Читать книгу Запах гари - Вячеслав Воронов - Страница 6

Выздоровление Котиля произошло удивительно быстро. Не прошло и двух недель, как его отпустили из НИИ, хотя он ещё чувствовал недомогание и боль в поломанной руке. В течение этого времени ему дважды на дом приносили повестку из полиции.

Вика, его жена, недоуменно глядя на повестку, твердила, что он болен и придти не может. «Несите справку» – холодно отвечали ей дважды, и она носила. В третий раз посыльный, раздражённо хмыкнув, произнес:

– Слушайте, он у вас всю жизнь болеть будет? Он настолько болен, что не дойдёт до горотдела?

– Всю жизнь или нет, а человек болен, – изумленно отвечала Вика.

– Вы понимаете, что наше терпение не бесконечно? Понимаете, что он играет с огнём?

– С каким огнём? В каком смысле? Он пострадавший, а вы ещё и…

– Какой пострадавший? Он – обвиняемый в серьёзном преступлении!

– Как обвиняемый?

– А вот так.

– Да в чем его обвиняют? Его избили до полусмерти, заставили нахлебаться всякой дряни!..

– Пусть берет ноги в руки и по повестке явится, когда там написано.

– Он еле ходит, ему плохо…

– Пусть не симулирует.

– Что вы себе позволяете?

– Не придёт, пусть пеняет на себя.

В назначенный день Котиль пошел в горотдел. Несмотря на указанное в повестке время ему пришлось ждать больше часа. Когда он затворил за собой дверь кабинета и присел на скрипнувший стул, обитый отполированным до блеска дерматином, начальник горотдела, майор Мурдяков, недовольно обронил:

– Ну, наконец-то.

– Что значит наконец-то? Я сижу целый час…

– Наконец-то вы явились, гражданин… Котиль. Мы уже хотели за вами опергруппу присылать.

– Какую опергруппу? С какой радости?

– Как с какой? Вы обвиняетесь в преступлении.

– Что вы несёте? Какое преступление? Меня избили…

– А чего же вы ждали? Вы проникли на предприятие с целью осуществить террористический акт, избили двоих охранников, которые хотели вас задержать, и удивляетесь, что они защищались?

– Они не защищались! – Котиль почти кричал, лицо его раскраснелось. – Бардаганов избивал меня деревянным бруском, а потом поломал руку о колено!

– Перестаньте орать. У меня есть заявление охранников, все побои сняты, запротоколированы.

– Их никто не бил!

– Ага, они сами мордами о стены бились. Кроме того, при вас была взрывчатка.

– Какая к чёрту взрывчатка?

– Полтора килограмма в тротиловом эквиваленте.

– Что?

– Где вы её взяли?

– У меня не было никакой взрывчатки, что за бред!

– У кого вы её купили?

– Я…

– Отказываетесь отвечать? Значит, вы изготовили ее сами. Значит, готовились к теракту заранее.

– С ума сойти, – медленно проговорил Котиль, глядя в бегавшие глазки майора. – Сколько тебе заплатил этот урод?

– Выбирайте выражения! – глаза майора метнули искры, он весь напрягся, но затем, успокоившись осознанием собственной власти, снова расслабился. – Положение ваше и так незавидное, а вы ещё на рожон лезете.

Котиль глядел в пол казённого заведения, не зная, что ответить, понимая бесполезность каких бы то ни было доводов. Глубоко вздохнув, он заставил себя сосредоточиться, понимая, что дело принимает серьёзный оборот.

– Вы можете отделаться лёгким испугом, – продолжал майор с рычанием в голосе. – А можете…. – он многозначительно, медленно положил ладонь на какие-то бумаги и постучал по ним крепкими пальцами. – В общем, я не буду тянуть резину. Некогда мне… Вы журналист, грамотный, в смысле… Всё прекрасно понимаете. Мы не дадим делу ход, если вы угомонитесь. Если не станете больше совершать противоправных, я бы сказал даже – антиобщественных поступков. Все документы будут лежать и ждать, когда вы выкинете очередную глупость. Тогда уж не обессудьте. Вам всё понятно?

– Да.

– Ну, наконец-то. Вообще у нас правосудие гуманное – прощать такие преступления. Хорошо, что избитые охранники зла на вас не держат. Скажите спасибо. Люди у нас добрые, хорошие. Вы согласны со мной? Всегда поймут и поддержат, если человек оступился.

Он вещал монотонно, словно убелённый сединами, давно уже равнодушный к своему занятию лектор на кафедре; пальцы его время от времени постукивали по бумаге. Эмоций за пределы начинавшей заплывать жиром маски лица он не выпускал – сказывалась многолетняя привычка.

Котиль почувствовал, что ему стало тяжело дышать. Он сделал глубокий вдох, но воздуха всё равно не хватало. Он замечал за собой такое уже несколько раз с того дня, как его выписали из НИИ, и объяснял это неполным выздоровлением, слабостью после перелома и отравления.

– Что с вами? Вам плохо? – равнодушно спросил майор не для того, чтобы помочь, а для приличия. «Сбросьте его в пропасть», – мог бы велеть таким тоном какой-нибудь всевластный кровавый диктатор.

– Ты что, с перепою? – вёл дальше начальник полиции, изменив тон, почувствовав, что можно уже фамильярно и даже грубо; в голосе его послышалось презрение. – Смотри, вырвет тебя тут, в кабинете. Убирай потом за тобой. Иди, иди на воздух, ты мне больше не нужен.

– Что тебе сказали в полиции? – спросила Вика, гремя на кухне кастрюлями, время от времени помешивая варившуюся кашу. Она была на десять лет моложе Котиля, короткая модная стрижка, ироничная нервная улыбка, уже прочно въевшееся в поведение, в жесты недовольство жизнью. Домашний халат подчеркивал её стройную фигуру.

– Чтоб не дергался, сказали.

– Ну, вот видишь, и я о том же. Будешь правды добиваться – только голову расшибешь. Почему бы не жить, как все люди, хотя бы после того, что произошло! Нормально жить, завести ребенка…

Она утерла слезу, схватила полотенце и стала с остервенением тереть руки, словно они были в мазуте и обычному мытью не поддавались.

– Послушай, Вика, ты же знаешь…

– Знаю, знаю, никто ни в чем не виноват. Просто бог не дает, и все тут…

Она швырнула полотенце на тумбочку, с вымученной улыбкой подошла к Котилю, сидевшему на табурете за обеденным столом, взъерошила ему волосы и прижала голову к груди. Забудь, все забудь, говорил весь её вид, нежные руки, мягкая грудь. Ничего не было, ни избиений, ни экологических катастроф, ни отравления людей. Мир катится в одному Богу известном направлении, катится со скрежетом, скрипом, треском, неуклюже, но мощно, с огромной, накопленной столетиями инерцией. И не стоит пытаться остановить его, иначе он раздавит тебя, как букашку, и никто этого не заметит. Живи как все, тихо и спокойно, подстраиваясь под это неуклюжее, но грандиозное движение, не высовывайся, пригибайся. Полезно даже вообще забыть, что ты человек, существо, наделённое разумом, чувствами. Стань животным, чтобы выжить, просто маленьким зверьком, который не протестует, виляет, лавирует среди жизненных бурунов и скал. Постарайся быть там, где не штормит, где равнодушно, тупо выполняя приказ, не придавят к земле сапогом.

Через пару недель, вечером, когда на дворе моросил мелкий дождик, и листва на деревьях едва заметно трепетала, принимая живительную влагу, Вика, вопросительно и с едва сдерживаемым восторгом глядя ему в глаза, сказала, что беременна. Он целовал ее в лоб, говорил, чтоб берегла себя, не поднимала ничего тяжелого. На душе у него царила неразбериха, тоска опустилась на сердце и давила, не впуская ни йоты радости. Такой долгожданный ребенок, а теперь он может стать помехой в жизни, перспективы которой покрылись туманом.

– Ты плохо выглядишь, – не в первый раз говорила она, – у тебя какой-то серый цвет лица, что с тобой? Ты еще не выздоровел?

Он шел в ванную, закрывал за собой двери, глядел в зеркало и убеждался, что лицо его и правда посерело. И не только лицо, но и кожа рук, ног приобрела какой-то угрожающе – сероватый оттенок, а рыжие волосы побледнели, словно подёрнулись некоей коростой, болячкой, неизвестной науке. Всё это не проходило, а, казалось, наоборот усугублялось.

На следующий день он брел из магазина, сжимая в руке пакет с хлебом и кефиром. Возле почты, где надо было поворачивать к своему дому, он снова почувствовал удушье, еще более сильное, чем раньше. Неподалеку на обочине стоял «Ниссан»; двигатель тихо работал, из выхлопной трубы вился едва заметный дымок. Сам не зная, что делает, повинуясь довлеющему внутреннему чувству, он подошел к машине со стороны багажника и стал делать глубокие вдохи. Ему стало легче. Не замечая ничего и никого вокруг, как алкоголик, почуявший запах спирта, он присел над выхлопной трубой и вдохнул. Удушье, охватившее было его, стало проходить. Мало того, чем больше он дышал угарным газом, который казался ему едва ли не сладким, каким-то новым, раньше неведомым наслаждением, тем сильнее чувствовал забытый со времен юности прилив энергии. Мышцы его наливались силой, зрение, подпорченное бдением за компьютером, обострялось, позвоночник превращался в стальную рессору, которая готова была к любым нагрузкам. В локтевом суставе левой руки, которая была поломана и некоторое время обездвижена, прошла назойливая боль.

И лишь на краю сознания возникала озабоченность: что с ним происходит? Что с ним сделали, если он был безнадежен, но выжил, а теперь вместо чистого воздуха предпочитает яд выхлопных газов?

Он едва услышал, не придав этому значения, как мягко хлопнула дверца автомобиля. Краем глаза в полуметре от себя увидел он синие дорогие кроссовки немаленького размера.

– Ты что это вытворяешь? – услышал он раздраженный и презрительный бас. Вслед за этим харкнули, и большой плевок ляпнул на асфальт совсем рядом с ним. – Ну-ка пошел вон отсюда!

– Извините, я ничего такого не… – пробормотал Котиль, собираясь уходить, и делая последний, такой сладкий вдох.

Кроссовок вдруг оторвался от асфальта, и рифленая, забитая грязью подошва обрушилась ему на лицо. Он упал, на мгновение ослепнув от гнева и выронив пакет с продуктами.

– Токсикоман чертов! Чтоб я не видел тебя возле своей машины! Горбатишься на неё на буровой, а тут всякая падаль…

Котиль медленно поднялся, утирая выступившую из носа кровь. При слове «буровая» гнев заполнил его без остатка, в голове что-то взорвалось, размолотив в пыль остатки здравого смысла. Он шагнул к машине и с диким ревом всадил ногу в заднюю дверцу, на которой осталась изрядная вмятина.

– Ах ты ж… – захлебнулся гневом владелец «Ниссана» и решительно, с пылавшим лицом, сверкая зрачками, шагнул к Котилю. Приблизившись, он замахнулся судорожно сжатым кулаком. Котиль видел всё словно в замедленной съемке.

Удивляясь, как легко это у него получается, он быстро перехватил руку соперника и двинул его коленом в живот, после чего ударил кулаком в лицо. Не ожидая от токсикомана такой прыти, владелец иномарки согнулся и попятился, бессильно и жалобно крякнув. Через долю секунды Котиль снова был возле него, опять ударил, не контролируя себя, словно подчинялся посторонней воле. Нефтяник неуклюже свалился на асфальт, инстинктивно прикрываясь руками.

Только сейчас Котиль огляделся. Пожилая женщина что-то причитала себе под нос, стремясь побыстрее уйти. Двое худых, как спички, подростков глядели с интересом и даже с нескрываемым восторгом – такое представление, как избиение человека, увидишь в жизни не часто; то ли дело на экране – сколько угодно. Котиль почувствовал, что к нему возвращается нормальное восприятие вещей, естественное течение времени. У него снова появилась одышка, на этот раз легкая, словно легкое похмелье, последствие вчерашней неумеренности. И его снова потянуло к выхлопной трубе заведенного автомобиля.

Он присел, не обращая ни на кого внимания, и принялся дышать угарным газом. Как и в первый раз, ему тотчас стало легче, в голове прояснилось, в теле забурлила энергия. «Что за черт?» – подумал он, подобрал пакет с продуктами и пошел, понимая, что пора отсюда убираться.