Читать книгу Дьявол во мне - Вячеслав Прах - Страница 4

Ну что? Выкурить еще одну сигарету, умыться холодной водой и тихо удалиться отсюда, чтобы забыть весь этот день, как странный дурной сон?

Все же напоследок я прошелся по квартире, чисто из-за праздного любопытства. Заглянул в спальню, обнаружил там белый шкаф прямо у входной двери, кровать у окна и фотографию в рамке на подоконнике. На ней Марк стоял с какой-то женщиной, обняв ее сзади, и оба они улыбались. Я готов был поспорить на что угодно, что так не обнимают своих сестер или просто знакомых. Зеленоглазая, красивая…

Брать в руки фотографию я не стал, как и не стал рыться в шкафу, лишь отодвинул штору на окне и посмотрел на открывшийся вид. Проезжая часть. Но не шумно – удачные Марку стеклопакеты поставили… Сама квартира находилась в тихом зеленом районе города, всего в двух километрах от центра. Хорошее место для жизни.

В общем, я вышел из спальни, так ни к чему не прикоснувшись. Еще раз осмотрел гостиную и обратил внимание на небольшое, но пахучее пятно на диване. Черт, все-таки осталось! Пришлось протирать его с моющим средством. Затем я присел, закрыл глаза и сделал очередную сигаретную затяжку. По телу разлилось ощущение покоя. Пальцы играли в воздухе, нажимая невидимые клавиши. Да, я понял, что чертовски соскучился по своему старому другу. Возвращаться к родственникам до тошноты и ненависти не хотелось. Но при этом хотелось играть…

Я не знал, что делать. Остаться в квартире у незнакомого мужчины или вернуться домой как ни в чем не бывало. К старой жизни, к постоянным ссорам, обморокам и запаху блевоты, исходящему от каждого из родителей. Прошла всего пара-тройка часов, они даже не заметили исчезновения, пропажи. Они придут с работы и продолжат недовольно бурчать, молча презирать друг друга и улыбаться только во время комедийных ТВ-передач. Возможно, они даже не зайдут в мою комнату. Ведь я всегда там – где мне еще быть?

Как же поступить? При мне скромная сумма родительских денег, кормить меня даром никто не будет, покупать сигареты, одежду и прочие вещи необходимые для существования – тоже. И пианино не появится здесь лишь по велению моей мысли. Если и покидать родительский дом, то покидать его навсегда, полностью обеспечивая свое дальнейшее существование.

Что я умею, кроме как стучать по клавишам и испытывать муки от собственных мелодий? Или, может, пытки больше не будет? И иголки под кожу засовывать никто не станет? Ведь я помню, знаю, что две моих последних мелодии прекрасны. Прекрасны настолько, что я посвятил бы их Марку, в благодарность за спасение.

Итак, нужно придумать, чем зарабатывать на жизнь.

Погрузившись в размышления, я даже не сразу понял, что изрядно проголодался. В предвкушении чего-нибудь вкусного открыл холодильник. Холодная курица гриль, плотно упакованная в фольгу, стала добротным обедом для тощего парня, который сегодня обрел жизнь, а точнее – вкус к жизни, нового себя.

Дома у Марка было уютно, как нигде; сидел бы здесь и сидел. Но после обеда я все же решил прогуляться по окрестностям этого района, не торчать же до ночи одному.

Еще вчера я ложился спать с мыслями о том, как поезд раздавит меня, переломает все мои кости, превратит в красную жидкость, краску, которую будет тереть тряпкой уборщица после того, как мои останки соберут в пакет и увезут на опознание. После того, как рельсы обесточат на короткое время, а движение поездов метро остановят из-за меня. Да, на несколько дней я бы стал знаменитостью, сенсацией, которую обсуждал бы весь город, а затем меня бы забыли. Все, кроме моей родни. Вероятно, они бы что-то переосмыслили, а может, и нет. Скорее всего – на какое-то короткое время: четыре недели или два месяца. А затем продолжили бы жить, как жили.

Нет, я рад, что меня вытащили из лап смерти. Во мне будто что-то проснулось. Что-то, что умерло когда-то давно или, по крайней мере, ушло в глубокий сон. Что-то, что смотрит на этот мир сквозь призму яркости, видит прелесть в прохожих, в деревьях, в загазованном воздухе этих чужих для меня улиц. Я чувствовал радость от того, что сегодня вечером познакомлюсь со своим спасителем. Поговорю с ним, выслушаю его и, возможно, выскажу все, что во мне накипело за эти последние годы, за все мое детство.

Да, сто семьдесят один – это еще не приговор. Шагая по улице, я вдруг начал замечать мужчин, которые были существенно ниже меня, но шли рука об руку с красивыми женщинами, с детьми, с улыбкой на устах и светлым надежным будущим в глазах. Сто семьдесят один – это не конец, это начало. Начало чего-то нового, интригующего и захватывающего одновременно, начало новой судьбы, нового дня и нового знакомства с человеком. Пусть я и недостаточно высок для этого мира, но тот, кто находится внутри – он гораздо выше меня, гораздо привлекательнее, он что-то хочет от этой жизни.

* * *

Марк вернулся в три часа ночи. Я к тому времени уже уснул, хотя и давал себе обещание дождаться его во что бы то ни стало. Однако успешно вырубился в половине первого, сидя на кухне с тлеющей сигаретой в руке. Проснулся через две минуты от резкой боли, потушил окурок, постелил себе на диване простыню, которую нашел в шкафчике гостиной, и уснул. Но когда Марк пришел домой, я услышал скрип двери, а затем тихие, неспешные шаги в коридоре. Он, наверное, понял, что я остался у него, и решил меня не будить. Еще несколько минут я лежал во тьме с открытыми глазами, а потом встал с дивана.

– Доброй ночи, – сказал я, выходя в коридор.

Я ожидал увидеть Марка в полицейской форме, но он был одет цивильно, по-городскому. Синие джинсы, теплый серый свитер, часы, добротные кроссовки. В руках он держал другую обувь, а именно черные туфли размера эдак сорок пятого, и старательно начищал их, сидя на корточках.

– И тебе доброй. Чего не спишь? – Он на миг взглянул на меня, а затем вернулся к своему занятию.

– Я услышал, как ты пришел.

– Понятно. Ел что-нибудь? – спросил он не то из вежливости, не то из какой-то странной и непонятной мне заботы.

– Да, спасибо. Я съел всю твою курицу. И полбатона хлеба, – с некоторой робостью в голосе ответил я. Почему-то стало стыдно за свой зверский аппетит.

– На здоровье. – Он поднялся с корточек, поставил обувь у входной двери и обернулся ко мне. – Завтра перед работой куплю нам по курице. Выйду немного раньше, потом вернусь домой, ты еще будешь спать. Ну и по мелочи возьму: салата, хлеба… Сигареты есть, должно на день хватить. Они на холодильнике, бери, не стесняйся. Куплю еще, если нужно.

Он в своем уме? Зачем он это делает?

Я промолчал, потому что даже не знал, как реагировать.

– Ты ведь с родителями живешь, так? – вдруг спросил он. – Если они подадут заявление об исчезновении, тебе придется вернуться домой. Дело серьезное, понимаешь?

– Понимаю. – Я набрался смелости и неожиданно даже для самого себя сказал: – Я не хочу возвращаться туда, там невыносимо.

– Я догадался, но об этом потом. Как тебя… Домиан?

Я кивнул.

– О’кей. Я иду спать, мне в пять тридцать утра уходить. Завтра вернусь к вечеру, в девять, может, полдесятого, и мы обо всем с тобой поговорим. На холодильнике оставлю тридцать долларов, будет нужно – распоряжайся. Не знаю о твоей материальной ситуации, да и мне сейчас не до этого. В общем, чувствуй себя как дома. – Марк немного помолчал, а затем добавил: – Пока тебя не ищут. Доброй ночи.

И он направился в спальню. После этого я его уже не слышал, видимо, он сразу уснул. Ну и работка…

Тем временем я выкурил очередную сигарету, запивать остывшим недопитым чаем не стал. Еще минут пять посидел в своих мыслях, а затем покинул кухню и последовал примеру того, кто вчера подарил мне жизнь.

Проснулся я в девять утра от стука в квартире соседей, которые затеяли ремонт в самое неподходящее для меня время. Если бы не этот надоедливый стук, возможно, я бы проспал и до обеда. Марка в квартире не было. Ключи лежали на кухонном столе – он закрыл квартиру своими, а вторую пару оставил мне, чтобы я мог покинуть его холостяцкую берлогу в любое время. Как он и обещал, курица обнаружилась в холодильнике, завернутая в фольгу. Там же в пластмассовом контейнере я нашел греческий салат. И бутылку молока, только купленную – еще вчера ее не было. В одном из шкафчиков я раздобыл хлопья, так что классический завтрак – хлопья с молоком – сложился сам. Курицу оставил на обед: жирная слишком для утренней еды, нужно беречь желудок. Вообще, забавно, что после вчерашнего я подумал о здоровье…

Разумеется, тридцать долларов я не трогал, а когда у меня закончились сигареты, бесстыдно взял пачку из распечатанного блока на холодильнике. Сигареты у него были хорошие, не дешевые.

Очень не хватало пианино. Пальцы хотели играть, а тот чудной человечек, что жил внутри меня, хотел писать музыку. К нему пришло вдохновение. Некая пылкая страсть к своему увлечению, к своему хобби. Ведь играть – это не работа. Во всяком случае, для меня: мои мелодии никогда не приносили мне денег. Хотя… наверное, стоит попробовать. Но для начала я хочу написать новую мелодию для Марка. Мне показалась, что подарить две последние – не совсем честно по отношению к нему. Ведь написаны они были в другом настроении, в сладкой горечи, когда мне хотелось, чтобы меня пожалели, чтобы меня поняли, чтобы меня обняли и сказали, что я нужен. Нет, две последние оды до чертиков надоевшему одиночеству и жалости к себе я не мог посвятить Марку. Он бы все понял и не простил.

Поэтому я решил написать новое, вынуть это новое из глубины души. Или как там еще называют человека, живущего в самых дебрях сознания, которые не видел никто; чудесного человека, который погибал сотни раз, когда я-второй оставался целым и невредимым. Который говорил мне, что люди прекрасны, но им не хватает любви, сочувствия, сострадания. Того человека, который мог простить все на свете. Ибо если бы не он, я бы натворил дел в этом мире, однажды возомнив себя в нем судьей.

Вы пока еще ничего толком обо мне не знаете, кроме того, что я был жалким трусом, недоростком, мастурбирующим по несколько раз в день. И, скажу честно, последние годы это занятие не приносило мне должного удовольствия, а было всего лишь очередной пагубной привычкой, как и сигареты… да.

* * *

На этот раз Марк вернулся в девять двадцать. Когда он открыл входную дверь, я машинально посмотрел на часы, чтобы убедиться, или не убедиться, в его пунктуальности. Мне почему-то хотелось находить в нем достоинства, как некоторое время назад я старался найти их в своем отце.

– Почему ты уходишь так рано, а возвращаешься так поздно?

– Все прозаично, работа, – отозвался Марк и протянул ладонь для рукопожатия. Впервые за все это время я пожал его крепкую холодную руку.

– А завтра?

– Завтра я выходной.

Не скажу, что при этих словах я почувствовал облегчение или радость. С одной стороны, было ощущение расслабленности, предвкушения, ожидания, а с другой – страха и даже опасения за свою жизнь.

– А ты тут как? Весь день дома просидел?

– Почти. Днем выходил дышать воздухом, нравится мне этот район.

– Да. Мне тоже.

Сегодня Марк был в наглаженных брюках, длинном светлом пальто и в тех самых туфлях, которые вчера начищал до блеска.

«Почему такой разный стиль одежды каждый день?» – подумал я и тут же озвучил этот вопрос.

– Почему спрашиваешь?

Марк нагнулся и занялся уже привычным делом, чисткой обуви. Видимо, для него это ежедневный ритуал по возвращении с работы.

– Любопытно, – честно признался я.

– Хочешь знать? Хм. Ты еще такой…

– Какой?

– Не побитый жизнью, – улыбнулся Марк. – Молодой ты. Не служил?

– Нет.

– Двадцать есть?

– Двадцать один. Но мне кажется, ты лишь немногим меня старше. Сколько тебе?

– Хм, двадцать один… Мне тридцать два. Что ж, ты прав, пожалуй – немногим. Но не в возрасте суть, а во взгляде. У тебя взгляд другой.

– Какой это другой? – не понял я.

– Так и будем стоять в коридоре?

– Ты хозяин. Решай.

Я вдруг осмелел, почувствовал, что опасностью от него пахнет все меньше и меньше. Едва он только вошел в квартиру и мы начали общаться, я ощутил спокойствие внутри.

– Вчера, когда мы с тобой курили на кухне, мне позвонили и сказали, что молодую девушку, примерно твоих лет, может быть, немного старше, нашли изуродованной в районе Нариц. Но не это главное, в нашей огромной дыре такие случаи не редкость и уже достаточно привычны, как и таинственное исчезновение котов, собак, рыб. Проблема, мой друг, в том, что она была изнасилована. В ней нашли семенную жидкость, которая не могла принадлежать убийце никоим образом. Вторая проблема – девушка была прибита толстыми гвоздями к стене в одной из церквей района Нариц, ее тело висело так, как висит распятый на кресте Иисус. И третья проблема, что ни священник, ни прохожие, никто не видел ничего подозрительного. Священник первым отворил дверь церкви, в семь тридцать утра, и увидел тело. Ключ от церкви был только у него одного. Он вызвал полицию, и когда она приехала, его сразу задержали и отвезли в участок для допроса.

– Почему тебя вызвали так поздно, ведь преступление случилось утром?

– Этим изначально занимались другие люди, меня вызвали, чтобы я провел допрос. Знаешь ли, у меня взгляд такой… я вижу, когда мне лгут, – сказал он медленно и серьезно.

От его слов по телу побежали мурашки, впрочем, как и от подробностей о мертвой девушке.

– Пойдем на кухню. Хочу перекусить.

Он приготовил нам яичницу с беконом, налил по чашке своих фирменных помоев… простите, кофе. И когда мы сели ужинать, Марк продолжил оборвавшийся разговор.

– Семя, найденное внутри убитой, не может принадлежать этому священнику, да и убийце…

– Почему?

– Это было семя быка. Не представляю, каким образом оно могло попасть внутрь, если…

– Он ассоциирует себя с быком, – сказал я, оборвав его на полуслове.

– С чего ты взял? – Марк кинул на меня безразличный взгляд.

Как я понял, для него было абсолютно нормально говорить за ужином об убийствах, расчлененке и семенной жидкости быка. Я решил не смущаться и последовать его примеру. Не стану скрывать, с каждой минутой он становился для меня все интереснее.

– Если убийца позволил сперме быка попасть внутрь жертвы, тем самым, возможно, он хотел сказать, что ассоциирует себя с этим животным. Не стоит отбрасывать такой вариант.

– Предположим. И чем это может помочь?

– Как чем? Ты ведь можешь собрать психологический портрет убийцы, как пазл.

Он странно посмотрел на меня. Я не мог понять, какую именно эмоцию пробудили в нем мои слова.

– Ты детективов пересмотрел?

– Да, – ответил я честно. – Много детективов. И смотрел, и читал. Агату Кристи, Конан Дойла…

Мои познания в области детективных романов Марка не заинтересовали.

– Понятно. Допустим, он себя возомнил быком, что дальше? Мы тщательно проверяем всех владельцев ферм, ранчо, которые держат на скотных дворах быков. Но это процесс длительный.

Мы уже давно доели яичницу, выпили кофе (который как будто кто-то уже пил до нас и вместо сахара решил добавить земли) и теперь сидели в плотном облаке дыма. Курили.

– Но ведь он мог заранее подготовить сперму, а затем…

– Да, такой вариант мы тоже рассматриваем, но, как понимаешь, это осложняет дело.

Я вдруг почувствовал себя детективом. Скажем, великим Эркюлем Пуаро. И немного улыбнувшись потрогал свои усики, точнее то место, на котором они могли бы быть.

– Интересно, что говорит священник? Как пытается объяснить происшествие? Это же достойно детективного фильма! – с явным любопытством и даже восторгом произнес я.

– Это не игра, Домиан. Не детектив. Сегодня днем мать девушки, сгорбленная, разом постаревшая, целых восемь часов прорыдала сначала у холодных ног дочери, а затем в нашем отделении. Отец девушки поклялся, что вырвет внутренности убийцы через рот голыми руками, а затем возьмет швабру и просунет ему в горло так, чтобы она вышла из анального отверстия. Конечно, настолько сильные эмоции у людей лишь в первые дни. Девяносто девять процентов родителей жертв, как правило, в итоге смиряются, когда убийцу находят и дают ему реальный срок. И через некоторое время просто продолжают жить дальше. Так вот, Домиан, это не фильм. Я был в той церкви, и такого мне не доводилось видеть никогда. Она была полностью голой, и он…

В ту же секунду я встал из-за стола и молча покинул кухню. Нужно было срочно умыться и выпить стакан воды. Мне вдруг стало холодно, начало бросать в дрожь, короче, было как-то не по себе.

– Все нормально? – спросил Марк, когда я вернулся. – На тебе лица нет. – Я неопределенно качнул головой. Он секунду вглядывался в мое лицо, затем пожал плечами. – Ладно, не будем об этом. Но за мысль с быком спасибо. Я подумаю над этим.

– Томасу Харрису, который написал «Молчание ягнят». Ему спасибо. Там маньяк вкладывал в рот своим жертвам куколку бабочки, тем самым он хотел заявить миру о своем преображении. Буффало Билл ассоциировал себя с гусеницей, которая перерождалась в прекрасную бабочку. Классика! Неужели ты никогда не читал про Ганнибала Лектера?

– Никогда. Видишь ли, я не любитель книг.

– Я тоже. Предпочитаю только детективы.

– Чем ты вообще занимаешься по жизни? Работа постоянная есть?

– Нет. Люблю играть на пианино и сидеть на шее у родителей. Точнее, люблю только пианино, а сидеть на шее уже нет.

– И почему же?

– Потому что, пока я зависел от их денег, я не мог начать новую вольную жизнь.

– Хм. Пианино. Я могу тебе достать один агрегат. У моего напарника дочь играла когда-то, а сейчас инструмент стоит без дела, собирает пыль. Он может отдать его за бесценок.

– Я был бы очень ра…

– Нет, мы поступим по-другому. Пожалуй, ты пойдешь к себе домой и привезешь свой инструмент сюда. Если захочешь.

Наступила неловкая пауза. Я не понимал, почему такое прекрасное предложение о пианино напарника слетело с его губ и почему потом оно вдруг улетело в никуда? Я не хотел возвращаться к себе домой. Ни за что.

– Ну так что?

– Не думаю, что это хорошее решение.

– А я думаю, что так будет правильнее.

Я снова закурил и выпустил клуб дыма в его сторону.

– Почему это?

– Если родители заявят о твоем исчезновении, мне придется попросить тебя покинуть мой дом. Мне проблемы не нужны. Но если, допустим, завтра ты приедешь к себе домой и скажешь родителям, что покидаешь их навсегда, вывернешь наружу все то, что комом застряло в твоем горле, и пообещаешь раз в месяц писать им, чтобы они не волновались, тогда они не заявят о твоем исчезновении и ты сможешь спокойно жить, где хочешь. Ясно? Если ты и покидаешь родительский дом, то это нужно сделать по уму.

– Я подумаю об этом.

– Подумай. И поступай, как хочешь. Жизнь – твоя. Но исчезнувшего двадцатилетнего парня в своем доме я держать не буду. Ни при каких обстоятельствах. Понял?

Я кивком головы показал, что понял прекрасно.

– Почему ты пустил меня в свой дом?

– А разве тебе было куда идти?

– Ты и вправду читаешь людей по глазам?

– Думаю, да.

– Что ты скажешь о глазах священника?

– Ничего, они абсолютно пустые. Я думаю, что он не причастен к убийству, хотя разумно объяснить, как кому-то удалось отворить дверь его ключом, он не смог. Под конец нашей беседы начал клонить в сторону сверхъестественного, обвинил во всем бесов. Правда, фамилию и имя этих «бесов» не уточнил. Даже если в самом этом священнике нет, как он выражается, бесовского, я все равно не могу понять, как убийца мог попасть в церковь. Допустим, священник невиновен, просто стал жертвой не самых лучших для него обстоятельств: окна зарешечены изнутри, других ходов нет, потайных комнат тоже – естественно, все думают на него. Но тогда как наш маньяк оказался внутри?

– А что если убийца остался там с жертвой еще со вчерашнего вечера? – предположил я.

– Где бы ему прятаться? – спросил меня Марк и зажег новую сигарету. Мы их «ели» целыми пачками. – Это практически невозможно. Помещение небольшое, священник обязательно увидел бы посторонних.

– Нужно подумать…

– Я занимаюсь этим два дня. Если что надумаешь – говори. Глядишь, на мысль дельную натолкнешь. – Внезапно Марк ухмыльнулся. – Странно, что ты до сих пор не попросил меня показать удостоверение. Вдруг я тебе здесь лапшу на уши вешаю.

– А сам заманиваешь домой беззащитных юношей, рассказываешь им про маньяков, а потом расчленяешь их? – Я усмехнулся в ответ. – Если бы ты хотел, уже давно убил бы. Я видел у тебя кобуру, ты, когда чистил туфли, сначала положил ее на пол, а затем аккуратно поднял и куда-то спрятал.

– Думал, ты не увидишь в полумраке. Молодец. Но что если я убийца и хочу убить тебя позже?

– Ты оставляешь ключ, чтобы я сбежал. Ты не убийца.

– А вдруг я люблю играть с жертвой? Позволяю ей чувствовать себя свободной. Как рыба, которая плавает в аквариуме. Ты не подумал, что вокруг тебя может быть искусственный мир?

– Подумал. Видишь ли, Марк, в твое отсутствие у меня было полно свободного времени, чтобы думать. Ты не убьешь меня, даже если ты убийца. – сказал я. Теперь уже – без страха, понимая, что в любом случае в аквариуме не я, а он…

– Почему же? – с улыбкой спросил Марк.

– Потому что я это знаю.

– Дурак ты самонадеянный. Будь я убийцей, ты бы ни за что отсюда не выбрался живым.

– У меня свое мнение на этот счет.

– Глупо, – сказал он, а затем добавил: – Детские аргументы.

– Возможно. – Я даже не стал спорить. Если бы Марк попытался меня убить, то сам превратился бы в бесчувственный мешок песка. Он бы не смог меня убить, нет. – Покажешь мне пистолет?

Марк достал кобуру, вынул из нее пистолет, вытащил магазин, а затем положил оружие передо мной на стол. Магазин от греха подальше спрятал в карман.

– «Кольт», – произнес он. – Полностью из нержавеющей стали. Держал когда-нибудь такой в руках?

– Нет, – мотнул я головой. – Никогда.

Этот пистолет был не похож на те, что показывают в фильмах. С уменьшенной рукояткой, длинным стволом… и вообще какой-то непропорциональный. Весил пистолет около килограмма, может, немного больше. Холодное оружие. Интересно, почему холодным оружием называют нож, если пистолет намного холоднее его? Я бы даже сказал, он ледяной. Интересная вещь. И необычного бронзового оттенка: ствол, курок, спусковой крючок – все, кроме рукоятки.

– Ну довольно. – Марк одним движением забрал пистолет у меня из рук, вставил обратно магазин и спрятал в кобуру. На все у него ушло не больше трех секунд. Нет, пожалуй, даже, двух с половиной. Поистине, он искусно обращается с оружием. Возможно, он бы и смог меня застрелить, если бы делал это машинально и без колебаний.

От страха вновь свело живот.

– Что скажешь? – слегка улыбнувшись, спросил он. Когда его серьезный и пристальный взгляд менялся на расслабленный и безразличный, казалось, что его глаза излучают добро. И что он немного ухмыляется.

– Интересная вещь. Даже в фильмах не видел таких.

– Да, их больше не производят. Colt Double Eagle. Мне посчастливилось стать его редким обладателем.

Минуту или две мы выпускали в воздух клубы дыма и думали о чем-то своем. В следующий раз тишину нарушил я:

– Завтра куплю еды. Денег у меня немного, но я найду способ их заработать.

– А что ты умеешь?

– Играть на пианино.

– И все? Не много же у тебя талантов. Пока не представляю, как такой навык сможет тебя прокормить.

– Есть одна идея, уже много лет хочу воплотить ее в жизнь. Последние лет пять точно, но сначала мне нужно наведаться домой и забрать пианино. Только я не знаю… Это вообще нормально, что мы знакомы чуть больше суток, а я уже перевожу к тебе вещи?

– Так бывает. Правда, я слышал, так бывает с женщинами. Влюбляешься в них, а уже на следующий день они собирают чемодан, приезжают к тебе и наводят в мужском доме свои порядки. – Он хохотнул. – Только давай все же представим, что ты не моя женщина и порядков здесь наводить никаких не нужно. Ну и лезть ко мне в постель тоже, разумеется.

– Точно не надо переодеваться в женщину к твоему приходу? Брить ноги, надевать чулки, парик, готовить салаты, фирменное мясо?

– Если тебе так будет комфортно, то пожалуйста, – серьезно ответил Марк.

На мгновение мне стало не по себе от перемены его настроения. Но затем он громко засмеялся, и я снова расслабился.

– Ну, мы друг друга поняли, – заключил Марк и уточнил: – Значит, завтра ты все-таки поедешь к родителям?

– Да, – без колебаний кивнул я. – Это нужно сделать.

В его взгляде вновь мелькнуло подобие интереса.

– Как ты чувствуешь жизнь после того, как я тебя вытащил из ада?

– Как чувствую… – на миг я смешался. – По-другому. Декорации вроде все те же, а отношение к ним другое. Понимаешь?

– Не думаю, что когда-нибудь пойму. Что-то переосмыслил?

– Много чего.

– Будешь еще бросаться под поезд или лезть в петлю?

– Не в этой жизни точно, – уверенно заявил я. – Больше не хочется быть заложником. Жертвой. Хочется жить.

– Может, теперь расскажешь, почему решил свести счеты с жизнью?

Ответил я не сразу.

– Мне не было ради кого жить.

– А для себя разве мало?

– Мне казалось, что мало. Может, тебе этого и не понять, Марк, а может, и наоборот – кому как не тебе знать, почему люди от одиночества бросаются под поезд, падают на скалы или умирают от удушья.

– Я лишь знаю, что одиночество – очень хорошая штука, если быть в дружбе с собой и иметь к себе уважение. У тебя нет девушки. Но это нормально, тебе только двадцать. Твоя жизнь в начале первой главы. А вот то, что ты свое нерожденное потомство вытираешь моим полотенцем, это не нормально, Домиан. Будь добр, вытирать своим. Я положил в ванной, пользуйся, оно теперь твое.

Мне вдруг стало очень стыдно за себя. За свою сущность, натуру. За себя настоящего. А затем я перестал стыдиться.

– Да, я такой, – подкуривая новую бессчетную сигарету сказал я.

– О’кей, я не против, – безразлично отозвался Марк и спросил: – Как думаешь, в гостиной нормально встанет пианино?

– Вроде да. Как раз есть свободное место у окна.

– Хорошо.

– Не беспокойся, по ночам я играть не буду.

– Да играй сколько влезет, стены здесь толстые. – Марк задумался и на всякий случай добавил: – В разумных пределах. Не хотелось бы, чтобы соседи жаловались. Они у меня не любители искусства.

– Мои бывшие соседи тоже, – сказал я. – Они, наверное, ненавидели меня всем домом. Теперь спят спокойно, а может и нет. Кто знает.

Вспоминать о своей старой жизни оказалось неприятно; в воспоминаниях этих душу грело одно – пианино.