.

Ты в них увидишь отраженье

Своих накрашенных ресниц.

И улыбнешься, загрустив, –

Такое осенью бывает, –

Пока художник напевает

Простой какой-нибудь мотив.

А за пределами холста

Такая боль, такая вьюга.

И, как спасенье друг для друга,

Живут талант и красота.

Люди спросят у порога:

– Что за пазухой твоей?

– Прячу внутреннего Бога

От соборов и церквей.

Он не любит позолоту

На крестах и образах.

И в душе моей свободу

Поселяет, а не страх.

– Где ж ты взял его?

– Не важно,

Если вера глубока.

Я нашел его однажды

На снегу у кабака.

Был февраль, и он дрожал весь,

В ледяную глядя тьму.

И казалось мне, что жалость

Проявляю я к нему,

Но когда его я поднял,

Озарилось всё вокруг!

За мгновение я понял:

Он мне самый близкий друг!

– Веришь в Бога?

– Верю слепо!

И с того не важно дня:

Я несу его по свету,

Или он ведет меня.

Живу в молчании. А с кем

Поговорить? Все безъязыки.

Не помогает мне в Москве

Ни мой могучий, ни великий.

От тишины с недавних пор

Пишу рифмованные строки

О том, как мой унылый двор

Облюбовали две сороки.

За ними трудно повторить

Произносимые созвучья.

Но с ними можно говорить,

Забыв великий и могучий.

Я из окна кидаю хлеб

Двум черно-белым балаболкам.

Язык их, кажется, нелеп.

Но и в моем не больше толку.

Мне бабушка вязала свитерок.

Без отдыха ее стучали спицы,

Чтоб я зимой холодной не продрог.

Прошло уж столько лет, а мне не спится.

Такая же зима. И тот же дом.

И где-то свитерок лежит на полке.

Он долго согревал меня потом,

Хотя и был до красных пятен колким.

Светает. И далекий лай собак

Дополнил грусть печального пейзажа.

Здесь всё теперь давно уже не так.

И свитер мне никто теперь не свяжет.

Как это всё же однобоко:

Невиноватый сделав вид,

Всё перекладывать на Бога –

Простит, накажет, защитит.

Не спорю, может быть, Всевышний

И есть арбитр мировой.

Но будет все-таки не лишним

Своею думать головой.

Мне говорил патологоанатом,

Который каждый день вскрывал тела:

«Исход у всех, по сути, одинаков,

Какою б жизнь различной ни была».

Он только устанавливал причину,

Которая к кончине привела.

Сама же эта самая кончина

Всего лишь только следствием была.

Я спрашивал его: «Не жалко разве,

Когда к тебе привозят молодых?»

Он отвечал: «По-своему прекрасен

Под лампой на столе любой из них.

Душа же – это выдумка религий.

Есть только истлевающая плоть.

В холодной этой комнате великий

Едва ли появляется Господь».

От слов его мне стало крайне тошно.

Но он заметил, делая надрез:

«Бывают исключения, возможно,

Ведь ты же под ножом моим воскрес».

О, изобилье

Минувших дней,

Где мы кутили

На сто рублей!

Бутылка джина

Одна на всех!

И беспричинно

Веселый смех!

А под гитару

И Чайф, и Квин.

Всё было даром

И по любви!

Всё было просто,

Как дважды два.

В дырявых кроссах

Гуляй-Москва!

В раскрытых окнах

Весна поет:

Что не пришло к нам,

Еще придет!

Ну, как слезами

Поможешь, мам? –

Не сдал экзамен, –

Так пересдам!

Там в среднем где-то

Попытки три!

Как жаль, всё это

Не повторить.

Дорога с серенькими избами

По обе стороны. Спешу.

Я под дождем иду на исповедь

Не в храм, а к старому бомжу.

Иван Степаныч горький пьяница.

Иду, бутылками гремя.

Иначе может заупрямиться

И вовсе гостя не принять.

Живет он в здании заброшенном,

Где находился сельсовет.

И место вроде бы хорошее.

Есть крыша. Хоть и окон нет.

– Степаныч, жив ли?

– Как иначе-то, –

И на лице его смешок.

И вот уже бутылка начата.

– Ну, сознавайся, в чем грешок? –

Мне говорит Степаныч ласково,

Как будто я ему родня.

Я пересказываю наскоро:

– Такое дело у меня:

С женой давно уже не ладится.

Сплошные ссоры третий год.

А тут одна в коротком платьице

Меня сама к себе ведет…

– Жена узнала-то? – задумчиво

Старик глядит и пьет до дна.

– Да нет… Но что-то очень мучает.

Но вот, что именно…

– Вина, –

Степаныч сразу вывод делает:

– Она любому портит «жись». –

И мне протягивает спелую

Большую сливу: – Угостись!

– Так что же делать? –

Улыбается

Старик и снова пьет до дна.

– Прости себя. Не мог ты справиться

С собой, но если есть вина,

То значит быть тебе с супругою.

Купи красивых ей цветов.

Свози куда-нибудь на юг её,

Будь мужиком, в конце концов.

У женщин души очень хрупкие.

Им нужно сильное плечо.

Касайся чаще губ и рук ее,

Не упрекай ее ни в чем.

Начни всё заново. Пока еще

Не поздно! Всё ведь знаешь сам! –

Какой советчик из Степаныча?

Но верю я его словам.

Дорога с серенькими избами,

Дождь моросит, и далеко

Еще до станции, но издали

Я вижу свет, и мне легко.

Мой старый друг живет в Крыму,

В поселке Новый Свет.

Впервые еду я к нему

За семь последних лет.

Другой у поезда маршрут,

Дорога – подлинней.

И, может, скоро, коль не врут,

Построят мост на ней.

И встретил старый друг с утра

На станции меня.

Я нужных слов не подобрал,

И говорю, обняв:

– Ты русский волею судьбы!

Как звать тебя хохлом?

А он смеется: – Так и быть,

Пущу кацапа в дом!

И где-то там, во тьме лиловой,

Забрезжил крайне тусклый свет,

А в нем – сотрудница столовой,

Где харчевался он в обед.

На полуострове Рыбачий,

Где в основном рабочий люд,

Она трудилась на раздаче,

Как подобало, рыбных блюд.

Ей мог понравиться не всякий,

Но вот, с улыбкою немой

Оттуда, из семидесятых,

Она смотрела на него,

Как будто дав ему согласье

На то, что он не предлагал.

Он встрепенулся в одночасье,

И свет как будто замигал.

Очнулся – знать, еще не скоро

Ему в Рыбачий на покой.

И пахло так из коридора

Валокордином и ухой.

Друг мой, хочу

Показать тебе,

Сколь необъятен мир!

Ну, проиграл ты,

И что теперь?

Мало ль на свете игр?

Ну, не свезло,

Не сбылась мечта.

Жизнь-то на то и жизнь!

Можно конечно

И вниз с моста!

Только зачем, скажи?

Будет звезда

Не одна еще

В небе твоем сиять!

Жизнь не хватают

За острие.

Нужно – за рукоять!

Мудрость годами

Нас ищет, друг.

Дай же себя найти!

Счастье порой –

Это долгий труд.

Счастье – в самом пути!

Мир бесконечен,

Как Млечный путь,

Непостижима высь!

Друг мой, тебя

Умоляю – будь!

В этом и есть твой смысл!

Я старею, мама. Этим летом

Лоб обезобразили морщины.

Раньше я не думал, что мужчины

Тоже беспокоятся об этом.

Волосы седые поредели,

Ноют сухожилья и суставы.

Сердце верить в чудо перестало,

Что страшней всего на самом деле.

Я бы улыбался, как и раньше,

Я бы танцевал, забыв о боли,

Только над собою я не волен, –

Тянется за мною день вчерашний.

И уже по-старчески капризным,

Понял я бессонными ночами:

Мы стареем, мама, от печали,

Что за нами следует, как призрак.

Мы стареем, мама, от потери

Веры в исполнение желаний,

Обрастая скучными делами.

Отложить бы их и снова верить!

Верить, под сомнение не ставя

Факты, мысли, доводы, причины!

Мама, я старею, но морщинам

Душу я не дам свою состарить!

С ума сведенный от тоски,

Табун пришпорив под капотом,

Я ехал наперегонки

С таким же точно идиотом.

На светофоре вровень став,

Он на меня смотрел со злобой.

На желтый первым взял я старт,