Читать книгу Снежное танго - Вячеслав Резеньков - Страница 2

Над заснеженной степью, третьи сутки кружила очумевшая вьюга. Ее завывание напоминало детский плач, временами переходящий в вой, похожий на вой загнанного зверя. Потом напор выдыхался, и снежное танго переходило в размеренный вальс, позволяя взъерошенным снежинкам грациозно ложиться на бескрайнее белое одеяло.

На проселочной автобусной остановке, с облезлой надписью «Березки», в вечерних сумерках маячил силуэт девушки. Очередной снежный вихрь, то и дело сбрасывал с ее головы черный капюшон, что бы заглянуть в худощавое личико, и поиграть вьющимися каштановыми кудрями. Девушка тут же накидывала капюшон обратно на голову, и продолжала вглядываться в снежный полумрак, в надежде кого-нибудь встретить, кто бы мог указать ей дорогу к селу. Рядом, на боку лежала ее черная сумка, удобно расположившаяся к ночлегу в степи. Покрутившись на месте, молодая незнакомка вынула с кармана мобильный, и с мольбой на лице, предприняла еще одну попытку набрать знакомый номер. На этот раз абонент ответил.

– Де-душ-ка! – надрывно выдавила с груди окоченевшая пассажирка.

– Катя, это ты? – послышалось в телефоне, – Ты где?

– Я на остановке, не знаю куда идти, – шевеля посиневшими губами, прохрипела она, – Ни дороги, ни домов не видно! Ужас какой-то!

– Как же тебя понесло в такую погоду? Ой, горе! Жди меня, я сейчас за тобой приду! – отозвался старик, и оборвал диалог.

Тревожные слова, прозвучавшие с телефона, тут же проглотила вьюга.

Коренастый седовласый дедушка, с аккуратной интеллигентной бородкой, просеменил по комнате своего дома к пухлой вешалке, располагавшейся у двери коридора. Там он снял поношенный белый кожух, и стал быстро одеваться.

– Надо ж было додуматься, ехать в такую пургу? Может что-то случилось? Ох-ох-ох! – бормотал он, шевеля выцветшими губами, с трудом проталкивая огромные пуговицы в тугие петельки.

Далее, накинув шапку, он щелкнул выключателем, и отворив скрипучую наружную дверь, быстро растворился в снежном вихре.

Через час, худощавая девушка уже сидела у печки, наблюдая через приоткрытые закопченные дверцы, за танцующими языками пламени, которые мигающими бликами отражались на ее сиреневом свитере. Старик хлопотал с ужином у старинного дубового стола, доставшегося ему по наследству еще от прадеда. Катя молчаливо смотрела на огонь и о чем-то думала. Время от времени по ее телу пробегала мелкая дрожь, словно к ней подключали электрический ток. Тогда она вздрагивала и энергично терла распухшие ладони, после чего крепко обнимая туловище, пыталась выдавить с себя, проникший внутрь жуткий холод.

– Катя! Катя! – бормотал дедушка, мотая головой, – Как же ты решилась пуститься в дорогу? Третий день вон как метет! Алмаз и тот носа с будки не показывает, а тебя понесло! Так и заболеть не долго!

Старик, повидавший всякого, был встревожен необдуманным поступком внучки, хотя в глубине души был и рад ее нежданному приезду.

Надо сказать, что с появлением внучки, Иван Никифорович, заметно преображался. Пульс, в дряхлом теле оживал, а иссохшая за годы одиночества душа, снова наполняясь особым, только ему понятным смыслом. Рассматривая Катю, он не уставал сравнивать ее миловидное личико с висевшей на стене фотографией, давно умершей супруги, и каждый раз поражался их удивительному сходству. Наступали даже моменты, когда ему казалось, что перед ним стоит его любимая Даша. Что творилось тогда в душе старика, можно было догадываться, о чем он, конечно, никому не рассказывал. В такие минуты, старческая память словно просыпалась, выметая с потаенных закоулков мозга, груду забытых воспоминаний, которые давно не грели душу старика. Восемнадцатилетняя Катя об этом знала, и на старческое ворчание всегда отвечала приветливой улыбкой, чем еще больше обезоруживала деда, превращая его в потерянного школьника.

Иван Никифорович возился с ужином, а Катя, продолжала отрешенно смотреть на пламя, пока не ощутила, как кончики пальцев ее рук, стали пронизывать множество мелких иголок. Скрывая проявившиеся зашпоры, внучка засунула ладони между колен, и тайком стала тереть пальцы, покусывая пухленькие розовые губы. Приготовив ужин, старик начал расставлять на столе еду, бросая взгляды, то на мокрые женские сапожки, стоящие под вешалкой, то на внучку, тихо бормоча себе под нос.

В пяти километрах к востоку от селения, в непролазном сугробе небольшой рощи, завалившись на бок, недвижимо стояли аэросани с синими полосами по бокам. При порывах ветра огромный пропеллер, установленный сзади машины, слегка дергался, словно пытался завести застывший на холоде мотор. Однако все попытки ветра оживить обездвиженную машину были тщетными. Почтовые аэросани, везущие с района почтовый груз, из-за нехватки бензина, непредвиденно заглохли у края небольшой рощи заснеженной степи. Окружающий пейзаж, мог бы служить прекрасной натурой любому художнику, творящему свои шедевры в мрачных минорных тонах. Водитель с почтовым экспедитором, находились в шоке. Ситуация, заставляла двух путников срочно предпринимать какие- то меры, что бы избежать печальной участи замерзнуть ночью в заснеженной степи. Черных красок их положению, добавляли и надвигающиеся с запада тяжелые снежные тучи, которые предвещали нечто страшное.

Трудно сказать, кому первому прилетела в голову мысль установить на крыше аэросаней парус, и с помощью ветра добраться до близлежащего села, но как только она прозвучала, двое мужчин тут же схватились за нее, как за спасительную соломинку.

Матвей Семенович Челюкин – шестидесятитрехлетний коренастый водитель, проработавший на почте всю сознательную жизнь, и худощавый двадцатидвухлетний экспедитор – Виктор Егорович Сохин, вооружившись топорами, стали пробираться в глубь рощи. Отыскав в заснеженном валежнике подходящий ствол, очесали его от веток, а затем той же дорогой, поволокли будущую мачту обратно к саням.

– Крепи скорей! – крикнул водитель, держащий на крыше, искривленный промерзлый кругляк, отдаленно похожий на мачту.

– Все, закрепил! – отозвался, стоящий внизу, экспедитор, после того как затянул узел скользкой веревки на защитном кожухе пропеллера, на который уже изрядно налип падающий снег.

Потом с накидного брезента они соорудили что-то похожее на парус, и приступили к креплению его на мачте. Под напором ветра брезент бунтовал и захлестывал края, явно не желая исполнять роль ветряного двигателя.

– Погоди Семенович, я сейчас! – пробубнил Виктор, стоящий на крыше, который взял на себя инициативу по креплению паруса.

Выпустив с окоченевших рук беснующееся полотнище, он подышал на скрученные посиневшие пальцы, а затем несколько раз сжал их, словно в руках были кистевые эспандеры.

– Рук уже не чувствую!

Парень злобно посмотрел на трепещущий брезент, а затем снова схватил его за край. Далее, тыча концом проволоки в еле заметный люверс, вшитый в материал, он почувствовал, как проволока прошла сквозь полотно, после чего, придержав брезент коленом, обмотал ее концы вокруг мачты.

– Хух! Готово! – крикнул он водителю, стоящему внизу, после чего скинул с крыши свободный конец веревки, привязанной к парусу.

Водитель продел его в приспущенное окно дверцы и ввалился в кабину. Под порывами ветра обледенелая веревка извивалась и билась в мясистых руках Челюкина, пытаясь вырваться на волю. Трудно соображая, какой рукой управлять машиной, а какой парусом, он стал менять руки, пока рядом в пассажирское кресло, не сел Сохин, со вторым концом той же веревки.

– Кажется, мы затеяли что-то несусветное! – произнес водитель, потом сжал в кулаке управляющую снасть и решительным голосом добавил, – Ну, с богом!

Они оба потянули за концы. Корпус машины дрогнул, и передние лыжи, неожиданно оторвались от заснеженной поверхности. Почтовый конь, не привыкший к обузданию, резво встал на дыбы, протестуя бесцеремонному обхождению. Потом под натиском ветра, сани сильно накренились, и их чуть не перевернуло. Зловещее трепетанье брезента, доносившееся сверху, напоминало хохот стороннего наблюдателя, который угорал над бредовой идеей двух изобретателей. Водителя и экспедитора обдало жаром. А когда они уже были готовы открыть дверцы и повыскакивать с машины, ветер неожиданно сменил направление, и огромное зеленое полотнище с хлопком выстрела, раскрылось перед лобовым стеклом, загораживая передний обзор. Уродливый транспорт, напоминающий экзотическое насекомое, сорвало с места, и стремительно понесло в направлении села, располагавшееся в пяти километрах от их, вынужденной стоянки.

Катя сидела за столом напротив дедушки, и без особого желания елозила ложкой по тарелке с гречневой кашей, что вызывало внутреннее раздражение у старика.

– Худая ты какая-то! – произнес Иван Никифорович, отрываясь от ужина, – Кожа да кости! Ты на мясо, на мясо налегай!

Девушка подняла голову и улыбнулась. Она пододвинула поближе тарелку с золотистым куском запеченного в печи ароматного мяса, отколупала вилкой небольшой кусочек, затем отправила его в рот.

– Дедушка! – робко произнесла Катя, пережевывая пищу, – Ты не знаешь, Игнат приехал домой?

Иван Никифорович медленно положил вилку на стол.

– Ах, вон ого что! А я-то думаю, что понесло ее в такую пургу? Оказывается Игнат!

Меняясь в лице, старик встал из-за стола, подошел к окну, отодвинул затертую снизу занавеску, и взял с подоконника полупустую пачку папирос и спички.

– Ты Катюша открой глаза, – недовольно пробубнил он, – И выкинь своего Игната с головы. Крепко заморочил он тебе голову!

– Он меня любит! – тихо возразила внучка, и стала ожидать реакции деда, который не скрывал неприязнь к сельскому парню.

Старик, бросил на внучку ироничный взгляд, затем не спеша достал с пачки папиросу, смял ее крестом, после чего вставил в рот, и чиркнул спичкой.

Ивану Никифоровичу нужна была пауза. Он обдумывал, какие подобрать слова, что бы они ни так больно ранили хрупкую душу внучки, и отвадить от нее сельского хлыща, который не стоил ее переживаний. В селе «Березки», где происходили события, Игнат еще недавно встречался с Катей, которая частенько приезжала к дедушке на каникулы. А как только парень перебрался на учебу в город, о Кате сразу забыл. Там ему подвернулась девушка по богаче, чему он был несказанно рад. Вскоре по селу поползли слухи, что по выходным Игнат приезжает домой договариваться с родителями по поводу своей будущей свадьбы. Дошедшие, до Катиных ушей сплетни, не на шутку встревожили девушку. И вот в пятничный вечер, несмотря на метель, она пустилась в дорогу, что бы встретится с Игнатом и лично убедиться в его чувствах к ней.

Отодвинув кашу в сторону, она пристально наблюдала за стариком, который сновал по комнате из угла в угол и нестерпимо молчал. Седой дым, исходивший от его папиросы, как от паровоза, тянулся следом, окутывая его спину. Внучка, знавшая характер деда, чувствовала, что он что-то темнил, и ей не договаривал. Тревожные нотки, посещавшие ее в такие моменты, не стали ждать, и вскоре отозвались в ее груди.

– Дедушка! – не выдержала Катя, – Говори всю правду! Я же вижу, что ты что-то знаешь! Давай, говори!

Спустя час, туманным взглядом она смотрела в заледенелое окно, и тайком смахивала текущие по щекам слезы. На улице, которую быстро растворяли надвигающие сумерки, все так же кружила холодная вьюга. Теперь это не вызывало у нее недовольство, а было чем-то родным и близким, потому что нечто подобное она ощущала у себя в душе. Катя просто стояла и смотрела. Иван Никифорович неторопливо убирал со стола, стараясь не греметь посудой.

– Пусть побудет одна! – думал он, – С сердечной раной она должна справиться сама.

Старику неожиданно вспомнилась его молодость, и похожие сердечные переживания, с которыми, наверное, сталкивался каждый. Случилось ему в молодости влюбиться в одну красавицу, которой нравилось вилять хвостом. Его любовь была пылкой и страстной. Он приглашал ее в кино, дарил подарки. Наступали моменты, когда он просто испытывал потребность ее видеть. Тогда он часами простаивал у ее дома в надежде, что его избранница выйдет, и чувство счастья снова наполнит его сердце. Однако, избалованная вниманием девушка, мало проявляла к нему внимания, хотя и не хотела от себя отпускать, держа молодого Ивана на коротком поводке. Вскоре до него дошла новость, что его возлюбленная вышла замуж за парня из соседней улицы. После свадьбы молодожены переехали в другой город, после чего, он ее не видел. Тогда ему казалось, что сердечная рана не зарастет никогда. Но время и расстояние, сделали свое дело. Рана потихоньку затянулась, а с этим ушли пустые переживания и сердечная боль. Жизнь молодого Ивана Никифоровича снова заиграла яркими красками, чему он потом сильно удивлялся.

Со стороны улицы внезапно раздался жуткий треск. От неожиданности Катя встрепенулась и прислонилась к холодному стеклу. Сквозь падающий снег она увидела, как что-то огромное, неопределенной формы, ломая деревянный забор, ворвалось в их двор. Выбежавший с кухни переполошенный старик, кинулся к соседнему окну.

– Что там происходит? – обеспокоенно спросил он, вглядываясь в густеющие сумерки.

Неуправляемые почтовые аэросани, на огромной скорости, проломив деревянный забор, въехали во двор Ивана Никифоровича, остановившись у кромки сарая. Сарай чудом уцелел от разрушения только потому, что надутый ветром парус, зацепился полотнищем за ветки, растущих во дворе деревьев, и обуздал галоп несущегося железного коня.

– Кажется, приехали! – выдавил с себя вспотевший водитель, и выпустил с рук влажный конец веревки.

Он подергал заклинившую ручку, а затем, навалившись всем телом, с трудом приоткрыл боковую дверь, после чего подобно выброшенной на берег рыбе, стал жадно вдыхать врывающийся в салон морозный воздух.

Экспедитор, сидящий рядом, опустил руки, которыми прикрывал лицо, открыл глаза, и стал рассматривать бревенчатую стену за лобовым стеклом.

– Где мы? – прохрипел он, чужим хриплым голосом.

Его глаза напоминали очковые линзы, которые носят старые пожилые люди.

Двери в дом отворилась, и на крыльце появился встревоженный старик. Из-за его спины выглядывала Катя.

– Боже мой! Ты что натворил? – сердито крикнул дед, вылезающему с саней водителю.

– Никифорович не шуми, мы все поправим! – виновато отозвался Челюкин, с которым у него были давние дружеские отношения.

– Катя, ты посмотри, что они сделали с нашим забором! – негодовал очумевший хозяин, – Да вы сукины сыны! Как вы их почините, ни штакетника, ни опор нет. Морозы, вон какие, лопата в землю не лезет! Ой, ой, ой…! – запричитал старик, осматривая разбросанные по двору ломаные палки, которые еще недавно служили надежной оградой его усадьбы.

Из машины вылез и экспедитор. Почтовые работники переглянулись, после чего стали осматривать ее корпус. Небольшие вмятины в передней части свидетельствовали о большой силе удара. По всем предположениям разбег аэросаней был таким, что при отсутствии внешних помех, они были способны унести двух путников высоко в небо.

Катя, простояв на крыльце еще какое-то время, вернулась в дом, и уже из комнаты наблюдала за тем, как из сарая, под руководством деда, незваные гости вытягивали заготовленные с весны брусья и доски, а затем в сгущающихся сумерках чинили разрушенный забор. Однако, в тот момент, забор ее мало интересовал. В девичьей голове, как заезженная пластинка, звучали ранящие слова деда о похождениях Игната, которые захватили все ее внимание и более не отпускали. Теперь она не плакала. Вместо обиды пришло желание отомстить. Мысленно перебирая возможные варианты, Катя интуитивно выбрала ту, которая должна была причинить изменнику наибольшую боль. Пренебрегая правилом, что месть, подобно блюду, предпочтительнее подавать холодным, она не желала ждать и готова была действовать. В голове быстро сформировался план действий. Она облегченно вздохнула и довольная улыбка тут же расцветала на ее миловидном личике. Потом девушка ушла в спальную комнату, и не раздеваясь, легла на кровать, с желанием побыстрее дождаться утра. Кровать, стоящая там, ранее принадлежала супруге Ивана Никифоровича, а потом по воле старика, внучка стала ее полноправной хозяйкой. Когда к деду приезжали гости, он говорил, что кровать не исправна, и стелил им на полу у печки, ревностно охраняя семейную святыню.

Девушка еще долго крутилась на пуховой перине, обдумывая детали своего плана, пока ее не начало клонить ко сну. В полудреме, она слышала, как в дом вошли почтовые работники. Потом, до ее слуха доносилась возня деда, который шаркал валенками по деревянному полу, повторно накрывая на стол. А, из мужской беседы за ужином, Катя поняла, что за хорошо выполненный ремонт дедушка согласился отдать гостям канистру бензина, которая стояла у него в сарае, где находился его старый мотоцикл. От его предложения переночевать у него дома, почтовики наотрез отказались, ссылаясь на график и занятость.

– Да, не можем мы остаться! – говорили они, – Ты почту передай Захарычу, и вот эти документы, а нам пора в дорогу.

Экспедитор сунул в руки деда синюю папку с бумагами, на которой красовался цветной почтовый оттиск.

– Только смотри, не потеряй, иначе мы за груз не расплатимся, – добавил Челюкин.

Старик взял папку и утвердительно кивнул головой.

– Как же вы доберетесь? За окном вон что твориться. Заночевали бы у меня, а утром поехали? – снова начал уговаривать старик.

– Мы Никифорович, к любой погоде привыкли, нам не впервой! – отвечал Челюкин.

Во время прощальной беседы, водитель аэросаней бросал косые взгляды на висевшие у шкафа старинные ходики.

Часы показывали четверть шестого вечера. Маленькая кукушка, застрявшая в окошке, уже давно молчала, не подавая признаков жизни. Наверное, пластмассовая птица понимала, что не следует больше напоминать старику о быстро уходящем времени, которого у него осталось не так уж и много. Птица отказывалась куковать даже тогда, когда Катя дотрагивалась до ее клюва и гладила по головке.

Услышав в коридоре шорох, девущка вскочила с постели и вышла к гостям.

– Можно я с вами поеду? – спросила она.

Иван Никифорович повернулся к внучке, и удивленно открыл рот.

– А, ты-то куда собралась? Нет, я тебя никуда не отпущу!

Наступила пауза. Гости переглянулись.

– Место, конечно, найдется, вот только…, – нерешительным голосом начал Челюкин, и вопросительно посмотрел на деда.

– Об этом не может быть и речи, в такую погоду я ее не отпущу! – продолжал настаивать хозяин дома.

Катя схватила, стоящие под вешалкой сапожки, и стала обуваться.

– Ну, что ты с ней будешь делать? – пробубнил старик.

– Да не переживай Никифорович! – произнес Челюкин, кладя руку ему на плечо, – Через час мы будем уже в городе. Доставим ее как ценный почтовый груз. Я тебе потом перезвоню! Все будет нормально, я ручаюсь!

Экспедитор, стоящий рядом, водил глазами то на старика, то на своего коллегу, и не вмешивался в диалог старых друзей.

Вскоре все вышли из дома и направились к калитке. Аэросани, заправленные бензином, стояли за двором и были готовы пробежать по заснеженной степи почти полсотни километров до районного центра. Метель, с пронизывающим ветром продолжала мести сугробы, смешивая падающий снег с опускающимися на степь сумерками. Катя на прощание поцеловала деда в щеку, и вместе со всеми залезла в кабину.

Стоя у забора, старик наблюдал, как вначале заработал двигатель, приводя в движение огромный пропеллер. Вращающиеся лопасти, навевая грусть, стали подвывать степному ветру, образуя за санями огромную снежную спираль. Потом обороты увеличились, и словно после раздумий, машина тронулась с места, быстро унося трех путников вглубь заснеженной степи. Иван Никифорович, смахивая с лица падающие снежинки, долго наблюдал за желтыми лучиками, идущими от фар аэросаней, пока те не растаяли в снежном танго, которое с азартом танцевала январская вьюга.

К утру третьего дня, погода начала меняться, а к обеду выглянуло солнце. Утомленная степь, укрывшись белым одеялом, отдыхала от неистового снежного танца. Солнечный свет, разлившийся по степи, от ослепительной яркости, заставлял прикрывать глаза. Снежинки, в сугробах, сверкали как рассыпанные алмазы, на которые невозможно было смотреть.

Линия электропередач, протянутая с города в сельскую глубинку, пролегала вдоль изъезженной степной дороги. У столба, одного из пролетов, где дорога, заходила под провода, делая замысловатый зигзаг, стоял коленчатый подъемник аварийной бригады электриков, которые устраняли последствия снежной бури. В железной люльке, поднятой к верхушке столба, пристегнувшись карабином, стоял пожилой мужчина в потертой спецовке, с большими ножницами в руках.

– Саня! Как обрежу, сразу сматывай, а то провод в снег провалится потом не найдем! – крикнул он молодому парню, в такой же спецовке, стоящему в отдалении у соседней опоры,

– Да понял я, понял! – отмахнулся, стоящий внизу рыжеволосый Александр Пронин, от надоедливого Сергея Баранова, работающего на высоте.

Надо сказать, что верховые работы, у Баранова не очень-то ладились. Каждый раз, когда он залезал в люльку, с ней происходили странные и загадочные поломки. Однажды механизм подъемника заклинил так, что пришлось вызывать другой, что бы снять его с высоты. А, случалось, что люлька отказывалась фиксироваться на высоте и самопроизвольно опускалась вниз, чему не переставал удивляться водитель машины Сеня Ушинский, греша на порчу, которую наслал на Баранова таинственный «доброжелатель».

– Сергей, непременно сходи в церковь, а иначе до пенсии не доживешь, – по-дружески советовали ему его коллеги.

Неторопливый Ушинский, облокотившись на капот машины, задрав вверх голову, наблюдал, как работающий наверху электрик готовился откусить ножницами поврежденный провод. Тот долго примерялся, а затем, стиснув зубы, приложил к ножницам усилие. Послышался специфический треск, словно кто-то кухонным ножом перерезал хребет рыбы, после чего поврежденный провод с ускорением полетел вниз, и юркнул в глубокий сугроб.

– Майна! – крикнул, стоящий в люльке Баранов, и рукой подал водителю знак для спуска.

Ушинский залез на платформу подъемника и стал опускать люльку, внимательно прислушиваясь к работе коленчатого механизма, в котором снова появились посторонние звуки. Пронин, стоящий у соседней опоры, начал сматывать обрезанный провод, медленно продвигаясь к автоподъемнику. На середине пути он остановился, и стал что-то оживленно разглядывать в снегу.

– Ты чего там застрял? – крикнул водитель, – Пора ехать, скоро обед.

– Вот иди сюда, посмотри! – позвал его молодой электрик в спецовке.

– Ну, что там еще?

Ушинский подошел поближе и увидел странную картину. До отметки, над которой проходила линия электропередач, хорошо просматривался след от лыж, а дальше след исчезал.

– Следы широкие, их явно не лыжник оставил! – заключил водитель коленчатого подъемника, – Они больше смахивают на следы от снегохода, или аэросаней.

– И я так думаю, – согласился Пронин – Только куда машина подевались? Дальше, следа то нет!

Водитель начал топтаться на месте, внимательно разглядывая снежное покрывало, укутавшее степь.

– Странно! Следов от разворота то же не видно! Аэросани, или что там ехало, словно испарились! – высказался водитель.

Загадка, над которой думали коллеги, не имела логического объяснения, так как по всем признакам относилась к сфере потустороннего.

– А, может кто-то пошутил? – предположил Пронин, – Понаделал лыжами следов, дескать, попробуйте, догадайтесь, а теперь сидит где-то, и смеется над нами?

– Ага! – отозвался с иронией Ушинский, – Прилез по снегу за двадцать километров, что бы подшутить над Сергеем Прониным и Сеней Ушинским. За Баранова я молчу, тот шуток вообще не понимает!

Водитель, постоял еще какое-то время, разглядывая загадочные следы, затем сдвинул плечи, и махнул рукой.

– Да ну их! Чепуха какая-то! Нам пора ехать, а то на обед опоздаем.

Машина, со свисающей над капотом люлькой, напоминающей морковку, которую держат перед зайцем, развернулась и, преодолевая снежные заносы, направилась в сторону районного центра.

Около двенадцати часов дня, Иван Никифорович, отворил двери почтового отделения села Березки и вошел внутрь. Евгений Захарыч, как называли односельчане начальника почты, перебирал в углу старого помещения, гору сложенных посылок и бандеролей.

– Захарыч! – обратился к нему старик, – Я к тебе!

Тот повернулся, держа в руках, небольшой фанерный коробок, опоясанный тонкими мохнатыми веревками.

– А, Никифорович! Проходи, я сейчас! Вот освобождаю место под новые посылки, – отчитался худой высокорослый начальник в коричневой жилетке, – Должны были еще вчера привезти, но видно из-за погоды не решились. Наверное, приедут сегодня.

– Они вчера гостили у меня, – начал старик, – Я их накормил, а на ночь глядя, машина уехала обратно в город.

Начальник почты удивленно посмотрел на посетителя.

– Целое утро пытаюсь к ним дозвониться, но там, словно все вымерли, – продолжил старик, – На звонки почему-то никто не отвечает. Чую случилось с ними что-то неладное! Просто не знаю, что и думать!

– А, чего они ко мне не заехали, у них же посылки для нашего отделения – с недоумением, спросил Захарыч.

– Посылки сгрузили у меня в сарае, потом их заберешь, – продолжил дед, – Они тебе не звонили?

– Нет! Никто не звонил, ни вчера, ни сегодня! – ответил Усов, берясь за поясницу, которую донимали сквозняки.

– Ой, горе! – замотал головой дед.

– Ты-то чего за них так переживаешь?

– Да, внучка поехала с ними в город. Не хотел отпускать, так нет, уперлась, поеду и все! – расстроенным голосом продолжил старик.

Лицо начальника почты обрело серьезный вид. Он положил на пол посылку, подошел к телефону, и начал крутить заезженный диск старого зеленого аппарата.

– Алло! Это с тридцать четвертого отделения вас беспокоит начальник Усов.

– А, Захарыч! – послышалось в трубке, – Как раз ты нам и нужен! К тебе вчера машина с посылками приходила?

– Нет! Ни вчера, ни сегодня, машины не было!

– Как не было? Машину, еще вчера после обеда, к тебе отправили.

– Да нет же! Говорю, никого не было! – еще раз подтвердил начальник.

– Странно, к нам не возвращалась! Куда же они подевались? – послышался в трубке растерянный голос заместителя районной почты Евсеева.

Такое происшествие, в его долголетней практике, случилось впервые.

– Наш односельчанин – Никифорович, говорит, что машина вчера к нему заезжала, и у него сгрузили посылки, а вечером, она уехала обратно в город, – пересказал историю Усов, которую услышал от старика.

В диалоге должностных лиц наступила пауза. Захарыч ждал, следующего вопроса Евсеева, но вместо слов собеседника в трубке послышались короткие гудки. Начальник сельской почты, покрутил трубку в руках, расправляя запутавшийся шнур, затем, причмокнув языком, положил ее на рычаги аппарата.

– Да-а! Ситуация! – пробубнил он, сжимая шершавые губы.

На впалых глазах престарелого посетителя, стали появляться маленькие сверкающие слезинки. Они быстро увеличивались в размерах, а затем тонкими ручейками потекли по его морщинистым щекам.

– Не паникуй преждевременно, Никифорович! Аэросани это не иголка в сене, непременно отыщутся, – стал утешать старика Захарыч, стараясь не выдавать подобную тревогу, которая брала в плен и служителя почты.

Челюкин, лавируя между деревьев, объезжал свисающие заснеженные ветки деревьев, что бы ни зацепить их вращающимся пропеллером.

– Странная местность! – думал он, пытаясь сохранять спокойствие.

Исколесивший степь вдоль и поперек, он не мог понять, откуда на их пути взялся густой непролазный лес. Это можно было отнести к ошибке в навигации в условиях непогоды и темного времени суток, но мгновенная смена дня и ночи, которую он наблюдал собственными глазами, сидела в его голове как заноза. Этому явлению вряд ли кто мог дать вразумительное объяснение. Экспедитор, с идиотским выражением лица, внимательно рассматривал, проплывающие мимо заснеженные деревья и ерзал по креслу. Во всем, что их окружало, явно было что-то не так.