Читать книгу Женщина с портретом на коже - Вячеслав Прах - Страница 3

В детстве Ляля была трудным ребенком. Закрытым. Но это совсем не значит, что она держалась всегда в стороне. Наоборот, ее талант – просочиться в любую компанию и занять в ней почетное место. Девочка с таким редким именем не была обделена вниманием сверстников. Она входила в роль. И имя, данное ей при рождении, становилось тем самым образом в ее жизни, которому она стремилась соответствовать. Взрослые же, напротив, всегда ограждали ее от себя. Иногда она могла сказать такое, что не укладывалось в их голове. Но ее не воспринимали всерьез. Дети тянулись к ней, как к старшему товарищу. Ей всегда было чем их удивить. Она видела мир по-другому.

В двенадцать лет она попыталась броситься из окна. Твердая рука мамы ее удержала. Ее вечный ангел-хранитель так и не узнала, что стало причиной. Возможно, она увидела или услышала то, что ей не стоило бы знать. Дети в таком возрасте слишком восприимчивы, слишком тонки. Их кожа еще не огрубела. Не стану делиться догадками – она никому ничего не сказала.

Еще, будучи юным подростком, Ляля твердо решила: всем и всегда говорить только правду. Какой бы обидной она ни была. Это был ее выбор. За это она не раз приходила домой в синяках. А однажды старшеклассницы ей даже сломали нос. Она не пожаловалась. И этим случаем безмерно гордилась. Немного старше она воспитала в себе мальчишку. Лютого, задиристого и слегка романтичного. Мальчишку.

Самый короткий рассказ о женской любви. Всего три предложения:

«В двадцать два к ней прикоснулась мужская рука. В двадцать девять она полюбила. В тридцать три она дала клятву – жить!»

2.

Я вновь цепляюсь за жизнь. Я не бабочка. И больше ею не стану. Я испытываю яростную ненависть к моим краскам. К моим картинам. К чужим картинам. К художникам и тому, что их вдохновляет. Меня больше нет. Исчезла. Я никогда не возьму в руки холст.

(сидит в яблочном саду на скамье).

Какое странное утро. В это время я рисовала. Отдавала первым лучам свое тело, а взамен не брала ничего. Лишь одна капля краски и утро замерло на вдохе. Последняя капля – и его уже нет. Я никогда не наслаждалась рассветом. Не вслушивалась, как просыпалась от спячки жизнь. Люди. Птицы. Деревья. Слова. Для меня утро было всего лишь декорацией. Которой на смену приходила другая.

– И чем люди занимаются поутру?

(произнесла вслух).

– Спят или идут на работу. И то, и другое, ровным счетом, не приносит им ничего.

(молодой парень, с лицом недоедающего, подсел рядом с ней).

И откуда он взялся?

– Мы с Вами знакомы?

– Нет.

Ляля не желала философствовать вдвоем. Его присутствие ее тяготило.

(спросил):

– Что у Вас?

– Депрессия.

– А у Вас?

– Шизофрения.

– Очень приятно.

– Взаимно.

– Если что, не удивляйтесь, если я вдруг исчезну.

– Хорошо.

У нее всегда было особое чувство юмора. А у него, похоже, его не было вовсе.

Ляля не соврала, она действительно лечила депрессию. В приют для душевнобольных она пришла сама. И уйти, как доктор сказал, она могла в любой день. Только ей это было не к спеху. Такое странное состояние для человека, у которого никого нет. Ни мамы, которая могла бы всегда выслушать и дать мудрый совет. Ни отца, который разрушил бы весь мир, лишь бы она никогда не плакала. Ни друга. Особенно друга. Ей было некуда пойти и поэтому она выбрала для себя другой мир. Он отличался от привычного тем, что люди считали себя здоровыми. И не стыдились об этом заявить. Вокруг нее не было ни одного больного человека. Только она. Ляля не чувствовала здесь себя лишней.

Быть ближе к своей душе. Понять, что ты есть, а не чем хотел все время казаться. В таком странном и тихом месте ты вдруг находишь свой дом. Тебе здесь хорошо и спокойно. Ты отдыхаешь от слов. От вечного шума автомобилей. От людей, которых ты давно хотел отгородить от себя. Но никак не решался. Здесь с каждым днем память становится более размытой. Воспоминания теряют свой контраст. И люди кругом безобидные. Старики, молодые; крепкие, грубоватые на вид мужчины с добрыми, детскими глазами; юные женщины со взрослым, потерянным взглядом; дети. Даже дети.

(начался дождь).

Ляля встала под яблоню и начала гладить мокрые листья.

(подошел доктор).

– Пойдемте внутрь. Вы пропустите ужин.

– Ничего.

(безразлично).

– Как Вы себя чувствуете?

– Хорошо, очень хорошо.

(доктор)

– Свежий воздух Вам должен помочь. А здоровый сон укрепит Ваше тело.

(тишина). Дождь становился сильнее.

– Ну-у что же. Когда надумаете нас покинуть, сообщите.

– Непременно.

Человек в белом халате медленно удалился.

***

Теплая апрельская ночь. Легкий ветерок время от времени стучал в открытое окно и наполнял комнату свежестью. Пахучий аромат цветущих яблонь доносился из сада. И в какой-то момент Ляля осознала, что там, за забором, нет ничего. Ничего, что заставило бы ее вернуться.

Этой ночью у нее был гость. Совсем юная девушка Линда была ее единственным другом. Той верной отдушиной, с которой можно было выйти к озеру и покричать. Громко, чтобы все вокруг слышали. А потом пару дней ходить с больным горлом и хрипло смеяться. А бывало, они часами сидели молча. Каждый по-своему, им было о чем помолчать. Несмотря на большую разницу в возрасте, Ляля разговаривала с ней свободно, на равных. Как со своей младшей сестрой. Но даже Линда ее иногда утомляла.

– Ляля, Лялечка, помоги мне.

Рыжеволосая, смешная и такая теплая. (растерянно забежала к ней).

– Что случилось, моя дорогая?

– Я знаю, ты мне не поверишь. Но я снова видела бабушку, она стояла над кроватью и смотрела на меня. Я так испугалась.

(обняла, как ребенка, которого у нее никогда не было).

– Тише, милая, тише. Наши родные иногда навещают нас. В этом нет ничего страшного. Тише! Они всегда приходят такими, какими мы запомнили их.

– Я больше не хочу, чтобы она приходила.

«Как я тебя понимаю». (не сказала этого вслух).

Тишина. Озеро. Сад. Тишина. Новое утро. Сад. Озеро. Тишина.

Уже третий день бессонница тревожила ее сон. За все это время снотворное не подводило ни разу. Кроме трех этих дней. Все дело в том, что молодой человек, который подсел тогда в саду на скамейку, на днях подошел к ней еще раз. Его просьба была очень странной.

– Вы позволите мне рисовать на Вашем обнаженном теле?

Все это предложение Ляля разобрала по словам. Чтобы найти в нем тайный смысл. Вслушивалась между строк. Очевидно, он хотел сказать что-то другое.

– Что, простите?

– Вы меня верно услышали.

Ляля никогда бы не согласилась исполнить такую просьбу. Будь он самым обаятельным мужчиной на земле. Будь он гениальным художником. Никогда. Табу!

– Я готова стать твоим холстом.

Страсть. Это была страсть. Такая глубокая, непознанная ранее. Жажда познать что-то новое, такая губительная жадность к краскам. Он рисовал на ее шее. Уверенно, твердо. Мазок кистью – и она живая. Его эмоции, слияние ее красивого, желанного тела с его вдохновением. Она наслаждалась собой. Чувствовала каждую линию. Его возбуждение. Запахи. Вдохи. Она была в его плену.

Его тело впитывало в себя живую картину. Он вливался в то, что писал. Видел, как все его образы проходят через него. Растворяются в теле. Целовать раскаленное солнце, оно ее грудь обжигало. Целовать ее шею, шею лебедя белого. Целовать ее перья. Он открыл ей глаза…

Эта ночь останется вечной. Она запомнит ее навсегда.

– У тебя действительно шизофрения?

– Да.

– И ты слышишь голоса?

– Нет, – рассмеялся.

(пауза).

Их тела были в краске. Их лица, руки и даже губы. Разноцветная простынь. Черно-белые сны.

Его выписали утром, а Ляля в это время спала. Прощания не было. Не было того заветного поцелуя в лоб и той тайной искры «остаться».

Как бы безумно это ни звучало, но факт оставался фактом. Его вылечи, а ее нет.

– Прощай, Ляля.

(тихо захлопнулась дверь).

Когда она проснулась, на подушке возле ее лица лежало большое лебединое перо.

***

1.

«Здравствуй.

Я ночь провел у твоих окон, надеялся, что вдруг загорится свет. Ты подойдешь к окну, я увижу тебя и на душе станет спокойно.

Март».

«Здравствуй, Ляля.

Я стучусь каждый день. На меня жалуются твои соседи. Говорят, что давно не видели тебя. Я принес еды. Возьми, я поставил под дверь. Обещаю больше тебя не тревожить.

Можешь не благодарить.

Твой, Март».

«Ты уехала из города? Где ты? Напиши мне свой адрес. Прошу, дай мне короткий ответ.

Хочешь, я приеду и отвезу тебя во Францию. Ты полюбишь Париж, увидишь другой мир и губы твои станут теплее. Твои глаза станут чище, я буду беречь твои слезы. Ревновать к проходящим мимо французам и все время тебя целовать. Ты забудешь обо всем, мы увидим весь мир. В каждой стране мы оставим роман. Талантливой, яркой художницы и самого счастливого писателя. Прошу, дай всего один шанс.

С нетерпением жду ответа. Уже представил, как буду целовать твое письмо.

Март».

2.

Женское любопытство настолько капризно, что Ляля без боя ему поддалась. Вечером незаметно она пробралась в архив, без ведома заняв ключ на посту дежурного. Ей хотелось знать больше о нем.

Та информация, которую ей удалось раздобыть, несколько удивила Лялю. Он выглядел старше своих двадцати двух. И с диагнозом он соврал. У нее никак не укладывалось в голове его поведение. Пусть его просьба была странной, пусть с виду он бледен, тоще-больной и не располагает к себе ни на шаг. Но шизофреников Ляля представляла себе совсем по-другому. Полумертвыми, не принадлежащими собственному телу, и постоянно в бреду. Этот же был совершенно другим.

– Линда, небо мое, я покидаю тебя.

– А когда ты вернешься?

Ляля так не хотела ей врать.

– Спасибо тебе за прогулки. За долгие вечера и короткие ночи. За молчаливого, верного друга, который останется в моей памяти навеки. Я буду вспоминать тебя добрым словом. Я так благодарна тебе!

(коротко обняла и ушла без оглядки из сада). Яблони уже отцвели.

Как давно она не была за забором. Недели, месяц. Год? В какой-то момент время остановилось. Затаило свое обыденное, ровное дыхание. Вдохи стали глубже, вкуснее. И ты больше не слышишь ничего, кроме собственного голоса. Мир будто оглох, а ты продолжаешь петь. Без какой-либо музыки. Тот эффект наполнения себя, когда важны детали. Если бы слепому вернули зрение, это выглядело бы именно так.

Сердце стучало, как никогда. Ноги заметно дрожали. Ее охватил страх. Ляля боялась переходить улицу, ее пугали звуки машин. Она заблуждалась, что вокруг все должно измениться. Улицы, небо, деревья, птицы. Люди. Особенно люди. Она чувствовала себя лишней.

(присела на холодный бордюр).

– Девушка, здесь запрещено сидеть. Немедленно встаньте!

Как трудно ей далось усмирить гордыню. Того злого, вечно голодного демона. Он мог, порой, впиться в самое безобидное слово. Мертвой хваткой вцепиться в горло и не отпускать до тех пор, пока ее голос звучит тоном ниже его.

Нет, Ляля. Стоп!

(замедлила шаг). Темнело кругом.

С чего ты взяла, что все вокруг тебе чем-то обязаны. Разве виноваты они, что ты ждала от них большего. «Здравствуйте все. Я вернулась. Пригрейте меня своей добротой». Как давно я забыла, что в этом городе и без меня есть кого отогреть. Каждый из них болен чем-то серьезным, при этом любым пустяком излечим. Но беда в том, что это заразно.

(успокоилась).

Напевает старые, забытые куплеты. Люди оборачиваются и все не поймут. Что с ней?

(улыбается).

Прежде, чем открыть дверь, она постучалась. Представляя себе тот момент, как ей радостно открывают. Окрыляют простыми словами «как тебя не хватало».

(замечталась).

Ответа, разумеется, не последовало. Достала ключ из кармана.

(вошла).

На полу у двери лежало три белых конверта. Ляля, в ожидании чуда, посмотрела, от кого они. Внезапная радость вылетела через окно. Вместе с их отправителем.

– Я вернулась, мое Восхищение.

Она не узнала свою зеленоглазую музу. Та будто бы постарела. Появились небольшие круги под глазами, волосы казались короче и уже не касались ее поясницы. Глаза стали менее живыми. Зеленые имели какой-то сероватый оттенок. Верхняя губа приподнялась. Лицо выдавало тревожное беспокойство.

– Прости. На секунду я тебя не признала. Когда ты успела отдать свою красоту? И кому?

***

4.

Монолог Художника.

Меня восхищают человеческие чувства. Только переживая эмоции, можно передать всю свою суть. Встать и распахнуть себя, как нечто совершенно прекрасное. Возродиться. Открыть свое истинное лицо.

Равнодушие – это болезнь. И я сожалею, что в медицине не ставят этот диагноз. В жизни, полной запахов, цветов и музыки, перед которой, порой, бывают бессильны наши огрубевшие струны. Оставаться слепым, глухим и немым – болезнь куда страшнее, чем жить в выдуманном мире. Потерять вкус ко всему – как лишиться пальцев на обеих руках. У тебя все еще есть руки, а вот притронуться к чему-либо ты уже не в силах. Сродни переломанных ног, отгородить всех от себя безразличием. И когда ты будешь стоять на краю, никто не схватит тебя за руку и пощечиной не приведет тебя к жизни. Тем, сломленным, на рыхлой земле, протез больше не нужен.

Монолог Ляли.

Я была такой же, как ты. Ты – мое зеркало и том прежних пороков. Я думаю, что Господь послал тебя, чтобы показать, кем я была и что со мной стало теперь. Ты прекрасен, как никто другой. Яркое, раскаленное солнце, как тогда у меня на груди. Бледная улица. Тени кругом, и тут ты идешь. И лишь над тобой оно светит ярче. Меня сломали! Нет, не враги. Меня погубили самые близкие люди. Я отчаялась от того, что они желали мне лучшего.