Читать книгу Вокруг себя был никто - Яков Шехтер - Страница 6

Семь часов утра. Просыпаюсь, как всегда, по внутреннему будильнику. Так называется одно из первых упражнений, с которых начинают обучение. Сегодня я могу настроить свои часы с точностью до минуты, могу уснуть в любое время и в любой обстановке и проснуться через мной же установленный промежуток. Паузы, часто выпадающие посреди дня, психометрист использует для коротких отключений, таким образом, для учебы и тренировки высвобождается большая часть ночи.

Сон, на самом деле, вовсе не отдых тела. Внутри нас есть органы, не ведающие покоя от рождения до самой смерти: сердце десятки лет качает кровь, сокращаются и вновь раздуваются легкие, работают почки, желудок. Настоящая цель сна – отдых души. Спустившаяся из сияющего пространства в гнетущие рамки «здесь и сейчас», душа не может вынести постоянного давления мира и должна регулярно уходить из него, соединяясь с источником. Под гнетом лжи и несправедливости, она словно забывает про обещание Космоса забрать ее назад и обязана постоянно проверять, убеждаться, что сияющий мир еще существует. В тяжелые минуты достаточно заснуть на несколько секунд, даже не заснуть, а отключиться, но мгновения, пока голова валится на грудь до упора подбородком в ключицу, душе достаточно.

На улице снова серое утро: чудесная, милая погода. Тихонько шепчет дождик, впору фазану стучать в оконное стекло, но какой фазан залетит на такую высоту и где они, вообще, живые фазаны?

Омовение рук, зубы, душ, упражнения, завтрак. Полный автопилот, голова свободна и пуста. И сердце, увы, тоже. Два дня без Веры, но страсть нашего бесконечного соперничества не уходит, только заползает глубже, словно змея в нору и, притаившись, ждет своего часа.

В парадной дома, где мы поселились с Верой после свадьбы, кошка родила четырех котят прямо под лестницей. Полинке тогда было три с половиной года, и мы с ней каждые два часа спускались посмотреть, насколько выросли котята. Мы принесли для кошки старое одеяло, регулярно меняли молоко в блюдечке, и через день она так привыкла, что даже позволяла нам прикасаться к черному, рыжему и двум белым комочкам. Лишь скалила зубы, словно предупреждая: только попробуйте обидеть, я здесь.

Но мы вовсе не собирались обижать глупую кошку, совсем наоборот. Полинка уже выбрала одного из беленьких котят для нас, а других все не могла поделить между соседями. Ей представлялось, будто соседи, как и она, мечтают привести к себе в дом милое существо с длинным хвостом.

Через день, возвращаясь домой, я обнаружил под лестницей мокрое одеяло и ведро, полное воды. В ведре плавали рыжие, белые и черные комочки. Кошки не было. Она исчезла навсегда, видимо, ушла из дома, где так отнеслись к ее маленьким деткам.

Ведро я узнал. Ведро было нашим. Вынести его из квартиры мог только один человек.

– Я не хочу, чтобы в парадной воняло кошачьей мочой, – нимало не смущаясь, объяснила Вера. – Через три месяца они бы превратились в настоящих котов и гадили бы на каждом углу. Я хотела вынести ведро во двор, выплеснуть в мусорный бак, да боюсь поскользнуться. Сходи, милый, вылей воду.

Слушать ее мне было дико. Просто так лишить жизни другое существо, хладнокровно бросить котят в воду, наблюдать, как они барахтаются и пускают пузыри – нет, невозможно! Я прошел в спальню, вытащил из-под кровати свой чемодан и начал собирать вещи. Окажись я в тот момент более решительным, вся моя жизнь сложилась бы по-другому. Но что можно ожидать от юноши, почти мальчика! Наш первый скандал, как впрочем, и почти все последующие, закончился под одеялом.

Мы долго разговаривали, до самого утра. Мне показалось, будто Вера поняла, приняла один из главных принципов психометрии: абсолютное запрещение убивать живые существа. Увы, ее представление об этом принципе оказалось весьма далеким от моего.

Без пятнадцати девять. Пора спускаться в холл, к Лоре. Стучат в дверь. Вероятно, горничная. Неужели они так рано начинают уборку?

За порогом стоит Лора.

– Извините, что прямо в номер. Можно?

– Да, да, пожалуйста. Правда, у меня слегка не убрано, прошу прощения.

– Нет, это я прошу прощения.

Двери я не запираю. Мало ли какие мысли могут полезть в голову. И хоть я достаточно хорошо владею собой, но зачем потрафлять злому началу? Справиться я с ним, несомненно, справлюсь, еще на дальних подступах, однако в психометрии истинным победителем считается не тот, кто разгромил противника, а тот, кто уклонился от боя.

Лора в нерешительности останавливается посреди комнаты.

– У меня к вам длинный разговор. Если честно, я специально попросилась вас сопровождать, рассчитывая выкроить время для беседы. Но если неинтересно, то можно поехать по Одессе.

Вот кокетка! Впрочем, возможно это от смущения.

– Если честно, беседа с вами мне интереснее любой поездки.

Ах, как неловко получилось! Она может воспринять мой ответ, будто личный комплимент. Надо поправить.

– Вы же знаете, что для психометриста главные события происходят не снаружи, а внутри. Снимайте плащ, усаживайтесь и начнем.

Плащик у Лоры почти невесом, но на ощупь воспринимается как дорогая, солидная вещь. Пока я вешаю его в шкаф, Лора уютно устраивается в кресле и вытягивает ноги поближе к обшивке подводной лодки. На ней серая, в черную точку юбка и черный, обтягивающий свитер. Свитер выгодно подчеркивает формы. Она красива, Лора.

– Вы знаете, я не смогла припарковаться у гостиницы и шла два квартала пешком, промочила ноги. Можно снять сапоги?

– Пожалуйста, пожалуйста.

Это наивность или прием? Если прием, то уж больно лобовой. Я ведь, все-таки, не Филька. Хотя для Фильки приемы не нужны, стоит только закрыть за собой дверь, и он готов. Однако посмотрим. Забавное получается начало разговора.

Лора начинает стягивать сапоги. Я демонстративно отворачиваюсь к окну. Холодные пальцы дождя барабанят по карнизу. Погода – хорошо бы собаку купить.

– Может чаю – согреться?

– Нет, благодарю, мне не холодно. Только ноги промокли.

Действительно, чулки телесного цвета потемнели в тех местах, где пальцы соприкасаются с носком туфель. Ступни у нее маленькие, непропорционально маленькие для ее роста, стройные лодыжки, аккуратный подъем. Дальше уже юбка. В общем, черт побери, эффектная сцена: профессор психометрии в командировке.

Я приподнимаю второе кресло и устанавливаю его напротив Лоры. Напротив, но с таким расчетом, чтоб нельзя было дотянуться. У женщин, во время разговора, иногда бывают непроизвольные прикосновения и прочая атрибутика эффектных жестов. Подальше, подальше.

Лора нервно потирает руки.

– Если позволите, я начну с самого начала. Очень вас прошу, перебивайте меня, важно любое ваше замечание. Есть так много вопросов, на которые надо найти ответы, я не буду их задавать, но если по ходу рассказа вы увидите, то, пожалуйста… хорошо, да? Вы скажите мне, я вас очень прошу…

Ого, это почти истерика.

– Сразу после окончания средней школы я уехала учиться в Цфат. Нас было несколько подружек, обычная девчачья компания. Подружки все остались в Израиле, большинство замужем за психометристами, обычный маршрут для девочек из Цфатской психометрической.

– Не только из Цфатской. Иерусалимская и реховотская построены по тому же принципу.

– Да, я это быстро поняла, и мне стало скучно. Девчонки без конца обсуждали, какого мальчика они бы хотели заполучить, строили планы, где поселиться, как устроить квартиру, а мне хотелось чего-то иного. Не конкретных вещей, нет, а просто иного. Если бы я тогда смогла определить, чего же мне хочется, я бы, скорее всего, бросила школу и занялась бы интересующим меня делом. Проблема состояла в том, что дела никакого не было, а просто томление и тоска.

Через два года учебы нас стали потихоньку готовить к супружеской жизни, и мне стало еще тоскливее и противней. Неужели все упражнения и высокие идеи сводятся к тому, с каким умонастроением готовить мужу чай по утрам? Истории про Мастеров и учеников касались только мужчин, а мы должны были смиренно молить Космос, дабы он послал таких же в нашу постель. Я же чувствовала в себе силы и готовность к гораздо большему, чем участь многодетной мамаши, почтительно заглядывающей в рот мужу, когда он возвращается с упражнений или уроков.

И тут приехал Паша. Моя мама передала с оказией маленькую посылку: бутылочку молока и горшочек с маслом, прямо волку и вручила. Паша арендовал машину и во время прогулки по Галилее закатил в Цфат. Мы встретились на променаде, вечером, когда с гор начинает дуть прохладный ветер, а блики желтых фонарей играют на отполированных плитах мостовой.

– Да вы поэт, Лора. Пишете?

– Пишу, – согласилась она без всякого кокетства. – Недавно вторую книжечку выпустила. Опять о несчастной любви.

– А разве бывает счастливая любовь?

Лора усмехнулась:

– Бывает, нас учили. Это когда детей под ногами больше, чем картофелин в супе, а муж все не возвращается, потому, что его выбрал Мастер, и он укатил на край света за просветлением. Зато потом он приходит, окруженный толпой учеников и, указывая на толстую седую тетю в морщинах от одиноких бессонных ночей, гордо провозглашает:

– Всем, чего я достиг, я обязан моей жене.

Ученики плачут, а вместе с ними плачут соседи, корреспонденты радио и телевидения, начинающие психометристы, девочки из цфатской, иерусалимской и реховотской школ. Плачут все, кроме тети, потому как слезы у нее давно кончились.

– У вас очень резкий ум, Лора. С таким умом и женским телом трудно пробиваться.

– Бьется рыба об лед, когда ее вытаскивает ловкий рыбак. Побьется, побьется и затихнет. Я тоже перестала.

Паша мне понравился. Он был такой милый, улыбчивый, добродушный и весь какой-то свой. Я думала просто взять посылку и уйти, но он попросил показать ему Цфат, и мы пустились гулять по улочкам. Около часа все шло обыкновенно, Паша шутил, выискивал общих знакомых, немножко дурачился. И вдруг я совершенно четко ощутила, что выйду за него замуж. Просто так, без всякого предварительного размышления. От этой мысли ноги мои остановились, Паша тоже замер, прямо напротив меня. Посреди улицы было сделано небольшое углубление, вроде канавки, вымощенной желтым камнем. В дождливые дни вода бежит по канавке и журчит, словно настоящий ручей. Я стояла по одну ее сторону, а Паша по другую.

– Знаешь, – вдруг сказал он, – если ты сейчас перейдешь на мою сторону, мы завтра поженимся.

Не знаю, какая сила подхватила меня, но через секунду я уже стояла возле него. Он взял меня за руку и сказал:

– А ведь мама тебя предупреждала, не заговаривать с волками.

Мы расхохотались и, не расцепляя рук, зачем-то побежали вниз по улице.

За несколько дней до встречи с Пашей у меня с девчонками произошла небольшая размолвка. Даже не размолвка, а просто спор, но очень горячий. К тому времени некоторых из нашей компании уже начали знакомить с мальчиками. Воспитательницы школы встречались с Ведущими мужской, говорили с родителями, а потом предлагали знакомиться.

Одна девочка сходила на такую встречу. Предложение ей сразу не понравилось, но по правилам нужно встретиться минимум три раза, прежде чем сказать «нет». На второй она откровенно сказала парню, что он ей не интересен, а на вопрос, как она себе представляет своего избранника, довольно точно описала свою мечту.

– О! – сказал парень. – Ты говоришь о моем двоюродном брате.

На третью встречу вместо рекомендованного претендента явился его родственник. Всего в нем хватало, кроме одного – к психометрии родственник не имел ни малейшего отношения. Но девочку это не остановило, она продолжала с ним встречаться, пока не объявила о дате свадьбы.

Воспитательницы были в шоке, школа так и гудела. В нашей компании большинство стояло за девочку, и только я, дуреха, объявила во всеуслышанье, будто Космос не пошлет счастья тем, кто идет против учителей. И ведь не знала, не думала, что о себе говорю.

– Лора, это известный парадокс – судьба даже начинающего психометриста полностью лежит в его руках: Космос не в силах осудить его. Но как же наказать тех, кто сбивается с пути? Ему посылают человека с похожей историей и предлагают вынести приговор. И он судит себя сам, и как он решит, так оно и случится.

– Увы, так и случилось. Но начало было таким прекрасным!

На следующее утро я отпросилась в школе, соврала, будто еду в Иерусалим за посылкой от родителей, и помчалась на автобусную станцию. В маленьком городе все на виду, и даже мелочь может показаться подозрительной. В одном из переулков меня поджидал Паша в своем БМВ, я прыгнула внутрь машины, и мы покатили в Акко. Там я провела самые счастливые часы моей жизни.

Целый день мы гуляли по городу: взбирались на прекрасно сохранившиеся крепостные башни, пили кофе в арабских кофейнях, приценивались в лавочках к аляповатым ожерельям из дутого золота. Паша затащил меня в замок крестоносцев, и мы долго ходили, согнувшись, по подземным переходам, освещенные дрожащим светом тусклых лампочек. Со стен сочилась вода, экскурсовод глухо бубнил никому не интересные имена и цифры. Когда проход сужался и мы выстраивались цепочкой, Паша становился передо мной и брал за руку, словно охраняя. Живое прикосновение его пальцев встряхивало мою ладонь, точно удар электрическим током.

Перед закатом мы оказались в кафе прямо у входа в гавань. К старинным стенам были приделаны деревянные помосты, и на них расставлены столики. Черные фелюги рыбаков медленно возвращались с лова, перекупщики ждали их на берегу, выкрикивая гортанные арабские слова. Напротив нашего столика из воды торчало основание разрушенной морем башни, больше напоминающее природную скалу, чем сооружение рук человеческих. Загорелые мальчишки, словно обезьянки, карабкались по коричневым уступам на самый верх и прыгали в зеркальную воду. Паша бросал им монетки, мальчишки ныряли за ними, находили среди камней и, выскакивая на поверхность, скалили зубы с зажатой в них денежкой.

Солнце в Средиземном море садится не как в Одессе, за спину, а прямо перед тобой, точно присутствуешь на спектакле. Светло-зеленая вода превращается в блестящее красное зеркало, которое начинает постепенно наливаться синевой.

Когда от диска осталась только верхушка, зеркало потускнело, превращаясь в черное покрывало, замерзшие мальчишки уплыли за выступ крепостной стены, и над притихшей гаванью разнесся протяжный крик муэдзина.

Тогда я еще соблюдала диетарные предписания психометрии и никогда бы не подумала обедать в арабском ресторане, но закат и Паша подействовали на меня, словно дурман. Через полчаса я поймала себя на том, что доедаю кебаб, а перед моей тарелкой красуется наполовину опустошенный бокал с вином.

– Ну и все равно, – подумала я, – значит, так надо.

Паша отвез меня в гостиницу на окраине Акко. Мы долго сидели на холме перед гостиницей, поросшим одуряюще пахнущими цветами. На следующий день администратор гостиницы рассказал, что холм – братская могила наполеоновских солдат, штурмовавших Акко, и среди них лежит командовавший осадой, знаменитый генерал Деревянная нога.

Запах цветов окончательно свел меня с ума, и когда Паша осторожно прикоснулся губами к моим губам, я ответила ему с такой страстью, точно целый день ждала этого поцелуя. До Паши меня никто не целовал, и холм поплыл, закачался подо мной, словно фелюга. Мы поднялись в номер, и там произошло то, что обычно происходит в таких ситуациях.

Лора переменила позу.

– Можно закурить?

Я сокрушенно развел руками.

– Ладно, посижу с вами без никотина. Вот, я хочу вас предупредить…

Она отвела глаза в сторону и покраснела.

– Мне придется рассказывать всякие подробности, вы извините. Но без них картина не будет цельной. Я отношусь к вам, как к учителю, как к врачу, вы не подумайте, будто мне легко или приятно это говорить, но сил уже нет, а посоветоваться …

Она вдруг по-девчачьи всхлипнула, лицо сморщилось, из глаз покатились слезы.

– Сейчас, сейчас, извините, сейчас.

Лора достала из сумочки носовой платок и промокнула слезы.

– Все, уже все.

Вид у нее был обиженной девчонки. А, в сущности, сколько ей лет? Наверняка двадцати пяти еще нет. Самая настоящая девчонка, хоть держится, словно видавшая виды женщина. Прибежала к старому профессору жаловаться на жизнь. Ладно, будем утешать. Меня бы кто так утешил….

– Лора, вы меня с кем-то перепутали. Я не Мастер, я маленький человек, со множеством личных проблем, я только могу цитировать великих предшественников, иногда по делу и к месту. Если вас устраивает такая помощь...

– Меня устраивает любая помощь, лишь бы помогло.

– Тогда продолжим.

– На следующий день мы пошли выяснять, где можно расписаться. Оказалось, что это довольно длинная история, требуется целая гора бумажек, свидетели, документы. Сейчас мне трудно объяснить, для чего мне понадобилось так стремительно прыгать в омут, но тогда я шла за Пашей, закрыв глаза и млея от восторга. Чувство к нему возникло стремительно и безо всяких оснований, словно какой-то волшебник вложил его в мое сердце.

Под вечер мы возвращались в Цфат через Рош-Пину. В лучах заходящего солнца розовели Голаны, печально угасал Кинерет. Ветер врывался в приоткрытые окна машины и свистел, высвистывал древний разбойничий мотив.

– Послезавтра я возвращаюсь в Одессу, – вдруг сказал Паша. – Бросай, на фиг, свою школу, и поехали со мной. Там у меня все схвачено, поженимся за два дня. Если захочешь учиться, куплю тебе место в любом университете, моих денег хватит наших внуков в люди вывести.

Он, как всегда, завирал процентов на семьдесят, но на тридцать, все– таки, говорил правду. Мне он казался добрым принцем из сказки: красивым и всемогущим.

Я собрала вещи, написала заявление директору школы, оставив его у дежурного воспитателя, и под изумленный шепот подружек укатила к своему счастью. Мы вернулись в Иерусалим, провели там оставшиеся два дня, покупая в лучших магазинах одежду для свадьбы и всякую ерунду, которая нам тогда казалось обязательной для устройства семейной жизни. Паша вел себя изумительно, и я с каждым часом влюблялась в него все больше и больше, хотя, казалось бы, больше уже было невозможно.

Одна только досадная мелочь слегка портила безоблачный горизонт: у меня там, внизу, началось какое-то воспаление. Поначалу мне казалось, что так со всеми бывает после первого раза, но ранка быстро поджила, а раздражение не проходило. Внутри меня образовалась белая кашица, по виду напоминающая творог, все жгло и кусалось, и от одной мысли о повторном внедрении Паши становилось дурно. Я очень любила его и старалась не огорчать, ведь есть много способов не обидеть любимого человека, ну, вы понимаете, но все это было не то, суррогат, подмена.

– Ерунда, – не унывал Паша, – или само пройдет, или за деньги. Ты не волнуйся, у меня их много, на любых докторов хватит.

Мы прилетели в Одессу, формальности Паша уладил еще в Иерусалиме, по телефону, и свадьба действительно состоялась через два дня, в «Кемпински». Потом мы долго искали квартиру, Паша хотел в новом районе, возле Аркадии, где живут все его приятели-бизнесмены, а я меня тянуло в старый центр. В конце-концов, мы купили квартиру в Театральном переулке, в ста метрах от бульвара. Огромная коммуналка, бывшие барские хоромы, стала полностью нашей, как бы вернувшись к первоначальному статусу. Паша действительно зарабатывал очень много денег, у него тогда была целая сеть магазинов модной одежды, которую покупали только крутые «новые украинцы».

– Почему была, Лора?

– Он почти разорился, из-за меня. Я сбила его с панталыку.

– Лора, человек и деньги не могут вечно быть вместе. Или деньги отбирают у человека, или человека отбирают от денег. Первое, все-таки, лучше, чем второе.

– Да, конечно, пусть лучше так. Но тогда мы об этом не думали, я все время лечилась. К кому только меня не возили, чем только ни травили. Поначалу врачи рьяно брались за дело:

– Всего-навсего вагинальный грибок. Раз-два, и конец!

Но за «раз-два» следовало «три-четыре», за ним «пять-шесть» и «семь-восемь». Когда счет доходил до «семнадцати-восемнадцати», специалисты разводили руками и, сокрушенно покачивая головами, жаловались на ограниченность человеческих возможностей. Паша сильно ругался: клял почем-зря медицину, медиков, уровень украинского здравоохранения, его стоимость, а спустя несколько дней все равно вез меня к другому «светилу».

И везде, везде заставляли раздеваться, укладываться в позорную позу и позволять незнакомым мужчинам копаться в самом сокровенном месте моего тела. Только от проверок можно было заработать отвращение к любой близости. Они засовывали в меня свои пальцы в скользкой холодной резине, загоняли зонды и зеркала! Б-р-р, мерзость и издевательство!

Не знаю, сколько они брали с Паши, да толку от этих посещений было мало. Творог потихоньку рассасывался, но когда я, убедившись, что все внутри чисто, допускала Пашу, оно немедленно возвращалось, словно подсмеиваясь над рецептами, микстурами и умными физиономиями специалистов. Через полгода мне стало совсем плохо. Все внутри болело, спать удавалось по два-три часа, нервы разболтались, меня бросало от смеха к плачу. К счастью, с Пашей мы виделись только по вечерам, и к его приходу мне удавалось собраться и держать себя в руках.

Он очень много работал, возвращался голодный и серый от усталости. Я уговаривала его обедать в каком нибудь ресторане, но Паша отказывался наотрез.

– Я хочу есть еду моей жены.

Ремонтом и обстановкой квартиры я занималась самостоятельно. Паша хотел переделать ее под современный стиль, сбить лепку, выкрасить стены в яркие цвета. Еле удалось отговорить. Полгода ушли на устройство, а потом я начала скучать. Да и болезнь точила, не давала покоя. Паша тоже весь извелся, бедненький.

Один из гинекологов посоветовал обратиться в Психоневрологический институт. Паша договорился, и меня принял зав. кафедрой психиатрии, ученик самого Шевелева. Обследование продолжалось несколько недель, подключили самую совершенную аппаратуру, проверяли на томографе, даже в барокамеру сажали. Потом потащили на обследование Пашу. Он страшно ругался, подсчитывал, сколько стоит каждый час его рабочего времени, но ходил. После всех мучений зав. кафедрой пригласил нас на собеседование.

– Видите ли, молодые люди, – сказал он, рассматривая меня и Пашу с нескрываемым любопытством. – Случай у вас редкий, но интересный. Интересный для науки, я имею в виду. Дело в том, что у вашей жены всего-навсего аллергия, неприятная, но аллергия. Хуже другое – на кого эта аллергия. Вы догадываетесь?

Нет, мы не догадывались.

– Есть виды аллергенов, которые ничем себя не проявляют, пока не оказываются в особо чувствительных местах. Человек может всю жизнь не сознавать, что является источником раздражения. Не для всех, для кого-то одного. И беда, если пострадавший – близкий родственник или, того хуже, супруг.

– Так вы хотите сказать, – чуть не подавился Паша, – будто у нее это из-за меня?

– Абсолютно справедливо. Пока вы не попадаете внутрь своей жены, все замечательно и прекрасно, но стоит вам оказаться там, даже на несколько минут, как механизм аллергии включается.

– Это можно как-то вылечить, устранить? – спросила я.

– Если бы я такое умел, то давно бы получил Нобелевскую премию.

– А вы уверены в правильности диагноза? – набычился Паша. – Может, какая-нибудь реакция не туда приткнулась и все скособочила?

– Уверен я только в одном, – усмехнулся зав. кафедрой, – что все там будем.

Он посмотрел на потолок и развел руками.

– Правильность диагноза можно проверить только экспериментальным путем. Но рекомендовать его я не могу.

– То есть? – уточнил Паша.

Зав. кафедрой отвел глаза в сторону.

– Для чистоты эксперимента необходимо выяснить реакцию пациента на воздействие другого вида аллергенов. Простите за нескромный вопрос, – он перевел глаза на меня, – у вас были до замужества интимные отношения с другими мужчинами?

– Нет, – тяжело сказал Паша.

– Простите, я спрашиваю не вас.

– Да, – подтвердила я, – не было.

– Таким образом, в общем, вы сами понимаете… Возможно, это проблема не только вашего мужа, а общая реакция на мужчину, такое тоже бывает.

– А нельзя ли проверить другим способом, – спросил Паша. – Ввести вытяжку, соскобы, я знаю… Короче, без живого носителя другого вида аллергенов.

– Понимаете ли, человеческий организм выделяет десятки видов всякого рода раздражителей. Запах пота складывается из тринадцати ингредиентов, плюс кожа, волосы, микрофлора корней волос… На сегодняшний день наука еще не умеет настолько точно копировать человеческий организм. Увы, увы.

– Так что же делать? – спросила я.

– Ничего. Ждать. Организм постоянно меняется, возможно, с течением времени, в нем произойдут сдвиги в положительную сторону. Иногда сильный стресс или значительные физические усилия также оказывают благоприятное воздействие.

– И сколько ждать? – угрюмо произнес Паша. – Неделю, месяц, год?

– Никто не знает. Но не месяц. И вряд ли год. А большего вам никто не скажет. Ни один специалист.

Пока мы шли к машине, Паша ругался не переставая:

– Экспериментаторы хреновы! Нет, что он мне предлагает, а? Может, он сам решил опыт поставить, как настоящий врач, прямо на себе, а? Мученик науки, плешь психиатрическая! Ты знаешь, сколько они с меня сорвали, за это обследование? Ни в сказке сказать, ни пером описать! И вот вам результат, своими руками мужика в постель к жене привести! Охренели, ошалели, долбанулись!

– Знаешь, Паша, – сказала я, когда машина тронулась с места. – Давай разведемся. Толку от меня, как видно, не будет.

– Сумасшедшая! Я скоро закончу одну раскрутку, и махнем в Штаты, к докторам получше. О деньгах не беспокойся, сколько будет нужно, столько и заплатим.

На том и порешили. Но жизнь все повернула другим боком. Недели через две мне позвонила старая подруга, когда-то, в восьмом, девятом классе, я была с ней очень близка, даже вела общий дневник. Мы проговорили минут сорок, договорились встретиться, посидеть где-нибудь в кафе, а напоследок она вскользь заметила, что боится сидеть на холодном, поэтому лучше пойти туда, где есть мягкие диваны. Я поинтересовалась, в чем причина, и разговор завертелся еще на час.

Причиной оказалось все тот же творог, только справиться с ним подруге удалось несколько необычным способом. Услышав про мою беду, она вывалила на меня целый ворох слов и понятий: геомантия, радиоэстезия, пояса «Ван-Аллена» в ионосфере, посыпались из нее, как странички из лазерного принтера.

– Знаешь, – сказала она под конец. – Запиши телефон Евы, позвони, договорись о встрече. Я ее предупрежу. Хуже не будет, а лучше может стать.

Голос у Евы оказался очень мягкий и доброжелательный. Выслушав мои объяснения, она сразу пригласила в гости.

– От разговоров по телефону только голова болит, и энергетика идет прахом. Приезжайте, попьем чаю, в глаза друг другу поглядим, слова попроизносим. Я живу на Черемушках, улица Космонавтов, самый конец, возле троллейбусного кольца. Если вы на машине, то приезжайте днем, а то ночью у нас шпана бузит, могут двери поцарапать или стекла выбить.

Жила Ева в самом «черном» районе, куда действительно по ночам лучше не заезжать. Мы договорились о встрече, и прямо на следующий день я поехала на Черемушки.