Оглавление
Вячеслав Скоробогацкий. Советское: Генезис, расцвет и пути его трансформации в посткоммунистическую эпоху
Введение
Часть 1. Сталинизм: ранняя классика советского
Глава 1. 1984. Год объявленной смерти русского коммунизма
Социализм и община в России
Корпорация, община и Город: предпосылки возникновения советского
Возникновение советского – ответ русской истории на вызовы модернизации
Советское как бытие-к-власти
Глава 2. Проблема сталинизма в контексте восстания масс
Образы русской истории: между Западом и Востоком
Русская версия «восстания масс»
Глава 3. Сталинизм как миф и как реальность
Последняя революция
Самосотворенный злодей
Глава 4. Сталинизм: самосознание советского
Обмирщение революционной Утопии
Фантастический реализм на службе политики
«Знание-власть» по-сталински
Глава 5. Советское – значит русское?
«Красный патриотизм» 1920-х – выбор пути
«Русский поворот» 1930-х – самоопределение советского
Советское в национальном измерении
Русский вопрос – вопрос о власти
Часть 2. Историческая судьба советского как постбытие сталинизма
Глава 6. Три поколения Системы: советское в отсутствие прошлого и будущего
Поколения и время истории
Советское: пора зрелости. Третье поколение Системы
Попытки идейной реформации советского. Шестидесятники
Время суеты и томления духа. «Старик»
Нравственность как фактор отрицательного отбора в эволюции советского
Глава 7. Война, природа, «мир» и русский вопрос во второй половине ХХ века
Страна победителей. Идеологическая редакция русского вопроса. «Русская партия»
Раскол памяти. Антимиры советского
Литературная редакция «русского вопроса». «Деревенщики»
Советское в контексте «нового варварства»: маргиналии на полях истории
Русское ницшеанство: в ожидании Хама
Духовные скрепы советского: вера, православие, державный патриотизм
Глава 8. Контуры раскола. От зарождения контрэлиты – к институциональному распаду
Советский «средний класс». Рождение контрэлиты
Социальный вопрос и народный сталинизм
Остановленное время истории. Накануне распада Системы
Советское после Сталина. Полдень. Золотой век: 1953–1964
Еще раз о нравственности в политике
Образ «развитого социализма» как шаг к деидеологизации советского
Декоммунизация массового сознания
Глава 9. Советское на новом этапе: пути трансформации
Судьба советского после распада СССР: образ Империи как «ветряная мельница» антикоммунизма
Миражи декоммунизации
От антикоммунизма – к русофобии
О национально-культурных моделях советского: национальный вопрос – вопрос о власти
«Серая глухая стена»: неведомый аттрактор трансформации советского
Либеральный миф эпохи трансформации советского
Заключение
Cписок литературы
Отрывок из книги
Последние годы для отечественных наук об обществе были временем ответственного экзамена. Начиная с 2005 года сменяли друг друга даты – столетие со времени важнейших, узловых, говоря языком Солженицына, событий… Первая русская революция, Государственная дума, реформы Столыпина и его убийство, вступление страны в Первую мировую войну, Февральская и Октябрьская революции, Гражданская война. А еще были даты и менее масштабных событий: сто лет ВЧК, Красной армии, комсомолу. Оставшаяся с советских времен традиция отмечать памятные даты предполагает объяснение того, что было, определение причин и оценку результатов. И выдержать этот экзамен на зрелость наша наука не сумела. Кроме историков, самим характером своего предмета поставленных перед необходимостью искать ответы на поставленные временем вопросы, представители других научных дисциплин фактически уклонились от решения этой задачи.
Вместе с тем задача определить, выразить в понятиях характер и содержание прошедшего столетия сохраняет свою актуальность. Не ответив на эти вопросы, мы останемся в идейном Зазеркалье, среди идеологических фантомов и овеществленной лжи. И одним из центральных остается вопрос – что такое советское? До сих пор этим словом орудовали, как отмычкой, объясняя что угодно посредством простой операции. Как только к этому «что» присоединяли в качестве прилагательного «советское» («советский человек», «советское общество», «советский спорт», «советская культура»), сразу же возникало интуитивное ощущение ясности – и тогда, и сейчас. Но объяснительный потенциал советского имел и имеет не научный, а магический характер. И потому некритическое его использование в рамках научного исследования (а критика, по Канту, есть категориальное рассмотрение предмета) приводило и приводит к эффекту, который можно назвать бессознательным идеологическим самоманипулированием, заговариванием себя.
.....
С течением времени вместе с упрочением городской массовой культуры, индустриальных начал в жизни общества революционнодиалектический дискурс «обмирщается», приспосабливается к уровню культуры, к сознанию массового человека и становится идейным и политическим оружием социальных низов[16]. В России же – не только низов, но и других социальных групп, в том числе представителей дворянства, духовенства и средних городских слоев, которые утратили привычные «места» в социокультурной иерархии и подверглись маргинализации в результате реформ 1860-х и 1870-х годов. По крайней мере, советское востребует этот дискурс как структурно-семантическую основу революционной картины мира, духовно закрепившей социальную победу аутсайдеров процесса индустриализации России, как генератор становления новой культуры. Под влиянием революционно-диалектического дискурса советское осознает и формулирует свое принципиальное отличие от других цивилизаций. И видит его в том, что если другие цивилизации возникают, как правило, в ходе исторической эволюции[17], то советское предполагает в качестве способа ускоренного взрывного возникновения и утверждения себя на собственной основе – Революцию. Революция здесь – квинтэссенция истории, ее завершение и отрицание. И потому советское возникает не просто как еще одна цивилизация в ряду этих других, а как господствующая и в конечном счете, во временной перспективе – одна-единственная.
В советской России революционно-диалектический дискурс за многие десятилетия врос в плоть и кровь новой культуры, массовой и высокой. Он решающим образом предопределял способ, каким «работало» мышление выпускников советской школы, средней и особенно высшей, заключая в себе идеологически уместные «подсказки» при решении нестандартных вопросов, сводя эти вопросы к уже известным объяснительным схемам. Подобного рода редукция неизвестного к известному, к общепринятым правилам вообще есть родовая черта любого дискурса, но в революционнодиалектическом дискурсе советского образца она усиливается необходимостью установить правила, которые были бы доступны пониманию человека массы, не отличающегося высотой интеллектуального развития. Это уравнивание всех по нижнему культурному пределу. Как бы предвидя опасность вульгаризации и догматизации теоретического мышления в преддверии российского «восстания масс», Ленин, обращаясь в «Философских тетрадях» к одному из предтеч марксизма, отцу современной диалектики Гегелю, подчеркивал, что сведение диалектики к сумме примеров недопустимо, что нередко этим грешил даже лучший из русских марксистов Плеханов. Встречаются подобные уступки массовому сознанию и у Энгельса, отмечал он, но только для популярности, а не как закон познания[18].
.....
