Читать книгу Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева - Яков Бутков - Страница 2

Ровно через сутки после лотереи аллегри Залетаев очутился в Александрийском театре, на представлении дремучих «Костромских лесов». Впрочем, не «Костромские леса» привлекли его сюда, а Павел Александрович, который был здесь с дочерью Настасьею Павловною и с господином Громотрясовым. Их-то он следил и наблюдал бдительным оком из своего темного угла за партером. Пьесы он не видел и не слышал, сосредоточив все свое внимание на одной ложе в третьем ярусе, где помещались знакомые ему лица. Только изредка страшные вопли героя драмы возбуждали в нем трепет, и он невольно отрывался на минуту от своей цели. Наконец представление кончилось. Публика хлынула из театра, и Залетаев, пробившись сквозь тесную толпу, выбежал в коридор и остановился, едва переводя дух от сильного волнения по случаю приближения решительной для него минуты.

С четверть часа стоял он в коридоре у подъезда, ожидая чего-то, и уже приходил в отчаяние, когда заметил на лестнице всех – и Павла Александровича, и Настасью Павловну, и господина Громотрясова. Они тоже заметили его. Он остановил на них дерзкий, насмешливый взгляд, как будто вызывая знакомый ему вопрос: «И вы здесь, Залетаев?» Но вонроса никакого не было.

«Так вот они теперь немножко и съехали! – подумал Залетаев. – Теперь они только молчат да удивляются. А что-то будет, когда я еще и не такую сделаю штуку!»

Тут, приготовясь сделать штуку, он почувствовал себя в крайнем затруднении и замешательстве: человека у него не было, а самому как-то неловко было действовать перед публикою в такой роли.

«Человека нужно! Ну, поди теперь без человека – все дело испортил!» – думал он, увиваясь около жандарма и стараясь как будто укусить его за ухо.

– Жандарм! Служивый! – начал он вполголоса. – Послушай! Вели, братец, пожалуйста… – Тут, к величайшему его изумлению – откуда ни взялся, точно из-под полы у него вынырнул знакомый ему по вчерашней встрече маленький человечек на пружинах, – живо, быстро и странно он подвернулся к Залетаеву, поклонился ему с глубочайшим подобострастием – улыбаясь и выделывая на лице своем разные приятные для зрения штучки, и доложил скороговоркою: «Сию минуту-с!», потом шмыгнул к жандарму, поюлил около него, сказал ему что следует и остановился у подъезда с шляпою в руках, обратив почтительный взгляд и играющее лицо свое к Залетаеву.

Вслед за тем раздался потрясающий голос жандарма:

– Карету господина Залетаева!

Господин Залетаев, закутавшись в шинелишку, вздрогнул всеми своими нервами от этого восклицания. Дело было ясное, – но ему даже не верилось, что оно ясное, что нет в нем ошибки или недоразумения, – так велико было благополучие, до которого он дожил после многих испытаний! Сердце его билось сладким ощущением абсолютного счастия. В восторге он готов был кинуться на шею к жандарму и, расчувствовавшись совершенно, едва мог удержаться от радостных слез.

Выдержав первый порыв восторга, Залетаев бросил испытующий взгляд на разнообразные лица, его окружавшие, и на всех прочитал глубочайшее изумление, страх и даже раскаяние в невнимательности к нему. Публика готова была, по-видимому, тут же, на месте происшествия, подать ему бумагу с обстоятельным изложением вины своей и с просьбою о великодушном прощении… Публике, то есть обществу, Залетаев готов был тут же и простить, но Павла Александровича, но господина Громотрясова и в особенности Настасью Павловну – ни за что в мире! – Он решился поступить с ними, как граф Монте-Кристо поступил с своими врагами! Притом же этот Павел Александрович оказался решительным грубияном: стоит себе с дочерью и приятелем и дремлет в ожидании своего экипажа. До него как будто и не касается то, что интересует нынче все высшее общество!

Вдруг Павел Александрович очнулся и вздрогнул – и уставил изумленные глаза на торжествующего Залетаева, который как будто на минутку только, и то по собственной надобности, очутился возле самого Павла Александровича. Пробуждение этой особы воспоследовало по причине повторения громового восклицания жандарма:

– Карету господина Залетаева!

Залетаев, с своей стороны, с язвительною почтительностью поклонился Павлу Александровичу и Настасье Павловне, а господину Громотрясову только посмотрел в глаза и не поклонился…

– А, и вы здесь, Залетаев! – заметил Павел Александрович в ответ на его язвительный поклон, очевидно стараясь скрыть от него свое душевное смущение по поводу «кареты господина Залетаева».

Настасья Павловна тоже с непростительною хитростью, не выказывая своих несомненно жестоких страданий по этому великому поводу, отвечала на его нижайший поклон:

– А, здравствуйте, Залетаев!

В эту минуту загремел в третий раз голос жандарма:

– Карета господина Залетаева!

Челонечек на пружинах засуетился у подъезда. Залетаев снова поклонился Павлу Александровичу и Настасье Павловне, снова бросил язвительный взгляд на господина Громотрясова – и величественно стал спускаться с лестницы. Между тем человечек очищал ему дорогу: расталкивал лакеев – и всепокорнейше просил «господ» посторониться – дать пройти господину Залетаеву. Залетаев прошел благополучно и торжественно между двумя рядами расступившегося для него «общества».

Карета стояла у самого подъезда, так что все, и общество, и публика, и Павел Александрович с фамилиею могли видеть с лестницы, какая это карета и каков должен быть ее владелец. Человечек на пружинах кинулся перед ним, отворил дверцы – и, усадив его в карету, закричал кучеру: «пошел». Карета загремела, покатилась и исчезла с изумленных глаз пораженного общества. Залетаев, очутившись на мягких подушках, заплакал, зарыдал от полноты счастия, а человечек, между тем, долго-долго бежал за его каретою, пока не потерял ее вовсе из вида… Проехав минут пять по Невскому, он дернул шнурок, и карета остановилась.

– Ты куда едешь, кучер? – спросил Залетаев.

– Домой-с, а то куда же еще?

– То-то, что вовсе не домой, – возразил Залетаев. – Ты меня вези по Невскому к Полицейскому мосту, а потом уж и доложи!

– У Полицейского моста?

– Я тебе говорю, братец, что не у Полицейского, а не доезжая Полицейского, у трактира: тут тебе налево будет трактир, так ты и остановись у самого подъезда. Слышь?

– Конечно!

– Ну, так ступай же себе с богом, да не спеши как на пожар, а когда приедешь – доложи.

Карета снова двинулась мелкою рысью и через несколько минут остановилась.

– Что там? – спросил Залетаев.

– Приехали-с.

– Куда ж мы это приехали?

– Куда приказали-с – известно: к трактиру у Полицейского моста.

– Да ведь я тебе, братец, сказывал, что не у Полицейского моста, а не доезжая Полицейского! Вот ты какой человек, братец, нерасторопный!

– Да оно так и выходит, что не доезжая Полицейского моста – так оно, сударь, и есть!

– Почему ж ты не доложил обстоятельно, как следует?

Кучер, ничего не отвечая, слез с козел, отворил дверцы и стоял в ожидании высадки своего пассажира.

– Ну, ты меня, братец, не торопи, – говорил Залетаев, медленно вылезая из кареты: – ты делай, что тебе велят… Послушай!

– Что-с?

– Сколько тебе лет?

– Да лет уж будет тридцать.

– А из которой губернии?

– Костромской!

– И не женат?

– Ну, нет: жена есть и дети есть, в деревне остались, а я здесь по прачпорту.

– Ты по паспорту? А так это там… что бишь я – да, насчет Саратовской губернии: земли, говорят, много?

– Говорят, что так!

– Ну, и тово… так ты здесь себе благополучно и счастливо?

– Намедни отсрочку выхлопотал староста: руб с гривной стоит!

– А, да – стоит, стоит! Хорошо, братец, хорошо. Веди себя исправно, так барин тебе дурного слова не скажет!

Тут Залетаев умолк, оглянулся кругом, попробовал пересчитать фонари, мелькавшие перед ним, и, не кончив счета, стал приводить себе на память стихи какие-то, очень хорошие стихи, но не мог припомнить ни одного слова. Потом, взглянув на карету, почувствовал аппетит и бегом побежал на лестницу трактира.

– Вишь, какой барин чудной! – проворчал про себя кучер. – О Саратовской губернии с тобой толкует и насчет всего – а нет, чтобы догадаться да на чай дать человеку!

Через час Залетаев вышел из трактира, по-видимому совершенно сытый, и приказал кучеру ехать поскорее домой, к Каменному мосту. Кучер поспешил исполнить приказание, но только что он двинулся с места, Залетаев раздумал и велел остановиться.

– Послушай, братец, не знаешь ли ты хорошего человека? – спросил он, выглядывая из кареты.

– Хороших людей много на свете.

– Ну, я спрашиваю такого, который бы умел ездить за каретой?

– Такого не знаю.

– А если узнаешь, пришли, я тебе за это гривенник дам… двугривенный – слышь? Двугривенный, если достанешь человека? Ступай!

После этого он погрузился в бархатные подушки, вздремнул и не обращался уже к кучеру с приказаниями до тех пор, пока не почувствовал, что карета остановилась и кучер ведет разговор с дворником.

– Что там? – спросил он, выглядывая из кареты.

– Приехали-с.

– А! Нет, чтоб доложить своевременно! Ну, выпускай же! Ты своего дела решительно не знаешь! – продолжал он, выходя на тротуар. – Послушай, дворник, ты из здешнего дома?

– Как же-с, Нестор Филиппович! Я, чай, изволите знать, каждый вечер впускаю вашу милость в ворота.

– Помню, спасибо. А не знаешь ли ты хорошего человека: за каретой ездить?

– Хорошего не знаю-с!

– Ну вот уж ты и не знаешь! Мне хоть и не очень хороший… я тебе двугривенный – нет, два двугривенных дам, слышь?

– Не знаю-с! – подтвердил дворник.

– А если узнаешь, пришли ко мне. Я тебе тридцать… пять копеек серебром на конф… на водку, слышь?

– Слышу…

– Ну, то-то! Гей – извозчик! Завтра приезжай ко мне ровно в двенадцать часов пополудни. Слышь? Да скажи хозяину, что ты мне не нравишься: пусть пришлет другого, и лошади мне не нравятся – пусть переменит, я не люблю лошадей красного цвета…

– Да господь с вами, барин: какого они красного цвета? Они просто пегие – оттого и называется всюду – конь пегой масти!

– Я о том и говорю – конь пегой масти! Только я не люблю пегих коней. Пусть он мне пришлет других – как бишь они: есть такой цвет, ну, масть такая – это все равно – только есть?

– Зеленых вам, что ли-с?

– Ну вот, ты уж стал и грубить мне. Толком я тебе говорю, что мне нужно других, особенных лошадей – пусть будет одна серая, другая… ну и другая пусть серая, и обе пусть серые, или даже черные – или там караковые, ну вот, их-то я и спрашиваю: ведь у твоего хозяина есть такие лошади, караковые?

– Не знаю-с!

– Пусть он достанет у соседа, если у него нет, а мне непременно нужны – слышь? Мне никак нельзя – ступай! А я тебе пятиалтынный на орр… Ну! С богом!