Читать книгу Как просто. Книга стихов - Вячеслав Кислицын - Страница 2

Люблю я, братцы, по старинке,

бродить дорогами в пыли

и собирать в ладонь росинки,

рукой качая ковыли,

и верить – мир устроен просто,

как слово «нет» и слово «да»,

что с первых дней и до погоста

для всех горит одна звезда.

Ногой босой ступать по травам,

в которых небо и цветы.

Ты дал мне, Боже, это право —

смотреть на звёзды и кресты.

Чтоб верить в жизнь и чтить могилы,

молиться, молча, у икон,

любить, любить – ты дал мне силы

в  тот день, когда я был рождён.

В берёзовой роще у дома

кукушки считают деньки,

я юн, и с тобой мы знакомы,

шаги твои в травах легки.

Слышны они слева и справа,

над речкой поднялся туман,

он, молча, ползёт к переправам,

а солнце крадётся к домам.

Пастух гонит сонное стадо,

и мы провожаем его,

и ты мне как будто бы рада,

и осень ещё далеко.

Поют петухи перекличку,

в туманах сменив соловья.

Ты крутишь задорно косичку,

смеётся деревня твоя

над парнем с рабочих окраин,

панельных трущоб городских.

Читаю, насмешку читаю

в глазах голубых, колдовских.

Река Уфа. Тень Пугачёвских сопок,

и где-то в плавнях бродит Салават.

В намокших джинсах высыхает хлопок

Montan-ой местной жестко-грубоват.

Нас трое в лодке и одна собака.

А там, на Темзе, Джером К. Джером,

(и как гладка, и так бела бумага)!

Мы с Салаватом за его окном.

Клюёт чебак, подлещик и сорожка,

и пескари длиной в ладонь руки.

Слегка занудно в уши лезет мошка,

а Емельян поднял свои полки.

Красноуфимск не выдержал осаду,

казаки пьют хмельную сон-траву.

А нам бы просто не попасть в засаду,

на поезд сесть и покорить Москву.

Где жжёт огонь в ковше Олимпиада

(и лишь одних американцев нет),

двенадцать лет до полного распада,

молчит Таганка, замолчал поэт.

Трещат над сопкой шумные сороки,

и Пугачёв ещё не убиен,

ещё не все известны даты, сроки.

Ещё поет со сцены Джо Дассен.

Мы у костра, а в небе тают звезды,

в Уфу со свечек оплывает воск.

К огням жучки скребутся по берёсте,

в траве кузнец стрекочет – виртуоз…

Сегодня, тридцать лет спустя,

Опять осада Ла-Рошели,

Чертить по судьбам параллели,

На всё смотреть полушутя.

Когда прорехи есть в строю,

Ты весь из олова и стоек.

А первый тост фатально горек

За тех, кто где-то там, в раю.

И вспомнишь: бравый зампотех*,

Он твой сапог срезает ловко,

Освобождается сноровка

Идти до Бога без помех.

Но болью рук родных тепло,

Что разрывает расстоянья,

А я уже стою на грани,

И ты идёшь смертям назло.

Уходит дамочка с косой,

У полосы несжатой мама,

Закрыв меня, стоит упрямо,

А я голодный и босой.

Не тороплюсь коснуться звёзд…

Под утро продолжают сниться

Немых друзей живые лица…

И поднимаю первый тост.

Ты искал квадратуру круга,

необъятность не мог объять.

За окном бушевала вьюга,

выстывала за ночь кровать.

Ты на звёзды смотрел в колодцы,

на ладонях не видел схем —

там зияли прорехой донцы

нерешаемых теорем.

Сальвадорами да́ли мерил

и обменивал на рубли.

Всем вождям с трубкой мира верил,

что прекрасное есть в Дали́.

Но в Дали́ было так далёко,

а хотелось при жизни – в рай,

чтоб по полной, чтоб всё глубоко,

чашей полною через край.

Но стоишь у открытой две́ри

или, может быть, у двери́,

очень хочешь ещё поверить,

или просто поговорить…

Ты видишь вновь огонь вечерний

небесных далей и кочевий,

ступив ногой на Млечный путь,

толчком вселенную качнуть.

Но неуверенная поступь

мешает всё познать на ощупь,

на вкус, на запах или цвет,

а за спиной парад планет.

И тень померкнувшей Эллады,

эфес от сломанной эспады.

И все слова звучат в рефрен,

и твой разрушен Карфаген.

И уплывает каравелла

под «болеро» Maurice Равеля,

со шпагой мальчик постарел,

а в небесах амур без стрел…

Но тает снег в его ладошке,

и солнце прячется в лукошке —

нехитрой клоунады трюк,

аплодисменты… ловкость рук…

Ветры крутят земные сферы,

сквозняки продувают шар.

Есть желанье закрыть портьеры

и не видеть ночной Монмартр.

Разлетелся Париж по свету,

эх, забыть бы о нём совсем.

Рядом улица сквозь планету —

«Сорок лет ВЛКСМ»

И кручусь я на ней, как белка,

и рулю свой вопрос-ответ.

С кем сегодня «забита стрелка»,

чьих сегодня в помине нет?

«Савва Сербский» звучит набатом,

над крестами снега кружа́т.

И стоим мы под снегом с братом:

– Где же сила и правда,

брат?

Вкусом из детства в мундире картошки.

Льётся из крынки в стакан молоко,

ломоть ржаного, на блюдечке крошки;

домик в деревне, сезон отпусков.

Лает Трезор во дворе у забора

и сторожит незакрытую дверь,

дед возвратился с ночного дозора,

утро встречает колхоз без потерь.

Утро встречает «Заря коммунизма»,

и горизонты за лесом видны,

солнце вливается тёплой харизмой

в каждого жителя лучшей страны.

Всё ещё живы.

Гагарин и Брежнев

слева божницы* под богом висят,

бабушка ножичком ломтики режет

«Докторской», круглой, за два пятьдесят…