Читать книгу Сумасбродства - Вячеслав Иванович Смирнов - Страница 3

На шести сотках земли, давших радость и счастье приобретения молодому владельцу Юре, коренастому блондину, с улыбкой и ухмылкой на лице, теперь стоял построенный им дом. Если в сказках предлагалось на выбор исполнить одно из трех желаний в мечтах, так у Юры два уже исполнились –у него есть дом и автомобиль. На участке, огороженном сеткой забора, от крыльца двухэтажного дома, вдоль поленницы, старой ванны и наваленных досок вела тропинка к недостроенной баньке, возможно, вела к исполнению третьего желания. Указанные предметы ограничивали с одной стороны главное поле будущих событий – песчаную полянку с бедной травкой, а с другой – сеткой, вплотную к которой проходила проселочная грунтовая, а точнее, песчаная дорога. По этой дороге подъехала машина и из нее вышли Юра и семейство – жена Алла, дочка Виктория и сын Игорь. Все блондины, и дети в родителей – тоже светловолосые. Виктория десяти лет, Игорек около пяти. Они привезли и гостя – Славу, с которым Юра познакомился на курсах изучения почти первой в стране настольной ЭВМ «Искра». Они как-то ни шатко, ни валко поддерживали отношения – то Слава заедет к Юре по случаю вселения в новую квартиру или на Новый год, то Юра – к Славе в его холостяцкую квартиру на окраине города. Жена Алла невысокого роста, симпатичная, очень энергичная с яркими блестящими голубыми глазами.

И вот Слава в гостях Аллы с Юрой. К ним пришли дети из соседних дачных домов, трое или четверо разногодок. Они играют на поляне, мальчики в трусах, девочки в платьицах, юбках и шортах. Из них самая предприимчивая, веселая и энергичная Вика. Она явная заводила. Ее слушаются, ей подчиняются, она душа этой компании. Вика командует:

– Начали!

Дети разбегаются в разные стороны, поворачиваются спинами друг к другу, наклоняются, широко расставив ноги. Один, глядя между своих ног на остальных, бросает мяч, стараясь попасть в кого-нибудь на выбор, и если попадает, кричит

––Ты, задница тупая! – Все смеются, счастливые, резвятся. Играют довольно долго. Наверно надоедает и тогда расходятся кто куда.

Девочка Наташа двенадцати лет, довольно высокая и изящная, с длинными русыми волосами, убранными хвостом, в разноцветном платье лежит на животе на бедной травке и что-то рисует и пишет левой рукой. При этом на лице грусть в отличие от веселых остальных. Слава, тоже считает себя левшой на половину, не на столько, чтобы писать левой. Пишет правой, но все физические действия совершает в основном левой рукой. Правда, играя в биллиард, использует и правую. Когда обычным праворуким приходится изловчаться для удара, изгибаясь, выворачиваясь, он берет кий в левую и в полном удобстве делает штос. Однако, всегда обращает внимание на левшей, считая их родственными ему по этому признаку. Одним из его родственников поэтому считает и президента США Барака Обаму. Слава постоял над Наташей, глядя на ее странные движения левой, и спросил:

– Наташа, ты настоящая левша или нарочно? – Настоящая, – грустно ответила она, – а потом, повернув голову, и, посмотрев на Славу снизу-вверх, спросила:

–А сколько вам лет?

Вопрос оказался для него совершенно неожиданным. Маленькая девочка и вдруг спрашивает его о возрасте. С таким вопросом чаще обращаются пожилые люди к знакомым или случайным встречным в разговорах. Ответ с числом, близким спросившему, словно сближает, как раскуриваемая вместе сигарета. Когда этот вопрос задавали девушки, то он полагал, что есть причина. За вопросом скрывалась примерка, но не как у портного –Подошел, сидит костюмчик хорошо? – Здесь она выясняла совместимость по возрасту – подойдет как жених или уже староват? В ответ Слава, засмеявшись, пошутил:

– Сорок.

– Не может быть, это не правда, – ответила Наташа упавшим голосом, с нотками обиды.

Тогда Слава добавил:

– Без нескольких дней. – А про себя подумал. – Если лет двадцать пять

добавить.

– Все равно не верю, – заключила Наташа, – и склонив голову к листку, оставила Славу своим вниманием. Славу же заинтересовала и тронула реакция Наташи. Почему она явно недовольна названным им возрастом? Почему это вызвало даже обиду, судя по ее интонации, словно он ответил ей не честно, завысив возраст? – Все это удивило его, и он ловил себя на мысли, что пытается понять ее реакцию. Но ответа не находил.

К обеденному времени к забору подошел мужчина лет сорока, а возможно, и моложе с богатой седой шевелюрой, сильно пьяный, и, держась за забор, позвал:

– Наташа, пойдем домой, – пора обедать. Наташа молча и покорно встала и по виду немного смущенная, тихо бросив народу:

– Пока, – пошла к отцу.

Слова Наташи, произнесенные с сожалением и некоторой болью в голосе, тронули Славу. На душе у него потеплело – этой нежной душе было жалко его за его большие годы, ей не хотелось верить, что он такой старый. А может быть и просто не поверила его сорока, сравнив с папой, которому действительно сорок, а он уже седой, да и здоровьем плох. Наверно слышала, как мать не раз упрекала отца за порочное пристрастие к алкоголю, говоря:

–– Образумься, прекрати, уже поседел, а все пьешь! Сколько можно!

Надеюсь, что не била при этом, причитая:

––Пить будешь? А он, зная анекдот, отвечал: –Наливай!

Может быть, для Наташи, как девочки, важную роль, как и в будущем будут, и уже теперь играла прическа и цвет волос. И как свойственно юности, седые волосы воспринимались как признак ужасной старости. Слава же не был ни сед, ни пьян. Наташа и ее «не может быть» остались в памяти Слава навсегда, и при каждом воспоминании о ней и сказанном ею на душе у него теплело, горло сдавливала спазма умиления и подступали слезы. При встречах или разговоре по телефону Слава всегда интересовался то у Юры, то у Аллы:

– Помните, у Вики была подруга Наташа, они тогда играли на лужайке, что с нею?

– Наташа выросла, вытянулась, красивая, и выступает в подтанцовке в какой-то эстрадной группе.

– А как ваша боевая Вика?

– О, Вика учится и подрабатывает в ресторане официанткой, уже взрослая. Боюсь, как бы ресторан не перетянул ее. Слава подумал, что бойкий характер Вики вполне подходит для работы в ресторане, но учебу она может забросить. Да и режим работы не благоприятствует занятиям. Славе хотелось увидеть Наташу, говорить с нею, напомнить тогдашний разговор, и, пожалуй, выведать ее мысли тогда. Хотя, не думал, что она помнит и сам разговор и вспомнит свои мысли и чувства. Но сначала нужно было зайти в ресторан и встретиться с Викой и узнать о Наташе, если конечно Вика его вспомнит. Однако никак не собрался, да и, как всегда, компаньона для посещения ресторана не было. И он все откладывал и откладывал свой выход в, так сказать, свет, в другой свет, который не в пример прежнему, вечернему, теперь только ночной – начинается поздно, длится ночь и заканчивается утром. Оценку отношения детей к нему он впредь воспринимал, вспоминая Наташу.

Не один раз Слава приезжал к дочке, зятю и внучкам. Встречали на вокзале приветствиями, улыбками, чемодан подхватывали, освобождая руки для объятий. Встречали почему-то без цветов. Сам он был привержен встречать гостей после долгого перерыва цветами. Зачем цветы – ведь приезд был не званным, а рядовым, по его зачастую неожиданному сообщению, что, мол, приеду, билеты заказал и оплатил. Случалось, что и для него вылет был довольно неожиданным. Соблазняли неопытного пассажира сообщения льготных сиюминутно билетах. Слава, пытаясь только прицениться, доходил до суммы, убеждался, что она просто соблазнительно мала, тотчас звонил дочке:

– Беру билеты на такое-то число, пробуду у вас десять дней. Будет ли это удобно для вас? Перенесете?

Дочь никогда не противилась, отвечала без задержки, решительно:

– Конечно, папа, конечно, приезжай.

Позвонил и на этот раз, но в разговоре появилась пауза и обратила на себя его внимание, и это как-то задело душу, еле заметно, словно быстрая тень от набежавшей тучки в солнечный день.

Вся семья за столом в ужин – муж, жена, две дочки – старшая двенадцати лет и младшая четырех. Родители обсуждают неожиданное известие о приезде через полтора месяца дедушки. Мать:

– Опять наш дедуля приезжает. Он всегда, как снег на голову, не переговорили, не обсудили – удобно ли для нас это время, ведь Настенька еще будет в школе, Лизочку вожу в садик. У папы трудные весенние работы начнутся, а он займет его комнату. И еще собрался на десять дней. Папа:

– Да ладно, как-нибудь переживем.

Старшая Настенька:

– Опять учить начнет, спрашивать какой у тебя средний балл успеваемости, проверять математику. Надоело, я сама все знаю, не маленькая.

Младшая Лизочка:

––Да, Настенька, и меня учит тоже. Как ты сидишь, как ложечку держишь? Ведь, правда, мама?

––Лизочка, не твое дело, дедуля старше тебя и умнее. Ты должна слушаться его. – Лиза плачет, Настенька вытирает ей слезы, говоря:

– Не бойся, я тебя защищать буду.

– А какие салаты дедушка делает! Ведь вкусно же, помнишь, когда он был на Новый год, тебе его салаты нравились, – говорит мама.

––Ну, ладно, пусть приезжает, – заканчивает Лизочка.

Такой или подобный разговор мог происходить и за столом, и в кухн, и в любое время. И в них дедушке отводилась роль атакующего их домашнее поле жизни, а им приходилось бы обороняться. Жить-то лучше, когда тебя только любят и ничего не требуют. Лизочка хочет, сойдя с утреннего горшочка, сесть к телевизору и смотреть во все глаза мультфильмы, открыв ротик, в который мамуля впихивает ложки с едой, а Лизочка отбивается от нее. И никакие окрики мамы – Уйди от телевизора, ешь, а то выключу телевизор, – не помогают. Лизочка свое возьмет, Лизочка не боится угроз, знает, что это все впустую. Мама любит безумно – бездумно, и не позволит себе заставлять ее или настойчиво исполнить угрозы.

Предстоящий приезд отца вызывает в ней напряжение. Мама Влада помнит его последовательность и неотступность в своем воспитании. Помнит, что он сначала два – три раза просил ее что-нибудь сделать, не повышая голоса. Если она не делала, говорил, что ждет, считая до трех. И если и тогда не сделает, получит по попке. И папа всегда исполнял обещанное. Маленькая знала это и никогда не дожидалась счета «три», а исполняла просьбу. Так они и жили хорошо без ее мамы с двух до пятнадцати лет. За это время папа написал и защитил диссертацию и стал преподавать в институте. Дочка, взрослея иногда ездила к маме на день-другой. Влада, естественно, впитывала мамины замашки и образ жизни, ей льстила свобода, вседозволенность. Здесь были ласки и любовь без требований и обязанностей. Детской душе это нравилось, а обязанности от папы напрягали ее. Желание попробованной свободы покорили ее, и в пятнадцать лет Влада бежала от отца, но не к матери. Чрез несколько дней он ее нашел у подружки, привез домой, выпорол ремнем. Вечером легли спать, а утром ее комната была пуста – Влада сбежала ночью через окно в свою кривую жизнь. Прошла страшным путем десять лет, и вот оказалась женой и матерью двух детей. До этого зажили раны у отца и его мамы, и они, в основном его мать, терпя, приняли ее, но в души уже не пускали, а держали на расстоянии, боясь ее черного опыта.

День – другой по приезде проходил тихо – мирно. Но однажды за воскресным обедом Лизочка вдруг, глядя из подобья на Славу, робко, осторожно говорит:

– Я не люблю тебя, дедуля.

– Почему же, за что, улыбаясь как на шутку, спросил дедуля.

Лизочка не отвечает, потупилась, и снова:

– Я не люблю тебя, дедуля.

Слава почувствовал себя неловко, даже немного стушевался, не зная, что сказать, что предпринять.

– Это пройдет, Лизочка. Любовь вернется. Мы снова будем любить друг друга.

– Нет, я не люблю тебя, дедуля.

Слава в недоумении, с вопросом во взгляде поглядел на маму, папу, Настеньку, мол, что происходит? Мама:

– Не обращай, папа, на нее внимание. Это что-то с нею странное.

– Лизочка, перестань размазывать кашку по тарелке!

«Я не люблю тебя, дедуля» стало лозунгом Лизочки. Звучал он и в обед, и в ужин, и утром. Оставаясь один, Слава с умилением и нежностью вспоминал разговор с девочкой Наташей. В нем ведь не было слов о любви, а была детская жалость к человеку, который стареет и уже состарился до сорока лет. Слава в своей большой жизни ни разу не слышал, чтобы ему говорили –не люблю. – В отношениях с девушками, даже, если они прекращались, этой фразы не было и от него. Один раз, когда Слава протиснулся в заполненную маршрутку и мельком посмотрел на девушку, отметив про себя, что она не интересна, он услышал от нее вдруг раздраженное:

– Вы мне не нравитесь! – От хамства словно задохнулся, и не нашелся с ответом. Девушка остановила маршрутку и вышла, направившись в ночной клуб, известный по сводкам полиции.

Иногда при встрече Лизочка не изрекала своего утверждения, и, если Слава останавливал свой добродушный взгляд на ней, она сжимала губы, делала жутко злые глаза и отворачивалась. Спасаясь от злой внучки, Слава стал завтракать и обедать отдельно за компьютерным столиком в отведенной ему комнатке. Кушая, вспомнил прочитанный в детстве рассказ о злой внучке, которая держала деда в темном углу комнаты и кормила его черными корками при его беззубом рте. Он дрожащими руками размачивал их и сосал. И Слава решил – Бежать в Ригу.

Так продолжалось несколько дней, в которые то мама, то папа, то сестра журили Лизочку, говоря, что так нехорошо говорить. Но не помогало. Это состояние, когда слышишь периодически, что тебя не любит ребенок, оказалось на удивление самому Славе трудно переносимым, и он решил бежать, как бежал бы от стаи комаров или пчел – хоть маленькие, а досаждают очень сильно. До рейса на Ригу еще несколько дней. Как уехать из Германии скорее? Сел к компьютеру и просмотрел возможные пути побега самолетом, автобусом, поездом. Подошел по времени и цене билета на автобус. Тайком собрал вечером в своей комнате сумку, с тем, чтобы утром покинуть странно гостеприимный дом. Дочка вернулась, отведя в садик Лизочку. Поговорили о том, о сем, и она предложила накоротко съездить в магазин. По дороге Слава заметил турбюро, и у него мелькнула мысль:

– Куда-нибудь поехать по Германии, накоротко, до рейса самолета на Ригу.

Не говоря Владе о моем намерении, беседуя, заметил вывеску туристического бюро, попросил остановить машину и предложил заглянуть–вдруг будет какой-то короткий тур по Германии. Турбюро находилось в районе проживания многих русских немцев – эмигрантов из Казахстана, в русском магазине. В нем и продукты, и товары, и кассиры – все русское, не говоря о заполнении русскими посетителями. Настоящая Россия из бывших казахстанцев–немцев в Баварии. Здесь же и русский туристический агент. Оказался подходящим автобусный тур в Париж на два дня. Обрадованный Слава оформленный и оплаченный документ схватил, как тонущий хватает спасательный круг:

– Он спасен! Да еще как интересно – Парижем!

И бежал в Париж, как Наполеон из-под Москвы, спасаясь от назойливой Лизы с ее – «я не люблю..»

Автобус заполнен русскими. Простые на вид люди, обычные унылые русские лица. Словно для развлечения нас и нарушения однообразия гудения дизеля в купе на четверых «гудела» компания из двух пар в спортивных ADIDAS штанах на всем пути до Парижа. Нескончаемы были водка и покорное терпение остальных пассажиров. Экскурсии по городу и музеи спасли нас от них – они пропали.

В восемь тридцать утра Слава вышел из автобуса и ступил на землю Парижа, известную ему покрытою французской литературой, картинами, песнями, Наполеоном, Эйфелевой башней. И вот этого нет, открылась земля. Улица круто вверх вела к храму и Монмартру. Поднявшись, осмотрелся и замер над лежащей перед ним панорамой Парижа с охватом в сто восемьдесят градусов. Было пасмурно, свежо и дул холодный ветер, заставляя поеживаться, сжимаясь, но не отвлекая от обозрения бесконечной простирающейся до горизонта городской панорамы. Взгляд скользил по крышам. И только соборы и небоскребы позволяли заглянуть в окна.

Приступило желание, и Слава стал искать глазами вывеску с WC. Наконец, увидел и обрадованно быстрым шагом направился по указателю. Подошел, но был разочарован – закрыт. Хватило терпения вчитаться в объявление на французском, из которого разобрал одно слово ferme и цифры. Ждать предстояло до десяти. Пришлось оставить панораму и искать укромное местечко. Плато горы, на которой находился Слава, обрамляла метровой высоты отлитая цветами чугунная ограда, а за нею ниже простирался невысокий кустарник. В голову пришло воспоминание о прочитанное в книге японского автора «Путешествие вниз по Франции». Он посетил Париж и, вспоминая о запахах Парижа, он называет запахи круассонов, кофе, жареных каштанов, Щанель Nr.5 и задает себе вопрос: –Чем же пахнет Париж? Отметает названные и заявляет, что основной запах Парижа – это запах мочи в телефонных будках и подъездах домов, а Слава добавляет – И кустарника на склонах Монмартра.

Когда вернулся, и рейс на Ригу подошел. Прощай терзания! Тяжелые воспоминания о том визите остались навсегда, и при каждом подходящем случае Слава спрашивал себя:

– Чем же он так нелюбим Лизочкой? Может быть, и другие примеры будут, и он поймет, что он нелюбим всем человечеством, с представителями которого сталкивает его жизнь? Не изверг ли я рода человеческого? Но подобного с Лизочкой все не встречалось никогда. А случалось напротив – он был обласкан.

В зимний воскресный день Слава возвращался из леса после лыжного пробега.

Бегом по асфальту перед потоком машин пересек шоссе и катился с маленького пригорка, резко вдруг затормозив, т.к. путь пересекал мальчик, скользивший животом на картонном листе по ледяному склону. Этот склон под самым домом был любим многими поколениями детворы зимой. Они выкатывали его ногами, пальто, куртками, санками, картонными листами. Обливали водой, когда он лысел до земли, и снова он годился хоть для одного, хоть для нескольких, скользящих паровозиком. Слава пропустил малыша, прошел дальше, но остановился посмотреть на следующего лихача, скользившего стоя на ботинках. Внизу стояли рядом два мальчика. Один спросил Славу:

–Какие у вас лыжи? Деревянные или пластмассовые?

– Пластиковые.

– А нужно их смазывать?

– И, да и нет. Иногда смазываю.

– А есть у них желобок?

– Есть, – ответил и поднял лыжу, показывая.

– Хорошие лыжи у вас.

– Да и мне нравятся, – ответил Слава и сделал шаг – другой, а мальчик вслед ему сказал:

– Да хранит вас господь.

Спазма сдавила горло, заслезились глаза. Слава возможно мягче ответил:

– Спасибо тебе, мальчик, за доброе пожелание. Пусть и тебя хранит господь.

В жаркий летний полдень Слава после купанья возвращается домой, проходя возле скамейки, на которой гурьбой сидят девочки десяти—четырнадцати лет, услышал почти хором произнесенное:

– Здравствуйте.

Слава остановился, посмотрел на них, думая увидеть знакомую девочку из окрестных домов. Но – нет, всех видел впервые. Одеты по-летнему, некоторые босиком, волосы после купанья еще мокрые, в беспорядке, на некоторых еще мокрые футболки.

–– Здравствуйте, девочки. Вы что, меня знаете?

–– Да.

–– Наверно вы из нашего двора?

––Нет.

–– Я вас всех не могу запомнить. – Щелкают семечки.

– А вы меня запомнили?

––Да.

–– Наверно потому, что я в очках?

– Нет.

––А почему же тогда?

–– Вы красивый, – отвечает одна светловолосая с простым русским лицом.

––Ты тоже красивая, потому что говоришь приятное, умница. Так и держи себя всегда, и все тебя будут любить. – Девочки улыбаются, Слава прощается и уходит, тронутый их вниманием и таким редким комплиментом:

– Надо же, он красивый и вспомнил, что устами младенца глаголет истина. Значит действительно я хороший. А не любить меня – тоже можно, но только про себя, в мыслях.

– Какие хорошие девочки. Ведь ничто не заставляло их сказать эти приятные мне слова, – подумал Слава, и, придя домой, решил их угостить? Нашел пакет с конфетами—червяками, оставленными, когда—то «я не люблю тебя, дедушка,» Лизочкой, и вернулся к скамейке.

– Девочки, помогите мне, скушайте эти конфеты, избавьте меня от многих сладостей, – и протянул пакет той светловолосой умнице. Девочки гурьбой навалились на светловолосую, вмиг разобрали конфеты и набили ими рты. Смущенный своим неожиданным порывом, Слава кивнул девочкам и быстро ушел, раздумывая:

– Бывали у него несколько раз хорошие порывы при разных ситуациях, но он начинал раздумывать, анализировать осуществление и отказывался делать. Теперь он подумал и сделал, и сделал хорошо, как делал бог.

–– Молодец, – похвалил он себя.

Как эти встречи с разными детьми соответствовали его представлению о чистой детской душе, и как не вязались с недетской жестокостью Лизочки!

Но была же причина или мотив, было что-то, что заставило ее довольно воинственно или задиристо атаковать меня. Я подумал, что любящая ее мама, воспитывая дочь, обратила ее внимание на то, что она так любит Лизочку, что ни разу даже не шлепнула ее по попке. –А вот папа меня наказывал, и однажды взял ремешок и отшлепал меня по попке. – Мама, а тебе больно было? –Конечно больно. – Ах, какой нехороший дедушка! Я его больше не люблю. Жалея маму, Лизочка решила мстить дедушке, и делала это настойчиво.

После побега Слава стал с опаской бывать в гостях, и Лизочки встречала его обычно хмурым взглядом. Она не забывала страдание маминой задницы, не зная причины примененного отцом способа наказания и воспитания. Сама Влада об этом случае тоже напоминала и укоряла отца за метод воспитания. И как с малого начинается великое, так и за детским лепетом последовали большие неправедные дела Влады, и гостевания Славы прекратились.