Читать книгу Крис и Карма. Книга вторая - Вячеслав Сукачев - Страница 6

На выпускном вечере Лера Осломовская, что называется, блистала. На ней было великолепное платье цвета берлинской лазури из натурального шелка с открытыми плечами и неровным, как бы изодранным на лоскуты, подолом. Белую шею Леры украшала длинная нитка морского жемчуга. В перламутровых босоножках на высокой платформе, с маленькими синими цветочками в шикарных волосах, падающих тяжелыми локонами на плечи, Осломовская была ослепительно хороша. Подруги млели от зависти, учителя тяжело вздыхали, мальчишки, почему-то все как один со слегка наметившимися усиками, стеснялись, неловко чувствуя себя рядом с Лерой. И лишь она одна, казалось, ничего не замечала, даже той странной особенности, что выглядела среди одноклассников значительно старше и опытнее. Посторонний наблюдатель с небольшой натяжкой вполне мог бы принять ее за молоденькую учительницу старших классов. Было ли это следствием совершенно взрослого уже, дорогого наряда или же сказались на облике Леры бесконечные конкурсы красоты, фотосессии и интервью, в которых она принимала участие и с завидным постоянством побеждала, трудно сказать. Одно не подлежало сомнению – Лера Осломовская, всегда и во всем, кроме непосредственной учебы, чувствовавшая себя лидером, и на выпускном вечере оставалась им. Воспринимала свои победы Осломовская довольно спокойно, без выпендрежа, как данность. Но и умела поставить на место того, кто при ней вдруг забывал о присутствии Королевы. Первые места в городском, краевом и российском конкурсах укрепили в ней чувство собственного достоинства и превосходства над другими. С самого раннего детства уверенная в себе, в своей исключительности и неотразимой красоте, теперь она получила более чем красноречивые подтверждения этому, выразившиеся в солидной коллекции корон, дипломов и призов. При этом Лера каким-то чудом не теряла головы. У нее хватало ума, а вернее будет сказать – женской интуиции, довольно спокойно относиться к своим успехам. Она никогда не позволяла, например, унижать подруг своими победами. И если кто-то, слишком льстивый и, может быть, расчетливый, начинал при посторонних азартно, взахлеб живописать ее несомненные достоинства, Лера Осломовская прерывала такого краснобая совершенно просто и определенно:

– Закрой варежку, – презрительно щурясь, громко говорила она, и «варежки» тотчас прикрывали, не смея возражать или, тем более, обижаться на Леру.

При той сложившейся ситуации, в которой оказалась Лера Осломовская к выпускному вечеру, – богатый и влиятельный папа, первая красавица города Номска, она могла бы позволить себе многое. Ну, например, отречься от школьных друзей, с головой погрузиться в светские тусовки, найти себе во всех смыслах надежного покровителя… Лера этого не делала. И даже давая интервью на телевидение, всегда подчеркивала, что ко всему прочему она еще и ученица такой-то школы и такого-то класса, к тому же – не очень успешная. За это учителя ее боготворили, беззастенчиво выставляли завышенные оценки и сквозь пальцы смотрели на постоянные отлучки (сказать прогулы по отношению к Осломовской – язык не поворачивается) своей любимицы.

Конечно же, Лере Осломовской прочили блестящее будущее. Кажется, все театральные вузы и институты кинематографии страны заждались ее. Ну, в крайнем случае, модельеры Слава Зайцев и Валентин Юдашкин спали и во сне видели, как к ним на подиум торжественной поступью поднимается великолепная красавица из Номска. И полной неожиданностью, если не сказать – шоком для всех, кто ее знал, было известие о том, что Лера подала документы в местный педагогический институт. Лера Осломовская и школьный учитель – ничего нелепее нельзя было придумать. Впрочем, Лера всегда шла своим путем, и вся ее дальнейшая жизнь была лишь подтверждением этому неопровержимому факту.

А в тот памятный выпускной вечер ее долго не было в зале. Сережа Скворцов тоскливо мотался из угла в угол, молча пил шампанское с друзьями, молча отказывался от танцев, хотя девочки приглашали его наперебой. Но русоволосый красавец, метр девяносто три ростом, с великолепным разворотом широких плеч, породистым прямым носом и синими глазами, неприкаянный и одинокий без Леры Осломовской, никого не замечал, и от него вскоре отстали. Да и привыкли за минувшее десятилетие к тому, что он хвостиком мотался вслед за Лерой, ни в ком из одноклассников особо не нуждаясь.

Конечно, девочки вздыхали, жалея певчую птицу – Скворца, но ничего поделать не могли. И только Анечка Дикина, тоже красавица, смуглая, волоокая, с черной длинной косой и необыкновенно стройными ножками, как положила однажды на Сережу глаз, так уже и не отводила его. Так вот они и прожили несколько лет под одной школьной крышей: Сережа смотрел на Леру, Анечка – на Сережу и только Лера Осломовская – непонятно куда и на кого. Толков и кривотолков по этому поводу было предостаточно, но если Сережу и Анечку все без исключения понимали, Леру – не понимал никто, даже учителя. В самом деле, за тобой ухаживает первый школьный красавец, круглый отличник, совсем не дурак и более того – не самовлюбленный идиот, а ты нос от него воротишь. Где логика, где хотя бы элементарное объяснение этому школьному феномену? Более десяти лет, не считая детсадовский возраст, два очень красивых человечка, казалось бы, просто созданных природой друг для друга, не могут соединиться хотя бы формально, для отвода глаз, и все по вине капризной и своенравной девочки, в чьих венах течет благородная, хотя и изрядно разбавленная кровь польских шляхтичей. И как тут не вспомнить «Тараса Бульбу» и его сына Андрея, а то и Гришку Отрепьева, в свое время тоже сраженных безответной любовью к гордым шляхтенкам. Но это так, к слову, поскольку наш рассказ о безответной любви еще весь впереди…

В какой-то момент Сергей, уже изрядно нахватавшийся шампанским, собрался уходить, поскольку невыносимо было и дальше оставаться одному среди веселящихся одноклассников, как вдруг перед ним возникла волоокая Анечка и, глядя неотступными глазами в его глаза, твердо сказала:

– Если ты сейчас уйдешь – я отравлюсь…

Шампанское моментально вылетело из головы Сергея, так как это был как раз тот случай, когда за словами незамедлительно следует действие. Он это понял сразу, всем опытом своих предыдущих жизней, поскольку семнадцатилетний опыт этой – вряд ли что подсказал ему.

– Анечка, Аня, – испуганно забормотал он, беспомощно оглядываясь на своих друзей, бурно крутящихся с девочками под звуки «Школьного вальса». – Что ты такое говоришь? Зачем?

– Это дамский вальс… Я тебя приглашаю… – Снизу вверх она смотрела на него серьезно и внимательно, готовая к любым действиям: легко закружиться в вальсе или пойти и наглотаться таблеток, заранее припасенных к такому случаю.

– Хорошо, Аня, хорошо, – стараясь говорить спокойно и внятно, ответил он ей, как совсем маленькой, неразумной девочке. – Я и сам хотел тебя пригласить…

– Врешь?! – боже, сколько надежды, отчаянной, заполошной, полыхнуло в черных омутах Аниных глаз, мгновенно отрезвивших Сережу еще раз: нельзя, ни в коем случае нельзя подавать даже малейшую надежду человеку, которого не любишь. Ведь он вцепится в эту, нет, не надежду даже, и не намек на нее, а просто легкий сквознячок, случайно пролетевший мимо надежды, вцепится, как утопающий за соломинку, и будет изо всех сил тянуть ее к себе до той поры, пока и тебя не утопит.

– Скажи, Сережка, ведь врешь же?

– Ну, вру, но не совсем, – они уже кружились вместе со всеми, и ритм танца неожиданно захватил Сергея, решительно сломав ту психологическую перегородку, которую весь вечер он так старательно и упорно выстраивал между собой и всеми остальными, что, казалось, ей сносу не будет…

– Серега! – кричит ему Генка Воробьев, рыжий до красноты и наглый – до одури. – Давай восьмерку крутить?!

– Давай! – принимает вызов Сережа Скворцов, и он – с Анечкой, а Генка – с Машей Водолазовой, до предела взвинтив темп, начали выписывать круги вокруг друг друга. Праздничные столы, торжественные лица учителей, школьный оркестр, красная трибуна в углу – все неслось и улетало так, словно бы они мчались на тройке с бубенцами мимо ярмарки, где цыгане бились с деревенскими мужиками, которым всучили обпоённую самогоном старую кобылицу… Все, как настоящий праздник, как вход во взрослую жизнь, как выход – вообще из жизни… И посреди этого сумасшедшего кружения, в самом центре ярмарки, мелькнуло и вроде бы пропало смазанное вихрем движения белое лицо с необычайно расширенными синими глазами… И эти глаза, как магниты, притянули внимание Сережи, буквально взорвали его новой вспышкой яростного веселья, так что Анечка уже даже и не кружилась с ним, а летала по воздуху вокруг Сергея.

Впервые за все минувшие годы он словно проснулся, увидел себя и Леру как бы со стороны, трезво оценил ситуацию и неожиданно понял, что принцип их отношений может быть несколько иным. Что ему совсем не обязательно веселиться тогда, когда весело Лере Осломовской, и впадать в уныние, когда у нее плохое настроение. Только теперь Сережу Скворцова осенило, что день за днем, за годом год подлаживаясь под ее настроение, следуя ее капризам, он и жил-то не совсем своей жизнью: просто он взял как бы взаймы на неопределенный срок Лерину жизнь, словно зонтик у приятелей в дождливый день, спрятался под него и, старательно обходя лужи, отправился в неблизкий путь – от детского садика – до выпускного вечера. Разумеется, он совсем не думал об этом, когда, увидев растерянную Леру, продолжил самозабвенное кружение с Анечкой среди прочих танцующих пар, это озарение свершилось помимо его воли, глубоко внутри его сознания, подготовленное бесчисленными часами предыдущих размышлений, ревности, горьких обид и вообще всей той нескладной жизни, которой он скучно проживал рядом с Лерой… И вот – свершилось, и его почти случайная партнерша по вальсу вряд ли имела к этому хоть какое-то отношение. Хотя… Кто из нас может знать, что и когда, кто и где повлиял на наше мироощущение в той степени, в какой изменилась после этого вся наша последующая жизнь…

Сила Лериного взгляда на бедную Анечку была, видимо, настолько сокрушительной, что она споткнулась и раз, и другой, счастливое выражение лица, с которым она без памяти кружилась с Сережей, смялось, как намокшая промокашка, плечи опустились, и Аня одними губами растерянно прошептала:

– Все-таки пришла, гадюка!

– Кто? – зачем-то спросил Сергей, прекрасно понявший, о ком идет речь.

– Твоя Лерка – кто же еще, – презрительно скривилась Анечка. – Что, сейчас к ней побежишь, да?

– Не побегу, а пойду, – они уже не кружились, а бестолково топтались посреди танцующих пар, и многие ребята это заметили, понимающе глядя на них и на застывшую возле директора школы Леру.

– А пригласить меня самому на танец слабо, да? – грустно улыбнулась Анечка.

– Почему – слабо? – не очень искренне удивился Сергей. – Обязательно приглашу…

– Классно танцуешь, Скворец, – небрежно сказала умопомрачительно красивая Лера, шикарная и чужая, словно модель с обложки богатого глянцевого журнала, когда Сережа подошел к ней. – А я и не знала, что ты у нас такой крутой танцор…

– Лерочка, красавица наша, – заворковала директор школы Ангелина Степановна, ежегодно получавшая на нужды летнего ремонта своего учебного заведения солидную спонсорскую помощь от Бронислава Леопольдовича Осломовского. – Я вынуждена временно вас оставить, но я еще обязательно к вам подойду. Хорошо, моя лапочка?

– Да-да, конечно, Ангелина Степановна, – рассеянно ответила Лера.

– Сережа, не оставляй Леру одну, – Ангелина Степановна погрозила коротким, полным пальчиком и плавно отплыла от них.

Была довольно продолжительная пауза, во время которой каждый из них попробовал примерить на себя те новые одежды в их взаимоотношениях, которые внезапно открылись в последние минуты. Увы, одежды были неудобны, жали сразу в нескольких местах, и вообще казались как бы с чужого плеча.

– Может быть, ты пьян, Скворец? – усмехнулась Лера. – На радостях перепил советского шампанского?

– Был, – честно ответил Сергей. – Был пьян, но протрезвел…

Помимо его воли – ответ прозвучал многозначительно. В нем было гораздо больше смысла, чем Сережа хотел и мог вложить в эти простые слова. Как бы сам собою ответ неожиданно сложился по принципу айсберга – когда подводная часть значительно больше надводной. Он-то этого совершенно не понял, не заметил, не обратил внимания. Зато – заметила Лера. Пристально и внимательно она посмотрела на него, что-то про себя решила, перевела холодный взгляд на веселящихся одноклассников, и спокойно сказала Сергею:

– Я предлагаю напиться еще раз… Но теперь уже вместе со мной…

Сережа удивленно смотрел на свою богиню, вдруг снизошедшую до такого низменного желания, и ровным счетом ничего не понимал.

– В чем дело, Скворец? – Лера решительно тряхнула головой, от чего роскошные бусы из жемчуга на ее длинной и тонкой шее брызнули во все стороны тускло мерцающими бликами, проникнув, казалось, и в самые дальние углы зала. – Срочно неси сюда шампанское и побольше!

Так и не решившись присесть, они стояли возле накрытого стола и молча пили шампанское, и напряжение, казалось, играло и поднималось со дна их взбудораженных душ, как пузырьки в бокалах. В какой-то момент Сережа почувствовал тяжесть в затылке: ему показалось, что на него положили пластиковый пакет со льдом, который холодил и обжигал кожу одновременно. Он резко оглянулся и перехватил тяжелый, остановившийся Анечкин взгляд, выражавший немой вопрос и снисходительное презрение. И такая сила была в этом взгляде, протянувшемся от Анечкиных глаз до Сережиных, что он невольно дернулся к ней, поставив полупустой бокал на столик.

– Куда, Скворец? – не поворачивая головы, тихо и зловеще спросила Лера.

– Я обещал пригласить Аню на танец, – было смешное ощущение того, что он как бы оторвал ногу от пола, собираясь идти к Анечке, да так и застыл с этой приподнятой в воздухе ногой.

– Стоять! – Лера кому-то улыбнулась, в знак приветствия пошевелив двумя пальчиками левой руки. – Стоять, Скворец… Взял шапманское, – медленно, с расстановкой, говорила Лера, – повернулся ко мне… Подошел ближе… Еще ближе… Не бойся, Скворец, я не кусаюсь… Еще, еще ближе… Вот так, – удовлетворенно сказала она, когда их колени соприкоснулись. – А теперь, медленно и спокойно, совсем как в кино, пьем на брудершафт… – Она ловко подвела свою тонкую правую руку под Сережину, дотянулась вытянутыми губами до фужера и выпила свое шампанское до дна…Подождала, пока Скворец, как всегда снисходительно звала она его, выпил свою порцию, и потянулась к нему влажными красными губами. А когда Сережа, неловко ткнувшись в ее сочные, пухлые губы, хотел было отстраниться, левой рукой крепко взяла его за затылок, легко притянула к себе и поцеловала долгим, чувственным поцелуем.

Когда они оторвались друг от друга и Сережа, не смея поднять глаз, отступил на шаг, все еще держа в руке легкий, пустой бокал, вдруг раздались дружные аплодисменты. Казалось, вся школа собралась вокруг них и восторженно наблюдала за поцелуем, вся – кроме одной пары глаз, растерянных и несчастных, на которую, кстати, в эту минуту никто не обратил внимания…

– И вот что, Скворец, – торжественно, громко, словно никого не было рядом, заговорила Лера Осломовская, – если я еще раз хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь увижу тебя с ней… Скворец, ты об этом очень сильно пожалеешь…