Читать книгу Лукавая 7 степени - Яков Шелль - Страница 9

Дом Яны состоял из двух этажей и чердака: окна первого этажа, там, где кухня, гостиная и терраса, выходили как бы в настоящее: одни на улицу и текущие события, другие в сад; окна второго этажа, где была ее спальня, выходили словно в прошлое, – видения и картины былого текли у нее перед глазами, когда она глядела в окно или закрывала глаза, прежде чем уснуть; раньше здесь жили родители, это была их комната; а два окна чердака, где находится сейчас ее рабочая комната и где прошло ее детство, глядели как бы в будущее, – любила она сидеть у этих окон и устремляться зачарованными глазами в даль. Иногда ей удавалось заглянуть далеко в будущее…Хотя, что такое будущее? Чаще всего это кладезь еще не совершенных ошибок…Но там же находятся все цели, все планы и ожидания…

Со двора, со стороны сада, к дому вплотную примыкала небольшая кирпичная пристройка с двумя маленькими узкими оконцами по обе стороны двора. В этой пристройке находилась лаборатория. В нее можно попасть из дома, через дверцу на кухне, и со стороны сада. Обычно дверца прикрыта кухонным шкафом на колесиках и легко сдвигается в сторону, если надо пойти в лабораторию. Дверь же со стороны сада почти не видна из-за мощно разросшегося плюща. Есть и третий выход из тайной лаборатории на случай взрыва или блокировки дверей, но говорить о нем здесь неуместно.

Лаборатория досталась ей по наследству от отца, академика АН Российска. Тут он до самой смерти экспериментировал с напитками для родственников. Теперь она здесь экспериментирует; здесь она думает и создает свои теории и пытается их проверить в опытах. Лаборатория нужна. Она такой же необходимый объект в доме образованного, интеллигентного человека, как корова во дворе у крестьянина…

Когда Яна проснулась, солнечные лучи играли на стенах спальни, отражались в стеклянной вазе на комоде, лежали на деревянном полу, сочились сквозь неплотные жалюзи. Ей сразу стало весело и легко на душе. Она любила свет! Обожала солнце!

Яна вспомнила сон. Ей снились родители. Они ей часто снились, она скучала по ним. Мама, доктор психологии, была ее лучшей подругой, она не только разговаривала с ней на любые темы, но и руководила так тонко, что Яна ничего не замечала, будучи еще неопытной и доверчивой. Но мама делала на нее свою ставку; известно, что не смог сделать из себя, хочется сделать из других. Но что она желала для любимой Яночки? Кем хотела видеть ее в будущем? Это было удивительно, но она не видела в дочери ни учительницу, ни врача, ни геолога, – все самые престижные профессии ее собственной молодости, нет, она взращивала в ней "внутренний мир", в первую очередь, заботясь о том, чтобы в него не попала всякая фальшь, дешевка, мелочь, подделка. В беспощадном разоблачении и высмеивании всего фальшивого, мелкого состояла ее борьба за ее "внутренний мир". Она, таким образом, одевала ее душу в броню. Это было особенно важно, так как Яна росла доброй, любознательной, доверчивой и пылкой, – легкая добыча для проходимцев и собственных иллюзий.

«Люди в массе своей – ходячие кирпичи, в них все давно сформировалось, схватилось, застыло; потому они непробиваемы, необучаемы, неуправляемы, неизменяемы. Глиной они были только в детстве, когда из ребенка можно изваять любую фигурку. Но ты должна остаться глиной», – говорила мама, усмехаясь тонкими губами и прищурив умные глаза; хотя в комнате было тепло, она невольно куталась в широкую пуховую шаль; мерно тикали большие напольные часы, за окном стояла холодная, снежная зима; было грустно. «И только тогда ты, моя девочка, можешь меняться, принимать любую форму, превращаться в любую фигуру и потом снова обращаться в глину для новых превращений!»

Яна это запомнила.

Ее папа, доктор химических наук, профессор в университете, страстный любитель путешествий на поезде, брал ее с собой в свой отпуск, и она ехали в какой-нибудь отдаленный город, и половина страны пролетала у них перед завороженными глазами за окном поезда; они выходили на 2–3 дня, осматривали город, будь то Иркутск, Екатеринбург, Севастополь, Курск, Чита, Казань, Санкт-Петербург, брали билет в другой город и снова мчались по бескрайней, удивительной стране.

Яна полюбила свою страну.

Яна наскоро оделась, спустилась по лестнице вниз, на кухню, пообедать. Открыв холодильник, она к своему удивлению обнаружила, что он пустой; она настолько отвлеклась на великие дела, что совсем выпустила из виду дела маленькие, бытовые, мешающие жить, отвлекающие от высокого. Стояла только баночка йогурта, а на столе лежала почти сухая корочка хлеба. Яна размочила ее в йогурте и задумчиво съела. Она жевала и чувствовала себя похожей на Буратино, как он радовался, когда нашел сухую мушиную ножку и долго ее обсасывал.

Яна заварила чай и задумалась, мысли вернулись и уставились на нее. Что прикажет? Какую великую задачу решить? Яна махнула рукой и они ушли. Яна пила чай и почему-то ей стало грустно, она вспомнила, как они пили чай дома, когда живы были родители, было дружно и весело, она чувствовала, что ее любят, чувствовала тепло их взглядов и забот. Ей прочили большое будущее. Но родители рано ушли их жизни; им не довелось увидеть, кем она стала…

Покончив с обедом, она через кухню вышла в сад. Солнце стояло уже высоко, от ночного дождя не осталось и следа, все высохло, асфальтовая дорожка блестела, деревья стояли как новенькие, свежие, омытые. Все вокруг: сад, горячий воздух, высокое солнце, чистое голубое небо дышало цветением и радостью…

Яна жила одна, но от одиночества особенно не страдала. Ей было интересно самой с собой, она не нуждаюсь ни в общении, ни в советах, которые обычно щедро раздают подруги. И к мужчинам она была избирательна и щепетильна, скорее к ним холодна, чем падка на них. Поэтому, у нее не было ни подруг, ни друзей, ни мужчин, – все на уровне знакомых, коллег, сотрудников, соратников, единомышленников, врагов, клиентов. Этим кругом она довольствовалась, в этом кругу вращалась. Одевалась сама, думала сама, решала сама, одаривала себя сама, раздевалась сама…