Читать книгу Притчи о менадах. Готические стихотворения - Яков Есепкин - Страница 100

Кровь нисана с гортензий сольем,

Вспеним ею златые куфели,

Чти скитальцев ночных, Вифлеем,

Подавай им вино и трюфели.

Что ж успенных сильфидам корить,

Буде юность веселие имет,

Станем граций чудесных мирить,

Наши ль звезды тлеение снимет.

Челядь спит, во смуге ободков

Мы одне, в сукровице незвездной,

И не алчем вина и цветков,

И с Уранией плачем над бездной.

Челядь злая в лакейской сипит,

Ледяные рейнвейны у Цилий,

Кто сегодня во Аде не спит,

Вот мелки – их гасили меж лилий.

Се трилистники, будут листать

Мел царевны иль здравствовать чаши,

Обнажатся светилам под стать

Апронахи кровавые наши.

Горьки постные брашна, столы

Звездной ветошью Цили убрали,

И лиется желтица из мглы,

Где бесились меловые крали.

Со багетниц прогнать ли мышей,

Тальком оспину вретищ добелим,

Плачь, Вифания, золотом шей

Сонм юдиц, коих желтию хмелим.

Чахнут фрейлины в замках пустых,

Малахит изукрасил обсиды,

Мглой капличной огнем налитых

Винных яблок сех потчуют Иды.

Звезды мертвых любили всегда,

Яко гипс лицевой сокрошится,

Ныне червною станет вода,

Изваяний и Лета страшится.

Из атласов, червонных шелков

Мгла востлит диаментовых сонниц,

Сколь в безмолвии красный альков,

Их поидем искать меж колонниц.

Аще мрамор темнее вина

И пасхалы о барве маковой,

Иудицам достанет рядна

Со узорчатой тьмой волошковой.

И начнут фарисеи пьянеть,

И юдицы еще отрезвятся —

На исчадном пиру леденеть,

Где алмазные донны резвятся.

Се, незвездные яства горят

На столах и цветки золотятся,

Четверговок сильфиды мирят,

О лилеях менины вертятся.

Ах, претмились земные пиры,

Благ к эфирным август данаидам,

Неб и звезд тяжелее дары,

Оявленные тихим обсидам.

Хоть несите порфировый хлеб,

Вин диамент солейте на мрамор,

Мы тогда и в огранности неб

Мглу оплачем сиреневых камор.

В небозвездной смуге Одеон,

Молодые рыдают сильфиды,

Спит фиванская челядь, неон

Тьмой златя, умиряются Иды.

Что и плакать, лихих палачей

Лишь бесят во крови апронахи,

Со рубиновых ломких свечей

Татям лепят просфирки монахи.

Нощно ль ангелы зло сторожат

Сей путрамент и червные тесьмы,

Где светильные воски дрожат,

Хоть и с углем о перстах, но здесь мы.

Мел вифанских трапезных столов

Отражением Цин испугает,

Нет чернила и звезд, Птицелов,

Немость эти канцоны слагает.

Се и вечеря, хлебы, вино,

Розы с терпкою мятой, не снится

Яко ад, соглядим все одно:

Плесень хлебницы кровью тиснится.

Май не вспомнил цветков золотых,

Видят Фрея ли с бледной Еленой,

Как обломки фаянсов пустых

Прелились ядовитой беленой.

Цветь и свечи в узорчатой мгле

Красных маков и барвы пасхалий,

И фаянс на просфирном столе

Утонченных коснутся ли Талий.

А и будем каморно молчать,

Аще веселы здесь фарисеи,

Их звездами и тьмой соличать,

Где текут столования сеи.

И обручников алы найдут,

И граальской умолятся чаше,

И тогда нас каймами сведут,

По челам воск свечельниц лияше.

Тусклый август серебро лиет,

Яства чахнут о столах и хлебы,

Во незвездности благих виньет

Это мы ли пируем у Гебы.

Дале немость, одно и молчим,

Зря в хлебницах фиванских лилеи,

Всё диаменты неба влачим,

Всё пречествуем нощи аллеи.

Вот еще соявимся из мглы,

Яко ангельский сад безутешен,

Юродные оплакать столы

И вишневую цветность черешен.

Кто и нежные помнит цветки

О басме серебряной, из Греций

Зелень перстную бьют на венки,

Здесь кантоны иные, Лукреций.

Полны яств и араков столы,

Огнь рейнвейнов гасится фаянсом,

Что, рубинные, дать вам, юлы,

Тешьте пифий хотя мезальянсом.

Высоко ль до адвенты снегов,

Нас ко мглам сонесет ли Цивета,

Угощайтесь – нагорных лугов

Слаще нет золотого оцвета.

Вишен с пудрою звездной к столам,

Диаментов порфирных июля,

Мы угодны ль еще зеркалам —

Соваянья меловые тюля.

И смотри, как вольготны оне,

Бесноватые червные Цины,

Ведьм ланиты в мышъячном огне,

Точат хлебные мыши терцины.

Что, ди Грассо, могли унести,

Золотые путраменты, небы,

Виждь, сегодня точатся в желти

Всечерствые порфирные хлебы.

Ледяные пасхалы затлим,

Апронахи звездами соцветим,

Как юдольную чернь веселим,

Так и петь столованиям этим.

Бродники, вкруг одне бродники,

Хлеб и вина темнее маковниц,

А равно мы в хожденьях легки —

Хоть бы мимо червонных альковниц.

Фарисеи еще заплетут

Нашу тусклую кровь на просфиры,

И тогда нас траурно почтут

Виноградного сада Зефиры.

Нас ли ждали к эдемским столам,

Антиохия тех ли взерцала,

Шелк порфирный вился по углам,

Днесь его источают зерцала.

Ванных кафель распишет изверг

Ядом розным, жасминами Ханны,

Се порфировый чистый четверг,

Все пием здесь, хотя недыханны.

Ах, тусклые оставьте мелки,

Аониды, по мраморам этим

Чернь и могут лишь бить ангелки,

Нимбы коих мы всенощно цветим.

Шелк виется, а новый агон

Белым феям начать всепреложно,

Ад слезою востлил парангон,

Се бери, лишь свечение ложно.

Как вдоль наших тлеющих виньет

Пляшут Циты, пируют и днесь ли,

Спи, Вифания, тьма почиет,

Драгоценное миро унесли.

Что же пифии стали бледны,

Им и вышло сейчас веселиться,

Тленных юношей в парке Луны

Сотемнять и за гипсом белиться.

Август щедр ко успенным, шелков,

Яств, рубиновой мглы не жалеет,

Белых дев целокупный альков

Днесь еще изваянья лелеет.

Пить лишь нам золотое, вино

Прелиется, иные фарфоры

Теням выставит Геба, одно

Все мертвецки пьяны бутафоры.

Сколь и Цины сюда набегут

Воровать ободки золотые,

Пир очнется – хотя не солгут

Мертвым наши амфоры пустые.

Аще тусклые зелени мнят

Четверговки, еще фарисеи,

И у Пилы серебром звенят,

Мы почтим балевания сеи.

Благородного шелка свитки

Данаид обтекают надменных,

Звезды царствий опять высоки

И алкают балов современных.

Ах, запомнят ли нас хоть бы те

Меловницы эллинских смоковниц —

В битом гипсе и жалкой тщете,

Воск лиющих на барву альковниц.

Что рыдать – отзвучали пиры,

Источились фалернские вина,

Вместо севрской витой мишуры

Нощно блещет небес горловина.

Из Тироля востретим гонцов,

Выпьем яды ль Моравии мрачной,

Где и челядь беззвездных дворцов,

Где и плакать о дщери внебрачной.

Кровь ожгла хоровой мезальянс,

Но сквозь сон различит Береника,

Сколь еще серебрится фаянс

И пирует на небах Герника.

Мрамор августа бледен и нем,

Падших звезд насчитаем иль вишен,

Яко с литией мы не уснем,

Пусть атрамент и будет возвышен.

Пировать ли со ядом в устах,

Цины днесь мелят желтым ланиты,

А еще во бесцветных перстах

Огнь лилей, сим дворцы знамениты.

Все туда – иудицы, псари,

Вас холодные ждут пировые,

Где алкали белену цари,

Хоть бы тени их вечно живые.

Терпсихоры наложницы прыть

В шелк маскируют юный, всеблудство

Тщится веки злоцарственно скрыть

Под любовью одесной иудство.

Льется нега и чернь весела,

Наш путрамент свели щелкоперы,

Бал Аваддо сочествует мгла,

Суе ж кровью златятся таперы.

А и станет вам тюлей иных,

Шелки сеи, мажордом, и брюлы,

Где лафитники ядов земных

Подносили нам ветхие юлы.

Иокаста под мглою тенет

И не вспомнит колонских столовниц,

Всяк слепой из червонных виньет

Благородных зерцает меловниц.

В красном выследят нас палачи

Меж колонн, хоть каждится временность,

Аще пасха, а цвету свечи

Уготована лишь нетлеенность.

Крови мало – садитесь к столу,

Сей фаянс на крови и серветки,

И лиется, лиется во мглу

Пурпур наш чрез страстные виньетки.

Ирод, Ирод, се брашно твое

И в амфорах вино ледяное,

Алавастром ли, гипсом остье

Смерть забелит – мы виждим иное.

Колоннаду и сад обойдем,

Не четверг, а серебро лиется,

Во златых кашемирах блюдем

Тайность вишен, пусть Хала смеется.

Наливай, кто отравы алкал,

Фарисеи и дети уснули,

Шелк тиснит сукровицу зеркал,

Им пьянить нашей кровью июли.

Всё вечерии длятся, шелка

Меловые горят, фарисеи

Поят бледных детей, высока

Нощь Вифании, празднуют сеи.

И взгляни, сколь беспечны оне,

Как легки эти па и виньэты,

О басме иль во гипсе одне

Здесь точатся блядей менуэты.

Кто их пиры сейчас отложит,

Весело Этам плакать и виться,

Где серебро на туши лежит —

Им лишь будут всенощно давиться.

Что манкируют нами, Тулуз,

Холсты челядь, смеясь, обрывает,

Фри бесятся в тлекровности блуз,

Вьют муары, и с кем не бывает.

Колченогих восторженных Ев

Обдала небовечность желтицей,

Часть ли третяя звезд и дерев

Пресеребрена синею птицей.

За сиречной любовию мгла,

Наши ль звезды шелками гасили,

Виждь хотя – вкруг ветхого стола

Как мелятся кургузые Цили.

Сад портальный, цвети и алей,

Золотыя букетники снимем,

Упасаться ли вербных аллей,

Сех цветение майское внимем.

Небы пурпур алкают, одно

Мгла их стоила крови и яду,

Фарисеям и песах – вино,

А еще благоденствовать саду.

Суе, суе нас выбила тьма,

Иудицы лиют, цепенея,

Нашу кровь, а течет сурема

И порфирность каждится от нея.

Виждь последнее лето, алей

Нет его, искупаемся, дивы,

Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей

Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы.

Низлетят с хоров лет ангелки,

Ах, не плачьте еще, палестины,

Мы опять на помине легки,

Вкусим райские ж волны и тины.

Юды с нами, а внове не им

Торговаться фамильною славой,

Хлебы мазать серебром – храним

Каждый миг наш виньетой кровавой.

А и мы ль напоказ веселы,

Пиры это, веселие в тризне,

Цили тще убирают столы,

Благ сейчас, кто во звездной старизне.

Спи, Арахна, еще веретен,

Ядов темных царевнам не будет,

И восцветим на мраморе стен

Кровь, Нева ли ее позабудет.

Сколь нельзя отравить царичей,

Убеляясь, юдицы смеются,

Отемним хоть бы цинки ночей,

Где начиния с ядами бьются.

Огнь ли хвои снесут чернецы,

Снеги темные их упоили,

Наши кровью литые венцы

Украшают барочные шпили.

Но меловы шелка пировых

И начинье в чудесной виньете,

Мало яду еще для живых,

Велики мы на траурном свете.

Ять сребристая тще и лилась,

Мел височный течет по ланитам,

Где Звезда Вифлеема ожглась

Червной тушью, отдаренной Итам.

Ветхой кровью букеты совьем

И стольницы начиньем заставим,

Май в порфировом цвете своем,

А и с цветностью мы не лукавим.

От пасхалов начнет исходить

Мрак ночной и серебром точиться,

И устанут за нами следить

Иудицы, не будут и тщиться.

Лишь тогда фарисейские тьмы,

Перемазавшись цветом истлевшим,

Соведут вдоль букетниц каймы —

Виждеть кровь нощно пурпур не зревшим.

Дышат негой кровавых шелков

Музодарные замки фиванок,

Всякий днесь камелотный альков

Яд крысиный таит меж креманок.

Хватит царских веретищ летам

И для вечности хватит цементов,

Свечки несть ко меловым цветам,

Им хотя чернь прельем с постаментов.

Бледный отрок в парче золотой

Сколь очнется на пире грядущем,

Узрит чермный лафитник пустой

Во перстов изваянии сущем.

Драгоценное миро в сени

Темных вишен иных благовоний

Всепьянее, а паче они

Серы адской, Антоний, Антоний.

С мертвым Лазарем, Идой ли нам

Допивать предстоит медовицы,

Нет в Вифании мира, к рунам

Тянут перстные кости вдовицы.

Мел веретищ, серебряных жал

И не прячет холодную талость,

Август губ сеих мирру стяжал,

Смерть приимет одна эту алость.

Пунш, арак голубой, совиньон

Лей, Парфянское царство иль Газа

Вкруг столов, надушайся, Виньон,

Здравствуй, юная грусть Франсуаза.

Камераты моцартовский гимн

Лишь премучили, ребе Севела,

Где витийствуют Йозеф и Симн,

Туне звездная ветошь истлела.

Сколь и веселы Иты, узри,

Яд мешают опять, серебрятся,

Тени белят злогласые фри

И во каддиши мило смотрятся.

Виты мглою пасхальных тесем

Царский хлеб и менин акварели,

Исполать столованиям сем

Вдоль колонниц, где мы и горели.

Яства в пурпуре бледном каждят

И всекрасные вина каждятся,

Без царей сколь пиют и едят,

Пусть хотя бы на кровь не глядятся.

Нас, Геката, уже не спасти,

Чернь засадная пишет нам столи,

А и будем по челам вести

Кровь со пурпуром нощной юдоли.

Нет у августа красок для нас —

По фаянсам тиснение кровью

Наведём, пусть ещё Монпарнас

Озлатится холодной любовью.

Грозовое серебро под злать

Кто распишет без тьмы и палитры,

Муки любящим всё исполать,

Мглами сих увершаются митры.

Желтью всех и списали давно,

Золотым окровавленным цветом,

И точится из амфор вино

Мировольным злоалчущим летом.

Серебряше точеность виньэт,

Мглою вытисним звезды сиесты,

Ангелков золотых менуэт

Окаймляют фольги палимпсесты.

Сон Снегурочек легок, следи

Их дыханье – шелковое снегу,

Брашна мятные нощной тверди

Всем скорбящим восдарствуют негу.

Ах, винтажные эти пиры

И картоны, и в мелах эльфиры

Увиют нас канвой мишуры,

Где и кровь – то златые порфиры.

Анхен, Анхен, иглица горит,

Ждут Снегурочек тусклые хвои,

Бланманже ли о столах искрит,

Где писанны корицей сувои.

Утром белые пудры златей

И порфирные Золушки краше,

Мы для кукол шары и детей

Маком вытисним, соны их зряше.

Бал еще всетаинствен свечной,

В мгле маковки чудесные тлятся,

Фарисеи пиют за стеной

И лишь золотом нашим целятся.

От обручников тьма всетечет,

А сады восторгают язмины,

Се не падший ли ангел речет,

Воск лияше на дев бальзамины.

Где серебро таил фарисей,

Отекаются кровию двери,

Мы и сами в этерии сей,

Хоть дивись и молчи, Алигъери.

Стены пурпуром выпишет мгла,

Иудицы уснут меж колонниц,

И начнут властелины стола

Преливать нашу кровь из солонниц.

Звездной батики тусклый флеор

Вижди, Рания, скатерти наши

Чужды небам, фиванских амфор

Ловят цоколи тени во чаши.

Исполать модератам балов,

Лес Цимнийский рыж пейсами Ленца,

Из пиитерской мглы Крысолов

Шелест внемлет и желть полотенца.

На оконницах розы белы,

В золотом ли, всежелтом наяда,

Расставляй, Урания, столы —

Здесь виют локны золотом яда.

Звезды с ядом сумрачно белы,

Меж щелкунчиков мыши утихли,

Мы ль отравные эти столы